Журналистский дневник – о времени и о себе

Анжелика Юнина, 2021

В книге собраны журналистские произведения автора разных лет, автобиографические очерки и воспоминания о времени, в котором довелось работать. В сборнике читатели найдут материал с места гибели Владислава Листьева, интервью со звездами кино, театра и российской эстрады, очерки и зарисовки об интересных людях и немало историй о том, как жила Россия в суровые 1990-е, как выходила из кризиса, как возрождалась и крепла вера православная. Издание будет интересно всем, кто интересуется историей страны, города Ухты, Республики Коми. Моему папе Юнину Василию Петровичу и маме Карповой Валентине Георгиевне посвящается, Царствие им Небесное! От всего сердца благодарю своего супруга Николая Николаевича Лудникова за помощь в создании книги

Предисловие

Журналистский дневник — о времени и о себе

Какой журналист не мечтает написать книгу? Все мы, впервые переступившие порог редакции, уже видели себя лауреатами премии «Золотое перо» или победителями других престижных конкурсов. А уж когда твои первые заметки выходят в газете, гдето глубоко начинает зреть мысль: «О, я могу! Надо будет подумать в будущем, может, и книгу написать». Не зря же говорят, что журналист — это писатель, который всегда спешит.

Когда я впервые поделилась своим намерением с ветераном журналистики Борисом Александровичем Духовским (Царствие ему Небесное), он с улыбкой сказал мне: «Вот увидишь: каждый год ты будешь откладывать. И вскоре поймёшь: работая в газете, книгу не напишешь». Хотя он сам же и опроверг своё же заявление — успел не только прославиться в Ухте своими «Приколами нашего городка» — минифельетонами в стихах, но и выпустить поэтический сборник «Второе дыхание».

И так год бежал за годом, а времени на книгу действительно не находилось. Но оказавшись уже на пороге своей круглой даты, я поняла: откладывать дальше некуда.

Пора. И взялась за работу.

О чём будет эта книга? О моей журналистской юности и зрелости. О том, какой журналистика была тогда, и в каких условиях бойцам пера приходилось переживать свои муки творчества.

В общем, о времени, о себе, о журналистике и о коллегах, с которыми довелось работать, у многих учиться. Сразу скажу, что не хочу вскрывать язвы общества и полоскать грязное бельё, этого сейчас с лихвой хватает и в книгах, и в газетах. Мне хочется передать ту светлую, добрую атмосферу, в которой мне довелось расти как профессионалу. Итак…

Юная Анжелика Юнина, в цвете своих 16 лет, переступила порог редакции газеты «Ухта»…

Глава первая

Первые шаги

Походу «на Олимп» предшествовал солидный период определения своей будущей профессии. В детстве (по советам бабушки: в деревне педагог — самый уважаемый человек!) я мечтала стать учительницей. Но школьные годы помогли мне изменить точку зрения: проверять кипы тетрадей и заставлять грызть гранит науки ребят, не всегда жаждущих знаний, мне расхотелось. Я училась на отлично, прекрасно писала сочинения и ждала от жизни новых впечатлений. С жаром я стала искать специальные журналы, проходить всяческие тесты по профориентации. И по всем параметрам выходило — мне интересно быть журналистом. Узнала, как ими становятся, куда нужно поступать, что для этого необходимо. И вопрос публикаций, которые требовались при поступлении, возник сам собой.

Так я оказалась на пороге редакции газеты «Ухта». В то время входить туда могли все — читатели, желающие поделиться наболевшим, авторы, трепетно сжимающие в руках свои шедевры… Не понимаю я нынешней манеры местных СМИ запирать двери на кодовые замки — никаких журналистских расследований в Ухте, во всяком случае угрожающих жизни и здоровью работников пера, давненько не проводилось. Впрочем, в те годы и подъезды не запирали.

В 1988 году редакция газеты «Ухта», как и сейчас, располагалась в кирпичном двухэтажном здании на улице Губкина, 24. Надо понять трепет школьницы. В то время это была единственная газета в городе, с огромным тиражом 36 тысяч экземпляров. Причём в основном это были подписчики, редкая семья не получала по почте «Ухту». И потому журналисты издания казались такими «небожителями», людьми особенными.

Я зашла, поднялась на второй этаж, но, несмотря на всю свою бойкость, не решалась идти дальше, к главному редактору. Им тогда был суровый на вид Тутолмин Георгий Иванович (22.09.1929 — 06.03. 2019 гг.). Я стояла у окна, и тут мне несказанно повезло: меня заметил сотрудник газеты Александр Владимирович Токмаков. Впрочем, удивляться тут нечему: он был большой дамский угодник, сражал своим обаянием просто наповал, причём осыпал комплиментами всех представительниц прекрасного пола, находящихся рядом, а его шутки поднимали настроение на целый день.

С тех пор он взял меня под свою опеку. Поговорил со мной, расспросил, что мне нравится, посоветовал писать о том, что знаю. И я отправилась искать тему для статьи.

Даже не хочу подробно вспоминать этот опус. Речь шла о школьной печати, я покритиковала учительницу, отвечающую за данное направление в школе № 13. Заметку напечатали. И скандал в отдельно взятой школе был обеспечен.

Вообще у начинающих, да и у многих опытных журналистов есть такой грех — считать себя самыми умными, принципиальными и имеющими право всех учить и критиковать. У меня это прошло только с годами, пожалуй, когда я пришла в Церковь. Замечу, проходит это не у всех.

Свои журналистские опыты я продолжила в маленькой газете «Авангард» в уральском городе КатавИвановске, где жила моя бабушка. Для поступления надо было, как мне помнится, хотя бы три публикации. Готовилась я поступать на факультет журналистики основательно. Сначала хотела в Ленинградский университет, даже училась там в заочной школе. Но не рискнула со своим провинциальным немецким. Я очень много читала, мама мне выписала всё, что я просила, с упоением поглощала журнал «Журналист», «Литературную газету». Время тогда было самоесамое для острой и скандальной журналистики. Те самые перестроечные 1987–1991 годы, которые разрушили не одну судьбу, многим работникам пера помогли вырваться из рутины и наконецто написать то, что они думают об окружающей действительности.

Поступать я отправилась в Уральский государственный университет, где иностранный язык сдавать не требовалось. Отлично помню, какое впечатление произвел на меня УрГУ, когда я увидела его в первый раз. Входя в это монументальное серое здание с колоннами, поневоле распрямляешь спину, хочется выглядеть солиднее, как никак, пришел в обитель наук. И конечно, каждый абитуриент уже с порога мечтал стать студентом этого прекрасного университета. Удалось не всем.

Для многих стремящихся на факультет журналистики самым сложным оказывался творческий конкурс. Проходил он в несколько этапов: сначала сочинение на вольную тему, затем — собеседование с маститыми преподавателями журфака. И поскольку моя фамилия была на «Ю», я стала свидетелем множества маленьких трагедий моих собратьевабитуриентов, которые с треском собеседование провалили. Но у меня всё прошло хорошо.

Золотых медалистов в вузах любили. Плюс председатель комиссии побеседовал со мной по душам и выяснил, что я люблю Чингиза Айтматова. Ух, как мы с ним пообсуждали его творчество! А я взяла на заметку повесть «Пегий пёс, бегущий краем моря», которую прочесть ещё не успела.

Особое слово надо сказать об общежитии журфака, где нас поселили на время абитуры. Хорошо помню это летнее тёплое время. Нас тут же окружили старшекурсники с советами, вовлекая в вечерние посиделки с пением под гитару, а тут ещё солнце, речка всё это для многих юных особ стало искушением и реально помешало хорошо сдать экзамены. Но я оставалась среди тех, кто твёрдо знает — без труда… и т. д. Помнить эту пословицу меня уже в раннем возрасте нежно, но твёрдо приучила моя бабушка. Всё надо делать на пять, это я знала чётко. И все 10 школьных лет так и поступала. И добилась своего.

Обладателям золотой медали надо было сдать на пять только первый экзамен, то бишь сочинение. И тема попалась моя — Чехов. Его я любила самозабвенно, в голове держала уйму цитат с соблюдением авторской пунктуации. Так что мне не нужно было выходить в туалет или списывать, чтобы блеснуть в сочинении словами Антона Павловича. Написала быстро. Но, сами понимаете, 100процентной уверенности не было. Волновалась ужасно. Когда мы ехали в трамвае от общаги до универа, чуть не рыдала…

Но результат оказался отличным — так я стала студенткой журфака, деканом которого был легендарный Борис Лозовский. Кстати, в 2016 году это признали и на российском уровне: Борис Николаевич удостоился «Золотого пера России» в номинации «Легенда российской журналистики».

Как и все студенты того времени, учебу я начала с поездки на картошку. По состоянию здоровья могла бы взять медицинское освобождение, но тогда мне бы пришлось с группой бедолаг с разных факультетов чтото прибирать в университете. Мне же хотелось в самую гущу, чтобы подружиться, влиться в коллектив. Получилось всё неплохо, но, пожалуй, экстремально для городской девочки.

И позаботились об этом не только погода и суровые условия труда, но и старшекурсники. Отлично помню, как мы со своими сумками и рюкзаками плетёмся по какойто деревне. Нас приводят в огромный ангар самого неприглядного вида и говорят: «Здесь и располагайтесь на ночлег». Мы — в оцепенении, потом начали выбирать место почище. Помню, как моя новая знакомая, а потом подруга Светлана только повторяла: «Этого не может быть». И действительно, спустя какоето время нам сказали, что это шутка, и проводили до общежития, которое показалось нам дворцом. Там были кровати с постельным бельём и некоторые блага цивилизации. Утром больные на всю голову старшекурсники орали: «Подъём!», опоздавшим полагался наряд вне очереди, как в армии.

После завтрака нас вывозили на казавшееся бескрайним поле, и целый день надо было собирать картошку, которую уже выкопала специальная машина.

Мало кто из нас был приучен к нелёгкому монотонному сельскому труду. Погода стояла хмурая, порой шел дождь. Поля не кончались. От бегства спасали только тёплые вечера в столовке, где старшекурсники пели под гитару, блистали остроумием и даже показывали танцевальные номера.

