Дьявол на воде

Анель Ким, 2023

Книги Анель Ким – это увлекательное сочетание романтики и детективной линии, которое захватывает внимание читателя с первых строк и не отпускает до самого конца. Каждый роман автора получает восторженные отзывы от блогеров. Ник, пережив любовную драму, приезжает в Лос-Анджелес, намереваясь сосредоточиться исключительно на новой ответственной работе. Но у судьбы другой план. В первый же вечер Ник спасает тонущую в океане девушку и попадает в плен нового чувства – и в самую гущу событий, связанных с личными драмами других людей. Заинтригованный Ник старается распутать тугой узел, в который сплетаются местная легенда о Морских Дьяволах, истории покалеченных акулами серферов и тайна бесследного исчезновения знаменитой модели…

© Ким А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Моему мужу, другу и отцу моих детей — за веру в меня, поддержку и вдохновение

Глава 1

Южная Калифорния.

Лос-Анджелес. Санта-Моника

Все мы зависимы от того, что доставляет нам удовольствие или, наоборот, вызывает чувство опасности.

Когда люди прыгают с парашютом — адреналин зашкаливает и дает такие острые ощущения, что хочется испытывать их снова и снова.

Когда играют в казино — это доводит до экстаза, затуманивает разум, и яркие эмоции заставляют возвращаться за игорный стол любой ценой.

Когда соединяются телами — ощущают эйфорию и чувство полета, а после испытывают постоянную потребность в них.

Стоит один раз попробовать, и уже трудно остановиться.

Но это продолжает быть удовольствием лишь до тех пор, пока не перерастает в аддикцию^[1] — болезненную привычку или навязчивую потребность, что разрушает человека как личность. И тогда удовольствие становится якорем, тянущим на дно, толстой цепью, сковывающей руки, и медленной смертью, грызущей изнутри.

В начале августа я прилетел из Майами в Лос-Анджелес, чтобы приступить к работе в небольшом глянцевом журнале, а ведь еще недавно мог только мечтать о перспективной должности в солнечной Калифорнии. Мое желание исполнилось благодаря неожиданной встрече с отцом сокурсника — Биллом Фрэнсисом. Несколько месяцев назад я участвовал в конференции юристов и случайно столкнулся с ним в бизнес-центре. Билл уже много лет занимает пост главного редактора в журнале «Мериал».

Он тогда обрадовался нашей встрече, вспоминал, как сильно я был увлечен журналистикой, а также рассказывал, что давно задумывается о смене помощника, поскольку нынешний подчиненный так и не смог завоевать его доверия. И это неудивительно! Я хорошо знал Билла — по своей природе он был излишне подозрителен и всегда сомневался в людях.

Мы тепло побеседовали, и я уже хотел попрощаться, как вдруг Билл предложил мне стать его помощником. Признаюсь, для меня это оказалось абсолютным сюрпризом. Я всегда хотел работать в журналистике и после окончания университета сотрудничал с местным изданием в Майами, но, устав от нападок матери, которая никогда не одобряла мой выбор профессии, уволился, поступил на юридический и стал работать с отцом в строительной компании. Теперь мне подворачивался случай реализовать свою мечту, и я с радостью принял предложение Билла. Но, вернувшись в Майами, снова начал колебаться и только спустя два месяца, уладив все дела дома, прилетел в Южную Калифорнию.

В шесть вечера самолет приземлился в главном аэропорту Лос-Анджелеса, и я, довольный мягкой посадкой, покинул судно с улыбкой. Мечтая о головокружительной карьере — ну о чем еще мечтать в Лос-Анджелесе? — прошел паспортный контроль, получил багаж и в прекрасном настроении вышел на улицу.

Тогда я не задумывался о том, насколько непредсказуема наша жизнь. Плывешь по спокойной, чистой реке, предрекающей безоблачное будущее, и не подозреваешь, что в любой момент может затянуть в возникшую рядом воронку. Попадешь ли в нее — зависит от везения, а вот выберешься ли — зависит от тебя.

