Иветта

Анна Ахтулова, 2020

Иветта потеряла своих самых близких и родных людей – родителей. Она уверена, что больше не сможет жить, но внезапно возвращается её сестра, с которой они не виделись много лет. Теперь Иветте предстоит восстановить давно разрушенную хрупкую связь и научиться жить снова.

Глава 2

Я зашла первая и нажала на выключатель — коридор тут же залил яркий электрический свет. То, что сестра согласилась переехать обратно в родительскую квартиру, немного воодушевило меня.

Первое, на что упал мой взгляд, был чемодан, пристроившийся около шкафа. Улыбка тут же сползла с моего лица. Я и забыла, что у неё, вообще-то, тоже есть ключ. Получается, зря я что-то говорила про родной кров — она итак планировала обустроиться в этой квартире. Стоило догадаться, где бы ещё она жила? Хотя, может, ей нужно столько вещей на два дня.

— Я смотрю, ты уже заезжала сюда? — я натянула улыбку, чтобы не задеть Еву.

— Да, не могла же я ехать на похороны с чемоданом, — равнодушно пожала она плечами. — Но, я надеюсь, ты одолжишь мне свои вещи, — она подняла на меня наглый взгляд, вопросительно приподняв брови. — То я решила избавиться от многого. Если уж начинать новую жизнь, то сполна.

— Да-да, конечно, — я пыталась сдержаться как только могла, но саркастические нотки всё же проскользнули в моих словах.

Но Еву, кажется, даже не интересовал мой ответ. Она уже сдирала плёнку с чемодана. Я вздохнула и начала её помогать.

— Ты хорошо помнишь эту квартиру? — спрашивала я, раскладывая Евины вещи по полкам.

— Конечно, — кивнула сестра. — Было бы странно её забыть.

Когда Еве было 16, она сбежала в Москву. Там, вроде, поступила в колледж. Не знаю, была ли она счастлива там, в Москве. Но всю свою сознательную жизнь она твердила, что ненавидит наш родной город, нашу семью и вообще всё, что её окружает. Однако вот она вернулась в свои двадцать четыре. Стала бы она эта делать, будь её новая жизнь именно той, о которой она мечтала? Сомневаюсь.

После того, как Ева сбежала, в этой квартире жили только трое: мама, папа и я. И мы ничего не стали в ней менять. Квадратный холл, встречающий нас, был всё в тех же серых тонах, а напротив двери висело зеркало. В квартире были те же три комнаты. Всё в тех же пастельных тонах. Никогда не понимала, почему мы ничего не изменили. Они всегда ждали, что вот-вот войдёт Ева и всё будет как прежде, будто не было Москвы, игнорирования звонков несколько месяцев после побега, будто не было боли и страха за родную дочь. Они хотели, чтобы ей было комфортно, а я хотела изменить всё, чтобы вычеркнуть Еву из нашей жизни. Но судьба решила, что вычеркнуть надо родителей. Как сейчас помню: мы сидим на кухне c папой и мамой, обсуждая, с надеждой, будущее Евы. Мы и не надеялись на десятый класс, но хотя бы на колледж в родном городе, однако однажды она просто не вернулась домой.

— Помнишь, где твоя комната? — я пыталась быть с ней любезной и добродушной, хотя в сердце всё клокотало. Однако, подойдя к спальне, я с удивлением остановилась. Вздрогнув, я сжалась и потупила глаза. Как же мне было неудобно. Не представляю, как я могла забыть об этом. Наверное, всему виной шок.

— Твою комнату мы переделали в зал, — едва выдавила я, чувствую себя безумно неловко и глупо. Это было единственное изменение, которое мы внесли, вроде даже, совсем недавно. — Ты можешь пожить здесь или в моей комнате. Тогда я переселюсь в зал, — неуверенно бормотала я.

— А что насчёт комнаты родителей? — я вздрогнула и тупо посмотрела на неё, сердце тут же забилось быстрее от жгучей злобы. Мы только пришли с их похорон, а она уже хочет выкинуть их из нашего прошлого, разрушить их спальню, их обитель прямо сейчас. И навсегда.