Поразительно, как много полезных вещей выветривается из головы, а слова простенькой песенки, которую с таким чувством пели в сельской столовой 30 лет назад, крепко запали в память:

«Пусть проходят годы,

Будут Лондон, Париж и Бонн,

Только вспомнишь столовки своды

Да усталой гитары звон».

Ну а про неофициальный гимн нашего факультета журналистики и говорить нечего:

«Я по свету немало хаживал,

Жил в общаге, учился в УрГУ.

Меня ректор не раз выпроваживал,

Но уйти просто так не могу.

И привык я собою гордиться

И всегда повторяю слова:

Я люблю на журфаке учиться,

На журфаке учиться — лафа.

Гений Бондарев грозные тучи

Собирает опять надо мной.

Но Лозовский, декан самый лучший,

Снова станет в защиту горой.

И врагу никогда не добиться,

Чтоб склонилась моя голова.

Пусть стипендия мне только снится,

На журфаке учиться — лафа.

Снова грянут суровые будни:

Семинары, зачёты, война…

Но колхоза бояться не будем,

Снова нам передышка дана.

И привык я собою гордиться

И всю жизнь повторяю слова:

Я люблю на журфаке учиться.

На журфаке учиться — лафа».

Но спустя неделю мы стали замечать, что ряды бойцов стремительно редеют. А когда мы закончили уборку своих полей, оказалось, что нам придется делать это по новой. Сельские работодатели давно смекнули, что студент разный бывает: ктото картошку собирает, а иной и закапывает. И они повторно пускали картофелекопалку, а молодежь отправляли на подборку.

На память о той осени у меня осталось фото, где мы с нашей дружной бригадой сидим на мешках с картошкой.

Но тут я решила, что с меня, пожалуй, хватит, и отправилась в медпункт. Там врач, давая освобождение, поделилась, что студентов, которые по состоянию здоровья не могли тут находиться, оказалось на картошке немало. И сердечники, и легочники, и перенесшие операции… Но тогда об этом както не думали. Студент, не побывавший на картошке, не студент!

Глава вторая

Университетские будни

Началась учёба. Неожиданно свалившаяся свобода, отсутствие тотального контроля родителей и поднадоевшая 10летняя учебная повинность не лучшим образом сказались на моих успехах в университете. Хотелось просто гулять по городу, посещать весёлые мероприятия, ходить в кино.

Студенческий быт для обычного молодого человека из небогатой семьи, думаю, и сейчас таков же. Скромная стипендия, у нас она тогда была 40 рублей. Но, замечу, в те времена позавтракать можно было на 20 копеек, а в кафе сходить на полтора рубля.

Общага была весьма обшарпанная. Однако жили там дружно, весело. Вечером, если ты на мели, всегда можно было разжиться едой у соседей. А песни под гитару, а вечерние посиделки с рассказами и мечтами? А подготовка к экзаменам и зачетам? Когда все, казалось, просыпаются и начинают с удвоенной силой листать учебники и искать хорошие конспекты у более старательных товарищей. Но для привыкших к комфорту благоустроенных квартир удобства на этаже, общая кухня, где еду лучше постеречь, не кажутся такими уж весёлыми. И мы с подружкой Светланой быстро съехали на съёмную квартиру.

Вечерами мы бродили по городу, ходили в кино, в театр — благо, что он стоит прямо напротив университета, на дискотеки, конечно. Записались в необычную библиотеку, она располагалась недалеко от общаги. Там можно было знакомиться с историей музыки, творчеством композиторов и исполнителей, брать пластинки домой. Мы даже взяли напрокат проигрыватель. Именно в студенческие годы я познакомилась с записями оркестра Гленна Миллера и полюбила джаз.

Был у нас со Светланой и опыт подработки дворникомуборщицей. Помнится, я выдержала только месяц.

Так первый курс пролетел. Наступило лето, и вновь трудовой семестр и практика, на этот раз журналистская. С трудом на благо у меня вышел казус. Мы с подругой решили попробовать поработать вожатыми в пионерлагере. Не помню, как нас там трудоустраивали. Но мне на тот момент 18 еще не исполнилось, и мы очень опасались, что меня выдворят из лагеря. Но все обошлось. Администрации наша работа понравилась. Кроме того, вечерами я пересказывала произведения классиков и сказки детям, чем заслужила уважение коллег и пионеров. Меня даже приглашали в другие отряды.

Не у всех студентов всё складывалось так благополучно. Среди нас был мальчик с философского факультета, которого руководство лагеря не жаловало. Уж больно он был свободолюбивый. Он начисто не переносил муштру, речёвки, ходьбу строем и другие атрибуты тогдашнего лагерного быта. И, соответственно, дети у него ходили в столовую толпой, вели себя свободно. А еще он любил поразить собеседника какимнибудь остроумным высказыванием, при этом на лице у него оставалось благодушноспокойное выражение. Переспорить его было невозможно. Эти таланты особенно раздражали недругов. И после какогото инцидента с пионером, вроде изза нарушения дисциплины, администрация лагеря решила отправить парня домой. Я была поражена, как мне казалось, вопиющей несправедливостью. В знак протеста я тоже уехала из лагеря. Подружка уехала ещё раньше, по какойто уважительной причине. В университет я прибыла, полная праведного гнева, высказала молодому человеку, отвечающему за трудовые отряды, своё возмущение. Он взволнованно спросил: не уехали ли все остальные? Я ответила, что я одна такая. Тот успокоился, пожелал мне хорошего отдыха и заверил, что трудовой семестр мне в любом случае зачтён.

На первую практику я приехала в газету «Ухта». Помню то удивительное чувство восторга и собственной значимости. Ведь я уже с полным правом прихожу в редакцию. Конечно же, меня курировал Александр Владимирович Токмаков.

Что предлагали практикантам в редакциях того времени? Конечно, письма читателей. Тогда их была тьматьмущая. Существовал специальный отдел писем, который их регистрировал, а главный редактор распределял среди журналистов. Вот и Александр Владимирович вручил мне послание жителей одного разрушающегося дома, которые требовали, чтобы здание поставили на капитальный ремонт. Я обошла почти всех жителей этого дома, записала их истории, одна другой хлеще. Чего стоил рассказ женщины, которая чудом избежала травм, когда её буквально вынудил вылезти из ванны сын, и в этот момент в воду рухнул потолок.

Посетила я и горисполком. Замечу, встретили меня там уважительно, всетаки по поручению редакции газеты «Ухта» (!). Получился довольно бойкий материал. Его опубликовали, хотя и подредактировали, конечно. Определённо, в те времена газета обладала реальной силой. Не всё можно было публиковать, а цензор (этого я не застала) внимательно просматривал материалы до выхода. Но уж если твою статью напечатали, всё, что автор изложил, вырубить топором, как говорится в известной поговорке, было невозможно. Решения на уровне руководства города принимались незамедлительно. После моей заметки дом поставили на капитальный ремонт. Хотя жители наверняка хотели большего: получить другую квартиру. Ох уж этот пресловутый жилищный вопрос!

Были у меня еще какието заметки на разные темы. Мой наставник не просто их редактировал, но и подсказывал, как лучше написать. Именно у него я научилась придумывать более яркие заголовки, привлекающие внимание читателя. Начитанность помогала находить какието аллегории, обыгрывать известные фразы классиков.

Часто можно услышать, что профессионала делает практика. Такто оно так, но классическое университетское образование, которое дают старые вузы, помогает обрести нечто большее, чем диплом. Отлично помню нашего преподавателя русского языка — элегантную даму, которая уже своим присутствием меняла атмосферу в аудитории. Студенты поневоле выпрямляли спину, слушали с особым вниманием. Пристальный интерес к предмету подогревало не только желание получить знания и пообщаться с блестящим преподавателем, но и четкая установка, что на журфаке тебе могут простить какието прогулы занятий, но не лекций по русскому языку.

До сих пор помню упражнения по смысловому анализу текста, это происходило уже на старших курсах. Для меня это было, как разгадывать детектив: поиск тезисов, аргументов.

А логика? Этот предмет нам читали всего один семестр! А еще помню занятия по жанрам журналистики. Некоторые приемы применяю, чтобы научить своих учеников. Так, однажды наша преподавательница вывела нас из аудитории на прогулку по одной из улиц Екатеринбурга, на поиск тем. Интересный метод, позволяющий разбудить фантазию и поновому посмотреть на привычные вещи.

Навыки, полученные в университете, пригодились мне не только в моей журналистской деятельности, но и на посту ответственного секретаря, нынче так называют выпускающего редактора.

Одним из постулатов, которые прочно засели в подкорке, была профессиональная этика журналиста. И хотя училась я в бурное время перестройки, когда, казалось, не осталось никаких авторитетов, рушились устои, дутые сенсации заполонили страницы газет и журналов, я, как и многие мои однокурсники, верила в истинное призвание журналистики — не только добывать, озвучивать и комментировать информацию, но и помогать людям, а главное — говорить правду. И до сих пор убеждена, что никакое вскрытие язв общества невозможно без проверки фактов. Всегда нужно выслушать обе стороны конфликта, вникнуть в проблему, собрать максимум материала и лишь потом выдавать сенсацию нагора.

Уже на втором курсе я вышла замуж и ушла со второго семестра в декрет. 1990й год помню отлично: в магазинах шаром покати, достать пеленкираспашонки — целая проблема. Когда я выходила из роддома, пришлось выручать соседку по палате, которая, следуя традиции, не закупила нужные для ребёнка вещи заранее. Ей элементарно не во что было завернуть малыша.

Но это были ещё цветочки. Потом на предприятиях начались задержки зарплат. И нашей молодой семье приходилось, как и всем, нелегко. Спасала картошка с маминого огорода. Из декретного отпуска я вышла рано: сначала на полставки трудилась музработником в детском саду, где моя мама была воспитателем. Пока я музицировала и занималась с ребятнёй, мой сынишка был в ясельной группе у бабушки. Потом год проработала в школе учителем музыки. Моё начальное музыкальное образование кормило нас в тот голодный 1992й. И хотя дети относились ко мне неплохо, я точно поняла, что учительство — это не мое. И долго потом, проезжая мимо остановки, где раньше выходила на работу, я внутренне сначала вздрагивала, а потом радовалась, что к школе я больше не имею отношения.

