Месть за миг до вечности

Анна Аксинина, 2023

Они познакомились случайно: Марьяна, актриса московского театра, и Генрих, журналист-международник. Оба признаны в профессии, у каждого семья. Но к ним пришла настоящая любовь, которая снесла все преграды, чтобы соединить эту пару. Их не разлучили парткомы и профкомы, разлучила внезапная гибель Генриха. Марьяна уехала в родной Новосибирск, служила в театре, воспитывала дочь и внучку, но даже спустя полвека её чувство к любимому не угасло. Когда стало известно, что внук Генриха, модный режиссер, собирается снять лживый биографический сериал про деда, она хотела его переубедить. После неудачной встречи, её возмущение переросло в жажду мести. Марьяна готова ради памяти любимого отомстить даже ценой жизни.

Генрих проснулся минут за десять до звонка будильника. Он не помнил, когда в последний раз так сладко и безмятежно спалось. Наверное, в детстве. И сон снился из детства. Во сне он плескался в речке с бирюзовой прозрачной водой. Вода ласково принимала его в свои объятия. Он взмывал над водой, паря в невесомом полете, и снова окунался в приятную манящую глубину. За желтым песком на берегу зеленел луг с мелкими белыми цветами. Цветы пахли в точности, как её волосы и кожа. Не хотелось выходить из этой сказки. Не открывая глаз, он повернулся на другую половину кровати. Остался её восхитительный запах, но самой женщины не было. Что-то больно кольнуло в сердце. Он посмотрел на часы: без пяти минут шесть. «Не могла же она уйти в такую рань? Она, конечно, пошла в душ!» — Успокоил он себя.

Он сел на кровати, потянулся за боксерами, но махнул рукой, и пошел в душ. «Ночью она меня всяким видела. И ей нравилось смотреть на меня, я не ошибаюсь».

В ванной комнате никого не оказалось. Он машинально обернул полотенце вокруг бедер и вышел к бассейну. Он вспоминал, с каким восторгом она резвилась в воде. «Наверное, она плавает в бассейне». Нет, не плавала.

Злой, он вернулся в спальню. Вещи валялись, разбросанные в беспорядке по всей комнате. Его вещи. Она пришла с ним в номер в одном платье без белья, с маленькой сумочкой в руках. Собственно, все её вещи. Но и они этим утром отсутствовали.

Он принял душ, оделся и покинул номер. «Ну, и черт с ней! Авантюристка или элитная проститутка? Но кто-то же ей заплатил. Не понятно, что они хотели? Деньги и документы целы. Шантаж? Я не женат, обязательств ни перед кем нет». С Ларой у них легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Да, занимаются сексом периодически. Ему с ней удобно. Но с самого начала они обозначили границы своего общения. Не сомневается, что Лара хотела бы перейти эти границы, но он, как всегда, контролирует ситуацию. Сколько раз его пытались поймать в сети брака, но он не верит в искренность и бескорыстность женщин. Всем чего-то надо от него, каждая так и ждет, чтобы урвать своё.

Но как они подловили его в этот раз! Он даже изменил своему правилу: спать в постели одному. После секса всех без исключения отправлял домой. А сегодня заснул с ней, как ребёнок. И ему нравилось! Всё! Не вспоминать о ней! Забыть, как дурной сон.

Не удержался, спросил у администратора про неё.

— Уехала примерно час назад.

— На чем уехала?

— Я вызывал ей такси. У неё не оказалось с собой телефона.

— А адрес называла?

— Конечно, я записал. Это где-то в центре. Вот листок. Могу отдать.

— Давайте.

Он засунул в карман, не глядя, листок бумаги и обругал себя. «Зачем взял? Я же решил, не вспоминать и не думать о ней».

Он заехал в гостиницу забрать вещи. Времени осталось впритык до рейса. Зашла Лариса с немым укором и вопросом в глазах. Наверняка, вчера ночью подходила к его номеру, и не один раз. Разозлился на неё: нечего лезть в его личную жизнь!

В самолете сразу предупредил стюардессу, чтобы не беспокоили, отвернулся к окну и заснул. Полет пролетел, как одно мгновение. Разбудили перед самой посадкой.

— Кому-то ночью не спалось, — съязвила Лариса.

Он внимательно посмотрел на её лицо. И с чего он решил, что героиню нового фильма должна играть именно Лариса? Маленькие невыразительные глаза, нос явно побывал в руках хирурга. Если хорошо присмотреться, то видны еле заметные шрамы. Губы тоже не свои, подкаченные.

— Что-то не так? — Заволновалась Лариса и достала зеркальце.

— Не любила свою внешность? Или на самом деле страшной была? Интересно, сколько операций перенесла?

Лариса задохнулась от возмущения.

— Тебя не касается.

— Прости, не хотел обидеть. Действительно, не выспался.

Дела навалились все разом, завертелось, закружилось. Время начинать съемки, но разонравился собственный сценарий. И типаж героини следовало поменять. Непременно брюнетка, яркая, но естественная красота. Лара не беспокоила всю неделю. Она заявилась к нему в пятницу вечером со скандалом.

— Я узнала, ты проводишь кастинг на главную женскую роль. Ты же обещал эту роль мне!

— Я передумал. Нужен другой типаж. Брюнетка. По контрасту с главным героем.

— В чем проблема? Я могу покрасить волосы, и сниматься в линзах.

— Нет. Я вижу другой образ.

— Как она? — Прошептала она.

Он еле сдерживался.

— Лара. Предлагаю сделать паузу в наших отношениях. Это не последняя роль в твоей карьере. Но в этом фильме ты не снимаешься. И попробуем обойтись без публичных скандалов. Мы не подписывали никаких документов, и даже на словах окончательно ничего не обещал. Я ничего не нарушил. Давай постараемся не говорить публично гадостей друг о друге. Наоборот, только хорошие и теплые воспоминания о наших отношениях. Уверяю, твои рейтинги поднимутся на небывалую высоту. Люди устали от грязи, им хочется светлого и доброго.

Лара ушла, хлопнув дверью и подарив ему свободный вечер. Хорошо, что ушла. Он сидел у открытого окна, не зажигая света, смотрел на огни раскинувшегося внизу города. Он достал из своих припасов бутылку красного французского вина. Ему нравился терпкий вкус вина. Кто-то говорил, это вино любил его дед, Генрих Михайлович Гарф. Он не мог помнить своего деда, в честь которого получил свое имя. Крохи он узнал о том Генрихе, которого дико ненавидели в его семье и старались стереть все воспоминания о нем.

Генрихом его назвала мать, своеобразная экстравагантная особа. Для матери не существовало авторитетов, и мать никогда не считалась с мнением и чувствами других людей. Она легко шла по жизни, делая лишь то, чего хотелось ей в сию минуту.

Павел Николаевич Шелехов, друг деда, разрешил ему использовать материалы своей книги для сценария фильма. Павел когда-то давно написал книгу о жизни знаменитого журналиста-международника. Книга не стала популярной, может из-за того, что в ней совершенно не упоминалось о личной жизни деда, лишь профессиональная деятельность. В книге была подборка сенсационных фотографий, сделанных дедом, но только две фотографии самого Генриха Михайловича. Как на групповом снимке, так на официальном портрете, можно было утверждать, что это — Генрих-внук. Он, очевидно, пошел не в отца, а в деда и лицом и фигурой. У отца, Олега Гарфа, невысокий рост, покатые плечи, круглое лицо, короткий нос, голубоватые глаза немного навыкате. А Генрих Михайлович был высокий плечистый, светло-русые волнистые волосы зачесывал назад, открывая высокий лоб, имел ровный прямой «аристократичный» нос, правильный овал лица с высокими скулами, губы не толстые и не тонкие. И у внука то же лицо, особенно похожи глаза — выразительные темно-серые под темными бровями вразлёт.

Почему Генрих решил снять фильм о жизни деда? Понял, что получится скандальный бестселлер? Или решил приоткрыть семейную тайну? Вынести на публику давний скандал, который привел к непоправимой трагедии? Генрих не мог себе объяснить. Как не мог объяснить, почему он сбрил усы и бороду и отпустил волосы, как у деда. Сценарий лег до мелочей. Генрих добавил любовную линию. Что-то он слышал от отца, что-то придумал сам. Он не собирался в точности воспроизвести реальные эпизоды. Но вдруг разонравилась главная героиня, та, что по сценарию разрушила семью и погубила деда.