— Это плохая примета, — кинула я, крутя единственное кольцо на указательном пальце — подарок родителей на шестнадцатилетие. Конечно, я не знала существует ли вообще такое поверие, но мне хотелось уберечь комнату родителей и ради этого я была готова на любую ложь.

— Ты же знаешь, я не верю в приметы, — цокнула Ева, скрестив руки на груди.

— П-послушай, — запиналась я. — Давай всё же пока оставим её в покое, а потом, хотя бы через сорок дней, а лучше через полгода переделаем в твою? — предложила я, вдруг испугавшись, что сейчас она просто развернётся и уедет навсегда опять. И я снова останусь одна.

— Ладно, — недовольно сказала Ева. — Тогда пока поживу в твоей, — она пожала плечами и двинулась к двери в мою комнату. Я поплелась за ней. — А я смотрю, ты её немного приукрасила, — присвистнула она, рассматривая спальню. — Неплохо.

Я посмотрела на неё вопросительно. В этой комнате не изменилось ничего. Только родители добавили в неё что-то. Сказали, так будет уютнее. Мама поставила несколько цветков в горшках: орхидеи, переливающая красными оттенками, нежно-сиреневые фиалки, ангельски-белые герани, она нашла интересный ящичек для бумаг и поставила его на стол, на стену повешала стенд, на котором хотела, чтобы я развешала всякие фотографии и билеты — мои самые восхитительные воспоминания. Ещё мама купила мне насыщенного зелёного цвета покрывало на кровать и это отлично довершило картину. На самом деле, хорошо, что она решила пожить в моей комнате. Так я не буду видеть все эти мамины старания. Ведь я больше никогда не смогу радоваться этому, я в принципе не буду счастлива больше никогда в жизни.

— Отлично, тогда я пока начну располагаться. Ещё я хочу увидеться со всеми старыми знакомыми в ближайшие дни, — сказала она после того, как обшарила все уголки и щели комнаты, потрогала всё, до чего могла дотянуться без стула.

— Да, конечно! Думаю, они будут рады с тобой встретиться.

Я действительно пыталась восстановить наши отношения, подбирала слова, соглашалась на все её условия, но её наглость и непосредственность меня раздражали, хотелось просто влепить ей пощёчину, чтобы она опомнилась, осознала всю ситуацию. Но вместо этого я сжала кулаки и глубоко вздохнула. Надеюсь, я смогу изменить свои чувства к ней, как и она ко мне.

— Если честно, я очень устала. Наверное, ещё не время для сна, но всё же давай отправимся по кроватям. Непростой был день, — предложила я, на что Ева покачала головой, соглашаясь.

Я дала сестре свою вторую пижаму и, достав запасную простынь, одеяло и наволочку, скрылась в зале, оставив её в комнате.

Заправив диван, я с тяжестью упала на него. Мне не хотелось спать, навряд ли я смогу нормально спать ещё долго. Но мне надоело чьё-то общество, я просто желала остаться одна. Мысли не давали мне покоя, и я ворочалась с бока на бок. Это был последний день с родителями, самый последний, больше я не смогу увидеть их. Слёзы опять обожгли щёки, но я даже не пыталась их остановить. Эта смерть стала слишком неожиданной, слишком болезненной. Но почему осталась я? За что? Эти мучения, эта боль утраты невыносимы. Выворачивает меня, накрывает — и вот уже кроме неё нет ничего. Я до сих пор помню тепло их рук, ощущаю на своей коже — надолго ли, как скоро и эти воспоминания оставят меня. Я свернулась калачиком и обняла руками колени — так легче, так страх скрывается.