Разумеется, о своей мечте — стать журналистом газеты «Ухта» — я не забыла. Как только смогла устроить ребёнка в детский сад, стала наведываться в редакцию, предлагать темы, материалы. Чтото из них публиковали и даже платили гонорар. И, разумеется, возобновила обучение в университете, но уже заочно. Конечно, это было непросто. И не только по затраченному времени, но и по финансам. Училась я бесплатно, но дорога, проживание в Екатеринбурге — всё это деньги и немалые.

В редакцию газеты «Ухта» меня принимать не спешили. Как мне при моём первом обращении пояснил главный редактор Александр Иванович Красавицкий, не могут они брать в штат «кота в мешке». Но я не сдавалась. Поначалу в качестве наставника мне назначили молодого сотрудника Андрея Ершова. Человек несомненного таланта и огромного обаяния. С ним у меня сложились дружеские отношения, но на тот момент учить других Андрей явно был не готов. Работали мы с ним недолго. В газете он мне запомнился тем, что умел находить информацию в любое время года — качество для корреспондента практически ежедневной газеты самое главное. У него был широкий круг общения, и это помогало ему в работе. Впоследствии Андрей сделал весьма солидную карьеру. Уже в 1994 году он ушёл в газету «НЭП+С». Это издание, появившееся в 1992 году, реально оттянуло читателей: у «Ухты» с появлением конкурента упал тираж (в 1994 году он уже был меньше 14 000).

Спустя четыре года Андрей Ершов уехал в СанктПетербург и там вырос от корреспондента до главного редактора газеты «Деловой Петербург». Ныне он главный редактор петербургских страниц газеты «Коммерсантъ» и член правления Союза журналистов СПб и Ленинградской области.

Но в то время, когда я была с ним знакома, ему еще было рановато обучать начинающих авторов. Он старше меня всего на два года. И както само собой получилось, что смотреть и редактировать мои материалы стала Нина Александровна Попова, которая, кстати, трудится в газете до сих пор. И, несомненно, ее советы и рекомендации мне очень помогли. Думаю, именно она похлопотала обо мне, и в октябре 1993 года меня взяли на работу в редакцию газеты «Ухта» корректором.

Эти два с половиной месяца были очень полезными для меня. Вопервых, вычитка материалов развивает внимательность и даёт возможность вспомнить правила русского языка, к тому же постоянно чтото смотришь в словарях, в энциклопедии. Опять же знакомишься с тем, как пишут авторы. Вовторых, это помогло влиться в коллектив. И наконец, мне удалось познакомиться со всем производственным процессом — с нуля до выхода.

Я застала время, когда компьютеров в редакции ещё не было. Свои произведения авторы печатали сами или отдавали машинистке. Ответственный секретарь после редакторской правки отправлял текст в набор. Тогда слова имели вес во всех смыслах. В типографии статьи набирали на линотипах — специальных строкоотливных машинах. Линотипист перепечатывал текст, нажимая на клавиши, и выходили строки, отлитые из особого сплава металлов — гарта. Их на специальном столе собирали в длинные столбцы — гранки, с которых делался оттиск, необходимый для проверки текста и внесения исправлений. Пахнущие типографской краской листы мы приносили журналистам и редактору на вычитку. Бывало, что творческие экзерсисы не помещались в строго регламентированные размеры полосы. И тогда авторам приходилось поломать голову над тем, как экстренно сократить текст, чтобы он не потерял концовки и сохранил все изюминки, если они еще остались после редакторской правки. После корректировки строки снова отливали, заменяли и делали окончательный оттиск. И только потом отправляли в печать.

Жаль, что в Ухтинской типографии поспешили избавиться от старых линотипов. Это были бы классные экспонаты для музея истории. Ну, впрочем, той прежней типографии в «жемчужине Севера» тоже теперь нет. А ведь когдато здесь печатали не только «Ухту», но и другие районные газеты Коми. Многих работниц я знала на протяжении 25 лет. Свой последний заказ я успела там сделать, уже работая в прессслужбе «НИПИ нефти и газа УГТУ», печатала в Ухтинской типографии новогоднюю газету на пороге 2019 года. Верстала ее Надежда Кипрушева. Сколько выпусков скольких газет мы сделали вместе…

Глава третья

1994 год

В журналисты меня приняли в 1994 году, точнее 30 декабря 1993 года. О своём новом назначении я узнала на праздновании Нового года. В тот день я пришла на работу в красном коротком платье. В этом наряде я совершала привычные дела — вычитку, сверку, разносила полосы журналистам, бегала в типографию. В тот день мы долго не могли сдать номер, и все уже с нетерпением ждали, накрывая стол, когда же будет печататься газета.

Вечеринки в редакции проходили весело, с шутками, песнями, беседами на журналистские темы в курилке. И, конечно, для меня известие о том, что я теперь штатный журналист газеты «Ухта» (!), было реальным достижением и долгожданным радостным событием.

С начала года для меня началась совсем другая жизнь…

Скажу сразу, в те времена никто не ограничивал журналистов в их творчестве, во всяком случае, в том 1994 году в газете «Ухта», да и в других СМИ. Я осваивала новые для себя жанры и была очень благодарна коллегам за их подсказки и критику, не всегда тактичную, но очень нужную для моего дальнейшего творческого роста.

Поскольку мы работали в одном кабинете с Ниной Александровной Поповой, человеком верующим, тема поиска Бога довольно рано вошла в моё творчество. Но начала я её издалека. Моим первым опытом в этой области стало интервью с преподавателем научного атеизма в Ухтинском индустриальном институте, и начиналось оно с фразы: «Вы верите в Бога?».

Тогда статьи на тему Православия стали появляться в СМИ. Это было необычно. После стольких лет молчания (гонений и отрицания я не застала). Но, тем не менее, только пришедшие к вере, горячие неофиты меня раздражали поучениями и наставлениями. Так появилось интервью, в котором я отстаивала своё право на выбор веры. В тот год я обошла несколько религиозных объединений — адвентистов седьмого дня, баптистов.

Про одну верующую семью даже написала в газете. Но в православную церковь тогда не пришла.

Вообще, читать старую «Ухту» для меня настоящее удовольствие. Сейчас ведь всё унифицировано. И в вузах, и на различных вебинарах журналистов учат, как выхолащивать информацию — никакой «воды», короткие фразы, меньше текста — больше фото. Впрочем, в этих идеях нет ничего нового, но об этом, может быть, позже. Нас же учили, как у Вадима Шефнера:

«Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести».

И потому, перелистывая старые газеты, я с умилением прочитала заметку Антонины Гороян. Ветеран ухтинской журналистики, она была одним из постоянных, на тот момент внештатных, авторов «Ухты» и писала на тему нравственности. История о бедолагеводителе, который из ревности пырнул ножом коллегу своей жены, в её исполнении приобрела масштаб романа. Ревнивца, кстати, трудовой коллектив решил отстоять, написав ходатайство в суд. Но это лирическое отступление.

Россия шагала по пути рыночной экономики, и вскоре стало заметно, что с этой самой экономикой у нас дело плохо. Чем был примечателен 1994 год? Прямо скажем, хорошего вспомнить можно мало — галопирующая инфляция, когда цены менялись по нескольку раз в месяц, закрытие предприятий, задержки зарплат. И из каждого утюга зазвучала реклама АО «МММ». Помните знаменитого Леню Голубкова, который жене то на сапоги, то на шубу якобы денег заработал благодаря пирамиде Мавроди. Уже к концу года «МММ» не стало, а тысячи обманутых вкладчиков безуспешно пытались вернуть свои кровные. При этом «новые русские» красовались в малиновых пиджаках, участвовали в криминальных разборках, организовывали заказные убийства. В глубинке всё это было не так заметно, но было!

Хотя в малиновом пиджаке уже даже руководители предприятий могли прийти, скажем, на презентацию. Как прозвучало в одном из моих репортажей с открытия магазина (рекламными статьями я начала заниматься уже с первых лет своей деятельности): «Очень выгодно из чернобелой толпы выделялся импозантный директор АО «Молоко» в малиновом пиджаке». Помнится, он высказал своё недовольство данным произведением моей коллеге и наставнику Нине Александровне Поповой. На промышленности и сельском хозяйстве в газете специализировалась она.

Несмотря на «распоясавшуюся» свободу слова и творчества, которая привела к распространению неприличных фильмов и изданий, в нашей городской газете производственный репортаж и люди труда на первой полосе еще долго были актуальны. И я наравне с коллегами вносила свою лепту. Рассказывая, например, о работе фабрики «Художественные промыслы». Это, кстати, был один из первых моих репортажей, который мы делали вместе с Виктором Михайловичем Чаниным, так началось наше сотрудничество с легендарным фотографом. Но уже слышны слова «приватизация», «долги бюджетных организаций энергетикам» и т. д. Но это были ещё цветочки. Ломка стала происходить на какомто глубинном уровне, менялось мировоззрение.

Мультики по телевизору в этом доме сегодня смотреть некому…

(газета «Ухта» от 30 марта 1994 года)

«Пусть эти тети вас и кормят», — с такими словами 34летняя женщина оставила в поссовете Водного двух своих дочек. Пока служащие приходили в себя, мамаши след простыл.

Беспрецедентный случай. Такого многострадальный посёлок ещё не видел. Работница завода «Прогресс», которая всегда была на хорошем счету, исполнительная, трудолюбивая, матьодиночка, растившая трех дочерей (старшая уже учится в другом городе). Февральским вечером она решила привлечь внимание городских властей весьма неординарным образом.

Девочки шести и девяти лет сидели тихо, как мышки, боясь тронуться с места. Ведь мама сказала сидеть здесь. Заместитель председателя поселкового Совета распорядилась поместить детей временно в местную больницу в надежде, что мать одумается. Чего не сделаешь в состоянии аффекта! Прошло три дня. Но мать не пришла. И девочек определили в Ухтинский приют.