Сначала он хотел представить её беспринципной эгоистичной особой. Она соблазнила деда, зажгла в мужчине страсть, спровоцировала на поступки, несовместимые с честью. Она действовала из чисто корыстных побуждений. Но вдруг Генрих решил изменить её образ, сделать его более сложным. Возможно, она тоже безумно любила, пожертвовала чем-то очень значимым в своей жизни ради любви.

Почему-то перед глазами встали картины той ночи. Он хотел забыть о своем приключении в чужом городе с незнакомой женщиной, но не мог. Её темные глаза, мягкие черные волосы, скользящие по плечам и божественный запах кожи — невозможно забыть! Снова он вспоминал малейшие детали. Генрих моментально отреагировал на неё, лишь вошел в зал ресторана. Он собирался тихо поужинать и отправиться в номер отдыхать. Неделя в этом городе оказалась слишком суетной и насыщенной. Захотелось покоя, захотелось побыть одному.

Женщина сидела на стуле у барной стойки вполоборота и смотрела на него. Она держала в руке бокал и разговаривала с мужчиной, сидящим рядом. Вместо того, чтобы спокойно сесть за свой столик, он подошел к женщине. Он даже не помнил, куда подевался мужчина, что был раньше с ней. На женщине оказалось надето умопомрачительное облегающее платье. Лишь оказавшись с ней близко, он понял, что на ней нет нижнего белья.

Дальнейший вечер поплыл, как в тумане. Она пошла с ним в зал за столик. Они танцевали, пили шампанское. Генрих пьянел не от вина, а от неё. Какая женщина! Ему нравилось в ней всё: божественная фигура, подчеркнутая необычным платьем, темные, манящие в свой омут глаза и дикий аромат волос и тела.

Он с трудом сдерживал себя, так хотелось прямо в зале снять с неё это платье. Он чувствовал её желание такое же сильное, как его. Она дерзко засмеялась, когда он предложил пойти к нему в номер. Женщина запрокинула назад голову, волосы упали темной волной на спину, её низкий грудной смех сводил с ума.

–Нет! Нет!

— Но ты же хочешь меня!

— Да.

Она смотрела на него, и в её глазах плескалось пламя.

Он спросил её:

— Назови место в этом городе, куда бы ты пошла со мной!

Она загадочно улыбнулась.

— В «Звезды», в люкс.

Он поцеловал ей руку.

— Подожди меня пару минут, я вернусь.

«Звездами» назывался жутко дорогой новый отель. «Его облюбовали новобрачные. А очередь в люкс в этих «Звездах» расписана на месяц вперед», — прояснила администратор, к которой обратился Генрих. Генрих за несколько минут совершил невозможное: связался с молодоженами, которые планировали провести ночь в этом отеле, с хозяином отеля, с администратором. Он пообещал их всех снять в эпизодических ролях в своем новом фильме, платил всем подряд и получил номер на эту ночь.

Он боялся, что она уйдет, не дождавшись, но она ждала его.

— Поехали, — он протянул ей руку.

— Куда? — Удивилась она.

— В «Звезды»…

Едва закрыв дверь, они бросились друг к другу. Невозможно стало жить и дышать без неё, не чувствуя её безумного биения сердца, прерывистого дыхания, когда каждая секунда друг без друга болезненна и невозможна. Он старался быть нежным, целуя её мягкие губы. Она сама притянула его голову к себе, запутавшись пальцами в его волосах. Он провел руками по её плечам, спуская платье вниз. И оно упало к её ногам. Она охнула в первый миг, отступила на полшага, стыдливо прикрыла себя руками. Он ощутил полной грудью запах её кожи. Мешала его одежда. Он не помнил, как они вдвоем сбрасывали с него всё лишнее. До кровати они не дошли…

Первый раз в жизни ему снесло голову из-за женщины. Кем она была? Проституткой? Талантливой актрисой? И по какой причине она провела с ним ночь? Одни вопросы без ответов. Эта ночь — как взрыв, извержение вулкана, полёт в невесомости. Он не подозревал, что такое возможно из-за женщины. Утром он готов был бросить весь доступный ему мир к её ногам, но она ушла, не попрощавшись. До этой ночи Генрих считал, что видит женщин, как облупленных, знает все их уловки и хитрости. Все женщины хотели от него секса и денег, но самое мерзкое — они мечтали надеть обручальное кольцо на его палец. Не нашлось до сих пор той женщины, которой он готов был подарить кольцо. Его незнакомка хотела от него любви. Она любила его, он не сомневался. Невозможно сыграть безумную любовь, он бы почувствовал неискренность. Что же заставило её уйти?

Но он же может вернуться в тот город, чтобы найти её. Женщину или её спутника могут знать в ресторане. И у Генриха даже есть её предполагаемый адрес: улица, номер дома и подъезд, куда она вернулась под утро. Можно попробовать раздобыть видео с камер в ресторане, на улице, чтобы сделать её фото. И почему он до сих пор сидит и ничего не делает? Срочно в аэропорт. Он вполне может себе позволить пару дней отдыха, пока идет кастинг. Требования к актрисе он озвучил, подберут без него нескольких, из которых он выберет.

Генрих взял билет на ближайший рейс, забронировал номер в отеле, предупредил помощников о своем отъезде. Сразу стало легче на душе, исчезли тревожность и неопределенность. Он найдет её и задаст мучающий его вопрос: почему она ушла?

Не успел он бросить вещи в номере отеля, как позвонил Валерка Новиков, его старый друг. Они дружили в студенчестве, затем Валерка вернулся в Новосибирск, где работал на местном телевидении.

— Привет. Случайно узнал, что ты снова пожаловал к нам. Чем собираешься заняться?

«Точно, Ларка сообщила, больше некому. Знает, что Валерка к ней неровно дышит. Решила проследить за мной с его помощью».

— Здорово, старина! Просмотрел дома материал. Не понравились выбранные места для съемок. Хочу поискать что-то более впечатляющее, например, осмотреть внимательно старый мост.

— Мост? — Удивился Валерий. — Но рядом проходит новый метромост. Его не было в 70-ые годы. Он обязательно попадет в кадр. И набережная новая, другая.

— Поищу, а вдруг найду подходящее место.

— Проводить тебя на мост?

— Нет, сам не спеша пройдусь по мосту, центр осмотрю, где старые здания сохранились.

— Вечером поужинаем вместе? — Предложил Валерка.

— Как хочешь.

С рестораном случился полный облом. Долго не соглашались, но, взяв хорошие деньги, они нашли ему видео того вечера. Камеры не снимали зал. Она промелькнула пару раз на входе, и то со спины. Хоть что-то. Эту женщину они раньше никогда не видели. Приметная женщина, они бы узнали, если бы приходила. А мужчина к ней подсел случайно. Он в спортивном баре часто время проводит. Мужчина из спортивного бара, как и предполагалось, оказался незнаком с женщиной. Она разрешила угостить её коктейлем. И они перекинулись парой ничего не значащих фраз. «Не для меня она, разве не видно? Она вас ждала».

Её дом располагался в центре, в районе старой застройки: пять этажей из серого камня, с полногабаритными квартирами, высокими потолками и большими окнами. Лишь сейчас он подумал, что возможно, не знает её настоящего имени. Она назвалась странным именем — Марьяна. Нет никаких гарантий, что её на самом деле так зовут.

За какой-то женщиной он зашел в подъезд и позвонил в первую квартиру слева.

— Кто? — Раздался старческий женский голос.

— В вашем подъезде, возможно, проживает женщина по имени Марьяна.

Ему не дали продолжить, прервали.

— На третий этаж, 12 квартира.

По крутой лестнице он поднялся на третий этаж. Дверь в 12 квартиру оказалось приоткрыта, и за ней ссорились две женщины. Одна кричала слишком громко. Что-то они не поделили. Более молодой голос тихо оправдывался. Он постучал. Дверь резко отрылась и в подъезд выскочила разъяренная женщина в возрасте с покрытым красным пятнами лицом.

— Ты у меня ещё пожалеешь! — Прокричала она в открытую дверь. И побежала вниз по лестнице.

— Проходите в комнату, я сейчас подогрею и подам. — Молодая женщина в черной одежде и черном ободке на гладко зачесанных волосах пригласила его в квартиру. — Вы, наверное, из театра? Все на кладбище поехали.

Женщина платочком вытерла слёзы. Не взглянув на Генриха, она подвела его к наполовину убранному столу, усадила на чистое место, поставила приборы и скрылась в коридоре.