Родители всегда были мне самыми близкими. Я помню, как папа подкидывал меня на руках, когда мне было пять лет, помню, как мама целовала меня в лобик и готовила мои любимые кабачковые оладьи, помню, как мама выслушивала все мои жалобы и давала советы по учёбе, по мальчикам, по жизни, по всему. Помню, как однажды папа пришёл в школу и разобрался с моими обидчиками. Я так и не узнала, что он сделал, но после никто меня не пытался задеть. А после этого случая, мы, прихватив маму по дороге, поехали в парк. Этот день стал самым лучшим в моей жизни. Помню, как папа относил меня на руках в постель, когда я засыпала в машине и обнимал, когда мне было холодно. Помню, как мама строила со мной замки из песка и обрызгивала меня водой. Родители были для меня всем: отцом и матерью, сестрой и братом, тётей и дядей, друзьями. У меня не было больше никого. Только они.

А сестре, казалось, они были не нужны. Никогда она не обращалась к ним за помощью, хотя они делали для неё всё. Наверное, она хотела быть взрослой, самостоятельной, поэтому всегда их отвергала. И всё закончилось побегом — такая вот благодарность за труды. В детстве мы были очень дружны, а вот в подростковом возрасте всегда дрались, ругались, мы жили словно кошка с собакой, а родители пытались нас примирить. Всё было из-за зависти: она была красивой, мальчики за ней так и бегали, а ещё у неё всегда было много друзей. Даже родители уделяли ей больше внимания. Может, потому что она была проблемной? Иногда я думала, что она убежала из-за меня, и как же я злорадствовала. Столько воды утекло с тех пор. Сейчас я другая, да и она, наверное, тоже. Это мне ещё предстоит узнать. С одной стороны, мне хотелось построить с ней отношения, а с другой я просто мечтала упиваться одиночеством, проживать эту боль одной, самостоятельно. Потому что только я знала их и только я могла полноценно отпевать их. Они были слишком добры к людям, но все, кому они помогали, никогда не знали их. Они дарили им не те подарки, говорили не те слова — не те, которые были бы приятны им.

Мне удалось заснуть только ближе к рассвету, когда все слёзы высохли, голова сильно болела, и я просто больше была не в силах думать. а мозг больше не был способен думать. Мне снились кошмары, и я проснулась через час в холодном поту.

Помню как вчера тот день, хотя он и кажется таким далёким прошлым. Кажется, в этот момент мы веселились. Да. Мы слушали музыку, подпевали и смеялись. Это был наш семейный день — воскресенье. В этот небольшой праздник мы куда-то ходим с семьёй. Так было всегда, и когда мне было пять, и когда уже стукнула двадцать. В это роковое воскресенье мы ходили в аквапарк. Людей было много, поэтому мы немного катались на горках, в основном, купались и веселились. Ещё было светло, когда наш смех перекрыл гул автомобилей. Причём, гудел не тот водитель, который сбил нас, а другой, который стоял и ждал зелёный, когда машина, убившая моих родителей, пронеслась мимо него на высокой скорости. Неизвестный пытался нас спасти, но, увы, скорость машины была быстрее скорости нашей реакции, а расстояние было слишком маленькое. Я не помню, как все произошло. Просто в один момент мир вдруг исчез. Я очнулась довольно быстро и увидела на переднем сидение двух людей без сознания. Они двоились у меня в глазах, но пятна крови я видела чётко. Или мне так кажется? Водитель оказался настолько пьяным, что едва держался на ногах.