Строки из письма Татьяны О.:

«Пошла я на этот шаг вынужденно, как бы я ни старалась, мне их не прокормить и не одеть. Мой доход составляет 45 тысяч на всех нас».

По справке из бухгалтерии «Прогресса», в январе этого года женщина заработала 56991, а в феврале — уже 103 тысячи рублей.

«Чисто почеловечески я её жалею, — говорит зам. председателя поссовета Нина Ивановна Крашенникова, — но как мать я не понимаю. Как она может спасть в своей квартире одна, без детей…».

Неоднократно к Татьяне О. приходили из поссовета, смотрели, как она живет, сочувствовали. В декабре ей была даже выделена помощь в размере 61 тыс. рублей. И потому, наверное, акция матери привела власти в состояние шока. Эта семья всетаки считалась благополучной. Детей в Ухте бросают, но это бродяжки, алкоголики, в общем, лица самого аморального поведения. Про Татьяну О. этого не скажешь, да и дети всегда ухоженные.

Строки из письма:

«Пришла ко мне комиссия, посмотрела, как я живу, а теперь твердят, что, мол, я должна продавать вещи. И этим выйду из положения. Я сказала, что из квартиры ничего продавать не буду. Не для того я зарабатывала болезни, чтобы опять ничего не иметь. Я знаю, дети меня этим не упрекнут, я для них и жила. Жалко, очень жалко детей, только они меня и поддерживали».

Сознавая всю бестактность своего визита, я всетаки пришла в гости к Татьяне О. Думала, насколько должно быть неуютно этой женщине рассказывать о своих бедах и унижениях. Но обманулась. Татьяна не выглядела смущенной…».

Посмотрев на хорошо обставленную трехкомнатную квартиру, я реально недоумевала. Сразу както вспомнилось, когда мужу не платили зарплату, я просто продавала вещи, эта же судьба постигла наши ваучеры, нужно было купить сыну сапоги. И, конечно, в материале это чувствовалось. И, тем не менее, бытие этой семьи мало чем отличалось от жизни нищенских трущоб.

Вот что я записала со слов соцработников и самой героини статьи:

«В отчем доме девятилетней Свете приходилось вставать в половине шестого утра. Маме к 8 на работу, а Надю кто в детский сад отведет? Вечером скудный нищенский ужин — и за работу. Мама — на сдельщине. Сколько деталек собрал, столько и получил. И хоть выполняют план на 150 процентов, из–за низких расценок зарплата — кот наплакал. Вот и приходится брать работу на дом, отсидев, не вставая, над проклятущими деталями рабочую смену. Бывало, до 11 часов вечера помогали девочки маме, что не только утомительно, но и небезопасно. Потом всю ночь тело чешется… Недаром у многих работниц «Прогресса» — хронические заболевания.

Не хватает денег — работай! Но где? На Водном, как мне сказали в поссовете, нет работы для женщин. Татьяне предлагали идти на свинарник. Отказалась, и не потому, что работы боится.

Строки из письма:

«Всю жизнь работала на 2–3 работах. Получала хорошо. Теперь нет здоровья».

Этот материал дался мне непросто. Тогда я сотрудничала с социальными службами города. Там хорошо понимали, что наступили нелегкие времена, хотели привлечь внимание общественности. Видимо, чиновники всерьез опасались, что единичные случаи отказов от детей могут стать массовыми. В статье я привожу цифры:

«В приюте на одно питание требуется немало средств. Это означает, что откажут комуто из очень нуждающихся. Средства выделяются скудные. После постановления Совета Министров Республики Коми «О создании единого механизма в системе социальной защиты населения» вздохнули было спокойно. Ведь по нему остро нуждающимся гражданам республики должны были доплачивать до прожиточного минимума — то есть до 42 тысяч на каждого ребенка. Однако, почувствовав, какие миллиарды понадобятся, чтобы претворить это постановление в жизнь, в министерстве пошли на попятную. Сегодня доплачивают лишь до минимального размера оплаты труда. Отгадайте сколько? 14620 — и ни копейки больше.

В отделе по делам семьи мне показали картотеку, в которой каждое дело — это крик о помощи. Сразу же выложили пачку дел, в которых рассказывается как раз о семьях, вынужденных жить на это грошовое пособие. Тоже работающие матери с двумя, а то и тремя детьми. Так не сдать ли и их в приют?

Татьяна сказала только одну понятную мне фразу: «Меня все осуждают в посёлке, говорят: хоть мы и голодные, но зато дети при нас. Наверное, они могут смотреть на своих голодных детей, а я не могу».

Но, согласитесь, странно слышать эту слёзную исповедь от женщины, которая приобрела в счет зарплаты бартерный телевизор и потому денег на заводе не получает, которая честно признается, что есть в её доме вещи ненужные, но не продаёт, надеясь сбыть подороже. А детишек хочет оставить в интернате, чтобы заняться коммерцией…

P. S. Пока верстался номер, матери дали добро на оформление старшей дочери в интернат. Младшую она согласилась взять домой, вот только надолго ли…».

Намеренно даю эту статью с сокращениями и изменением всех имен. Дела давние. Времена были непростые, как, впрочем, все годы, начиная с перестройки. Но статья имела большой общественный резонанс. В редакцию пришло письмо, и мы, посовещавшись, решили его опубликовать, ведь это была яркая иллюстрация — мироустроение в России рушится, надо чтото делать.

«Тварь я дрожащая, или Право имею?

Мы, работницы завода «Прогресс», прекрасно знаем Татьяну О. и хотим встать на защиту её и самих себя. То, что она сделала, — это её право, а вот почему она это сделала и именно сейчас, на 9м году «перестройки», давайте проанализируем, хотя много можно задать «почему?»: упала рождаемость, стали питаться хуже дети, мы почти все попали за «черту», нет уверенности в завтрашнем дне.

Почему Таня и все мы могли себе позволить рожать двоих, троих, и было чем кормить, одевать, одеваться самим, покупать мебель, ездить каждый год в отпуск и чаще к морю? Таня, как и многие другие, работала так тяжело, что вы себе и представить не можете, но она и получала так, что смогла обставить свою новую бесплатно полученную квартиру. А теперь вы предлагаете продать все, а коекто советует продать и квартиру и снова жить в коммунальной малосемейке? Всё это получалось для дочерей, для их будущего, ведь теперь они всего этого не смогут заработать никаким трудом.

Ну, продаст она, всё проедят, а дальше? Кто ответит на этот вопрос? И кто за это ответит?

Пусть она объяснит своим дочерям, что пока это единственный выход не быть голодными. А насчет интеллекта: те, кто учился в институтах, жили за счет того, что Таня работала, делала своими руками продукцию. А ктото в это время учился бесплатно в техникумах и вузах. Нет, еще и стипендию получали.

И не надо из нее делать монстра, потерявшего материнские чувства.

Наоборот, она спасает своих детей. Мы не уверены, что завтра не сделаем то же самое. Всего 12 подписей».

Для меня эта публикация, конечно, была неприятна, но я уже тогда понимала, что для газеты важна не констатация факта, а обратная связь, диалог, который делает издание живым. В то время не было соцсетей, где можно посчитать лайки и комментарии. И такого рода письма помогали понять, есть ли отклик.

Газета «Ухта» в то время была действительно рупором мнений. На её страницах обсуждали самые насущные вопросы экономики, политики, местного самоуправления. Во многом активной и принципиальной газета была благодаря главному редактору Александру Ивановичу Красавицкому, который возглавлял ее с 1989 года, на протяжении без малого 15 лет. Долгое время он был депутатом Совета города. И может, поэтому мы не испытывали особого давления со стороны властей.

Журналисты «Ухты» реально помогали людям, городу. Например, обратилась в редакцию жена инвалида, которому не дают положенную по закону квартиру.

Разобрались, я разложила всё по полочкам, и получился небольшой материал со звучным названием «Козырь в рукаве», и жилье предоставили.

У каждого журналиста в то время были такие материалы. Многие промышленные предприятия начали избавляться от непрофильных активов — Домов культуры, детских садов, и передача на баланс муниципалитета проходила непросто. Но вмешательство общественности и газеты помогало.

Так, пока Борис Духовской готовил свой материал «Туча над Ярегой» о Доме культуры в этом поселке, в администрации уже нашли деньги и взяли под своё крыло бесхозный очаг культуры.

Мёртвая петля авиаторов

Но всё больше становилось проблем неразрешимых. Ко Дню воздушного флота (в газете «Ухта» от 20 августа 1994 года) я сделала печальное интервью под названием «Мёртвая петля авиаторов»:

«Традиционные солнечные поздравления с Днём воздушного флота теперь, увы, вызовут горькую усмешку у наших авиаторов. Особенно пожелания процветания.

Вопрос о том, как сегодня отмечает любимый некогда в СССР праздник наше авиапредприятие, я задала начальнику штаба.

Нечто новое я действительно узнала, но, боюсь, это вряд ли взбодрит наших именинников и их земляков. Итак, нам отвечает Виктор Александрович Коньков:

— Ведь разваливается всё и вся: нефтяная промышленность, геология, сейсмика, с кем мы сотрудничали… Сложно теперь и нам, хотя даже в перестроечные годы мы оставались на рабочих высотах. По крайней мере, зарплата выплачивалась регулярно. Пережили мы и первое серьезное сокращение, особенно среди вертолётчиков. Практически вся ранее «громкая» тяжелая техника — летающие краны Ми10К, супергрузовозы Ми26Т — сейчас бездействует. Нет заказов, а календарные сроки для воздушных судов неумолимы.