Он сел и осмотрелся. Во главе стола стояла фотография пожилой женщины. Рамку обвивала черная лента. Перед фото стояла стопка, видимо, с водкой, накрытая куском черного хлеба. Напротив стола на стене висел старинный портрет молодой девушки с темными глазами. Судя по прическе и одежде, она не принадлежала к аристократии. Темные волосы гладко расчесаны на прямой пробор и заплетены в две толстых косы, которые спускаются за край полотна. Нарядное бежевое платье, украшенное коричневыми узкими кружевами, строгого фасона: длинные рукава и воротник под горлышко. Бедной она тоже не была: серебряный медальон на цепочке и сережки в ушах говорили о достатке. «Купеческая дочь на выданье», — определил для себя Генрих. Фамильное сходство этой юной особы, запечатленной примерно лет сто назад, и старушки с фото на столе прослеживалось сильнее всего в форме глаз. Он не мог взгляд оторвать от картины. Круглое лицо казалось живым, нежно розовели румянцем щеки, маленькие алые губки слегка улыбались, а темные глаза под черными «соболиными» бровями словно следили за ним.

Молодая женщина в черном принесла поднос с тарелками. Она расставила перед Генрихом поминальный обед: борщ, котлету с овощным гарниром и компот.

— Угощайтесь, поминайте бабушку. Вот блинчики и кутья.

— Я к Марьяне, — выдавил из себя Генрих.

— Сегодня 9-ый день, как Марьяна умерла. Хорошо, что день нерабочий выпал на поминки. Многие смогли придти.

Женщина посмотрела на фотографию и беззвучно заплакала. У Генриха кусок в рот не лез.

— А на картине кто изображен? — Вдруг спросил он.

— Тоже Марьяна. Моя пра-пра-бабушка и бабушка этой Марьяны.

Она кивнула на фото.

— В вашей семье всех называют Марьянами?

— Нет, через поколение. Не понятно?

— Понятно. Я, наверное, не вовремя к вам зашел. Но мне это очень важно. Я прилетел из другого города. Я ищу одну женщину, которую возможно тоже зовут Марьяна. Могу предположить, что она живет здесь, в этом доме. У меня есть несколько фотографий, к сожалению, она попала в кадр со спины.

Генрих протянул девушке фотографии из ресторана.

— Когда были сделаны эти снимки? — Сразу спросила женщина.

— В прошлую пятницу вечером.

Женщина вздрогнула.

— Вы узнаете её?

— Нет.

— Хотя бы есть какие-то предположения, кто это?

— Я не обязана отвечать вам. Вы на поминки пришли. Поминайте и уходите. Или вы из полиции?

— Я не имею отношения к полиции. Я очень хочу найти эту женщину. Она из вашей семьи?

И давайте познакомимся. Как мне к вам обращаться?

— Маша.

— А я Генрих.

— Генрих?! — Маша вскочила со стула. — Я не узнала вас сразу. Как вы осмелились придти в этот дом? Вон, убирайтесь.

— Я не понимаю, чем я провинился перед вами, и не уйду, пока вы мне не расскажете правду.

— Я полицию вызову.

— Вызывайте, я ничего противоправного не совершал. Вы сами пригласили меня за стол.

Маша опустила голову на руки и зарыдала. Генрих встал, подошел к девушке.

— Успокойтесь, Маша. Возьмите платок. Простите, если я невольно причинил вам горе. Честно, я не понимаю ничего.

Маша поднялась.

— Я сама не понимаю. Пойдемте в спальню бабушки. Я вам покажу кое-что.

Они прошли в соседнюю комнату с зашторенными окнами, с застеленной старомодным гобеленовым покрывалом постелью.

Маша продолжила.

— Здесь всё осталось не тронуто после смерти бабушки. Говорят, до сорока дней нельзя убирать. Видите, на кресле — лежит её платье. То самое, с вашей фотографии. Обычно оно висело в шкафу. Она умерла рано утром в субботу. Я проснулась от сильной боли в сердце. Я не находила себе места, взяла такси и помчалась к бабушке. Я нашла её мертвой. Она умерла примерно в 6 утра, в тот час, когда я проснулась. Я собиралась зайти к ней накануне, в пятницу вечером. С утра перед работой я ей позвонила, но она сказала, что хочет побыть одна, и чтобы я не приходила. Но я бы и не смогла к ней зайти в тот вечер. Мы снимали в области, задержались. А на обратном пути сломалась машина, мы вернулись во втором часу ночи.

Генрих наклонился к платью, провел по нему рукой. Точно, то самое. Он закрыл глаза. И запах её.

— В пятницу вечером я познакомился с женщиной в этом платье.

— Не может быть! Это платье подарил бабушке человек, которого она безумно любила. Платье он привез ей из Парижа полвека назад. Бабушка дорожила этим платьем. Она потрогать его не разрешала, не то, что надеть кому-то. Это платье особенное. Оно далеко не каждой подойдет.

— Я знаю, оно надевается без нижнего белья.

— Вот даже как!

— Чего уж скрывать, я провел с этой женщиной ночь. В «Звездах».

— Ничего себе!

— Часов в пять утра она уехала из отеля. Я проснулся без пяти минут 6 от сильной боли в сердце. С тех пор я не нахожу себе места. Она назвалась Марьяной. Ей примерно 25-30 лет. Предполагаю, что она из вашей семьи.

— В нашей семье нет никакой другой подходящей по возрасту женщины, кроме меня.

— Так это были вы?!

— Вы — идиот? Меня не было в городе в пятницу! Вся съемочная группа может подтвердить, что я полночи с пятницы на субботу находилась на пути домой из области! И вообще, если для вас в порядке вещей проводить ночь с совершенно незнакомой женщиной, то меня воспитывали несколько иначе. Я не занимаюсь сексом со случайными партнерами. Проявите уважение к моему горю и покиньте мой дом.

Генрих гулял по длинной красивой набережной и размышлял. «Как ловко она меня отшила! Выставила из своей квартиры, не поговорив толком». Вопросов стало еще больше, чем раньше. Он прокручивал в голове разговор с Машей. Итак, что он имел.

Во-первых, та женщина связана с бабушкой Маши. Бабушка дала девушке своё любимое платье, чтобы та соблазнила Генриха. Могла ли ею быть Маша? Нет! В ней есть неуловимое сходство с незнакомкой, но загримировать, чтобы он не заметил? Ерунда! Он вспомнил, как она плавала и ныряла с головой в бассейне, с каким восторгом резвилась в воде. «Я давно не плавала, прости». Память услужливо подкинула картину: они оба без одежды безумно целуются в бассейне, а затем она сидит на бортике… Нет, это к делу не относится. И потом они вместе в джакузи… Женщина пришла без макияжа. У него моментально в ресторане дыхание перехватило, когда он увидел её губы без помады. Какой грим? И у неё свои очень темные глаза, никаких линз. Маша светлее, глаза, волосы, да и фигура у неё другая, не для того платья. Не Маша!

Второе, семья Маши негативно относится к Генриху. Девушка рассердилась, когда он назвал своё имя. Где же они могли пересекаться? Чем он мог им насолить? Ничего не приходило на ум. Но как-то объясняло произошедшее. Бабушка решила ему отомстить, наняла девушку, проститутку, при этом неплохую актрису, чтобы та переспала с Генрихом. Не просто переспала, а очаровала его, заставила думать о себе и страдать. Да что там скрывать, влюбила в себя. Бабушка хорошо знала Генриха, его слабые стороны. Девушка справилась успешно со своей задачей. А чтобы Генрих понял, с какой стороны месть, девушку подобрали похожую на женщин этой семьи, и назвалась та фамильным именем. Какая же сладкая получилась месть!

Странно, что они одновременно с Машей проснулись в то субботнее утро от боли в сердце именно в тот момент, когда умерла её бабушка. Его незнакомка заезжала к Марьяне утром: она вернула платье. И примерно в это время умерла бабушка. Почему он не спросил, от чего умерла Марьяна? А если это убийство?

Маша спросила его, когда он пришел к ним в дом, не из театра ли он? Значит, бабушка работала в театре. Актриса? Тогда понятно, ей не составила труда найти подходящую исполнительницу за деньги. Но очень талантливую, сыгравшую самую искреннюю любовь. Сама Маша связана с телевидением. Расспросить Валерку? Разболтает направо и налево. Попробовать посмотреть новостные передачи местного ТВ.

Сюжет об юбилейных торжествах какого-то района он нашел в воскресных новостях. И Машу узнал. Она сама читала текст. Ему понравилось, как звучал её голос, как непринужденно она держалась перед камерой. И репортаж неплохой сделала. Мария Лесникова. Никаких ассоциаций с этим именем. Не встречались, не пересекались, не знакомились.

