Кукловод

Анна Бран (2024)

Анна Васильева — женщина, потерянная в своих травмах, шагнула в очередной рабочий день реабилитационного центра. Здесь обещают восстановление, но искушение забыть о боли витает в воздухе, как дешевое вино в захолустье. В процессе самоисследования, она копает глубже, чем когда-либо, вытаскивая на свет своих внутренних демонов. И вот он — её жестокий отчим Алексей, превратившийся из монстра детства в коллегу, сидящего в соседнем кабинете. Анне предстоит решение: сражаться с призраками или выпустить на волю свою месть, что рвется наружу, как запертая картина. Эта психологическая драма — это не просто страницы, это горькая борьба за исцеление, где истина — единственный ключ к освобождению от оков прошлого.

Глава 2

В мире слов есть термины, что резонируют с эмоциональной глубиной. Одно из тех слов — "свидания". Оно, как трещина на стекле, при близком взгляде открывает множество смыслов, как пьяный ларец, полный затерянных воспоминаний.

И в этом кабинете психолога, где доктор Анна уже давно почувствовала себя как дома, стены улавливали шепот терзаний и надежд, незадолго до того, как пациент сюда зашел. Это была не просто комната с белыми стенами и мягким креслом. Каждая трещина в краске рассказывала свою историю, каждый шов на диване знал, как звучит печаль. И вот в этом воздухе, наполненном несбывшимися мечтами, сидел Максим, молодой парень, всего 24 года, но уже с такими шрамами, что их не видно только слепому. Его тело, сплошной холст из шрамов, каждый из которых был свидетельством его ужасов. А глаза… Они говорили о бездне, что пряталась где-то внутри, глубже, чем он сам.

Когда Максим открывал рот, звучал голос, с одной стороны, нежный, как шепот, но с другой — холодный, как ледяная вода. Эти слова скользили по комнате, вызывая мороз по коже. Когда он делился своим ужасным прошлым, его голос, будто течь реки, затапливала холодные камни памяти. Он откровенно рассказывал о том, как воспоминания об «отце» вывернули его наизнанку, как его отец превратился в чудовище, что затмевало его детство.

–"Вы не понимаете, доктор," — его голос пробрался сквозь тишину, обвиваясь вокруг невидимой стены, что разделяла их, как змей, ища свою жертву. — "Мой отец — это не просто мужик в привычном смысле, это всепроникающая тень, что омрачала мои годы. Он как призрак, что, хоть и ушел, но влияние его до сих пор гложет меня."

Анна, опытный терапевт, уже видела темные тайны человеческой души, но в этот момент её окатило холодом. Она чуть наклонилась вперед, предлагая молчаливую поддержку, готовую выслушать его терзания, что выжили в крепости его сущности. Её глаза говорили о понимании, о том, что она готова идти сквозь тернии его прошлого с максимальной осторожностью.

–"Пожалуйста, Максим," — произнесла она тихо, как будто убаюкивала настигнутого страхом. — "Я хочу понять тебя лучше. Можешь рассказать, что происходило, когда он… когда он приходил к тебе?"

Его слова зависли в воздухе, мосты между настоящим и бесом из детства, соединились в тревожную реальность офиса с кошмарами, что убежали в его юношескую пору. Когда Максим начал рассказывать, его голос становился все тише, будто он боялся собственных слов, как боялись длинных теней по ночам. Он описывал худшие моменты, что оставили на нем неизгладимый след.

Офис как будто наклонился, стены старались впитать его страдания, молчаливые мебели были свидетелями этого душераздирающего монолога. Часы на стене тикали, каждое движение словно кликало к ужасам, вскрывающимся в священной атмосфере. Тени от мерцающего света играли на лице Максима, придавая его уже иссушенному виду еще более истощенный вид.

В тишине офиса воздух переполнялся его откровениями, как река, что слишком долго течёт в узком русле. Сердце доктора Анны сжималось, но она знала, что не стоит показывать свои эмоции. Ее глаза оставались прикованными к нему, оставляя в себе свет поддержки. Держась в открытой позе, она создала для него убежище, где он мог выплеснуть все свои тяжести.

Разговоры между Анной и Максимом поднимали вопрос, с которым сложно было бы связать термин"свидания". В их терапевтической связи это не было романтическим порывом, а скорей медленным и тщательным восстановлением разорванного времени, хрупкий танец доверия и понимания. Каждая сессия напоминала снятие слоев лука, открывая ранимую сердцевину существования человека — прорезы, полные боли и шанса на исцеление.

Стены офиса, некогда просто фоновая декорация, теперь звенели эхом прошлого Максима. Это было как исповедь, когда темные тайны открывались в надежде найти хотя бы лучик света. И когда тени становились длиннее, а солнце опускалось за горизонт, они оба оставались в этой интимной близости, в совместном поиске правды и искупления, соединяясь в разговоре о шрамах и надеждах, о боли и о том, что когда-нибудь может быть светлым.