Врачи сказали, что они умерли мгновенно. Машина врезалась в капот и передние сиденья, поэтому я почти не пострадала. Лёгкое сотрясение, синяки, ссадины и разбитое сердце — вот и всё. Когда мне сообщили, что я больше не увижу папу с мамой, я замотала головой. Нет, этого не может быть, они пошутили. Я закричала на них, сказала, что они мне врут, что это не так, потом я поверила, что это врачи их и убили. Своим бездействием. Я не могла успокоиться. Я подскочила на ноги и чуть не потеряла сознание снова. На ногах меня удержал гнев. Я взяла подушку и кинула её во врача, крича, что все они лжецы и убийцы. Как же я была зла. На пьяного водителя, на врачей, на людей, которые остались жить. Я не могла понять, почему Вселенная забирает самых лучших, но оставляет жизнь самым худшим. Всё, что попадалось мне под руки, летело во все стороны. Я почти не чувствовала боли — её я сполна ощутила потом, когда уровень адреналина упал. Но тогда я была полна энергии. Врачам пришлось поймать меня и что-то вколоть. Видимо, это было успокаивающее. После этого я быстро заснула, а проснувшись, просто проревела несколько часов подряд, никого к себе не пуская. Когда меня выписывали, со мной говорили противным, таким приторным голосом. Сказали, что испытала сильный шок, что сё пройдёт со временем, дали направление к какому-то психологу, к которому я и не собиралась идти. Потому что они ошибались. Не было ничего подобного. Я умерла, просто умерла.

Сестра ещё сладко посапывала, а я отправилась готовить завтрак. Меня хватило только на яичницу. Вскоре Ева заползла на кухню, потягиваясь.

— Доброе утречко! — потянула она, зевнув.

Не доброе! Нет! Она издевается?!

— Привет! — холодно кинула я. Не такие глупые фразы говорят по утрам, но иных слов я не могла подобрать. — Как спалось?

— Прекрасно, — пропела она.

— Рада за тебя, — проскрипела я. — Будешь завтракать?

— Конечно! Кофе у тебя есть? Я его обожаю.

Я тоже. Надо же, в чём-то ещё мы похожи.

— Да. Варю в экспресс-кофеварке.

— Ого. Я тоже иногда, но у меня получается невкусно.

Я промолчала, пошла варить кофе. Почему у нас такие бессмысленные разговоры в первое утро с похорон родителей? Разве так важно, кто умеет делать кофе, а кто нет? Хотя… Я замерла на секунду с ложкой, полной молотого кофе. Ведь каждый контакт начинается с малого. Надеюсь, это оно самое.

Я взбила молоко, как раз закипел кофе. Разлив его по стаканам, я добавила мускатного ореха себе и масалу Еве. Кофе с мускатным орехом — горькое, крепкое, но насыщенное. Именно его я любила. Может, потому что он так похож на мою жизнь?

Я отпила кофе. На вкус ужасен… А я думала, подобные навыки не забываются.

— Вкусненько, — улыбнулась Ева. Я посмотрела на неё с недоумением. Врёт?

— Ева, расскажи хоть, как в Москве жилось?

— Да ничего особенного. Сначала поступила в колледж на парикмахера. Потом в университете отучилась. Жила с Пашей. Ты его не знаешь, но мы очень любили друг друга, однако год назад расстались. С тех пор я одна. Ну вот и всё, — она пожала плечами.

— Кем хотя бы был этот Паша? — полюбопытствовала я.

— О, он был красавчиком. Высокий, широкоплечий, блондин. Носил меня на руках, так мило ревновал, — она подняла глаза и соединила руки как будто в молитве. — Но вспыльчивый жутко.

— И ты его до сих пор любишь?

— Нет, всё в прошлом, — хмыкнула Ева с горечью.

— А кем ты работала?

— Много кем. Официанткой, продавцом, парикмахером, оператором, секретаршей. Я уже не помню всех мест и должностей.

Удивительный человек, что сказать. Она открылась для меня с какой-то другой стороны: не как избалованная девчонка, а как девушка, которая старалась обеспечить себя всеми силами. Хотя родители всё равно помогали ей финансово как могли. Ева действительно умела зарабатывать, а вот сохранять деньги — нет.

— Ева, — я немного замялась. — А… что стало с ребёнком? — я робко взглянула на неё. Знала, она не любит этот вопрос, всегда молчала, когда родители спрашивали.

На её лицо, столь беззаботное и светлое, вдруг набежали тучи: брови нахмурились, на лбу пролегла тонкая морщина.

Я вздрогнула, когда она вдруг резко встала, чуть не уронив завтрак и кофе со стола.

Зря я это затеяла.