Придется расспросить Валерку об этой семье. Генрих сидел на набережной, наблюдая закат. Речной простор впечатлял, многоэтажные дома левого берега смотрелись детскими кубиками. «Великая Сибирская река Обь» — как же скупо описывал её учебник географии! Оранжевый шар медленно приближался к горизонту, окрашивая облака на краю неба в фантастические цвета. «Кажется, к дождю», — подумал Генрих перед тем, как ему позвонил Валерий.

В течение всего ужина Валерий пытался вывести Генриха на разговор, то тот решил потянуть время.

— И как? Нашел, что искал? — Интересовался Валерий.

— Пока нет.

— Где сегодня был?

— По набережной гулял, в центр заходил.

Наконец, Генрих начал разговор.

— Слушай, у тебя на телевидении работает Мария Лесникова. Случайно увидел её в местных новостях. Что ты можешь рассказать о ней и её семье?

— Маша?! С чего такой интерес?

— Чисто профессиональный, а не то, что ты подумал, — Генрих поставил Валерку на место. — И не вздумай болтать, кому попало. Сам не знаю, чем заинтересовала. Так что, трепать об этом пока нечего!

— Маша свободно держится в кадре, у неё хорошая дикция, грамотная образная речь. Репортажи интересные у неё получаются.

— Она актриса?

— Нет, она — журналист, наш университет окончила. Её на телевидение муж привел, он у нас тогда работал. Они в данный момент в разводе. Я немного Аркадия знал. Шалопай и лентяй. После развода уехал в другой город. Вспомнил, он жилье пытался отсудить у Машки. У неё какая-то конурка есть, от родителей досталась. Не получилось у Аркадия её квартирку отобрать.

— Родители кто?

— Понятия не имею. Я лишь про её бабку знаю. Наша местная знаменитость. Преподавала и в местных театрах играла. В последнее время — старух разных. Несколько раз видел её игру. Талантище!

— Она — Марьяна?

— Нет, она — Мария Лесникова, как внучка. Хотя, это может быть псевдоним. Точно, вспомнил, у Машки своя фамилия жутко неблагозвучная: Черновонова или Чернобоева. Как-то так. Скорее всего, взяла бабкину. Сама бабка тоже могла придумать себе сценический псевдоним. Мария — на слух лучше, чем Марьяна. У нас актер есть, Сергей Соловьев, так его настоящую фамилию даже стыдно вслух выговорить. А Соловьев — звучит!

— Другие родственники у вашей Маши есть? Братья, сестры, кузины?

— Не знаю. Слушай, расспроси сам Машку об её родственниках. Кстати, у неё завтра выходной. А зачем тебе её родственники?

— Потом, возможно, расскажу, а пока — молчок!

— Заинтриговал!

Вечером Генрих пересмотрел в записи по интернету несколько выпусков местных новостей с Машей. Ему нравился её голос, мягкие пряди волос вдоль лица, серые выразительные глаза. Он не нашел в сети ни одной фотографии её бабушки, Марии Лесниковой, в молодости. Благородная старость — так можно озаглавить любую из найденных фотографий. И нигде она не называлась Марьяной. А может, это два разных человека: одна Мария, вторая Марьяна? Но он же видел фото Марьяны на поминках в доме Маши. Она одна: и Мария и Марьяна.

Он вспомнил портрет на стене. И у девушки с портрета, и у фотографий Марьяны, и у той женщины, с которой он провел ночь, были похожие глаза. А у Маши губы всех этих женщин. Он не сомневается, его незнакомка принадлежит этой семье. Она — не проститутка. Такое смущение и искренность невозможно сыграть. Он сначала очень удивился, даже подумал, что она — девственница. Так неумела и неопытна она казалась. Но с какой страстью она отдавалась ему! Он решил, что она давно не была с мужчиной.

Завтра он встретится с Машей. Он попробует поговорить с ней. В конце концов, его незнакомка, оказалась последней, кто видел бабушку Маши в живых. А вдруг она причастна к её смерти? Не угрожает ли опасность самой Маше? Чем не повод!

Он поздно уснул, и встал по московскому времени, практически в обед по-местному. За окном барабанил дождь. Сбылась вчерашняя примета. Генрих обрадовался: вряд ли Маша куда-то ушла в непогоду. В цветочном киоске у дома Маши он долго выбирал подходящий букет. Продавщица, оценив его костюм, пыталась всучить ему похожие на клумбы яркие букеты. Он отверг всю эту кричащую роскошь. Наконец, в углу он заметил вазу с мелкими нежными цветочками. «То, что надо, для извинения». Он попросил составить ему композицию из этих цветов и зелени. Букет получился изысканным и нежным. Лишь бы Маша была дома.

Маша удивилась, увидев его у порога своей двери.

— Вы не уехали? — спросила она своим приятным голосом.

— Пришел извиниться за свое вчерашнее поведение. Я уезжаю вечером. — Он протянул ей цветы. — Возможно, мы с вами больше не увидимся. Примите, в знак примирения. Мир?

Маша засмеялась и взяла цветы.

— Неравнодушна к альстремериям. Проходите. Не промокли? Дождина с утра льёт на улице.

Она провела его в ту же комнату, где угощала накануне. Обстановка комнаты слегка изменилась со вчерашнего дня. Большой стол в собранном виде стоял у стены. Перед диваном оказался небольшой чайный столик. Маша принесла хрустальную вазу с водой и поставила цветы на полку перед портретом. Сама Маша выглядела по-другому, мягкой и домашней в прямом трикотажном платье с цветочным рисунком у ворота, распущенными волосами. Исчезли озабоченность и напряжение с лица, сегодня оно излучало спокойствие и умиротворенность.

— Я обычно встаю рано, но сегодня проспала до обеда. Под звук дождя легко спится. Завтрак заканчиваю. Вся неделя прошла в напряжении: похороны, поминки, а сегодня отпустило. Хотите, угощу хорошим чаем?

— Не откажусь.

Маша поставила на столик чайную пару для Генриха.

— У себя дома я ем на кухне. Но бабушка — только в гостиной. Она приучила меня к хорошему чаю: никаких пакетиков, настоящий листовой чай из заварочного чайника. Здесь недалеко есть магазин, где продают качественный чай на развес в красивой упаковке. Могу дать адрес, привезете домой в качестве сувенира или подарка своим близким.

Генрих попробовал чай, налитый в тонкую фарфоровую чашку.

— О, чай действительно изумительный. Я подумаю над вашим предложением. В нашей жизни с её бешеным ритмом иногда полезно выделить хотя бы несколько минут для себя.

— Генрих, честно скажите, вы зашли только извиниться или по делу?

Он вздрогнул, что чуть не расплескал чай из чашки. Маша произнесла его имя мягко, слегка растянув первый слог «Ге-е-нрих», в точности, как та незнакомка.

— Я хотел спросить, от чего умерла ваша бабушка?

— Недавно у неё обнаружили рак. Врачи предполагали, что она сможет прожить до полугода. Возможно, изменения задели организм серьезнее, чем мы думали. Хотя бы не мучилась. Она немного похудела, но боли не ощущала. Я ожидала, но к смерти близких невозможно подготовиться. Почему вы спросили?

— Та женщина, в её платье, стала последней, кто видел вашу бабушку в живых. Я подумал, что вы тоже захотите её найти и поможете мне.

— Я думала об этом, но боюсь, что не смогу вам помочь. Честно, не знаю, кто она.

— Хорошо, может, тогда раскроете секрет: за что ваша семья ненавидит меня? Я сломал голову над загадкой: где и чем я мог вам насолить? Согласитесь, появление той женщины в моей жизни — это месть?

Маша резко встала и подошла к портрету. Она пристально смотрела на картину, а затем, не оборачиваясь, сказала:

— Давайте, оставим умерших в покое. Из живых остались лишь вы и я. Вряд ли наши пути пересекутся когда-либо ещё. Забудьте ваши приключения, и живите дальше.

Генрих подошел к Маше. На полке перед портретом он увидел книгу Павла Шелехова «Записки о друге». Он быстро отвел взгляд от книги.

— Какая интересная картина! Вчера мне очень хотелось рассмотреть её, но не посмел. Могу я задержаться у вас еще минут на пять-десять?

— Разрешаю.

