Вертолетчица

Андрей Юрьевич Ненароков, 2022

Рассказы о сексуальных похождениях молодых буровиков на севере в конце 80х, начале 90х годов.Содержит нецензурную брань.

«Любовь Капусты»

Александр Капустин сидел вполоборота за последней партой на уроке политэкономии в ПТУ и рассматривал молодую учительницу Наталью Павловну, которая интересовала его с самого начала учебного года. Перед Сашкой была открытая тетрадь, в которую он черкал карандашом, а затем опять поднимал глаза на учительницу. Она была невысокая брюнетка, двадцати трех лет, прятавшая свое красивое лицо за огромными очками. Наталья приехала в город Мурманск после окончания института по распределению. Многие ученики были с ней почти одного возраста, и она на уроках чувствовала себя неловко.

— Капуста, что ты там постоянно чертишь на политэкономии? — спросил его сосед по парте Чарлин.

— Отвали, Чарлик, — закрывая тетрадь, ответил Капустин.

— К следующему уроку вы должны подготовить краткий обзор работы Ленина «Развитие капитализма в России».

— Кратенько так, страниц на десять? — отпустил реплику Чарлик.

— Хватит и пяти, — строго произнесла учительница.

— Опять эти конспекты, вы бы нам об личной жизни что-нибудь рассказали.

— Урок окончен!

Капуста уходил из класса последним, как всегда после урока он отдавал Наталье классную работу, вырванную из тетрадки. На листе как обычно было изображение учительницы политэкономии. В этот раз она в образе амазонки, в открывающей груди тунике, вооруженная луком, скакала на коне. Наталья рассматривала рисунок привычно, в начале октября она сильно смущалась, когда этот высокий красивый парень отдал ей первый портрет.

— Наталья Павловна, может в кино сходим? Сегодня новый фильм «Интердевочка» называется.

— Александр, я вам уже сотню раз говорила, что с учениками я в кино не хожу.

— Наташа, да какой я ученик, в военно-морском флоте три года отслужил. Мы с вами почти одногодки.

— Это не меняет дела, — произнесла учительница и начала укладывать в «дипломат» бумаги со стола.

Наташа всегда сильно волновалась, когда Александр подходил к ней после уроков с предложением свидания. Это продолжалось уже больше трех месяцев, и ей все труднее было отказывать ему. Его рисунки и вечное внимание давно уже сделали ее зависимой от уроков в группе буровиков. Она не ходила на дискотеки, куда звали ее соседки по общежитию, не знакомилась с моряками, которые приставали к ней на улице. Даже в кино она в последний раз ходила летом дома в Белгороде.

— Наташа, пожалуйста, — умоляя, произнес Саша, и его большая ладонь, скользя, дотронулась до нежных пальцев учительницы.

Наталья представила, как сегодня в пятницу вечером она будет сидеть одна в комнате в общежитии и перебирать его рисунки.

— Хорошо, только в первый и последний раз.

— Я побежал брать билеты на последний сеанс. В девятнадцать тридцать я буду ждать вас возле общаги консервного завода.

Наталья проживала в общежитии консервного завода, где ее разместили по просьбе директора ПТУ. На свидание с Александром учительница собиралась тщательно, тени и духи были одолжены у подруг, встречавшихся с моряками. Новые утепленные колготки были куплены у общажной фарцовщицы, волосы были от усердия пережжены плойкой. Венцом в сборе невесты должны были стать шапка из песца и кроличья шубка, которые предложила взаймы Вера, соседка по комнате. Но к соседке на такси приехал новый хахаль, с которым она познакомилась сегодня, выходя с проходной консервного завода, и Верка свои меховые изделия не одолжила, а сама засобиралась на свидание. Пришлось идти просить в другую комнату, где ей повезло еще больше на лисью шапку и полушубок. В полвосьмого вечера Наталья вышла как королева из массивных дверей общежития.

Сашка Капустин ожидал ее на улице в тонком пальтишке и облезлой кроличьей шапке. Он подпрыгивал и постукивал об ледовую корку ногами, видно, он ожидал уже давно, и десятиградусный мороз успел основательно проморозить его одежду.

— Еле сумел достать билеты, — беря под руку Наташу, произнес ученик. — Хорошо ребята, сбежавшие с последней пары, стояли возле кассы и, вуаля, два билета на последний ряд.

— Последний ряд, оттуда же ничего не видно, — недовольно хмыкнула Наталия, у которой очки были на диоптрий ниже положенного.

— Других не было, — соврал Саша.

Учительница освободила свою руку, и они пошли по хорошо освещенной улице на пионерском расстоянии друг от друга. Наталья не спешила, так как предполагала, что в кинотеатре будет полно народа, а встречаться со знакомыми ей не хотелось. Они явились в кино, когда уже начался киножурнал, рассказывающий о трудовых подвигах советских людей. Протиснувшись по ногам на свои места, Александр обнаружил их занятыми какой-то молодежью, пришлось их сгонять, стараясь не употреблять бранных слов. Молодежь обходительных выражений не понимала, и Сашке пришлось сунуть самому наглому под нос кулак. Наконец, они уселись, начался фильм, и ученик приступил к мягкому запусканию «краба».

