Письма издалека. Часть 1

Андрис Лагздукалнс

Два взгляда на жизнь – мужской и женский. Боль и разочарование. Вера в себя и в любимого человека. Голос души и повседневная рутина. Все это вы переживёте вместе с героями романа, путешествуя с ними по далёким от туристических маршрутов тропам южного Синая, погружаясь в лазурные воды Красного моря на изумительных по своей красоте дайв-сайтах. Вам предстоит уйти с проводником-бедуином в безмолвные пески древней пустыни и провести корабль по штормовому морю, отправиться, изящным контрастом, в путешествие по знаменитому Провансу. И все это с одной лишь, единственной, целью – сделать свою мечту реальностью…

Часть первая

Линии судьбы

Кто виноват, что ты устал,

Что не нашел чего так ждал?

Все потерял, что так искал,

Поднялся в небо и упал.

И чья вина, что день за днем,

Уходит жизнь чужим путем?

И одиноким стал твой дом,

И пусто за твоим окном?

Алексей Романов, группа «Воскресение»

Исход

В дождливый, пасмурный ноябрьский день я сидел на мокрой деревянной лавке автобусной остановки и в одиночестве пил водку. Пронизывающий северный ветер бросался мокрыми холодными каплями, вперемешку с крупными хлопьями снега, в левое ухо, которое приходилось закрывать плечом. Снег попадал за воротник короткой кожаной куртки «радикулиточки». Растаяв на шее, неприкрытой шарфом, стекал по спине холодными струйками. Ветер студил кожу спины под задравшимся свитером. На козырьке синей джинсовой бейсболки начал образовываться маленький сугроб. Я не обращал на это ни малейшего внимания. Это ведь только ветер, и только снег с дождем, это не страшно, и не больно, и даже не холодно, особенно, если это уже вторая по счету бутылка водки пополудни, а внутри пустота.

Немногочисленные пассажиры в ожидании «маршрутки» прятались от дождя под гофрированной металлической крышей остановки. На мокрую лавку никто не присаживался. Только уставшие женщины ставили на деревянные брусья тяжеленные хозяйственные сумки и загруженные по максимуму полиэтиленовые пакеты с эмблемами супермаркетов. На меня они поглядывали с немым укором. Мне было наплевать и на их взгляды, и на их укоры. Я пил водку и смотрел кино под названием «Первый снег». Пассажиры сменяли друг друга бесконечной чередой безликих человеческих теней.

Немного дольше других задержалась высокая, стройная женщина лет тридцати. Из-под её, вручную связанной, пёстрой шерстяной шапочки задорно торчали рыжие косички. В уголках выразительных серых глаз проступили ранние морщинки. Когда-то дорогая кожаная куртка-«англичанка» обтягивала средних размеров грудь. Куртка была потертой. Джинсы на женщине были летние, а осенние сапоги на низком каблуке явно не раз побывали в руках сапожника. Она поставила на лавку два полных пакета и поправила новенькую сумочку с яркой пряжкой замка, сползающую с плеча. Руки без перчаток замерзли и покраснели от холода. Я хотел было отдать ей свои перчатки, но она спрятала руки в карманы и я передумал.

«Кто сумочку купил — тот и перчатки купит. А вообще, пускай тебе судьба улыбнется», — мысленно пожелал я ей и отвернулся.

Женщина посмотрела на меня совершенно другим взглядом, отличным от взглядов толпы непрошенных судей. Она все поняла без слов, так же как и я. Мелькнувшая в глазах надежда сменилась сочувствием. Меня просчитали, оценили и сделали выводы. Трехдневная щетина на щеках, тоска и боль в глазах, кожаная черная короткая куртка, финский свитер, фирмовая бейсболка, начищенные до зеркального блеска черные дорогущие полусапожки на каблуке «а ля ковбой» с металлическими бляхами по бокам, на руках перчатки… Да, она была права. Несмотря на прикид, сейчас я ни на что не гожусь. А мог бы. Но лечить тяжелобольного мужика ей было не с руки. Дома маму ждут двое детей. А вечером еще и друг обещал заглянуть. Пару часов придётся провести на кухне. Потом еще уроки, стирка. Да и себя привести в порядок нужно успеть. Подруга согласилась на вечер забрать детей к себе. Значит, если он приедет, как обычно, в шесть — у них будет часа три. Немного, но хоть что-то. Поэтому, для того, чтобы поговорить со мной по душам, пожалеть себя, пожалеть меня и до одури, молча (чтобы дети не услышали) натрахаться, так, чтобы утром ноги не сходились, места в ее расписании не было. Вот и хорошо.