Вблизи портрет ещё больше поражал воображение. Генрих не разбирался в живописи, но фон и фигура женщины в кружевном закрытом платье оказались написаны явно в разных техниках. Фон крупными мазками подчеркивал четкость и фотографическую точность лица женщины и её фигуры. Казалось, грудь вздымается под тонким платьем, губы приоткрываются в легкой улыбке, а глаза смотрят в душу, сочувствуя и сопереживая. А какие яркие краски! Как будто лишь вчера создали картину.

— Вам не кажется, что художник, написавший портрет, безумно любил эту женщину? — спросил Генрих.

— Вы не ошиблись.

— Она не ответила взаимностью? Несчастная любовь?

— Вы догадливы.

— Портрет сам рассказал мне об этом.

Маша вздрогнула.

— Он и с вами разговаривал?

— Не понял вопроса.

— Не обращайте внимания. «Как бы» разговаривал.

— Лишь невыносимое страдание от неразделенной любви могло выплеснуться красками на холст этой нежностью и болью. Оно чувствуется. Скажите, она была счастлива по жизни?

— Как вам сказать? Думаю, да, насколько это казалось возможным в том бурном времени, в котором её довелось жить.

— Как сложилась её жизнь? Расскажите, пожалуйста. Или я прошу слишком многое?

— Почему бы ни рассказать. Марьяна Кузьминична родилась в купеческой семье в 1890 году. Она была младшей из трех сестер. Семья жила в большом двухэтажном доме недалеко от вокзала. После революции в доме располагалось какое-то государственное учреждение. Моей бабушке довелось увидеть этот дом в детстве. Дом показался ей огромным и красивым, из красного кирпича с резными наличниками на окнах. Его снесли, когда застраивали район вблизи вокзала.

— А как появился портрет? Это ведь очень дорогое удовольствие.

— Не в нашем случае. Портрет по собственной инициативе взялся написать муж старшей сестры Анны — художник-иконописец Илья Лазарев. И вроде он сам начинал его, но из-за нехватки времени поручил заканчивать картину помощнику, Степану Ушаткину.

— Кто из них любил девушку?

— Степан, конечно! Зять-художник душа в душу жил со старшей сестрой, средняя — Катерина, вышла замуж по любви за приказчика. Девушек в семье не неволили, всем разрешили выйти замуж по любви. Возможно, семья допустила бы брак Марьяны со Степаном. Но она выбрала другого.

— Кто же оказался её избранником?

— Ссыльный, большевик-революционер Василий Ледовских. После революции 1905 года он отсидел 2 года в тюрьме. Жить в европейской части России ему запретили. Он должен был отправиться в Иркутскую губернию в ссылку. А в Новониколаевске он обучался на курсах железнодорожных телеграфистов. Снял флигель во дворе их дома, так и познакомился с Марьяной.

— И семья разрешила ей выйти замуж за ссыльного?

— Нет, конечно. Отец гневался, вычеркнул её из завещания. Но они обвенчались в 1907 году и уехали в ссылку вместе. Портрет был написан незадолго до их венчания. Возможно, она тогда уже любила Василия.

— Она жалела о своём поступке?

— Никогда. Отец позже простил их. Всякое ей пришлось пережить: смерть детей, аресты мужа, бедность и порой голод. В живых у неё осталось трое детей. Младший, Алексей, — мой прадед. Всю жизнь они с мужем обращались друг к другу на «вы», и ни разу не поссорились. Она пережила мужа почти на 20 лет. Когда муж умер в мае, стояли заморозки. Она вышла босиком в одной рубашке в сени, стояла до утра. Хотела умереть вместе с ним. Заболела, но её дочь, врач, вылечила её. Дочь прилетала на похороны отца из Владивостока. Пришлось ей задержаться почти на месяц, пока мать не поправилась. Марьяна прожила долгую жизнь и ни о чем не жалела.

— Какая интересная у вас семья.

Маша составила посуду со столика на поднос и вышла из комнаты. Генрих открыл книгу «Записки о друге» на первой странице и прочитал надпись: «Моему другу Марьяне Ледовских на добрую память от автора. Павел Шелехов». Между страниц лежал листок бумаги. На нем обычной ручкой кто-то нарисовал контур женского лица. Летящие волосы, разлет бровей и четкие глаза. Остальные детали едва прорисованы, но глаза… Глаза Марьян этой семьи.

— Что ж, мне пора, приятно было познакомиться. До свидания.

— Всего доброго, легкого вам пути. Прощайте. — Проводила его Маша.

Начались съемки. Начальству показалось «сырой» концовка сценария. Решили снимать сериал двумя частями. Первые серии запланировали выпустить уже осенью. Приходилось выкручиваться, чтобы снять малобюджетный сериал, используя в основном павильонные съемки. Кто бы оплатил им поездки съемочной группы в Африку, Вьетнам, Латинскую Америку? Пока шло ни шатко, ни валко, как говорится. Главное, начало положено! А затем оно ляжет. Сколько снимал, всегда страшно начинать.

Неожиданно позвонил отец, пригласил на выходные к себе за город. Отец бросил их с матерью, когда Генриху и трех лет не исполнилось. Олег тогда в первый раз встретил свою очередную «единственную» любовь всей жизни. Сколько таких «единственных» промелькнуло в жизни отца, Генрих затруднялся ответить. Они не поддерживали отношений много лет. Отец вспомнил о нём, когда Генрих стал знаменитым. Он хотел послать подальше блудного папочку, но его прадед, Вячеслав Якушин, смертельно больной, умиравший, взял с него слово, помириться с отцом, и как-то поддерживать отношения.

Генрих в детстве много общался с прадедом. Мать после развода быстро свила новое гнездо, уехала. Ребёнок ей мешал. Она с радостью надолго оставляла мальчика разным дальним родственникам.

Как предполагал Генрих, отец пригласил его похвастаться очередной женщиной. Все последующие «единственные» оказывались младше и младше предшествующих.

В этот раз «котёнок», как называл её Олег, годилась отцу во внучки. Рыженькой у него еще не было. Светло-карие глаза и такие же ресницы и брови. Кожа белая, как молоко, несколько веснушек на чуть курносом на носу. Густые рыжие волосы, сколотые заколкой на затылке. Просторное зеленое платье рубашечного покроя — и босиком. Генрих огляделся: пол отмыт до зеркального блеска. «Молодец, девочка!» Катя восторженно глядела отцу в рот, и ходила за ним по пятам. Дав рассмотреть очередную пассию во всей красе, отец отправил её готовить ужин.

Они сидели с отцом в кабинете, потягивали коньяк.

— Как тебе она? — Спросил отец.

— Хорошенькая. Не маловата для тебя?

— Осуждаешь? Всё понимаю, но не могу отпустить. Прикипел к ней. Она из провинции. Чистая, неиспорченная девочка. На год-два её хватит побыть около меня. Урву хоть пару лет счастья. Это Бог меня наказал за мою жизнь беспутную. Поздно послал утешение. Я много думал после того, как встретил Катю. Не было семьи нормальной ни у тебя, ни у меня. Наверное, поэтому не складывалось у нас с женщинами. Прощения хотел у тебя попросить.

— Брось, папа. Мне ли жаловаться на жизнь: есть и работа любимая и женщины.

— Мою семью разрушили, но свою я же сам сломал!

— Папа, ты свою мать помнишь?

— Смутно. Вроде должен помнить, мне ведь 7 лет было в 1972-ом году. Мама много снималась в кино. Возможно, мы редко с ней виделись из-за съемок. Не представляю, как она вживую выглядела. Я с бабушкой Олей жил. Вот перед кем я шляпу снимаю. Ольга Якушина! Талантливая актриса, прекрасная жена и мать. Она продолжала сниматься у Вячеслава после замужества, но в эпизодах, потому что жизнь семье посвятила. Вячеслава и Ольгу подкосила смерть дочери. Но самые популярные комедии Якушин снял после ухода Натальи. До сих пор их показывают на Новогодние праздники по телевидению, и ведь с удовольствием народ их смотрит.

— Не понимаю, зачем она из окна выбросилась? Ну, изменил ей муж. Многие прощают подобные минутные слабости и живут дальше в семье. Не могла простить, разошлись бы.

— Сын, возможно, это был внезапный порыв, нервный стресс. Потрясение, что лучшая подруга подло поступила? Как же фильм назвался, в котором они снялись обе? Забыл!

— Папа, а подругу, как звали?

— Подругу? Фамилия точно — Ледовских, девочка со мной в классе училась с подобной фамилией. А имя? Что-то необычное, какое-то древнее…

— Марьяна?