Если говорить коротко, предприятию удаётся выжить только за счет зарубежной работы. Найти её и заключить договора на терпимых условиях чрезвычайно сложно, и, если бы не усилия руководителей Е. Ю. Старкова, И. Я. Бобкова, В. А. Бернгардта и других, мы бы просто перестали существовать. Совсем недавно удалось договориться о работе самолета Як40 в Африке. Всё сегодня под вопросом. Мы долго обсуждали в коллективах суть и варианты приватизации, не спешили — связанный воедино веник сломать труднее, верно? Наконец, оформили нужные документы для общей приватизации, но в Государственном комитете по имуществу России нам отказали. По распоряжению А. Б. Чубайса, предприятия гражданской авиации подлежат разделу на три комплекса. В состав «Росаэронавигации» войдут наши диспетчеры, связисты, специалисты по управлению полётами. С 1 октября почти 180 ухтинских «движенцев» отделяются от нынешнего авиапредприятия и в составе самостоятельного подразделения будут на государственном обеспечении. А всё это потянет за собой неоднозначные проблемы раздела основных и оборотных средств, разобщённость рабочих мест, замкнутость кадров и так далее.

По решению правительства РФ вышеназванная структура будет включать также лётнотехнический и аэропортовый комплексы. Это пилоты, инженеры, техники, работники аэродромного хозяйства и службы ГСМ, охраны, водители машин. Таким образом, тройственный передел одного большого, по всем меркам мощного предприятия, предполагает и создание во вновь образованных структурах собственной администрации, и перевод предприятий на полный взаиморасчёт за телефоннотелеграфную связь, заправку топливом и маслами, за поддержание в рабочем состоянии взлетнопосадочной полосы и стоянок, за исправность воздушных судов, аренду оборудования и многое другое.

Страшны и величины накруток на стоимость всех услуг. Обернётся всё это, в конце концов, крутым виражом цен на авиабилеты и ростом тарифов на авиаперевозки…

— А как на всё это смотрят в правительстве Республики Коми?

— Думаю, что и там со дня на день ожидают Указа Президента. Каким будет решение, пока неизвестно. Но мы очень рассчитываем, что победит здравый смысл, и будет сформировано единое управление воздушным транспортом Коми. Конечно, названные комплексы нецелесообразно отделять. Хотя… приходится просчитывать различные версии. Достаточно вспомнить горькие уроки 100процентной коллективизации и многие иные крайности по указке сверху.

Ожидать чьегото приказа тяжко всегда. Ждать и догонять — хуже не бывает. И для Ухтинского авиапредприятия, которое заслуженно входило в первую пятерку лучших по бывшему Союзу, такое положение как сейчас — унизительно. Уходят профессионалы, прогрессируют апатия, равнодушие к делу и друг к другу. А ведь это слагаемые безопасности полетов.

К тому же расчётный счёт предприятия арестован изза значительного долга за арендную эксплуатацию сыктывкарских самолетов Ту134. В ближайшей перспективе изза таких «мёртвых петель» в экономическом пилотаже ухтинские экипажи, летавшие ранее на Ту134, станут безработными, дополнительно к уже потерянным нами классным специалистам. Грустно, но приходится признать, что нынешний День авиации выдался для ухтинцев на редкость бескрылым и туманным. В Ухте, как, впрочем, и на других аэродромах, слишком задержалась нелетная погода».

***

И это всё о нём, знаменитом аэропорте страны. Я выросла в поселке Дальний, практически рядом со взлетной полосой, и в период моего детства взмывающие ввысь самолёты были частым и обычным зрелищем. И потому наблюдать картину угасания некогда мощного предприятия, дающего стабильную, хорошо оплачиваемую работу многим ухтинцам, было грустно.

Но при всех экономических сложностях для газеты «Ухта» и её журналистов 1994 год был вполне успешным. А для меня так и вовсе он был полон творческих открытий, у меня всё было впервые. Например, первое интервью со звездой, мне довелось побеседовать с самой Лией Ахеджаковой в мае 1994 года. Но разговор не задался. Я мечтала сделать с актрисой материал для моей семейной страницы, по которой я потом и диплом защищала. Но Лия Меджидовна сурово пресекла придуманные мной вопросы: «Я что, в провинцию приехала свою личную жизнь рассказывать?». Хорошо еще, что на интервью я была со своей коллегой и подругой Светланой Акулиной, которая подготовила театральные темы. Готовиться в то время к интервью приходилось в библиотеке, Интернета в свободном доступе еще не было. Вместо диктофона у меня был тяжёленький такой магнитофончик. А произведения свои я набирала на печатной машинке. И не было никаких программ, проверяющих орфографию и пунктуацию. Мне даже странно говорить об этом, кажется, что это такая древность, а ведь было всего 25 лет назад.

Именно в 1994м цивилизация пришла в газету «Ухта». В этом году у нас появились компьютеры. Новые технологии помогала внедрять Анна Викторовна Бурлаченко, которая 10 лет спустя возглавила издание. Поначалу с помощью компьютерной вёрстки делали только пятничный выпуск. Его мы старались наполнять развлекательным контентом, выражаясь современным языком. Я хорошо помню свой материал «Байки о роддоме», в котором привела и свои женские воспоминания, и истории подруг. Но в целом речь шла о позитивных переменах — в роддоме разрешили быть ребёнку вместе с мамой, появились платные услуги — комфортные палаты, партнёрские роды. В общем, такая завуалированная реклама.

Несмотря на титанические усилия журналистов, тираж снижался. В октябре 1994го он был меньше 14000 экземпляров. Мы устраивали встречи с читателями, рассказывали о газете. У меня осталась фотография Виктора Чанина, на которой одна из таких встреч.

На встрече была и моя мама. Всю жизнь она была участником моих публичных выступлений, надеюсь, что это доставляло ей радость.

Тем временем уже в декабре 1994 года Россия вступила в затяжную Чеченскую войну. Но пока жители провинции еще не ощущали эту тему так остро. Осознание пришло позже, когда на Кавказе стали гибнуть наши ребята.

Для меня же этот период был связан с написанием и защитой диплома, который я успешно получила в феврале 1995 года.

Уже в 1994м я начала вести школу юных корреспондентов, в этом вопросе мне помогала мой руководитель по диплому Мария Федоровна Попова, кандидат филологических наук. Я создала страничку «Тусовка от 6 до 16». Наладила работу со школами благодаря поддержке Управления народного образования Ухты. Ко мне стали приходить ребята, которые мечтали писать для газеты. И тогда Мария Федоровна подарила мне свою программу обучения юнкоров. Конечно, я ее адаптировала, а сейчас она и вовсе наполнена другими заданиями, темами, но я всегда с благодарностью вспоминаю этот подарок преподавателя журфака.

Страница для школьников получилась весёлой. Ответственный секретарь редакции Римма Александровна Лапина помогла с оформлением — её знакомая художница создала шапку и иллюстрировала отдельные публикации. Чего там только не было — опросы учеников и педагогов, шутки, словарик современной молодежи, интересная подача школьных новостей и многое другое.

Глава четвертая

1995 год

Защитив диплом в феврале 1995 года, я получила лестное предложение — побывать на семинаре редакторов детских изданий. Оказывается, мою школьную страничку представители детских объединений Ухты, о которых я часто писала, показали в Сыктывкаре. И там решили, что я достойна побывать в Москве и поучиться за счёт государства — и тренинги, и проживание с питанием были бесплатными. Требовалось только купить билеты на дорогу.

Своей радостью я тут же поделилась с главным редактором газеты «Ухта», но тот не разделил моего энтузиазма. Командировку оформлять отказался категорически. Но я не хотела упускать такую возможность и поехала за свой счёт, взяв несколько дней отпуска. К слову, деньги за дорогу потом мне компенсировал отдел молодёжи администрации Ухты, тогда там работала Нина Ивановна Крашенинникова.

Поездка принесла мне не только новые впечатления и знания, но и помогла написать один из самых значимых материалов. На дни проведения семинара в Москве пришлось одно из трагических событий в современной России — был убит знаменитый журналист Владислав Листьев.

Нынешней молодежи, наверное, даже трудно представить, насколько был популярен этот человек. Соавтор и ведущий программы «Взгляд», которая перевернула представление о телевидении для тысяч россиян. Передача имела бешеный успех, и не только за счёт демонстрации видеоклипов западных популярных исполнителей, но и изза тем, которые поднимали журналисты и обсуждали их в прямом эфире. Владислав Николаевич был автором и первым ведущим таких телепередач, как капиталшоу «Поле чудес», «Тема» и «Час пик», а также создателем программ «Звёздный час», «Lклуб», «Серебряный шар» и «Угадай мелодию». Некоторые передачи, созданные им, живут до сих пор. Но мало кому из современных ведущих удалось сравниться с ним в популярности, и дело тут было не только в профессионализме, но и в особом обаянии, которое чувствовалось даже через экран.

Листьев, кстати, приезжал в Ухту и выступал во Дворце культуры. Из его рассказов мне особенно запомнился один. Когда они с единомышленниками начинали программу «Взгляд», при демонстрации видеоклипов авторские права они соблюдали не всегда. И в один из дней выпустили в эфир даже пиратский клип Майкла Джексона и переживали, а вдруг потребуют компенсацию? Но увидев, как в одном из интервью Джексон на вопрос о России переспросил: «А где это?», они успокоились.

В 1995 году Владислав Листьев стал генеральным директором новой телекомпании — ОРТ. И, судя по всему, именно его действия на посту руководителя привели к трагической гибели. Влада убили 1 марта в подъезде собственного дома.

Чувства, которые мы тогда испытали, даже трудно описать. Расстреляли кумира миллионов людей. Это казалось немыслимым. Неудивительно, что я вместе с несколькими энтузиастами вместо семинара решила побывать на месте гибели, на официальных траурных мероприятиях и даже попала в «Останкино». Поучаствовать в прямом эфире, надо сказать, удалось чудом, моё редакционное удостоверение не произвело на охранника никакого впечатления. Но тут прибежала бойкая московская журналистка с оператором и подняла такой шум на всё «Останкино»: «Нас, коллег?! Не пускать выразить соболезнования? Это беспредел!». Охранник сдался, и мы под шумок проскочили вместе с боевой соратницей.

Час, когда Листьева не стало

(газета «Ухта» от 10 марта 1995 года)

В десятом часу 1 марта журналисты, приехавшие в Москву на семинар по линии Юнпресс, собрались, чтобы обсудить свои проблемы. И разговор наш неожиданно зашёл о мафии и национализме.