Среди встречающих и провожающих людей я увидел Билла, грузного мужчину в сером деловом костюме и начищенной до блеска обуви. Прислонившись к черному кроссоверу, он невозмутимо смотрел на движущуюся толпу людей и на фоне этого беспокойного движения казался огромной неподвижной статуей. Но как только заметил меня, черты его лица смягчились, и Билл, добродушно улыбаясь, зашагал ко мне навстречу.

— Ни-ик! — услышал я сквозь шум аэропорта и голоса людей. Поднял свободную руку и помахал. Через минуту Билл крепко сжимал меня в своих дружеских объятиях и хлопал по спине. — Ох, затянул! Я начал переживать, уж не передумал ли ты?

— Ну что ты, Билл! Обещал — и вот я в Лос-Анджелесе!

— Пойдем, пойдем! Сьюзен приготовила свою фирменную семгу в сливочном соусе.

Он выпустил меня из объятий, и мы направились к машине. Я помог Биллу загрузить чемодан в багажник автомобиля и устроился на переднем сиденье.

— Ну что, — забираясь в машину, начал Билл и вдруг закашлялся. Еще со времен студенческой дружбы с Джоном я знал, что его отец страдает астмой. Когда приступ прошел, Билл заговорил, все еще тяжело дыша: — Проклятая астма! Скоро осень, вот тебе и обострение всех болезней, — усмехнулся он и завел машину. — Джон тоже заждался тебя. Он в восторге от моей идеи взять тебя в журнал.

Не успел Билл вырулить со стоянки, как мы застряли в небольшой пробке.

— Придется подождать, — смирившись, он откинулся на спинку сиденья. — Сколько лет прошло, как вы окончили университет? Шесть?

— Пять, — ответил я, предаваясь приятным воспоминаниям о студенческой жизни. Мы с Джоном учились в Далласе на факультете журналистики и были лучшими друзьями. Я — из Майами, он — из Лос-Анджелеса. После учебы каждый вернулся домой, но мы поддерживали связь по телефону и в социальных сетях. Однако все реже с каждым годом. Виделись в последний раз два года назад — на встрече сокурсников в Далласе.

— Он так же работает в издательстве? — спросил я, рассматривая посаженные вдоль дороги пальмы, которые напоминали мне гигантские кисти для акварели.

— Да, в отделе маркетинга. Уж лучше там, чем со мной в журнале.

— Он рассказывал, что вы не смогли сработаться.

— А то ты не знаешь Джона! Одни развлечения в голове, да все за папин счет, — раздраженно бросил Билл. Его голос был немного осипшим, видимо, от кашля. — Почти тридцать лет, а серьезности ни в одном глазу: ни семьи, ни карьеры. Знаешь, Ник, смотрю на тебя и понимаю: за пять лет ничего не изменилось. Мой сын как был оболтусом, волочившимся за каждой юбкой и списывавшим все задания у тебя, так им и остался.

— Но… — я немало удивился, — Джон рассказывал, что у него серьезные отношения.

— А-а, слушай его! Давно уже нет этих отношений. Теперь другие, но и в них я не верю: нет никаких чувств, кроме спортивного интереса. Ладно, время покажет, — он махнул рукой. — Ты-то почему не женат?

Я не знал, что ответить Биллу. В прошлом у меня — безответная любовь и сплошные разочарования, о которых не хотелось вспоминать. Неудачная карьера и манипуляции в семье со стороны матери. Я и сам не знал: возможно, просто сбежал от проблем и приехал сюда в надежде на лучшее будущее.

Я продолжал молчать, тем временем дорога освободилась, и мы медленно тронулись.

— Сложный вопрос? — усмехнулся Билл.

— Мне не хватает брутальной внешности и харизмы Джона. Мои веснушки не настолько привлекательны, — шутливо отговорился я.