— Точно, Марьяна Ледовских. Приезжая авантюристка, захотела москвича поймать…

— Папа, я помню эту историю, сам фильм по ней снимаю. Пожалуй, поеду, устал.

— А ужин? Катя прекрасно готовит! Я думал, ты останешься ночевать.

— В следующий раз.

Генрих вернулся домой в ярости. Он плеснул себе спиртное в стакан. Мерзавка! И Маша знала! Наверняка знала! Её бабка, Марьяна, разрушила их семью, семью Якушиных. Сам Вячеслав Якушин дал этой Марьяне, малоизвестной актрисе, роль в своем фильме. А та отплатила черной неблагодарностью. Довела до смерти свою подругу, соблазнив её мужа. Наталья Якушина выбросилась в окно. Её муж, тот самый Генрих Гарф, полный раскаяния, поехал в опасную командировку. Он потерял бдительность и погиб. Столько раз бывал в опасных горячих точках, а в этот раз не уберегся. Олег остался сиротой.

А сама Марьяна, как ни в чем, ни бывало, отправилась домой, в Новосибирск. Преподавала и играла в театрах. По словам Валерия, пользовалась всеобщим уважением. Она в квартире роскошной проживала в центре города. И ещё эта Марьяна поиздевалась нынче над Генрихом! Она подсунула ему девку, мимо которой он не смог пройти. Отомстила! Спрашивается, за что?! Это его семья — пострадавшая сторона. Жаль, умерла, а то бы он ей в глаза бесстыжие высказал всё, что о ней думает! Но кто мешает ему эти слова Маше, внучке той Марьяны, сказать? И скажет! О, черт! Он телефона её не знает. А Валера на что?

Сонный Валера недовольно бурчал в телефон.

— Чего тебе надо? Телефон Маши? Ты на часы смотрел? Только лёг спать! Достал ты меня со своей Машкой! Уволю, чтобы духу её не было!

— Правильно, увольняй! Мои аплодисменты!

— Ты пьян? Вы как-то сами разберитесь друг с другом и со всеми родственниками до седьмого колена. Чтобы больше я о ней от тебя не слышал!

— Не услышишь!

Маша удивилась, узнав его голос.

— Генрих, — певуче произнесла она, — что-то случилось?

Она долго молчала, пока он изливал гнев, затем отключилась.

Генрих выпил еще, и позвонил ей снова. Но Маша заблокировала его номер. Стало до слёз обидно на Машу и на ту женщину. Он вспомнил, как незнакомка поцеловала его в щёку ранним утром. Он почувствовал её присутствие рядом, но не смог окончательно проснуться, выйти из короткого сладкого сна.

…Ге-е-нрих, — протянула она его имя. — Прости меня за то, что сделала тебе больно. Я буду любить тебя до последних минут моей жизни…

Он душу ей открыл, готов был предложение утром сделать, на колени перед ней встать, а она посмеялась над ним и сбежала.

Артистка Мария Лесникова готовилась к выходу на сцену в образе феи Морганы. Тяжело двигаться в узком платье длиной до середины высоких каблуков, жарко, ещё и рукава длинные. А уродливая маска с крючковатым носом на лице неудобная, прорези для глаз сильно сужают обзор сцены. Как бы ни споткнуться! Но есть плюс — не надо наносить слой грима на многострадальную кожу лица. Детский спектакль «Любовь к трем апельсинам» по мотивам пьесы Михаила Светлова. Выход! Дети визжат от страха, отыграла сцену, ушла. Вторая сцена — Моргана грозно восседает на троне, это проще. Еще один выход, где злые персонажи танцуют в кругу, — и Зло побеждено, маленькие зрители шумно радуются. Так положено в сказке. Но не в жизни.

Марьяна проснулась до будильника и подумала: «Слава Богу, я на пенсии! Мне никуда не надо торопиться». Ушел в прошлое театр, где она послужила до 70 лет, только регулярно присылают поздравления с днем рождения и Новым годом. Она всегда любила вставать рано. А сейчас, когда редкая ночь обходится без боли, пробуждение означает конец тяжелых снов. Ничего хорошего нет валяться в надоевшей постели, ворочаться с боку на бок, отлеживая то руку, то ногу, то шею. Вскакивать сразу тоже опасно. Сначала небольшая разминка тела, лежа, начиная с пальцев ног. Затем аккуратно переложить согнутые ноги на край дивана, и сесть, опираясь на руку. Здесь проделать разминку кистей рук, легкий массаж головы, коленей, поясницы и стоп. И ещё 10 упражнений стоя: вращение позвоночника, полуприседы и махи руками. И вот прошло онемение в плече, спина распрямилась, измерение талии сантиметром показало вчерашние цифры. Уже достижение. Убрать постель, принять таблетку «до еды» — и в душ. Контрастное обливание придает бодрости. Ночная рубашка заменяется домашним брючным комплектом в излюбленной коричнево-бежевой гамме. «Никогда не думала, что станет неудобно застегивать лифчик сзади, удивлялась, зачем бабушка проделывает какие-то сложные манипуляции. Теперь сама бабушка. Ну, ничего страшного. Зато я ещё сама себя обслуживаю». На завтрак сегодня что? Каша. Омлет был вчера, а творог ела позавчера. Порция на одного готовится в микроволновке за 10 минут.

Марьяна унесла глубокую тарелку в комнату, постелила льняную салфетку. Ей нравится есть за большим столом перед портретом бабушки, тоже Марьяны. Между ними находили определенное сходство, но бабушка на портрете осталось молодой 17-летней, а Марьяна без необходимости старается не смотреть на себя в зеркало. Приятнее смотреть на портрет бабушки и думать, что ты такая же, ну, может, чуть старше.

Была и ещё одна причина сидеть перед портретом. Последние несколько лет, примерно тогда, когда вышла на пенсию, Марьяна полюбила разговаривать с портретом бабушки. Маша знала об этом, но считала эту привычку невинной забавой. Но даже Маша не знала, что недавно портрет стал отвечать Марьяне. Беседы скрашивали одиночество, и даже приносили пользу. Бабушка подсказывала, когда Марьяна теряла вещи, где она оставила очки, кошелёк или ножницы. В первый раз это было, когда потерялись ключи, два вместе от наружной и внутренней двери, да ещё и «таблетка» от домофона.

С ключами вышла совершенно невероятная история. Маша в тот вечер ночевала, пришла, открыла своим ключом. Утром стала выходить, Марьяна вышла проводить её: «Иди, Машенька, я закрою за тобой. Ой, а где мои ключи?» На привычном месте в ящичке под зеркалом — нет. В карманах пальто — нет, в сумочке — нет. «Ой, а вдруг я дверь после прогулки забыла закрыть, ключ в замке оставила, а кто-то тихонько вошел и украл их?» Маша начала успокаивать: «Бабушка, не волнуйся, ключи дома, я вчера открывала дверь, значит, ты пришла и закрыла». — «А вдруг это вор закрыл снаружи?» — «Перестань, найдутся твои ключи. Я вечером приеду, и поищем вместе. Посидишь один день дома взаперти. Извини, я убегаю, а то опоздаю!» Марьяна обошла всю квартиру, заглядывая в самые необычные места, куда она по рассеянности могла бы положить ключи: в холодильник, на обувную полку, в ванную, на подоконник, на столы и стулья. Нигде не нашла. В полном отчаянии обратилась к портрету бабушки: «Ну, и где же мои ключи?!» И тогда впервые портрет ответил: «В желтом пакете на двери».

Между наружной железной и внутренней деревянной дверями было приличное расстояние на ширину стены. На внутреннюю сторону когда-то отец привинтил очень удобный мощный крючок для сумок, чтобы входя в квартиру, сразу освободить руки. Марьяна так и сделала, когда пришла с улицы, а ключ оставила в закрытом замке. Потом разгрузила покупки: хлеб в хлебницу, масло в холодильник, салфетки на стол. Фирменный желтый пластиковый пакет оставила висеть на двери, чтобы использовать его завтра. И прикрыла внутреннюю дверь. Кто бы мог подумать, что высота замочной скважины как раз позволяет ключам выпасть в подвешенный пакет? Так и вышло, когда Маша открывала снаружи дверь, они теперь там лежали и даже слегка просвечивали.

Сначала Марьяна испытала радость и облегчение, что ключи нашлись, и она ещё не настолько поглупела, чтобы разбрасываться нужными вещами. Потом осознала, что с ней заговорил портрет бабушки. Марьяна очень испугалась: если портрет заговорил, то что это значит? Галлюцинации или тихое помешательство? Потом рассудила, что бояться в её возрасте уже нечего, главное, никому не рассказывать. И она послала сообщение Маше, что нашла ключи, опустив эту подробность.