Интересно, какая же сволочь придумала вставлять в бутылки с водкой этот гребаный пластмассовый клапан? Его даже зубами вытащить не удалось. Отбивать горлышко я не решился. После безуспешных попыток выпить первую бутылку из горла, пришлось пойти и купить упаковку пластиковых стаканчиков (по одному они в супермаркетах не продаются). Вот и сидел я теперь на остановке, наливая себе по чуть-чуть водочки в стаканчик и смакуя ее, родимую, маленькими глотками. От этих глотков в желудке разливалось тепло. Спазм в районе солнечного сплетения отпускал. Снова становилось жалко себя. Жалко за то, что в очередной раз меня не поняли и не оценили. И кто? Бесконечно Любимая Женщина!

Последняя в пачке сигарета заменила закуску. И в магазин-то послать некого — шпана, обычно вертевшаяся в этом районе, наверняка попряталась от дождя по подвалам. А самому идти за сигаретами было в лом.

Пять дней назад я поругался с Катей. Вернее, не с ней, а с ее отцом. Разругался в хлам. Собрал вещи и ушел. Благо было куда — домой. В тот дом, где родился и где прошли детство, юность. Где рождались мечты. Откуда шагнул в большую жизнь. И куда вернулся. Сейчас мечта умерла. И, сидя на остановке, я справлял по ней поминки.

Наконец, подошла маршрутка, нужная моей нечаянной соседке, и она, подхватив пакеты, шагнула в теплую, мокрую духоту салона, бросив мне на прощание ободряющий взгляд. Я в ответ улыбнулся: «Женщина, пускай тебе повезет! Мне не повезло».

Снова стала собираться толпа пассажиров. Снова осуждающие взгляды.

«Да насрать мне, на то, что вы обо мне думаете. Все ваши мелкие проблемки, семейные дрязги, поломанные смесители на кухне и вечно пьяные соседи — ничто! Ничто перед тем, что я ей больше не нужен. Как же она сказала? А, вспомнил: «Ничего, не переживай, одиноких баб много, найдешь себе еще. Несмотря на возраст, в постели ты незаменим, что уж тут скрывать». И все. Значится, я только в постели хорош? А все остальное, значит, было — херня? Значит, все остальное было не нужно?», — больной мозг, сдобренный алкоголем, снова начал копаться в прошлом, выискивая жалостливые струны и сладострастно их дёргая.

Кто-то уселся рядом на скамейку. Я повернул голову и увидел мужичка лет семидесяти, одетого в поношенную, но опрятную одежду. Правда, нездоровая кожа лица и грязь под ногтями пальцев, покрытых порезами и струпьями, говорили о многом.

— Кого поминаешь начальник? Из друзей кто преставился? Или как? — спросил, откашлявшись, мужичок.

— Мечту поминаю. Мечту!

— Ну-у, это тяжело. Если мечта померла — это никуда не годится. Плесни… За помин мечты, — он протянул мне выуженную из грязного баула алюминиевую солдатскую кружку.

Я плеснул. Мне не жалко. Тем более — человек с пониманием. Когда уходят близкие люди — это тяжело, а когда умирает мечта — бывает, кажется, что закончилась твоя жизнь. Плеснул себе в пластиковый стаканчик.

— Ну, за мечту! Щоб сбылась она, туды ее в качель! Никуда она служивый от тя не денется. По глазам вижу. Мечта твоя в душе. И глаза у тя хорошие. Как и тогда, когда пирожками меня угощал, — хитро подмигнул мне старик и опрокинул водку в рот.

— Ты че, дед? Я тебя первый раз вижу. Какие нахрен пирожки? Где я тебя угощал?