Оказалось, что многие имеют уже печальный опыт столкновения с мафиозными структурами. Телефонные звонки с угрозами и даже выстрелы — вот что приходится слышать простым провинциальным журналистам. Все эти истории мне показались дикими и выдуманными…

Через три часа к нам заглянул редактор телевидения из Орши: «Вы слышали, что Листьева убили?». Мы ошарашенно переглянулись и про себя решили, что человек бредит. Однако через несколько минут мы узнали об этом из новостей.

На следующий день четверо из нас были на прессконференции в Центральном Доме журналиста. Туда смогли попасть абсолютно все желающие по своим редакционным удостоверениям. Смерть коллеги сплотила журналистские ряды. Но, с другой стороны, было очень больно и обидно, что все сказанные слова ни к чему собственно не привели. Работники «Останкино» и журналисты газет поначалу говорили о забастовке, но, посоветовавшись, пришли к выводу, что должны выполнять свой долг перед обществом. Выдвигали протесты и требования к правительству, но к ним так никто и не прислушался.

Наиболее интересным было выступление Эдуарда Тополя, которому, кстати, не дали договорить. Приведу лишь несколько фраз: «Произошло чрезвычайное событие: на глазах у миллионов людей убили их кумира. Заказное убийство стало этической нормой решения любых конфликтов: экономических, политических и даже производственных. Произошедшее ярко показывает, что журналистика только существует, но никоим образом не способствует развитию демократии. Она просто её фасад, ширма, которую вчера расстреляли в упор».

Еще жёстче высказался редактор «Московской правды»: «Пора прекратить давать слово тем, кого мы не хотим видеть у власти. Слово на страницах газет или на телевидении — это общественная поддержка. Нет корпоративного объединения прессы, поэтому нас поодиночке выталкивают из страны. В конце концов, запуганные стрельбой граждане будут только рады приходу диктатора, который скажет: всё, больше беспорядков не будет. И никто так и не узнает, не диктатор ли был виновником этих беспорядков».

Много вопросов вызывал тот факт, что генеральный директор Общественного российского телевидения всюду ходил без охраны. Эдуард Сагалаев сказал по этому поводу: «Влад всегда нёс в души людей покой и оптимизм. У него не было охраны, потому что он верил в свою счастливую звезду».

Не обошлось на прессконференции и без инцидента. Очень долго выступал Святослав Фёдоров. Он остановился на экономическом кризисе, подробно описал хаос, который творится в России. Ему не дали заниматься словоблудием. Журналист из «Независимой газеты» громко, на весь зал, оборвал его: « Замолчи, Фёдоров! Разве об этом нужно сейчас говорить?». Перед С. Фёдоровым извинились, но речь ему пришлось закончить.

Из всего сказанного прозвучало только одно конкретное предложение — от группы, представлявшей «Бизнес России». Они заявили, что будут вести расследование убийства В. Листьева параллельно с официальными органами, взяв на себя все финансовые затраты.

Днём 2 марта побывала я и у дома, где жил Владислав, на Новокузнецкой, 30. Поразило одно. Обычно, если гдето собирается толпа, слышно издалека. Этот двор мы нашли не сразу, хотя находились неподалеку. Собралось человек пятьсот. Люди стояли молча. Приносили цветы, ктото плакал, и лишь на заднем плане охали старушки или тихо разговаривали друг с другом.

Ощущение унижения и растерянности чувствовалось и в прессклубе в «Останкино». Может, поэтому разговор получился несколько бессвязным. Всех душили слёзы от гнева и бессилия. Более продуктивным было общение по окончании прямого эфира.

Например, мне понравилось то, как отвечала на вопросы Ирина Хакамада. Прозвучала фраза: «А почему столько шума изза одного убитого, ведь тысячи людей гибнут по всей стране!». Хакамада ответила так: «Бесспорно, ценность любой человеческой жизни равнозначна. Но когда убивают людей такого уровня, как Владислав Листьев, всем становится ясно, что остальные жизни просто гроша не стоят».

Как очевидец могу утверждать: никаких волнений и ажиотажа на улицах не было. Гражданская панихида 3 марта проходила очень организованно. Я избежала пятичасового стояния в очереди, которая начиналась за две остановки до «Останкино». И с каждым часом становилась всё длиннее и длиннее. Но я видела, что та интеллигентность, которая всегда была свойственна Листьеву, передалась всем присутствующим. Никакой пустопорожней болтовни. Молчание, цветы и свечи.

Самым тяжёлым было приближение к гробу. Не верилось, что он умер. Я почувствовала себя участником какогото нелепого спектакля, который вотвот закончится.

Нет смысла повторяться.

Каждый из нас хорошо знает и понимает, кого мы потеряли. Жизнь продолжается, «Останкино» работает. Но нетнет, да тот, кто будет смотреть «Поле чудес» и «Тему», подумает: «А ведь Владислава Листьева нет с нами, его убили».

Добавить тут можно только одно — убийство не раскрыто до сих пор.

***

Чем еще запомнился 1995 год? Листаю газеты, просматриваю свои публикации и вспоминаю — в Ухте заговорили о создании университета на базе Ухтинского индустриального института. А в корреспонденции «Полосатый рейс» я поведала о том, что в комитете по охране природы озаботились сохранением Параськиных озер. В то время я всегда была в пути. Чтобы написать об этом уникальном месте, я отправилась вместе с юными и взрослыми экологами и зам. главы администрации А. А. Каргалиной. Был у меня и свой личный интерес: «В этот райский уголок в 50 километрах от Ухты меня привела ностальгия по детству.

Когда мне был годик, я жила в районе Параськиных озер вместе с родителями, которые работали в то время на строительстве газопровода. Конечно, помнить я это не могу, но семейные фотографии убеждают меня в этом. Сделаны они моим отцом. На них знаменитая Параська, моя молодая мама и крошечная я».

В те времена мы, конечно, не применяли термин сторителлинг. Но рассказывать о важном всегда старались через призму человеческой истории.

Решить наболевший вопрос по сохранению Параськиных озер удалось лишь четверть века спустя благодаря вмешательству депутата Госсовета Коми А. В. Гайворонского и общественников. Здесь было решено создать заказник федерального значения, чтобы сохранить уникальные карстовые озера и природные богатства этого уголка Республики Коми. Слушания прошли в Ухте в ноябре 2020 года.

Работа в ежедневной газете — особая стезя. Сегодня пишешь про дом ночного пребывания, завтра — про выставку художников, послезавтра — про учения спасателей. Темы мы искали сами. Но както так вышло, что постепенно большинство событий, происходящих в городе по выходным — вернисажи, приезды артистов, городские праздники — стали моими, ну и Виктора Михайловича Чанина. Фотограф в редакции был один.

Интеллигенция сидит в луже

Осенью 1995 года появилась еще одна тема, которую я буду вести в дальнейшем. В информации в номере от 26 сентября «Интеллигенция сидит в луже» я пишу о всероссийской забастовке учителей, в которой педагоги Коми не участвовали.

« — Школы в Инте могут закрыться без всяких забастовок. И вопрос уже стоит не столько в зарплате учителя, сколько в обеспечении жизнеспособности учебных заведений, — сказал Николай Семенович (Н. С. Алексеенко, председатель профсоюза учителей Инты — прим. авт.). — Дошло до того, что из 24 школ Инты на 15 сентября актами пожарного и санэпиднадзора приняты только пять. Раньше мы собирали с родителей деньги на лампочки и шторы, теперь вынуждены искать средства на заправку огнетушителей, борьбу с грызунами, хлорку и т. д. Мы смело можем не начинать работу, тем более что это небезопасно для здоровья детей.

Да, указ о повышении тарифных ставок подписан как раз перед началом забастовки. Успокоить баранов, вроде меня. Но ведь это не повышение, это инфляционная компенсация. Мы как замыкали по зарплате таблицу профессий, так всё и осталось. Потому учителя Инты и Княжпогостского района обращаются к учителям из Ухты провести чрезвычайный съезд. Чиновники должны услышать голос рядового учителя…

Наша интеллигенция помалкивает, сидит в луже и гордится, что преодолевает трудности; а руководство, видимо, думает: раз молчат, значит, потерпят еще.

Идеи эти поддерживает и профсоюз работников народного образования Ухты. Председатель организации Лидия Дмитриевна Кушнаренко отметила, что в нашем городе обстановка чуть лучше, чем в Инте. Все школы приняты. Но это заслуга скорее директоров школ, нежели государства.

–…Мы пришли к выводу, что бастовать сегодня не имеет смысла. Прошлая забастовка показала, что мы просто к ней не готовы. Ктото продолжал работать, ктото нет. В результате учительские семьи, материодиночки оказались еще в худшем положении, чем были. Любая забастовка не оплачивается, а у профсоюза нет средств, чтобы поддержать учителей.

И маленькая история напоследок. Николай Семенович рассказал о том, как он и его товарищи пытались прорваться в Сыктывкаре на встречу с Черномырдиным. Конечно, им отказали. Те встали невдалеке и развернули плакат: «В. Черномырдин! Где ваша совесть и забота о школе? Хватит обманывать! Учителя Инты». Премьерминистр сделал вид, что нас не видит. Его так отгородила от нас, как от террористов, охрана, содержащаяся на наши и ваши налоги…».

Услышит ли призыв учителей наше правительство или попрежнему отгородится пламенными призывами и лицемерными извинениями? Это во многом зависит от самих учителей. Молчание — это золото нищих, во всяком случае, сегодня».

Между прочим, этот хлёсткий по настроению материал был опубликован на 1й странице газеты «Ухта». При всей сегодняшней псевдодемократии я не знаю муниципальной газеты, где нынче подобное могли бы опубликовать.