Портрет бабушки говорил не часто, но отвечал на важные вопросы. Постепенно в беседах о прошлом Марьяна почерпнула много интересного об истории семьи. Узнала, кстати, что портрет написал вовсе не муж старшей сестры Анны, Илья Лазарев, который был признанным художником-иконописцем. Вернее, портрет написал не один зять, а с ним вместе работал его ученик и помощник — Степан Ушаткин. Степан был безнадежно влюблен в Марьяну Кузьминичну, но при его молодости и неустроенности надежды на брак с дочкой зажиточного купца Кузьмы Сергеева не было. Был бы он хотя бы приказчиком, как муж средней сестры Катерины! Нет, если бы Марьяна сильно захотела за него замуж, то в большом двухэтажном отцовском доме места хватило бы и Степану. И прокормить будущего художника можно было бы. Магазин «Чай да сахар Сергеева», который был прямо в доме в первом этаже, приносил стабильный доход, торговали китайским чаем, шоколадом, изюмом и сахаром. Отсюда в семье традиция пить чай: крупнолистовой, качественный, свежезаваренный. И ещё поговорка: «Это вам не фунт изюму».

Марьяне Степан не нравился, ему оставалось, молча вздыхать, но качество портрета от этого только выиграло. Марьяна на портрете вышла, как живая, но более красивая, а её глаза, благодаря особому секрету старых мастеров, как будто следили за зрителем, куда бы он ни шел.

Когда Марьяна вошла в возраст, возле неё стали увиваться кандидаты в женихи, но она была без ума от военных. Как назло, кроме пожарника с противными рыжими усами, военных поблизости не наблюдалось. И вот во флигельке, который сдавали, появился новый постоялец, железнодорожник из Иркутской губернии, присланный на курсы телеграфистов. Это был высокий стройный молодой мужчина в красивом черном мундире с двумя рядами сияющих пуговиц. И усы у него были не рыжие, а темно-русые, а глаза — чистые, голубые, как небо. Бывший солдат из Вятской губернии, он отсидел в тюрьме за отказ стрелять в революционных рабочих в 1905-м году и не мог уехать из Сибири на родину. Но Марьяну это не остановило. Как ни отговаривали её папенька и маменька, решила принять предложение Василия Ледовских. Отец в гневе лишил дочь приданого, и поехала она на место службы мужа без родительского благословения. Жили скудно, но в любви и согласии. Родила она мужу 10 детей, но выжили только трое: две дочки Елена и Ольга, да сын Алексей.

Отец Марьяны вскоре смирился и отписал ей флигелек во дворе, но большой дом после революции отобрали, и родителям пришлось доживать век с нелюбимым зятем. Веку им оставалось, к слову сказать, немного. В Новосибирске Василий поступил бухгалтером на большой завод. Дочки вышли замуж обе за военных моряков: одна в Мурманск уехала, вторая во Владивосток. Алексей выучился на связиста, женился на хорошей девушке Надежде и подарил внучку Марьяну. Началась война, Алексей ушел на фронт. Василий и Надежда без выходных работали на военном заводе: Василий — учетчиком, Надежда — контролёром. Марьяна вела дом, огород, присматривала за внучкой, отоваривала карточки. Бабушка никогда не сидела без дела. Если не готовила и не убирала, то шила или вязала. Пока был свой кусочек земли вокруг домика, садила огород: огурцы, тыква, капуста, укроп, лук, морковь. Овощи «сидели друг на друге», но давали хороший урожай. Плети тыквы подвязывались по периметру забора, штакетник выглядел очень декоративно. Свои овощи помогали, когда продукты были по карточкам. Тыквенной кашей маленькая Марьяна наелась, кажется, на всю оставшуюся жизнь.

Василий в нетопленном цеху простудился и переболел воспалением легких. Осложнением от той болезни стал рак легких, который унес его в могилу уже после войны. Хотя бы сына дождался. Алексей был три раза ранен и дважды контужен, вернулся живой, но здоровья не было. Работал он по специальности, на Главпочтамте, стал начальником отдела. Надежда из цеха перешла в бухгалтерию. Мирная жизнь налаживалась, даже съездили в Кисловодск по профсоюзным путевкам.

Когда в Новосибирске началось строительство жилья, снесли их домик, дали двухкомнатную квартиру в новом доме, с отоплением, водопроводом и канализацией. После переезда в квартиру, бабушка сильно грустила без огородика, но недолго: её знакомая, Павла Григорьевна, соседка с улицы Омской, пригласила её вместе хозяйничать на садовом участке. Участки нарезали для рабочих нескольких новосибирских заводов на окраине Октябрьского района в пойме маленькой речки, притока Камышенки. Зять соседки участок взял и сколотил на нем маленький сарайчик для инвентаря и будочку чуть больше скворечника. Но ездить обрабатывать «сад» ни сил, ни желания у него не было. Зато теща очень любила копаться в земле и пригласила Марьяну Кузьминичну для компании. Она честно выделила ей «надел», почти в треть участка. Здесь даже нашлось место для скороспелой картошки и томатов. Дочь Павлы Георгиевна помогала матери весной копать грядки, а осенью вывозить урожай. Марьяна часто летом ездила с бабушкой, но в основном старушки справлялись сами. С утра пораньше садились на трамвай и ехали до конечной остановки, «Сад Мичуринцев». Потом спускались улочкам частного сектора в глубокий лог. Здесь городские дома скрывались из виду, не долетал шум транспорта, кругом все зеленело, цвело, пели птицы. И откуда только силы брались! Они в охотку пололи, поливали, рыхлили. А отработав полдня в огороде, ехали обратно к домашним делам. И если бабушка зимой простывала и болела, она неизменно говорила: «Мне бы только до первых огурчиков дотянуть, а там я не умру».

Жить бы да радоваться, но Наде потребовалась операция. Врачи говорили, всё будет хорошо, а она не проснулась после наркоза. Алексей затосковал сильно, все раны стали его беспокоить, не вынутый осколок снаряда добил солдата. И остались две Марьяны: бабушка и внучка.

Марьяна Кузьминична в своей Марьяше души не чаяла, гордилась её школьными успехами. Она и слышать не хотела, чтобы внучка пошла работать после восьмилетки. Бабушка нашла работу, стала ходить прибирать и готовить в соседний дом к начальнику из Горисполкома. Она шила внучке наряды, вкусно готовила, пекла пирожки, а к празднику — торты. Когда Марьяша поделилась своей мечтой — стать артисткой, бабушка горячо её поддержала. В Новосибирске тогда ещё не было театрального училища, его открыли два года спустя. «Не бойся, Марьяша! Сейчас не царское время. Женщине все пути открыты: хоть в инженеры, хоть в летчики, хоть в артисты. Ты такая у нас красивая, талантливая, поезжай в Москву, поступай, учись». — «А как же ты, бабушка?» — «Я ещё совсем не дряхлая, проживу. На каникулы будешь приезжать». — «А деньги?». — «Алёша с Надей на книжку складывали, копили. А мы с тобой не истратили. Мне много не надо, огород выручает. Я буду тебе понемногу посылать каждый месяц, да ещё стипендию дадут».

Села Марьяша на поезд и уехала в Москву. Еще в дороге она познакомилась с Анютой из Свердловска, которая тоже хотела выучиться на артистку. Анюта была очень хорошо информирована, она просветила Марьяшу, что документы надо подавать сразу в три места, так больше шансов поступить. Оставшиеся двое суток до Москвы они вместе готовили басню, отрывок в прозе. Анюта не прошла никуда, но обещала, что на следующий год приедет и добьется своего. А Марьяшу приняли в Школу-студию МХАТ. Выходит, бабушка в ней не ошиблась.

После отъезда Марьяны в Москву огород еще несколько лет служил Марьяне-старшей и отдушиной и подспорьем. Но стали болеть ноги у Павлы Георгиевны, которая была лет на десять моложе бабушки. Дочка с зятем в тот год сами собрали урожай и настояли на продаже участка. Бабушка не сдалась и, найдя единомышленниц, развела цветы на маленьких газонах у подъезда. Постепенно весь двор украсился пионами, водосбором, тигровыми лилиями, садовыми ромашками. Традицию подхватили новые пенсионерки. Позже и Марьяна в память бабушки выходила ухаживать за цветами.