— Да брось! Разве в мышцах и в харизме счастье. Скольким женщинам Джон жизнь испортил: поиграл и бросил. И в кого он такой уродился? Я в двадцать три года женился на его матери. Сьюзен была и есть моя единственная любовь. Всю жизнь мы посвятили семье и детям. А что у сына в голове? Не понимаю!

Билл снова нажал на педаль, и мы наконец вырвались на свободную дорогу. Автомобиль мчался по широкому шоссе, а вдалеке сине-голубым глазом сверкал безграничный океан. Я приоткрыл окно и высунул руку, пропуская между пальцев ласковый ветер и наслаждаясь его свежим теплым дыханием.

Время от времени я поглядывал на Билла. Он задумчиво молчал. Я прекрасно понимал: как любой родитель, он переживал за сына, но чувство справедливости не давало оправдывать его, поэтому Билл держал боль внутри.

Вскоре мы подъехали к небольшому одноэтажному дому с двускатной крышей из красной черепицы, огороженному узорчатым кованым забором. Билл припарковал машину, а я взял чемодан и огляделся по сторонам.

Вечерело, летняя духота еще не спала, но на улице было необычайно хорошо. Над разноцветным ковром из трав возвышались яркие цветы, которые источали пряный аромат.

— Пойдем быстрее в дом. — Билл со свистом набрал воздух в легкие и громко прокашлялся. — Для меня самое плохое время года, не считая весну.

— Понимаю, дышится трудно, — кивнул я и направился за ним.

— В августе всегда так: самый жаркий месяц в году, а ведь только начало месяца. С октября уже ветра дуют и почти до самого мая.

— Катабатический ветер… Кажется, я слышал о нем.

— Он самый, Санта-Ана, высушивает всю растительность, тоже ничего хорошего. А у вас с погодой как?

— В Майами климат получше, — с улыбкой ответил я, и мы зашли в дом.

Просторный светлый холл был полностью заставлен композициями из цветов, в основном из искусственных, и это понятно, учитывая астму Билла. На меня подобная обстановка произвела двойственное впечатление: с одной стороны, приятно зачаровывала, с другой — навевала мысли о кладбище. Я вспомнил, как прилетал в Лос-Анджелес на каникулы, чтобы погостить у Джона. Его мама занималась флористикой. Я мог часами наблюдать, с какой нежностью Сьюзен создает букеты. Джон посмеивался надо мной и пытался вытянуть на очередную гулянку, считая возню с цветами делом женским. Мне же нравилось не столько наблюдать за техникой работы флориста, сколько находиться в обществе его матери. Добрая, ласковая Сьюзен сильно отличалась от моей мамы — строгой и властной миссис Доусон. Из-за нехватки любви собственной матери я готов был просиживать часы рядом с чужой, лишь бы послушать ее мягкий, успокаивающий голос^[2].

— Как видишь, ничего не изменилось, — рассмеялся Билл, заметив, как я, расположившись на диване, с любопытством оглядываюсь по сторонам.

В следующее мгновение в комнате появилась Сьюзен, а за ней влетел и сам Джон: спортивный, обаятельный и, черт возьми, такой же жизнерадостный.

— Ник! — крикнул он и бросился ко мне, перепрыгивая через небольшую тумбу, стоящую у него на пути. — А-а-а, как же я рад!

Я не успел подняться с дивана: Джон навалился на меня с объятиями и начал бить кулаком по плечу так же, как мы любили дурачиться в студенчестве.

— Оставь его, — я услышал знакомый мягкий голос. — Билл, ты только посмотри на них. Все такие же мальчишки!

— А ты подкачался, — не унимался он и ударил меня в твердые мышцы пресса.

— Пусти! Дай поздороваться со Сьюзен.