Ведь в чём парадокс. Сергей Довлатов (русский писатель, публицист, годы жизни 1941–1990) в своей книге «Компромисс» в далекие 1980е писал о том, как ему приходилась переделывать материалы в угоду редактору, подстраиваться под порой маразматические правила, связанные с освещением тем Запада, национальных вопросов (он работал в газете «Советская Эстония»). Мне же довелось работать в период, когда можно было писать бескомпромиссно и почти обо всем. Но по опыту знаю, что уже эффект от печатного слова был не столь значимым, как в былые компромиссные времена. И наши пламенные статьи, критикующие правительство, служили лишь подогревом читательского интереса, чтобы брали газету и было что пообсуждать на кухне.

Глава пятая

1996 год

Жизнь становилась все труднее. Политические новости тоже не радовали — война в Чечне продолжалась. Боевики захватили больницу в Кизляре, российских миротворцев направили в Боснию и Герцеговину, в апреле был убит генерал Дудаев. А уже в мае стартовала выборная кампания с запоминающимся слоганом «Голосуй, а то проиграешь». И Ельцин со скрипом выиграл, хотя все понимали как. В народе слоган «докрутили» — «голосуй — не голосуй, все равно получишь…».

Но у простых людей и без выборов забот хватало. И в газете «Ухта» по возможности проблемные темы поднимали — и про транспорт (тогда как раз начался развал Ухтинского пассажирского АТП), и про коммуналку… Но и развлекать читателя старались тоже.

Нашла своё интервью с детским кумиром Владимиром Ухиным (12 мая 1930 — 12 апреля 2012 гг.), приехавшим к нам на гастроли в феврале 1996 года, и както тепло стало на душе. Советский и российский киноактёр, телеведущий, юморист, диктор Центрального телевидения, заслуженный артист РСФСР, автор книги «Мямлик, Хрюша и другие». Удивительный человек, интеллигент. Он дал полноценные интервью всем СМИ Ухты по отдельности и не выглядел уставшим. Довольно часто артисты из Москвы, особенно певцы и певички, свысока общаются с провинциальными журналистами. Дядя Володя оказался таким, каким был на экране. Словно с кемто родным пообщалась. Интересно было и с профессиональной точки зрения — как делали телепередачи тогда, какие порой курьезы случались…

Со сказкою на ты

(газета «Ухта» от 10 февраля 1996 года)

«Только не называйте меня Владимир Иванович», — так началась наша беседа с Владимиром Ухиным, знаменитым ведущим передачи «Спокойной ночи, малыши», с дядей Володей, как называют его все российские юные и взрослые зрители. (Сейчас эту передачу можно увидеть на телеканале «Карусель» — прим. автора.)

— Вы стояли у самых истоков появления передачи для детей на телевидении. Кто был виновником её рождения?

— Несколько человек принимали участие в создании этой сказки. Детская наша редакция, Власова — художница, которая придумала и Хрюшу, и Филю. Володя Шинкарёв такой был, режиссёр и художник. Пригласили и меня. Сначала была передача, которая называлась «Вечерняя сказка». Шла она два–три раза в неделю. Мы были и ведущими, и за кукол говорили. Но первой считают передачу с появлением Мямлика и Шустрика, Буратино. Об этом помнят лишь сорокалетние. Тогда появились актеры из театра Сергея Образцова. «Спокойной ночи, малыши» выходит с 1 сентября 1964 года.

— Передача сильно изменилась за эти годы. Как Вы относитесь к этим новшествам?

— Считаю, что изменилась в худшую сторону. Зря убирают ведущих. Нельзя, чтобы кукла, какая бы она ни была, сама руководила: ты вот ложись спать. Это должен делать взрослый, но ни в коем случае не назидательно. А они считают, что это новое. Песню «Спят усталые игрушки» убирали 15 раз, и 15 раз она возвращалась. Потому что это любимая детская песенка.

Конечно, у каждого своё видение, но я считаю, что передача стала хуже. Взять показ мультфильмов. Фильм режут, остаётся чуть ли не третья часть. Раньше передача шла 25 минут, а сейчас?

— А кто пишет сценарии?

— Профессионалы писали. Например, Эдуард Успенский. А потом этим стали заниматься и режиссёры, и редакторы. Гастрольные же программы составляем сами.

— Гастроли — это личная инициатива артиста? Или Вас редактор зарабатывать отправляет?

— Только сами. Командировочных нам не оплачивают. Часть денег, 30 процентов, мы должны отдавать своей передаче любимой, както подкормить.

— Вы на концертах показываете, как управлять куклой. Не боитесь разрушить детские иллюзии?

— После концерта я выношу Филю и громко гавкаю. Детишки все отскакивают. Они всё равно воспринимают кукол как живых.

Фотографируются и спрашивают: почему Хрюша молчит? Объясняешь, что устал. Верят. Это уже проверено моим тридцатилетним опытом.

Есть, правда, один нехороший момент. Нельзя приводить на такие представления двухлетних детей. Они еще не понимают, о чём мы говорим. В театр Образцова, например, пускают только с 5 лет. И родителей выгоняют, чтобы не было их в зале. Они только портят обстановку.

— Что, на Ваш взгляд, главное в детской передаче?

— Разговаривать с детьми наравне, как со взрослыми. Причем все меня на «ты» называют. Самое высшее достижение, считаю, в моей специальности — ведущего «Спокойных ночей».

— Что сложнее — быть ведущим или озвучивать кукол?

— В каждом деле свои сложности. Работа актёра в передаче «Спокойной ночи, малыши» очень трудная. Всю программу — в неудобном положении: сидя, лежа. Попробуйте продержать вытянутую вверх руку полчаса, даже со спичкой. Тут без тренировки не обойтись. Я, например, не только актёр. Окончил институт физкультуры и спорта. Мастер спорта по лыжам и волейболу.

— Расскажите какойнибудь забавный случай из вашей съемочной практики.

— Мы с Хрюшей и Филей должны были рассказывать детям правила дорожного движения: как обходить троллейбус, в какие двери заходить и так далее. Тогда передачи шли «живьём», без записи. Получилось так, что предыдущая программа закончилась на 10 минут раньше. Нам редактор говорит: «Работайте 35 минут». Текст, конечно, какойто есть, «рыба», как мы говорим. Пришлось от себя лепить. Я говорю шёпотом: «Давай о правилах дорожного движения. Ты задаёшь вопрос, я отвечаю». Если не знаешь, то даёшь условный сигнал — артисту по боку. У него ведь голова на уровне моих колен. С Филей у нас такой договор был: гавкает один раз, значит, задаст наводящий вопрос. Если два раза — сиди, молчи, без тебя будем говорить.

Рассказываюрассказываю, и вдруг — «затык». Не знаю, что сказать, толкаю Филю (Толчинский тогда его озвучивал), тот «гав». «Дядя Володя, у меня к вам вопрос». А Филя: «У нас в Москве появились одновагонные четырехдверные трамваи, чехословацкие. Так в какую дверь нужно входить, а в какую выходить?». Я понятия не имею. Улыбаюсь, а сам ему по ребрам. Толчинский сначала пособачьи завыл, а потом уже своим голосом. Говорю: «Я думаю, на этот вопрос нам ответит Хрюша».

Хрюшей была Наташа Державина — очень остроумная. Хрюша хрюкал минут пять, а потом: «А я ведь на трамваях не езжу, всегда пешком хожу». Она мне подсказала мысль. Я тоже сказал, что хожу пешком, чего и пожелал ребятам и их родителям. Мол, здоровья от этого больше будет. А Филе говорю: «Раз у нас Филя на трамваях ездит, пусть и ответит». Думаю, раз задаёт, значит, знает. Филя бьёт меня по ноге — «не знаю», а я его. Но Толчинский тоже был артистом находчивым: « Я так считаю. В часы пик на остановке стоит толпа…». Господи, усложняет задачу. «Я буду в те двери входить, куда пойдёт толпа». Никто ничего не понял. Мы такие письма получили: уволить нас надо. Запутали бабушек, дедушек совсем. В какието двери толпой входить, а в какие выходить. Пришлось делать дополнительную передачу и разъяснять. Оказалось, во все двери.

— А почему «Спокойной ночи, малыши» шли в прямом эфире? Это же трудно.

— Самые лучшие передачи делаются только «живьём». Всего себя отдаёшь первому дублю. Я два года работал на японском телевидении. Там это система. Один раз запнулся, запутался, так они это всё в прямой эфир и пустили.

— Чем Вы занимались в Японии?

— Помогали изучать русский язык. Я пробыл дольше всех потому, что включил в программу кукол из «Спокойной ночи, малыши». Сразу дети повалили смотреть, а с ними родители, бабушки, дедушки. Не знаю, почему, но за год прибавилось 800 тысяч желающих изучать русский язык.

Вообще Япония — странасказка. И я как сказочник побывал в ней. Лучше нет страны по отношению человека к человеку. Там по окончании работы сослуживцы говорят друг другу: «Огромнейшее вам спасибо за то, что устали вместе со мной».

На прощание сказочник пожелал нам здоровья. Не думаю, что мы хуже японцев. Если есть у нас еще передачи, несущие детям и взрослым разумное, доброе, вечное, то, вне всяких сомнений, лучшие времена ещё наступят».

***

Мне всегда хотелось внести хоть немного оптимизма в свои тексты. Но больше приходилось писать о грустном. Нынешнему сытому поколению молодых даже и не снилось, каково это — жить, когда задерживают зарплату. А в 1996 году это было в порядке вещей.

Кто поможет голодному доктору?

(газета «Ухта от 8 октября 1996 года)

Работники детской поликлиники намерены начать с 14 октября акцию протеста.

В прошлый четверг (3 октября 1996 года — прим. авт.) в детской поликлинике с 8 до 10 часов утра не велись приемы детей, оказывалась только неотложная помощь. Детские врачи и медсёстры были вынуждены пойти на эту меру, чтобы привлечь внимание властей и населения к проблемам ухтинских педиатров.

Задолженность этому медицинскому учреждению составляет более одного миллиарда рублей (подписка на газету в то время на полгода стоила 60 тысяч рублей — прим. автора). Зарплату и отпускные не выплачивают с мая. Изза нехватки врачей каждый участковый вынужден брать на себя двойную, а то и тройную нагрузку. Проезд по городу — за свой счёт. Одежда и ноги тоже, сами понимаете, не государственные. Теперь врач, в руках которого жизнь наших детей, заболевает чуть ли не первым. Сказываются отсутствие полноценного питания и большие нагрузки.