— Тебя это не касается! — громко прошипела она и быстрым шагов вышла из комнаты.

Я так и осталась сидеть, сжавшись.

Вскоре громко хлопнула входная дверь. Я тут же почувствовала какую-то пустоту внутри. И страх. Вдруг и она не вернётся. Ну зачем я начал весь этот разговор, дура! Надо себя чем-то занять. Так будет легче. Наверное, пришло время взяться за работу. Мне дали небольшой больничный из-за случившегося, но я не могу вечно пользоваться их добротой, особенно учитывая то, что я работаю удалённо.

Я просидела четверть часа, уставившись в экран ноутбука и иногда нажимая на клавиши, но мозг полностью отказывался работать, я гневно захлопнула крышку ноутбука и, упав на диван, закуталась в одеяло с головой. Ничего не хотелось делать, ничего, только вот так лежать. Я даже не плакала, просто лежала, пока не раздался звонок в дверь. Я гневно бросила взгляд на вход, но не встала. Оставьте меня! Никого не хочу видеть и слышать. А вдруг это Ева? Я резко подскочила и бросилась к двери. Но за неё меня ждала далеко не сестра. В коридоре стоял тот, кого я уж точно не ожидала и не хотела видеть.

— Привет! — он глупо улыбнулся, держа в руках яркий букет цветов и коробку моих любимых конфет.

— Я уже всё сказала. Уходи! Видеть тебя не могу! — презрительно бросила я, сжав губы и скрестив руки на груди.

— Нет, — улыбка сменилась серьёзным и непреклонным выражением лица упрямца. — Дай мне объясниться!

— Не хочу я с тобой разговаривать. Никогда, ни о чём, — я махнула рукой и резко захлопнула дверь, но что-то её остановило — носок туфли в проёме.

Он снова отодвинул дверь и посмотрел на меня со злостью. Он сильнее меня, с этим не поспоришь — это бесило меня ещё больше.

— Ну нет! Ты думаешь я сейчас вот так просто уйду? Я думал, ты меня знаешь достаточно, — он ухмыльнулся.

Да, я знала, что спорить с ним невозможно. Встанет на своём и не отодвинешь с мёртвой точки. Это раздражает.

— Знаю. Но и ты знаешь меня. Не хочу я тебя слушать.

— А я всё же скажу. Она просто знакомая. Зна-ко-ма-я. Подруга детства, понимаешь?

Я заткнула уши и замотала головой.

Он отодвинул мои руки.

— Ты ведёшь себя как маленькая! Как ты можешь делать свои выводы, не выслушав меня?! — он недовольно смотрел на меня, подавшись в мою сторону.

— Что тут узнавать? Что? Итак всё очевидно. Когда мне нужна была твоя помощь, твоя поддержка, где ты был? Встречал какую-то женщину и водил её в ресторан. И что тут непонятного, а?

— Пойми, она моя подруга детства, у неё умер муж, она возвращалась домой, к родителям, а я её самый близкий друг. Ей нужна была моя поддержка.

— Ага, и ты решил поддержать её в постели, так? — кричала я, илё лицо исказилось в полную ненависти гримасу, с сжатыми губами и прищуренными глазами.

— Не было такого! Да, мы поужинали в ресторане, я её поддержал, приободрил. Ей тяжело, понимаешь?! — кричал и он, размахивая руками.

— А мне? Мне не тяжело? У меня все живы, здоровы? — щёки снова обожгли горячие слёзы., слишком солёные, слишком горькие.

— Но ведь тогда ещё ничего не случилось? — промямлил Артур, смущённо опустив голову.

А я просто рыдала, вздрагивая всем телом, всем своим существом. Он обнял меня, а у меня не было сил сопротивляться, у меня не было сил ни на что, потому что моя жизнь продолжала упорно разбиваться на миллионы мелких частей, на миллионы осколков потемневшего от старости зеркала.

Ну-ну, всё будет хорошо, — шептал он. И почему все так любят говорить эту фразу, почему они все врут мне.