— Эх, начальник. Совсем нюх потерял. В 96-м, на Пасху, Клавку на базаре малолетки ногами забили, или забыл? Вы ж тогда нас со всего города стянули. В дежурке уроды — лихоимцы над нами издевались, а вы в кабинете пирожками с ливером и «Галиной бланкой» нас угощали. Да и «наркомовских» по стакану, от щедрот своих, ты нам выделил. Неужто не помнишь? Человечен ты, начальник, такое не забывается. Ты с нами как с человеками, как с людьми говорил.

Я вгляделся в его лицо. Память моментально пролистала страницы оперских ежедневников и остановилась на нужном листе: «… Никифор Иванович Ипатьев, 1943 г.р., уроженец г. Москвы, член КПСС с ноября 1963 года, в прошлом профессор АН СССР, кафедра политэкономии МГУ. Кличка «Доцент», среда обитания — коллектор теплотрассы в районе общежития МГПИ, по ул. Свердлова 39. В мае обычно мигрирует на Черноморское побережье Крыма. Род занятий — попрошайничество, сбор и сдача вторсырья. Убежденный хиппи. В натуре БОМЖ».

— Никифор, «Доцент», мать твою! Живой, бродяга! — заорал я и обнял старика.

Толпа на остановке пришла в замешательство и предпочла ретироваться под холодные струи дождя. От греха подальше.

Да и хрен с ними. С их моралью, этикой и принципами, которые они же сами постоянно и нарушают. Постоянно врут. Врут детям, женам, мужьям, родителям. Директорам и коллегам. Подругам, друзьям, любовникам и любовницам. Извиваются в жизни, как скользкий, противный речной угорь в руках, которого я поймал в детстве, в лесной речке далекой теперь Латвии. Это же Никифор!

— Узнал, начальник. Узнал. А ты молодцом. Клево тянешь. Тебе ж ведь уже под полтос, поди. А ты ничего. Красава.

— Спасибо, Никифор. Ты тоже молодца.

— Да куда уж мне. Я уж ко встрече с Создателем готовлюсь. Вот он устроит мне «разбор полетов». Какие возможности были даны, какие перспективы. А вышло как…

— Я помню, Никифор! Я помню! Сколько с тобой говорено было. Ты ж кладезь мудрости, бродяга. Вот уж кого не ожидал увидеть — так это тебя.

— А кого ты ждал? Архангела Гавриила? Что, беда с любой твоей? Не поняла, не оценила?

— Откуда знаешь?

— Оттель! Я ж БОМЖ, самый ценный кладезь информации, живущий вне временного континуума. Всё видящий и всё наблюдающий.

— Блин, ну ты загнул…

— Что? Сильно по-научному?

— Ага.

— Ну, тоди наливай, полковник.

— Ты и это знаешь?

— Знаю, знаю. Имеющий уши да услышит. А вы на обмывке так орали, что и у турок слышно было. Наливай.

Я налил в кружку и свой пластиковый стакан прозрачной жидкости. С сожалением отметил, что оставалось полбутылки, а с Никифором хотелось поговорить о многом. Ни дождя, ни снега я уже не чувствовал. Было тепло и хорошо. И остановка превратилась в теплое, уютное прибежище одиноких странников.

Перехватив мой взгляд, Никифор снова мне подмигнул.

— Не ссы, начальник. Ща Верка сгоняет, ты ей только «капусты» кашляни. И все заметано.

— Только без «самоката».

— Обижаешь.

Верка нарисовалась из пелены дождя и снега, я протянул ей сотку гривен.

— Две возьми, и закусон на сдачу.

— Обижаешь, начальник. Закусон имеется. Верка, водяры на все.

Когда Верка ушла, я вспомнил о сигаретах.

— Блин, сигареты…

— Курить хочешь? Имеется. Имеется на все вкусы.

Никифор достал из кармана потертой куртки пачку «Мальборо».

— Во, глянь! Бычки козырные! — ткнул он мне пачку, забитую окурками разной длины.

Я выбрал средней длинны окурок, на котором отсутствовали следы губной помады. С наслаждением подкурил.

— Может тебе еще и девку?