Годы неслись. Не стало бабушки Марьяны Кузьминичны, один портрет её остался. Не так сложилась жизнь у Марьяши, как хотелось бы. Вот уже и сама стала бабушкой. И никто не называет её Марьяшей. В театре она — Мария Лесникова, а дома — Марьяна Ледовских.

Когда месяц назад Марьяна стала худеть без особых усилий, она сразу спросила у бабушки, что это значит. У Марьяны Кузьминичны на портрете изменился взгляд, повзрослел, исчезло беззаботно-мечтательно девичье выражение, и она ответила: «Ты же сама догадалась. У тебя рак». «Но я ничего не чувствую». «Не веришь, сходи к врачу».

Диагноз подтвердился, причем рак оказался уже четвертой степени. Онколог удивлённо вытаращила глаза: «Женщина, как можно было годами не ходить на диспансеризацию! В ранней стадии можно было начать химиотерапию, а сейчас… Кстати, разве вы ничего не чувствуете?» И дала рецепт на сильные обезболивающие. Марьяна даже не заплакала, после семи десятков прожитых лет она проводила так много друзей и близких, что была готова ко всему. У неё и завещание давно было написано: квартира и все вещи — внучке Маше, ей же деньги с пенсионного счета, как раз хватит на похороны, а деньги на депозитном счете — дочери Татьяне, чтобы не обижалась.

Но Татьяна всё равно будет обижаться, ей всегда всего мало, характером пошла в свою бабушку по отцу. Помнится, Марине Валерьевне всегда не хватало того, что имела, ей надо было то, что у других. Соседкой по дому, с которой она чаще общалась, была бывшая коллега Зинаида. Она и рассказала про писк моды — золотые сережки в форме больших тонких колец. Марине Валерьевне безумно захотелось заиметь такие. Пилила сына, пока не смог ей подарить. Надела, хотела погордиться, а ехидная соседка заметила, что для короткой шеи не идут кольца, они у неё не висят, и лежат на плечах. Марина Валерьевна, отбрила Зинаиду, что купила серьги невестке в подарок, а надела только показать ей. И тут же вынуждена была отдать их Марьяне. Пожалуй, это был её единственный подарок. Марьяна подозревала, что наполовину решение не отдавать ей Таню при разводе объяснялось нежеланием платить алименты.

Свекровь ещё до суда принялась настраивать Татьяну против родной матери, а уж после — тем более. А ещё в Тане махровым цветом цвела зависть, которая, увы, не лечится. Что бы ни делала Марьяна, дочь была недовольна. Её не так одевали, не тем кормили, на машине не катали, дачи не приобрели, за границу не возили и так далее. Первый раз не поступила в институт на архитектурный факультет — виновата мать: не наняла репетитора. Выучилась, пошла работать, но разонравилась специальность дизайнера — виновата мать: почему не отговорила. Развелась с мужем — виновата мать: почему не разглядела этого негодяя.

Впрочем, Татьяна легко находила очередного мужа. Внешность ей досталась по женской линии, ни один мужчина не мог пройти мимо. А ещё в ней была, как говорят про актрис, «манкость». Как она сошлась с Петром Чернобаевым, простодушным, добрым, мягким? Наверное, из-за его трехкомнатной квартиры. Прожила с ним 4 года. Ребёнка она не хотела, это вышло случайно. Петр и Марьяна уговорили её не делать аборт. Родителей Петра Татьяна выжила быстро, они в первый же год переехали в деревню, где оставался какой-то дом и дальние родственники. Ради большой зарплаты она заставила мужа бросить привычную работу в проектно-сметном отделе организации «Востокбурвод», перейти в бригаду, которая ездила бурить водяные скважины вахтовым методом. В командировках Петр начал выпивать, просто не мог отказать товарищам. Но Татьяна винила только его, ругала, обвиняла, скандалила, грозила разводом. Он бросал несколько раз. Так она же не поддержала мужа. В пятницу часто приносила в дом вино или коньяк, приводила для компании то подружку, то коллег. Марьяна пыталась вразумить дочь, но она не считала её авторитетом. «Я устаю за неделю на работе, дома муж и ребёнок все нервы вымотали, мне надо в пятницу расслабиться». Когда Маше исполнилось 3 года, Татьяна подала на развод и размен квартиры. И так ловко разделила, что ей досталась хорошая однокомнатная квартира в новом доме, а Петру — тоже однокомнатная, но в очень старом двухэтажном деревянном доме на левом берегу. Да ещё и без горячей воды!

Вскоре Таня выскочила замуж в третий раз, а Машу тут же отдала бабушке. Марьяна, конечно, взяла внучку, и с радостью её воспитывала. Удачно устроила в садик, нашла няню на время вечерних спектаклей. С семи лет Маша часто бывала в театре на репетициях и детских представлениях. В школе ни один праздник не обходился без Маши Чернобаевой, она прекрасно читала стихи, пела и танцевала. Но во втором классе, Татьяна забрала дочь, перевела в другую школу. Потом еще несколько раз отдавала и забирала, дергала девочку.

А Петр, хоть и перестал вахтоваться, изрядно выпивал. Возле него крутились женщины, обычно пьющие в разной степени. Марьяна с самого развода всеми силами старалась не лишать Машу отца, она приглашала Петра в гости на праздники, разрешала сходить в зоопарк, в цирк или в кино. Он дорожил общением с дочерью, всегда приходил трезвый, выбритый, аккуратно одетый. И очень уважал Марьяну, охотно помогал по хозяйству, если требовалась мужская рука. Часто обещал ей бросить пить, но не смог. Бросил только тогда, когда открылась язва желудка.

Маша навещала отца в больнице, однажды пришла и Марьяна. Петр был очень напуган, клялся, что в рот больше спиртного не возьмет, ведь доктор сказал «одна капля — и на тот свет». Он советовался с Марьяной, надо ли написать завещание на гражданскую жену, чтобы ей досталась его однокомнатная квартирка в двухэтажке. Марьяна через наводящие вопросы выяснила, что эта Женя — довольно сомнительная личность. Вроде бы в разводе, вроде бы живет у родителей. Ни адреса, ни телефона их не давала, где работает, тоже неизвестно. Появляется время от времени, немного прибирает, готовит. «Борщ вкусный и всегда стопочку перед обедом наливает. И сюда пирожки приносила, но не взяли, жареное нельзя». Намекала, что хорошо бы к Пете её дочку прописать. «Как вы посоветуете, Марьяна Алексеевна?» — «Надо проверить твою гражданскую жену. Скажи ей, что прямо в больнице написал дарственную на свою дочь, Машу». — «Я же не ничего не писал, да и не собирался». — «Тебя никто не заставляет. Но своей Жене ты скажи, что написал. И посмотрим, что будет». Марьяна не особенно удивилась, что Женя исчезла раз и навсегда, и телефон её больше не отвечал.

Петр всё понял и по выписке сразу же переписал квартиру на дочь. Маша поселилась у отца, ухаживала за ним, готовила диетические блюда. Дом, который был признан аварийным ещё при социализме, всё еще не снесли, стоял он недалеко от Телецентра. Маша ходила пешком туда на преддипломную практику. В Телецентре она познакомилась с Аркадием, работавшим монтажником осветительной аппаратуры. Он помог ей устроиться на постоянную работу, когда появилось вакантное место на местном новостном канале. Ухаживал он за Машей целый год, но замуж позвал только после смерти Петра. Марьяне такой явный интерес к жилплощади не понравился, но Маша с энтузиазмом строила свою семью. Она сделала ремонт, купила новую мебель. На новом диване прочно обосновался Аркадий. Ни разу Марьяна не застала Машиного мужа за каким-то делом, кроме просмотра футбольных матчей и «пивасика». Крепкий алкоголь Маша категорически не пила сама и в доме не держала, но на пиво запрет не распространялся, а зря. Марьяна не стала критиковать Аркадия, но посоветовала Маше не спешить с ребёнком, ведь надо встать на ноги, карьеру сделать.

Вскоре Аркадия сократили на работе, за лень, как подозревала Марьяна. Он полгода спокойно сидел на шее у Маши, делая вид, что ищет работу. Когда оказалось, что вместо собеседований Аркадий целый месяц ездил к подружке, Маша выгнала его и подала на развод. Он ещё что-то вякнул про раздел имущества, но Маша проявила твердость. И закон был на её стороне.

«Ничего, что первый брак был неудачный. Один раз обожглась, поймет, как выбирать своего мужчину. А квартира моя скоро достанется Маше, ей одной. Даже хорошо, что она уже в разводе».

Конец ознакомительного фрагмента.