Я поднялся с дивана и на мгновение застыл. Передо мной стояла мама Джона, но не та молодая цветущая женщина с сияющими глазами и гордой осанкой, а постаревшая, ссутулившаяся и совсем незнакомая мне женщина. Когда-то пылающее здоровым румянцем лицо посерело, похудело и было покрыто мелкими морщинками. Не ожидал увидеть Сьюзен такой: разве можно за пять лет настолько постареть? Я сначала растерялся, а затем приглушил смятение и с дрогнувшей улыбкой обнял ее. Неожиданно она расплакалась, и мое сердце настороженно екнуло: неужели мой приезд настолько сильно взволновал Сьюзен? Вполне возможно, учитывая ее чувствительность и добросердечность, но все равно странно. Моя мама никогда бы не расплакалась по случаю приезда сокурсника. Даже когда я прилетал из Далласа на каникулы домой после долгой разлуки, мама никогда не плакала, да и не радовалась особо.

— Ну что вы! Не плачьте, — отстранившись, я пытливо заглянул в лицо Сьюзен. Хотелось понять, в сентиментальности ли дело.

— Джон, проводи Ника в комнату. Пусть переоденется, и давайте ужинать, — хмуро прервал Билл. — Ник, сегодня переночуй у нас, а завтра я покажу тебе квартиру, которую будет оплачивать журнал, — объяснил он и направился в сторону стеклянных раздвижных дверей.

— Как там Шерли? — спросил я у Сьюзен, прежде чем пойти за Джоном. Я помнил, что она была младше брата, улетела в Лондон после нашего выпускного и встречалась с парнем. — Она вышла замуж?

Сьюзен изменилась в лице и еле слышно ответила:

— Да.

Я не успел ничего добавить, так как она стремительными шагами уже направлялась к раздвижным дверям, за которыми недавно скрылся Билл.

— Ник, ты чего? — в холле снова появился Джон. — Пошли!

— Иду, — растерянно произнес я и, прихватив багаж, поплелся вслед за другом.

— Что с тобой?

Я промолчал. Из холла мы направились в узкий коридор с несколькими деревянными дверями. Джон толкнул одну из них, и мы зашли в комнату с двуспальной кроватью, комодом и зашторенными окнами. Он раздвинул плотные занавески и распахнул окно. В комнате, как и на душе, сразу же стало светлее. Но неприятный осадок от разговора со Сьюзен все еще держался. Я поставил чемодан у окна и сел на краешек кровати.

— Слушай, Джон, — я на мгновение замешкался, — что с твоей мамой?

— Ты о чем?

— Она выглядела подавленной.

— А-а, ты про это, — он озадаченно потер рукой подбородок, старательно отводя от меня взгляд. — Мама за последний год сильно сдала.

— Она больна? Что-то серьезное?

— С ней все в порядке, дело в Шерли. Помнишь, я рассказывал, что она заканчивает учебу в Лондоне и встречается…

— Конечно, помню, — нетерпеливо перебил я.

— Так вот, Шер вышла замуж и год назад забеременела. У нее произошел выкидыш. В результате обследования обнаружились серьезные проблемы со здоровьем, связанные с кровью. Лимфобластная лейкемия.

— Лейкемия? Это излечимо?

— К сожалению, нет. Ей запретили беременеть и назначили поддерживающее лечение. Как только мы узнали о ее болезни, сразу же полетели в Лондон. Связывались с разными — самыми лучшими врачами, но они не дают никаких утешительных прогнозов. Лечение может продлить ей жизнь, но сколько она протянет, неизвестно.

— Ей всего двадцать пять! — потрясенно прошептал я, вспоминая жизнерадостную и счастливую Шерли, какой я помнил ее. — Как же так?

— Да-а, — тяжело выдохнул он. — Потом у Шер началась депрессия. Она закрылась в комнате и велела нам улетать в Лос-Анджелес. Мы пытались успокоить ее, но она только кричала и рыдала. Майкл, ее муж, пообещал сам поговорить с ней. Мы вернулись домой. У отца обострилась астма, начались удушающие ночные приступы, и он вынужден постоянно принимать гормоны. Мама страдает больше всех, ты сам видел, в каком она состоянии. Почти не ест, плохо спит, только об этом и думает. Ее убивает то, что мы ничего не можем сделать.