— Не, Никифор, это не по мне.

— Уважаю. А то ежели че — тут есть студенточка одна. Живет на съемной хате. Я к ней мыться хожу. Душевная девушка. Хотя в постели слабовата. Моя Ирка лучше была. Выгибалась, что стерлядь на крючке. А орала как… Ну, не хош — так не хош. Хотя, ты прав — тебе секес сейчас не поможет.

Мы допили бутылку водки. Пришла Верка, выставила еще три пузыря. Я снова разлил по стаканам и в кружку водку.

— Не побрезгуй, начальник.

Никифор, постелив на мокрые деревянные брусья газету, стал выкладывать соленые огурцы, помидоры, копченое сало, черный хлеб, вареные яйца. Очистил две луковицы и, порезав их на четыре части, сыпанул жменьку соли.

— Ха! Вы что продсклад ломанули?

— Не, начальник, — добрые люди помогли.

— Тогда не побрезгую.

Мы закусили и снова закурили. Тепло так было, хорошо. Как будто с отцом сидел рядом.

— Что дальше намерен предпринять, служивый?

— Смешно, но уехать хочу к арабам и бедуинам. На Синай. Там море, горы, пустыня…

— Ну, так и езжай. Ты же с детства этого хотел, и в прежней жизни там жил. Вот и езжай. И она туда к тебе приедет. Не сразу, но приедет. С бухлом завяжи, чтобы не так ломало, начни книги писать. Пиши все, что душа подскажет, а она у тебя — ох, какая! Засиделась. Ей сейчас только дай.

— Откуда ты все знаешь? Ну — про душу, про Катю, что она приедет?…

— Оттуда. Не надо оно тебе. А приедет она, и вместе вы будете потому, что браки на небесах заключаются, а не на земле. Слыхал, небось, да не верил в это. А не верил потому, что слаб человек в понимании своем, а особенно в вере. Ох, как слаб. Ну, вот ты, скажем. Попробуй сейчас, через год, через пять лет, представить рядом с собой другую женщину — хрен, что у тебя, полковник, получится. Не заменить тебе ее никем. И член свой ни в какую другую не засунешь, потому, что вместо той, кого трахаешь, будешь Катю представлять и видеть. А та, которую иметь будешь, это сразу почувствует. Вот и думай, что тебе надоть. А вас там, наверху, давно друг к дружке вели. От того и судьбы ваши похожи. От того и отпали все ваши прежние мужья и жены, партнеры и партнерши, как осенние листья с веток, что вам вместе определено быть. Для счастья. А выберете несчастье — его и получите.

— Никифор, ты прямо Настродамус. Право слово…

— Нострадамус? Гы. Вот уж не думал. Он тоже боков напорол. Боженька ему дар, как и мне, как и тебе дал. Жизнь называется. А он ее на необъяснимые комментарии потратил. Все будущее пророчил, людям мозги засрал. Да и я хорош. Если бы тогда не сорвался, мы б уже давно в шоколаде жили, и не мы в Европу, а они к нам просились бы. Ну да ладно. Пей, полковник. Пей. Но вскоре завяжи. Негоже человеку себя в этом дерьме топить.

— Спасибо, Никифор. Что еще посоветуешь?

— А что тебе советовать? Ты сам все знаешь. Через любовь все в этом мире дается. Полюби себя, полюби жизнь. Катю полюби по-новому. Не как собственник, а как хранитель, как ценитель. Береги ее. Вас действительно не зря свели вместе. Пусть злится, пусть не подпускает тебя. Пусть молчит, не отвечает на звонки, на смски эти, что шлешь поутру. А ты терпи. Тебе ж она не тока в постели нужна? Когда душ слияние — вот тогда все и ладно становится. Сам поменяйся, тогда и мир вокруг тебя изменится. На вот тебе, на счастье, — он протянул мне серебристый брелок в виде дельфина. — К тому и стремись. Наливай, полковник…

Пробуждение утром следующего дня оказалось на прочуд легким. Я с наслаждением умылся холодной водой, сбрил щетину. Разогрел мясо с гречкой. Позавтракал. Собрал старую, ненужную одежду. Сложил её в рюкзак и отправился искать Никифора.