«Крабу» в пещеру пробираться пришлось долго, на его пути были сплошные преграды. Пуговицы шубы поддались легко, в просмотровом зале быстро стало жарко от полтысячи человек, и Лере самой хотелось расстегнуться. Затем рука ухажера долго лежала на женском животе, не решаясь продвигаться дальше. Наталия как бы не замечала ее. Учительницу больше волновал сюжет, происходивший на экране, но, когда шаловливые пальцы задрали свитер и низ блузки, проникли под пояс юбки, это начало возбуждать ее.

«Краб», запущенный Александром, действовал не спеша, кинокартина была двухсерийная и торопиться не стоило. Запускать руку в трусы подружкам в кинотеатрах он начал с восьмого класса, а к десятому так отточил это мастерство, что после сеанса способность отказать в продолжении имели только кокетки-ледышки. Наташа же холодной женщиной не была, но была в глубокой завязке, как бывают алкоголики или курильщики. В последний раз она занималась любовью более полугода назад со своим предполагаемым женихом-однокурсником, который после института должен был два года отслужить лейтенантом в армии. Жених пел ей песни, что вызовет ее к себе на предполагаемое место службы, когда обустроится. Итог оказался плачевным — он женился на другой и уехал служить в Среднюю Азию. Начиналась вторая серия, когда средний палец Александра, раздвигая половые губы учительницы, проник в расщелину. Наталия Павловна выгнулась всем телом, когда это произошло. Почувствовав, что женщина основательно потекла, Сашка прекратил вращательные движения пальца, не хотя доводить дело до конца. Его фаллос давно распирал ширинку штанов, желая вырваться наружу, и, если бы не сидящий вокруг народ, Наташа давно бы испытала его в себе.

Сеанс закончился, и люди повалили из кинотеатра на мороз полярной ночи. Молодые люди шагали возбужденные, их уносило с хорошо освещенной улицы к жилым домам, и они целовались до дрожи в губах.

— Наташа, можно я поднимусь к тебе? — спросил Капуста, когда показались огни общежития.

— Не получится, у нас сегодня вахтерша по кличке Церберша дежурит, она никогда посторонних в общежитие не пускает.

— А если как-нибудь задобрить ее?

— Это невозможно.

На этот случай у Александра был план Б, и он начал сбивать Наталию с прямой дороги к общежитию в сторону железных гаражей. По рассказам других парней он знал, что среди гаражей-ракушек есть закуток, который использовался, когда места для любовных утех не находилось, а хотелось в невмоготу.

— Саша, давай не будем вести себя как животные, — произнесла учительница, поняв, куда ее влекут.

Капуста утроил свой пыл, чтобы не дать ей сорваться с крючка. Женщина опять поплыла и забыла все на свете, но из искомого проема между гаражами доносились чавкающие звуки совокупляющихся тел.

— Вот облом, — тихо произнес Сашка и заглянул в проем.

Он увидел нелицеприятную картину, как мужик в свитере стоя на коленях со спущенными штанами долбит меховой комок. Присмотревшись, Капуста понял, что мужик не зоофил, а просто ебет бабу в кроличьей шубе. В это время его внимание ослабло, и Наталья тоже заглянула между гаражами.

— Какая я дура! — крикнула она и побежала к общежитию.

Сашка погнался за ней, но поскользнулся и упал, а резвая учительница исчезла за массивной дверью.

Наташа прибежала в комнату и в одежде упала на кровать и расплакалась. В ее голове вертелись интердевочка, пара занимающаяся любовью на морозе между гаражами, скопившееся внизу живота не исполнившееся желание. В это время в комнату вбежала соседка Вера.

— Я уезжаю, помоги собрать мне вещи, — заявила она с порога.

— Куда ты, на ночь глядя? — спросила учительница.

— Сама не знаю, сейчас возьму такси и рвану до Апатитов.

— Что случилось?