— Почему вы раньше не знали о заболевании Шерли? Неужели не было никаких симптомов?

— Ник, болезнь протекала в скрытой форме. Мы узнали только из-за беременности. Со слов врачей, именно изменение гормонального фона и послужило толчком. — Джон провел рукой по лицу и, устало выдохнув, облокотился о комод. — С того дня, как Шер узнала о болезни, она изменилась до неузнаваемости: то кричит, что не хочет жить, то рыдает, что не хочет умирать, говорит, что молода и жизнь только началась. Постоянно плачет в трубку, и с ней невозможно спокойно говорить. Необходимо начинать химиотерапию, но Шерли напрочь отказывается. Она превратилась в истеричку и на всех срывается. В июле мама хотела еще раз слетать к ней, но я ее отговорил. Приезд мамы только усугубит положение: Шерли лучше не станет, а мама совсем изведется.

Джон замолчал, но через минуту продолжил:

— Я не знал, что делать, позвонил мужу Шерли. Майкл был сильно встревожен, сообщил, что уже не справляется с ее истериками и вынужден показать Шер психотерапевту. Две недели назад я еще раз позвонил Майклу. Он сообщил, что она начала принимать транквилизаторы и почти весь день спит. Я предложил привезти ее к нам, в родные края, так родителям будет спокойнее, и Майкл обещал поговорить с ней.

— Мне очень жаль, что с Шерли так… — я тихо сглотнул горечь, но поднявшаяся волна негодования так и хотела вытолкнуть ее обратно. — Черт, даже не знаю, что еще сказать.

— Я тоже переживаю, но что я могу? — Джон опустил голову и замолчал.

Я задумался о том, как порой несправедлива жизнь: представил Шерли, измученную, обреченную и ожидающую своего конца в холодных стенах чужой для нее Англии. Мне стало не по себе, и я почувствовал, как неприятная холодная дрожь поползла по телу.

— Шер обожает серфинг. Она с шестнадцати лет покоряла волны, но потом улетела в дождливый Лондон, — Джон грустно улыбнулся. — Ей нужно вернуться в Лос-Анджелес. Океан не спасет, но… хотя бы последние дни жизни будут счастливыми, понимаешь?

— Это замечательная мысль!

— По крайне мере, это единственное, что я могу сделать для нее. Возможно, к концу месяца мы уговорим ее приехать, когда солнце не будет таким опасным. С заболеванием Шерли оно ей ни к чему. — Джон стоял у стены, переминаясь с ноги на ногу. Он явно хотел сменить тему разговора. — Кстати, я тоже люблю посерфить, а у тебя как с этим?

— Пробовал, но без фанатизма, — коротко ответил я.

— Отец говорил, ты работал в Майами в местном журнале.

— Да, но… — я запнулся. — Последний год работал в строительной компании с отцом и поступил на юридический.

— Юридический? Ну ты даешь! Твое призвание — журналистика, ты ведь всегда этого хотел.

— Хотел, поэтому я здесь.

— Как это тебя занесло на юрфак? Добровольно бы не поступил, — не унимался он.

— Из-за матери. Ты же знаешь, ей никогда не нравилась журналистика. Своими упреками вынудила меня уйти из журнала и поступить на юридический. Я был полным дураком, что повелся на ее уловки. Ну ничего, зато благодаря юридической конференции я оказался в Лос-Анджелесе и встретил Билла. В жизни не бывает случайностей!

— Хм, я так ни разу и не видел твою маму. Только слышал о властной Роуз Доусон. Помню, на вручении дипломов присутствовали все родители, кроме твоих. Это было жестоко по отношению к тебе.

— У меня слишком принципиальная мать. Она так и не смогла смириться с тем, что я улетел в Даллас.