Начать решил с опорного пункта, правильно полагая, что участковый знает все. Зайдя в опорный пункт, подошел к кабинету, дверь в который была открыта. Постучал, обозначив свое присутствие. Шагнул в кабинет.

— Привет, парни. Я…

— Здравия желаем, — поднялись со стульев капитан и старший лейтенант. — Можете не представляться, мы вас знаем.

Я подошел, мы обменялись рукопожатиями. Присел на видавший лучшие времена стул. Окинул взглядом обстановку кабинета. Скромно, даже очень. Собственно, как и везде в последнее время. Нет у страны денег на содержание правоохранительного аппарата. Даже на достойную зарплату нет. Да, впрочем, так было всегда. Всегда, начиная с того момента, когда наша страна шагнула на путь независимости. Жаль. Раньше было по-другому. Ну, да то раньше…

— Что привело вас к нам? Помощь нужна?

— Да. Информация нужна, где теперь Никифор, он же «Доцент» обитает. Личность во все времена известная.

Офицеры переглянулись.

— Так помер он.

— Как помер?

— Да как обычно. Типичная для бомжа смерть. Водкой «самокатной» траванулся. Он и подруга его Верка.

— Давно?

Капитан открыл ежедневник. Перелистав пару страниц, нашел нужную запись.

— Сегодня десятый день, как помер.

— Десятый значит… Понятно.

— А что? Начудил что-то? Он вроде безвредный был.

— Да нет, встретил как-то в городе. Хотел по старой памяти вещичек ему подбросить, — я кивнул на рюкзак. — Да, видно, не судьба. Спасибо, парни. Пойду я, не буду отвлекать. Удачи вам.

— Спасибо. И вам всего хорошего. Заходите. Всегда рады вас видеть.

Я поднялся со стула и вышел из кабинета. Постоял на крыльце. Возле небольшого рынка увидел супружескую пару с двумя детьми. Взрослые одеты были более чем скромно. Дети чуть лучше. Старший стоял, держа женщину за руку, и сосал «Чупа Чупс». Младший сидел в коляске. Я направился к ним. Подошел, поздоровался и протянул рюкзак.

— Здесь одежда, возьмите, пригодится, — отдал мужчине рюкзак с одеждой и пошел домой. Вслед понеслись слова благодарности, но я не слушал. Мысли были заняты другим: что это было вчера? «Белочка приехала»? Сон? Не похоже. Пить я начал на остановке, это стопудово. И не ночь была на дворе, а серый пасмурный день. Рука нащупала в кармане куртки металлический предмет. Я достал брелок и стал его рассматривать. Улыбающийся дельфинчик с изогнутой спиной, на короткой цепочке с кольцом.

«Ты же с детства этого хотел, и в прежней жизни там жил. Вот и езжай. И она туда к тебе приедет. Не сразу, но приедет!», — прозвучал в ушах голос Никифора.

— Спасибо, Никифор. Спасибо…

Письмо издалека

…Посмотри-ка на дождь! Небо тоже потеет.

А еще там, напротив, этот кусок жизни, в распахнутом халатике, с ослепительными зубами, полный смеха! Что мы тут делаем?

Интересно, почему мы не взрываемся, как фейерверк?

Если бы мы хоть раз по-настоящему поняли, что такое жизнь, мы бы взорвались.

Почему я торгую надгробными памятниками?

Почему я не падающая звезда?

Почему мы должны жить в Верденбрюке и драться в кафе «Централь», вместо того чтобы снарядить караван в Тимбукту, и с носильщиками, чья кожа цвета красного дерева, пуститься в дали широкого африканского утра?

Почему мы не держим бордель в Иокагаме? Отвечай!

Почему мы не плаваем наперегонки с пурпурными рыбами, в алом свете таитянских вечеров? Отвечай!

… почему мы не находимся сами на островах Надежды и не спим с женщинами, которые пахнут корицей и чьи глаза становятся белыми, когда мы их оплодотворяем под Южным Крестом, и они издают крики, словно попугаи и тигры? Отвечай!