Не знаю, как это произошло, но почему-то мы вдруг оказались на кухне. Артур налил нам чай. Я сделала глоток, но тут же сморщилась. Я и забыла, что чай обычно горячий.

Артур взял сою ладонь в свои и начал её гладить.

— Прости, — сморщившись, пробормотал он.

Я знала, что он неискренен. Он так и не признал свою вину, но стоило поблагодарить его даже за это пустое слово — ему всегда было очень сложно извиниться. А у меня уже не было сил злиться, хотя он сильно передо мной провинился.

— Я люблю только тебя и никто, кроме тебя, мне не нужен, понимаешь? И я не собираюсь сдаваться.

Это было правдой. С тех пор, как я оказалась в больнице, он слал мне цветы и записки, с извинениями. Я думала, что, если буду игнорировать всё это, он забудет, а я тогда, быть может, его. Ведь, несмотря на ту боль, что он причинил мне, я всё равно глупо люблю его. Но в итоге он оказался на пороге моего дома с цветами и конфетами. Что ж, либо он упрям, либо правда любит меня.

— Мне грустно, что я не смог достаточно поддержать тебя из-за нашей ссоры, грустно, что я не могу прочувствовать всё то, что тревожит тебя, не представляю, как ты это пережила, но я боюсь оставить тебя одну. И хочу тебе помочь. Так давай оставим в прошлом эту ссору?

— Л-ладно, — протянула я, закусив губу.

Он радостно улыбнулся и поцеловал меня в лоб.

— Вместе мы справимся, он потрепал меня по плечу. — Может, пойдём прогуляемся.

— Нет, — я тяжело помотала головой. — Сегодня я просто хочу отдохнуть. Дома. Одна.

Он понимающе кивнул и нехотя засобирался домой, всё поглядывая на меня взволнованным взглядом. Я уверяла его, что незачем за меня беспокоиться, но, похоже, его это не утешало.

— Ты спишь на диване? — нахмурился он.

— Да, — кивнула я. — Но давай не будем об этом сейчас.

Он недовольно что-то проворчал, но возражать не стал.

Когда дверь за ним захлопнулась, я снова почувствовала тяжёлую гнетущую тишину, витающую в напряжённом воздухе. Эта квартира была слишком пустой. Кухня с её стенами цвета кофе с молоком и светло-серым гарнитуром была слишком тёплой и сияющей. Зал, бежевый, с большим диваном, книжной полкой и телевизором с большим экраном, слишком живой.

В коридоре, слишком мирном и ярком, не хватало верхней одежды на вешалках.

Балкон, забитый цветами, ванная, шкафчики которой забиты всякими кремами и спреями мамы и, наконец, их комната, полная оттенков бежевого и кофейного. Она всегда была самой прибранной, потому что мама любила чистоту, но полностью могла её контролировать только в их с папой комнате. Всё в ней было гармонично, кровать всегда была заправлена, а на тумбочках с обеих сторон лежали книги, которые они сейчас читали. Одно портило гармоничную картину — наши с Евой рисунки прямо напротив кровати. На них просто какие-то каракули, кривые зверушки и традиционные человечки-палочки. Мама всегда особенно хранила эти бессмысленные рисунки. Не знаю почему, но когда мама в очередной раз стояла перед ними, разглядывая, — это всегда заставляло меня радоваться.

Интересно, а как бы к нашему миру отнеслись родители? Несмотря на то, что мы встречались год, они не были знакомы. Но я много рассказывала о нём, и он им нравился. Они вечно повторяли, что он именно тот, кто мне нужен и больше всего уговаривали меня помириться с ним. Они очень хотели с ним познакомиться и надеялись, что мы поженимся. Так что, наверное, они были бы рады.

Чего лукавить, я тоже была счастлива, что наши с Артуром отношения восстановились, но тут же корила себя, ругала последними силами за то, что испытывала какие-то положительные чувства. Потому что не имею право быть счастливой.

Но когда же вернётся Ева?