— Да, я помню, что брат тебя финансово поддерживал, а мать ни копейки не давала. Слушай, Ник, тогда ты был расстроен, и я не стал расспрашивать, но… почему хотя бы отец не прилетел на вручение?

— Ты не знаешь маму, — криво улыбнулся я, — кто не соглашается с миссис Доусон, тот становится ее врагом. У них и так нелегкие отношения, если бы отец прилетел ко мне на вручение, ему бы это вышло боком.

— Ничего себе! — присвистнул Джон. — Он же глава семьи, а ничего ей сказать не может?

— У нас глава семьи — мама. Ты не представляешь, как я рад, что вырвался из ее цепких рук.

— Так и подмывает сказать «лап», — добавил он, хохотнув. — Что на личном?

— Пока ничего интересного.

— Ты ничуть не изменился, все такой же скромный. — Джон ударил меня по плечу и неожиданно заявил: — А я решил жениться. Ник, ты бы видел, какая она красотка! Я добивался ее дольше всех. Брак спасет положение в доме: появятся внуки, и мама отвлечется.

— Жениться? — опешил я, удивленный тем, как быстро переменилось настроение Джона.

— Ага, не похоже на меня?

— Вынужденный брак? — я сдвинул брови и посмотрел прямо ему в глаза. — Ты решил таким образом смягчить обстановку в доме?

— Ник! — раздраженно бросил он и отошел к окну. — Ненавижу, когда впиваешься в меня своими огромными голубыми глазами. Кажется, они знают ответ лучше меня.

Я усмехнулся, поднялся с кровати и подошел к другу:

— Не кипятись! Сам подумай: подобное горе не исправить скоропостижной женитьбой.

— Не стоило тебе говорить.

Джон продолжал неподвижно стоять, игнорируя мой пристальный взгляд. Ему он не нравился еще со студенческих времен. Я же продолжал напирать:

— Поздно, уже рассказал. Ты хоть любишь ее?

— Меня безумно тянет к ней. — Джон не выдержал и все-таки обернулся. — Она не такая, как все. Просто башку сносит!

Тут я вспомнил слова Билла, что нет там никакой любви, а лишь спортивный интерес. И снова спросил, усевшись на кровать и скрестив руки на груди:

— А когда первая страсть утихнет и башку уже не будет сносить, что тогда?

— Посмотрим, ты же знаешь, для мужчины это не проблема, и всегда можно найти, с кем снова зажечь страсть. — На загорелом лице друга проскользнула знакомая мне улыбка — уверенного похотливого бабника.

— Да, — вздохнул я, — и ты тоже нисколько не изменился.

— Брось, Ник! Ну нельзя же быть таким занудой. Тебе уже тридцатник. Скоро поздно будет зажигать с девочками. Захочешь, а не сможешь, — развеселился Джон, но, заметив, что я никак не реагирую, добавил: — Ладно, шучу. Мы сейчас в самом разгаре, а? — Я продолжал молчать. — Ник, тебе в священники надо было идти, а не в журналисты. Один твой взгляд чего стоит. Всю жизнь меня преследует, будто орет в рупор: опомнись, Джон! Так нельзя! — Он расхохотался. Я не выдержал и тоже засмеялся.

— Придумаешь тоже. Не перегибай.

— Ты всегда был слишком серьезным. Студенческие годы — веселиться нужно, а ты за книжками сидел. Мы подружек меняли, а ты тогда по одной сох, как же ее звали…

— Хватит, — холодно оборвал я. — Не будем вспоминать, тем более ее уже нет, — слова давались мне с большим трудом.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился он.

Я продолжал молчать. Возникла неловкая пауза. Веселое настроение Джона вмиг улетучилось, и он, сообразив, что я не намерен продолжать разговор, направился к двери:

— Что-то мы разболтались. Родители уже заждались. Переодевайся и выходи.