Дождь шумит, как море…

Эрих Мария Ремарк, «Черный обелиск»

Душа Моя! Дорогая Моя Катрин! Да, именно — Катрин, как иногда называет тебя Мама. Вот уже месяц как я живу здесь. Хлопоты с переездом закончены. Я взял с собой Рема, сейчас он лежит, развалившись у моих ног, иногда поглядывая, как я пишу тебе. Он легко перенес перелет, правда, был сильно возмущен тем, что в самолете ему пришлось сидеть в клетке багажного отсека. Вместо Фили у нас другой жилец — рыжий наглый котенок, которого зовут Туарег. Это худющее, голодное чудище Рем нашел возле мусорного бака, когда мы с ним возвращались из магазина. Увидев врага, котенок, несмотря на свое плачевное состояние, выгнулся дугой, моментально став пушисто-колючим как ветка сосны. Он устрашающе зашипел, а Рем облизал этого смельчака от хвоста до носа и посмотрел на меня, мол: «Хозяин, давай возьмем его с собой!». Котище был мной пойман, посажен в рюкзак и принесен домой.

Теперь он уже обвыкся и чувствует себя полноправным жильцом. Моментально проглотив свою порцию корма, несется к Рему и, нагло урча, опустошает еще и его миску. Он полностью соответствует своему имени — ворует еду, дерется со мной и Ремом, а иногда, сидя ночью на крыше, воет как подземный дух. Котище оказался великолепным охотником. Пойманных мышей он складывает у порога, отчитываясь передо мной за ночное бдение. По утрам они влетают ко мне в спальню — Туарег верхом на Реме. Наверное, это происходит именно так, потому что появляются они одновременно. Рем стаскивает с меня покрывало и начинает лизать пятки, а Туарег запрыгивает на кровать, чтобы потереться о щеку и вылизать мне ухо или нос своим шершавым языком, безостановочно мурлыкая. Вот такая у нас компания. Хотел еще добавить попугая — здесь попадаются великолепные экземпляры — но, боюсь, это будет перебор. Тем более, что птиц я никогда не держал и не представляю, как за ними нужно ухаживать. Но, возможно, со временем и попугай появится. А вот с енотом беда. Климат здесь слишком жаркий и я думаю, что этой ходячей меховой шапке здесь будет совсем некомфортно. Зато тут есть чудные пустынные лисицы, не менее наглые и шкодные. Ладно, обживемся, а потом посмотрим, кого добавить в наш зоопарк.

Теперь о доме. Еще в самолете я познакомился с Эльханом (он владелец риэлтерского агентства, летал в Киев, изучал наш спрос на недвижимость в арабских странах). Мы разговорились. Выслушав меня, этот разговорчивый, жизнерадостный египтянин начал причитать и бить поклоны, приговаривая, что меня ему послал сам Аллах. Его возгласы и поклоны развеселили меня. Поводом для них, как оказалось, был дом, который агентство не могло продать в течение долгого времени. Покупатели, которые были готовы выложить деньги, вдруг по различным причинам отказывались от заключения сделки. Кому-то предлагали более дешевый вариант, Кому-то банк отказывал в кредите, кто-то вдруг решал купить жилье в другом месте. Эльхан показал мне фотографии, и я сразу влюбился в этот дом.

Огромная кухня с необъятной рабочей стенкой и с овальным столом в центре, разделенным на рабочую и обеденную зоны. Кабинет с полками, которые я заставлю книгами. Гостиная внизу и несколько гостевых спален на втором этаже. Здесь есть даже небольшой тренировочный спортивно-танцевальный зал. Плоская крыша с маленьким садом из пальм в деревянных кадках, с навесом от солнца и небольшим дастарханом. Просторный гараж и удобная мастерская. Все продуманно, компактно, нет ничего лишнего. На крыше солнечные батареи, в подсобном помещении небольшой дизель-генератор и опреснитель. Внутренняя отделка дома выполнена в бело-черных тонах. Много дерева, пробки и пеньковых канатов. Балкон, опоясывающий дом по периметру, накрыт деревянным навесом и огражден резными панелями из светлого дерева. Возле балконных дверей спален расставлена плетеная мебель.