На собрании коллектива медики выплеснули всю боль и усталость, которые накопились за последние годы. «Нас превратили в службу быта, причем благотворительную». И добро бы были созданы все условия для работы. Попробуй пробегись по 30 вызовам без обеда или прими 30 детей вместо положенных десяти. А зарплата участкового врача составляет 600 тысяч рублей, и то видит он её редко.

В стационаре обстановка не лучше. Детей нечем мыть, не во что пеленать и даже порой нечем кормить. Рассказывают: бывали дни, когда больным детям три раза в день давали пшённую кашу. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, насколько быстрым в таких условиях бывает выздоровление.

Работникам детской поликлиники пообещали выплатить деньги за май, за июнь — до 10 ноября. Такая перспектива не прельстила врачей и медсестёр. С 14 октября начнётся бессрочная акция протеста, пока задолженность по зарплате и отпускным не будет погашена по текущий месяц.

Врач не может бастовать. Инициативная группа продумала всё, чтобы дети ни в коем случае не пострадали от этих взрослых мероприятий. Неотложная медицинская помощь будет оказываться. Мамы могут быть спокойны. Ребёнка и осмотрят, и лекарство пропишут, и лечение проведут. Но никаких справок, больничных листов врачи оформлять не будут.

На период этой акции родителям придется отложить различные переводы из одного детского учреждения в другое, не будут проводиться профилактические приемы и осмотры в детских садах и школах. Прекращается работа ортопедического кабинета. Приостанавливаются плановые госпитализации и оформление выписок.

Сурово? Но любому терпению есть предел. Разве это не издевательство: всё лето врачи оформляли справки детям в Турцию, Болгарию, Карловы Вары, тогда как сами не могли выехать даже в соседнюю деревню и не имели денег на отдых в родном городе.

Ничего сверхъестественного врачи не требуют. Жаль только, акция эта напрямую не затронет тех, от кого зависит решение этого вопроса. Тем не менее, если медики не отступятся от своих требований, мэру города нужно готовиться к бунту работающих матерей, что, наверное, будет покруче голодовки военных.

***

Читали ли прессу власти? Безусловно, даже, я бы сказала, с карандашом в руке. Меня вызвали на ковёр к начальнику Управления здравоохранения Ухты. Им тогда был Юрий Всеволодович Родионов. Сопровождал меня закалённый в боях главный редактор газеты «Ухта» А. И. Красавицкий. На совещание вызвали и митингующих работников детской больницы. Диалога не получилось. Но главное, я впервые поняла, что журналист, освещающий острые темы, зачастую остаётся один. Те, кого я так пламенно защищала и кому хотела помочь, молчали на совещании как рыбы. А суровый начальник читал вслух мою публикацию и после каждого предложения спрашивал: «А вот это вы откуда взяли?». И за столом повисала тишина, никто за меня не вступился. Но я всегда была не робкого десятка, отбивалась как могла.

В итоге неделю спустя вышел не менее живой материал под названием: «Первым делом — на работу, ну а денежки — потом…». Судиться не пришлось. В информации я изложила позицию властей. Но не без сарказма.

«Что бы вы не говорили, это аморально в какойто степени», — такую оценку дал выступлениям работников детской горбольницы начальник Управления здравоохранения.

Газете попеняли на то, что не было опубликовано мнение начальства. И мы эту позицию изложили. Но спустя столько лет это даже читать скучно — власти делают, что могут. Сам начальник три года в одном костюме ходит. А забастовки ударят не по Лившицу (в те годы министр финансов РФ — прим. авт.), а по рядовой ухтинской маме. Врачам пообещали встречу с мэром, который в то время часто беседовал с учителями и врачами.

Так на первой полосе субботней газеты от 19 октября 1996 года два материала были посвящены всё той же животрепещущей теме — моя информация «Мэр сказал, народ… заметил» и прессопрос Нины Поповой «Если Ухта — «дойная корова», то её надо кормить!». Власти в то время только и делали, что объясняли, почему и насколько задерживают зарплату бюджетникам. Причем на прессконференции мэр в октябре (!) сообщает, что «зарплата выдана за май». И при этом наше небольшое журналистское расследование показало, что за май не выдали деньги ещё 289 педагогам. А предложение брать зарплату продуктами оказалось на редкость невыгодным — учителям предложили отовариваться всё в том же самом дорогом «севергазторговском» магазине.

В бедственной ситуации тогда находились многие, особенно те, кто работал в бюджетной сфере. Как выживали? Спасали огороды. В нас, русских, заложен какойто особый код, который помогает выживать даже в самых сложных условиях. И даже шутить.

В том же октябре я сходила на открытие сезона КВН и написала коротенькую заметку с бойким названием «Всё пучком!». Главный редактор прочитал и заметил: «Хорошо, но шутку придётся убрать». Моему возмущению не было предела. И я както убедила Красавицкого оставить как есть.

И заметку прочитали все. А всё потому, что я привела в материале шутку квнщиков:

— Вы слышали, что юбилей генерального директора «Севергазпрома» праздновали на народные деньги?

(В зале — зловещая тишина, кстати, реально все зрители перестали шуршать, жевать и разговаривать — прим. автора.)

— Ерунда. Откуда у народа такие деньги?

И скоро стало не до шуток уже самой газете. В декабре, благо, что главред был депутатом, на VII сессии Совета города Ухты обсуждали вопрос о финансовой поддержке газеты «Ухта».

Но я, если честно, не помню, чтобы особенно тяжело мы жили. Порой когда показывают то время, крутят чёрнобелые кадры какихто замученных людей. Хотя с высоты прожитых лет я могу сказать — в молодости всё переживаешь легко. Какие печали, когда тебе 25?

В редакции газеты «Ухта» к тому времени стало традицией на летучках отмечать лучшие материалы и раздавать лавры по итогам года, аккурат на День российской печати. Так, в номере от 11 января 1997 года лучшим журналистом 1996 года был назван Борис Духовской. В десятке лучших материалов было отмечено моё интервью «Вот такая простая американская бабушка» (название удлинили при верстке). Думаю, эта история и сегодня будет интересна читателю.

Простая американская бабушка

(газета «Ухта» от 19 июля 1996 года)

Телеграф. Одиннадцать часов вечера. В зале ожидания пусто и прохладно. В такой обстановке, располагающей к неспешной беседе, особенно если учесть скорость работы наших связистов, мне удалось взять интервью у Аллы Васильевны Капуста, 60летней американки, приехавшей проведать своего брата, обретённого лишь пять лет назад.

Почему мы беседуем на телеграфе? У многочисленной родни гостьи нашего города квартирки маленькие, у самого брата, Олега Васильевича Фролова — старенькая избушка на УРМЗ.

История эта только подтверждает известную истину: чего только в жизни не бывает. Жила себе в Курской области простая учительская семья. Глава её долгое время был директором школы, а потом занялся воспитанием беспризорных детей. По этой линии его пригласили работать в Польшу, куда он и выехал вместе со своими детьми.

Всё бы ничего, если б не было войны.

— Алла Васильевна, как Ваша семья оказалась в Германии? Ведь именно там Вы потеряли своего брата?

— Из Польши нас немцы выгнали. Эвакуировали всех, и нас в том числе. Моего брата, он на 10 лет меня старше, забрали рыть окопы. И так случилось, что мы потеряли с ним связь. Отец примерно знал их маршрут, долго искал, но безуспешно. Оказывается, в одном местечке он опоздал всего на два дня, а мог бы застать.

— Что произошло после войны?

— Нас спросили, куда бы вы хотели поехать? Отец ответил, что в Америку. Таким путем мы и попали туда, где я живу уже пятьдесят лет.

— Каким ветром занесло к нам, на Север, вашего брата?

— Его сюда отправили в наказание за то, что отец попал за границу. Освободившись, Олег, думая, что остался один, остановился здесь.

— Что помогло Вам найти брата?

— Мои родители очень переживали и постоянно писали письма, то в Красный Крест, то в другие организации. Адрес же через многомного лет прислал мой дядька. Тогда мы написали письмо в Ухту и так соединились.

Прошло 50 лет, как я брата не видала, решила во чтобы то ни стало приехать его проведать. Пять лет назад состоялась наша первая встреча. Я не знала, как он выглядит, кого я встречу. Но, в конце концов, он выглядит точно так же, как и я. А в этом году мне написали, что он плохо себя чувствует, и потому я снова здесь.

— Как Вам Россия показалась?

— За пять лет у вас тут многое изменилось к лучшему. Город стал чище. Единственное, что не нравится: никак не могу до дому дозвониться. Заказываю, а мне отвечают: не проживает такой в НьюДжерси. Сыну звоню. А они все утверждают, что такой не существует. Вообще до Ухты и добраться, и дозвониться из Америки для меня довольно тяжело. Хорошая связь бывает почемуто только по пятницам.

— Расскажите немного о себе. У вас в Америке большая семья, Вы работаете?

— Живу я в небольшом городке, недалеко от Патерсона, в НьюДжерси. У нас это как местечко считается. Детей у меня всего двое. Это у брата четверо, внуки и правнуки. Дочь у меня выходит замуж, у сына уже есть ребенок. Муж умер 17 лет назад, он был наполовину югослав, наполовину казак. И фамилия у меня такая интернациональная. Живу одна сейчас, дети поразъехались. Работаю на конвейере на кондитерской фабрике. Она небольшая, но в Америке все знают — «Набиско».

— Почему Вы не на пенсии, не тяжело Вам работать?

— Тяжеловато, конечно. На работу я встаю в пять утра, добираюсь на машине. У нас машина — необходимость. Автобусы ходят по определённым часам, а я живу за городом. Просто опоздаешь на работу. Раз в неделю работаю по 16 часов, чтобы иметь два выходных, в субботу и воскресенье. Сверхурочные часы дают тоже отработать не каждому. Смотрят по стажу, по выработке. Отпуск же вне зависимости от стажа — шесть недель.

Конец ознакомительного фрагмента.