Джон закрыл дверь, а я с тяжелым сердцем откинулся на подушку. Мучительное, ноющее чувство из глубины подсознания все еще беспокоило меня, а жуткая история преследовала тенью.

На протяжении многих лет у меня была лишь одна любовь, навязчивая, сильная, которая не давала мне ни радости, ни счастья, а доставляла лишь боль, но из ее плена я никак не мог выбраться. Моя избранница была старше на несколько лет. От ее томного взгляда и мелодичного голоса с хрипотцой меня бросало в жар…^[3]

Чтобы освободиться от непрошеных воспоминаний, я принял душ, переоделся и уже через двадцать минут присоединился к Фрэнсисам в светлой кухне. Мне показалось, что и здесь ничего не изменилось: с правой стороны стоял кухонный гарнитур цвета слоновой кости, а в центре — круглый стол из дерева. За накрытым столом сидели Джон с отцом, Сьюзен не было.

— Ник, идем же, — поторопил Билл, лихо размахивая вилкой. — Мы не дождались и приступили к семге. Тает во рту!

Я поспешил к столу, отодвинул стул и сел рядом с Джоном, где стояли мои приборы и тарелка с едой.

— Бери салат с рукколой, — Билл придвинул зелень.

— Что пить будешь? — спросил Джон и потянулся к бутылкам в маленьком баре неподалеку от нас.

— Я не пью. Забыл?

— Похоже, забыл, насколько же ты непереносимый зануда, — фыркнул Джон и поставил бутылку на место, — одному не хочется.

— Ха-а, а мне всегда нравилась ваша дружба и удивляло, как вы друг друга терпите, — рассмеялся Билл и снова закашлялся. Его лицо вмиг покраснело и стало цвета самой семги.

— Пап, тебе нужна строгая диета.

— К черту! В жизни и так мало хорошего, еще и поесть нормально не дают. Видимо, Сьюзен добавила слишком много специй.

— Твой суп стоит на газовой плите, ты же сам взял рыбу, а теперь задыхаешься, — недовольно пробурчал Джон.

— Не жизнь, а дерьмо. — Билл сделал несколько глотков холодного чая, бросил салфетку на стол и, все еще покашливая, встал. — Приму лекарства и лягу пораньше, — заявил он и вышел за дверь.

Я посмотрел вслед Биллу и положил в рот кусочек семги: рыба оказалась божественной и таяла во рту. Сливочный соус с сыром, заправленный специями, придавал ей пикантный вкус.

— М-м-м, — промычал я, — неудивительно, что Билл послал диету к черту и наелся семги, правда, теперь мучается.

— Не обращай внимания, — заговорил Джон, — папа сильно переживает за Шерли и за маму.

— Из-за меня Сьюзен не вышла к ужину?

— Ты здесь ни при чем. Мама постоянно в подавленном настроении. Просто твой приезд напомнил ей о тех счастливых годах, когда Шер была дома и мы считали ее здоровой.

— Я так и подумал, — кивнул я и вернул вилку на стол, — после ужина отвези меня на квартиру. Билл говорил, что жилье уже подготовлено.

— Ты что! Не вздумай.

— Я не хочу оставаться на ночь. Завтра воскресенье, и я как раз успею освоиться в квартире, разложу вещи, ведь в понедельник — первый рабочий день.

— Хорошо, — тихо ответил Джон и положил в тарелку немного рукколы с овощами. — Теперь понимаешь, какая тяжелая атмосфера в доме? Ты на ночь не хочешь остаться, а я здесь живу. — Он раздраженно кинул вилку на стол. — Меня еще упрекают, что я развлекаюсь, а что делать? Заживо похоронить себя, как мама? Или задыхаться, как отец?

Я слушал друга и понимал: из-за Шерли жизнь в доме сильно изменилась. Не было уже той теплой, уютной атмосферы, как раньше, стало настолько мрачно, что и воздух казался тяжелым. Это давило на Джона. Молодой и энергичный, он не мог смириться с тем, что дом погрузился в страдания, а вокруг теперь мелькали лишь тени тех радостных и беззаботных людей, которых он знал когда-то.