Казалось — он пришел из моих снов, из нашей мечты. Это действительно то, что мы хотели с тобой. Здесь достаточно места и для нас, и для наших детей, и для гостей. Я и сейчас пишу тебе, сидя на крыше. Рядом уютно устроился котище, Рем лежит в ногах и начинает засыпать, поскуливая во сне и дергая задними лапами.

Дом стоит на берегу. Море — прямо перед домом! Не об этом ли мечтали мы с тобой? Прямо от берега начинается рифовая отмель, которая метров через 150, заканчивается резким обрывом, с переходом на сравнительно небольшие глубины. Под водой лес из кораллов, стаи рыб, черепахи, скаты, осьминоги. Все рядышком, домашний дайв-сайт.

Береговая тропинка плавно переходит в набережную, выложенную камнем, с вереницей новеньких фонарей, растянувшейся вдоль края. По ней так приятно идти, никуда не торопясь, поглядывая на возню ребятишек у воды, на волны, среди которых — нет-нет — да и мелькнёт парус отважного сёрфера. Идти, наслаждаясь каждым шагом и улыбаясь незнакомым людям, которые тоже никуда не спешат. По вечерам Набережная Старого города и Лагуна (которая похожа на все египетские курорты, только с меньшими по габаритам, нетиповыми отелями — они все разные и в этом их прелесть), расцветают заманчивыми огоньками ресторанчиков и кафе, в которых можно сидеть, и даже лежать на удобных подушках до глубокой ночи, слушая море.

Сюда приезжают те, кому не хватает адреналина, чередующегося с удивительным местным покоем, те, кто хочет отдохнуть от работы в офисах, от жизни в большом городе и отдыха на переполненных курортах Шарма, Хургады, Турции, Гоа и прочих «обителей большого туризма». Здесь собираются серферы, кайтеры, дайверы всех мастей и те, кто отправился в настоящее путешествие по жизни. Им не нужны аниматоры и гиды, им нужен здешний магический коктейль из экстрима, приключений и, одновременно, тишины и спокойствия. А этого здесь — навалом.

Чистое, прозрачное, теплое практически во все времена года (и на всех глубинах) море, горы, за которыми угадывается величественное безмолвие пустыни. Здесь мало деревьев, зато в избытке хватает белого, красного и коричневого песка. Но сейчас песок и горы, озаренные заходящим солнцем, окрашены в оранжевый цвет. Совсем скоро стемнеет, и на небе высветится россыпь звезд. Помнишь, как на пирсе в Гурзуфе? Я, ты, море и звезды… Как ты танцевала тогда, на ночном пирсе, под музыку моего мобильника! Разве можно такое забыть или променять на что-то другое? Бриллиант на стразы не меняют, и та ночь навсегда осталась в моей памяти. И тот ужин на берегу моря, громадный кусок калкана на твоей тарелке. Боже, какие у тебя были глаза, когда ты увидела эту порцию!!!! Так удивляться умеешь только ты! Плед на твоих плечах, легкое вино, кофе и сигареты… Да, я вспоминаю об этом, но вспоминаю без тоски и сожаления о том, что это уже было, а не ждёт меня впереди. Я рад, что смог тогда подарить тебе тот маленький отпуск в Крыму. Ради таких моментов и стоит жить. Обыденность съедает чувства, насыщенность впечатлений, а такие маленькие праздники остаются в памяти на всю жизнь!

Ну вот, пока писал, звезды усыпали черный бархат неба. А над горами еще виднеется тонкая светлая полоска вечерней зари. Луны сегодня не предвидится, у нее выходные, поэтому пишу тебе, Душа Моя, при свече. Ветра нет. Язычок пламени горит ярко и спокойно. Когда здесь полная луна, то можно писать и без света. Она бывает такой огромной и яркой, какой я ее раньше никогда не видел. Высвечивает все в бледно-желтых и белых тонах. Особенно прекрасна луна в пустыне. Но об этом позже. Очень надеюсь увидеть тебя здесь, на крыше, нашего дома, рядом с собой. Тебе понравится. Море с дельфинами и черепахами, коралловые джунгли. Самобытный город. Неспешное течение жизни. Знаешь, я как будто вернулся домой. В эти узкие улочки Старого города, пеструю галдящую толпу на базаре. Даже мальчик, разносящий воду, кажется пришедшим из глубины веков. Возможно, это память прошлой жизни…

Уже за полночь. Ты, наверное, пытаешься уснуть, а я будоражу тебя своими мыслями. Ты ворочаешься и сон к тебе не идет. Спи, Душа Моя, пускай тебе приснится этот город, это море и наш дом. Пусть приснятся звезды над моей головой и шепот волн, разбивающихся о прибрежные рифы.