Но изменит ли ситуацию его женитьба? Джон продолжит тусоваться, а его жена будет утешать маму. Я вспомнил, как страдала моя невестка, Кристина, находясь с чужими людьми в доме, в котором поселились уныние и тревога.

— После женитьбы ты бы мог съехать на квартиру, пока не появятся дети, а потом вернетесь, и мама будет нянчить внуков, как ты и хотел.

— На квартиру? Оставить родителей?

— А что изменится? Тебя и так дома почти не бывает. Ты на работе, а потом с друзьями.

— У нас с папой хоть работа есть, маме сложней всего. А так будет компания, все не так одиноко.

— И станет еще на одного несчастного человека больше, — заметил я. — Нельзя перекладывать заботу о маме на свою будущую жену. Почему бы Сьюзен снова не заняться флористикой?

— Я как-то не подумал об этом. Мама уже год не работает, как узнала о болезни Шерли.

— Работа — незаменимый лекарь.

— Ты прав, я поговорю с ней, но все равно жить отдельно не уйду. Понимаешь, Ник, я без отцовских денег никуда, — сознался Джон. — Купить недвижимость не смогу, а в аренду — не потяну.

— Ты же работаешь?

— Да-да, работаю, — он раздраженно почесал затылок.

— А-а, заманчивых баров слишком много, виски дорогой пьешь, — догадался я.

— Не начинай! Отец весь мозг вынес, теперь еще и ты!

— Ладно.

Я как раз доел свою порцию, и мы вышли из-за стола. Он направился к отцу за ключами от квартиры, а я вернулся в комнату за чемоданом, который так и остался нераспакованным.

Вернувшись в холл, я застал Джона с родителями. Они начали извиняться и уговаривали меня остаться. Я же поблагодарил за теплый прием и сообщил, что в курсе происходящего у них в семье и искренне им сочувствую. Объяснил, что хочу подготовиться к работе. Тогда Билл понимающе кивнул, а Сьюзен обняла меня.

Мы с Джоном вышли за дверь, сели в машину. Автомобиль взвыл и помчался по петляющей дороге. В салоне играла музыка, пахло дорогим мужским одеколоном. Пока мы ехали, я узнал от Джона, что «Мериал» находится в нескольких кварталах от моей квартиры. Отлично! До работы не придется долго добираться. В любом случае я смогу арендовать машину. Также я выяснил, что неподалеку от квартиры находится пляж Санта-Моники.

— В общем, разберешься, — усмехнулся друг и кинул ключи, — седьмой этаж, подниматься не буду.

— Спасибо! — я поймал брелок с ключами. — И не прошу провожать, порядком подустал от твоей болтовни, — пошутил я и собирался уже уйти, как вдруг Джон выскочил из машины.

— Ник, совсем забыл, — неуверенно начал он и потер лоб, — я завтра утром улетаю на острова. Увидимся через пару недель.

— У тебя отпуск? С невестой летишь?

— С друзьями! Отпуск… ну-у, типа того, — он запнулся. — Уволили меня, но отец не знает. Сейчас родителям и так нелегко. Я обязательно найду работу.

— Джон! Ну ты…

— Не говори ничего, — остановил он. — Родителям сказал, что в командировку на обучение. Смотри не проболтайся.

— Снова ты втравливаешь меня в свои передряги.

— Спасибо, Ник! — прокричал он и сел в машину.

Автомобиль рванул с места, оставляя следы шин на асфальте. Я посмотрел вслед исчезающей машине и задумался: не сделал ли я ошибку, прилетев в Лос-Анджелес?

Примечания

1

Аддикция — зависимость, привыкание.

2

О сложных отношениях Ника с мамой читайте в книге «Тайны семьи Доусон».

3

Более подробно читайте в книге «Тайны семьи Доусон».