Свадебное путешествие

Привет, Душа Моя! Снова пишу тебе. Пишу письма и отправляю их почтой, чтобы читая, ты по почерку полнее могла понять мое настроение, интонации, чем и как я живу. У нас все еще лето, а у тебя уже глубокая осень. Я представляю как ты, получив очередное письмо, спешишь домой. Как сбрасываешь куртку и, стянув сапоги, читаешь его сидя в своем любимом кресле, поджав под себя озябшие, уставшие ноги. О, с каким удовольствием я бы помякал твои натруженные пальчики! Эти розовые нежные подушечки… Пощекотал бы твою ступню, чтобы снова услышать твое: «Класс, Котя! Мммммм, ой еще, ааа, не щекочись». Но ты далеко. А мне очень захотелось поделиться с тобой последними событиями, которые оставили в моей душе, теплый след. Так что — читай…

Парнишка появился как бы ниоткуда. Я стоял на палубе своего катера, облокотившись о поручни, расслабленно рассматривая зевак, слоняющихся по пирсу. Парня я среди них не видел. Разомлев от жары, я закрыл глаза, а когда открыл их, то он уже стоял передо мной. Ему было лет 25, высокий, ладно сложенный, с короткой стрижкой:

— Ассалям алейкум! — юноша продемонстрировал свое знание местных традиций.

— Алейкум ассалям! — ответил я на приветствие.

— Мне посоветовали в клубе обратиться к вам, я хочу с невестой, вернее с женой, заказать погружение в открытой воде, чтобы не с берега, мы просто никогда не были в открытом море.

Работать ни сегодня, ни завтра мне не хотелось, благо я могу себе любимому это позволить, но мне уже давно хотелось сходить в Голубую Лагуну. А группы на дайв-сафари, для полноты впечатлений, предпочитают добираться туда на джипах или верблюдах. Что поделаешь — народ здесь получает массу экстремальных эмоций, отдыхая от цивилизации и влюбляясь в местные пейзажи. Поэтому мне и не попадались желающие пойти в Голубую Лагуну на катере, тем более — на такой громадном как мой.

— Так с женой или с невестой? Ты определись… Хотя, такие формальности здесь никого не интересуют.

— С женой, просто я еще не привык, да и слово как-то не ложится. Хочу понырять с ней, сколько это будет стоить? — парень покраснел и сделал неловкое движение рукой к заднему карману.

Он начинал мне нравиться своей простотой и умением краснеть. Для себя я уже все понял, но решил еще немного прокачать его.

— Назови ее Суженой — я пойму. Как нырять будем? С черепахами? С акулами? С муренами?

— Знаете, у меня не слишком много денег, а нам еще неделю здесь жить, поэтому сначала назовите расценки, я определюсь.

Ну вот, я не ошибся. Парнишка на подаренные к свадьбе или накопленные деньги повез молодую жену в свадебное путешествие. И ему очень хотелось одного незабываемого дня, о котором можно потом вспоминать всю жизнь. Решение мной уже было принято.

— Ладно, Юноша, деньги оставь себе, ты найдешь куда их потратить. Жене своей скажешь, что встретил старого знакомого родителей или родственника, только меня предупреди — кто я тебе. А еще лучше — скажи правду. Считай, что ты вытащил лотерейный билет. И не вздумай меня благодарить, стоять на коленях или вытворять прочую благодарственную лабудень. Жду завтра в семь утра с вещами. Как зовут тебя? Я Андрис, — парень ошалевшими глазами смотрел на меня.

Конец ознакомительного фрагмента.