— Сейчас расскажу, только ты мне чемоданы помогай укладывать, — начала свой рассказ раскрасневшаяся Верка. — Подваливает ко мне сегодня после смены на проходной один ухарь, прилично так одетый: в импортной дубленке, шапка ондатровая, джинсы. Заявляет, вы мне так понравились, не сходите ли со мной в ресторан? Ну, я вижу, мужик достойный и согласилась. Пошла с ним вечером в «Белые ночи». Он всяких деликатесов назаказывал, говорит, что только из плавания, полгода женщин не видел. Оркестру «Мурманчаночку» два раза для меня заказывал. А потом предлагает сто рублей, если дам ему в туалете, яйца у него, видите ли, звенят. Я возмутилась, что он меня за туалетную принимает, то да се. Он двести дает, но я помню, как Маринку заклевали, когда она так в сортире иностранному матросу за пятьдесят долларов дала. В «Белых ночах» из туалета незамеченным вдвоем никак не выйти. В гостиницу ехать не вариант, мест хоть полтысячи сверху предложи, не найдешь. Я ему говорю, едим в общагу, может пропустят, а сама знаю, что Церберша на вахте, думаю там его и бортану. А что поела, попила за его счет, пора и честь знать. Смотрю, он расплачиваться полез, достает лопатник, а там пачка пятидесятирублевок. Приехали на такси к общаге, Церберша, как известно, ни в какую, он ей и денег, и шампанское с конфетами обещал, а она уперлась, милицию начала по телефону вызывать. Жалко мне его стало, говорю, давай двести рублей и повела его в проем между гаражами, он дубленку на снег кинул, я на четвереньки встала, джинсы приспустила. Морячок как вошел, так сразу и кончил, видно, и вправду яйца звенели. Спустил в меня целую цистерну, я обрадовалась, что не придется долго зад морозить, а у него то и не упал. Со мной, честное слово, такое в первый раз случилось. Давай он меня теперь по-настоящему дрючить, сперма из пизды вытекла, по ногам растеклась, замерзать начала, а он все наяривает. Вот думаю, сволочь, дорвался до бесплатного.

— Так он тебе вроде заплатил? — прервала Наталия монолог соседки, заталкивая ее блузки в чемодан.

— Он за первый раз заплатил, а не за второй. Начала я между делом в его карманах копаться, нашла лопатник, в это время кто-то сзади закричит «какая дура». Я думаю, ну, конечно, я дура, ебут меня прямо на морозе за просто так. Вывернула его лопатник, только две бумажки оставила, а морячок во мне все своего дружка гоняет, а потом ухватил за волосы, да как давай меня по-зверски натягивать. Заорал напоследок как медведь и опять в меня цистерну спермы напудорил. Смотри, четыре тысячи с лишним я сегодня одним местом заработала, за год на этом чертовом консервном заводе будешь рыбешек в банки заталкивать, а столько не получишь.

Учительнице стало противно от того, что она полгода прожила в одной комнате с этой прошмандовкой и считала ее порядочной. Чемодан был собран и Верка ускакала с заработанными деньгами. Утром в общежитие приперся вчерашний Веркин ухажер, требовал ее, угрожал милицией, но ее и след простыл, ищи ее теперь на просторах Советского Союза.

Сашка Капустин завалил Наталью Павловну на следующий день в классе истории после уроков прямо на учительском столе. Она сильно не сопротивлялась, после вчерашних Вериных откровений она бы и между гаражами чувствовала бы себя намного чище. Они начали встречаться воткрытую, учительский коллектив немного осуждающе пожужжал, а учащиеся позавидовали Александру. Он приходил к ней в общежитие в статусе жениха, и даже Церберша иногда пускала его навестить училку. Моральные устои советского общества постепенно падали. Над страной неслась тройка Мишка, Райка, Перестройка. Капуста рассказывал Наташе, что весной они поженятся, и она тоже станет Капустиной, но весной они не поженились, а в начале лета обучение Александра в ПТУ завершилось. Он объявил ей, что еще не нагулялся и не готов к семейной жизни.

Капустин уехал по распределению в Новый Уренгой, из которого сначала часто, а потом все реже приходили письма с северными зарисовками.

Ну, здравствуй, Новый Уругвай

Сашка Капустин и Александр Чарлин летели из Тюмени в Новый Уренгой. После окончания ПТУ города Мурманска у них на руках были направления в УБР №14. Чарлик фальцетом уже несколько раз пропел придуманное им двустишье:

Ну, здравствуй, Новый Уругвай,

Скорее ноги раздвигай.

Друг раздражал Капусту, у которого уже второй день было ужасное настроение после прощания с Натальей Павловной, училкой из ПТУ. Она устроила ему в аэропорту саратовские страданья, не желая отпускать в Новый Уренгой.

— Новый Уругвай, вроде бы он, а ты поешь, ноги раздвигай, — недовольно поправил Александр друга.

— Ты прав, сейчас переделаем.

— И сочиняй скорей, ты меня уже достал своим вступлением.

Чарлик задумался на пару минут, передвигая на носу очки с объемными линзами, обыгрывая в мозгу смешное название Нового Уренгоя, услышанное им вчера в тюменском аэропорту.

Ну, здравствуй, Новый Уругвай.

Девчата, ноги раздвигай.

Еще чуть-чуть и в гости жди.

Мы пробурили пуп земли.

— Пуп земли уже был, — продолжил недовольно бурчать Сашка.

— Где был, когда был?

— У Высоцкого был.

— Да кто об этом знает? Ты да я, да мы с тобой.

— Да любой мужик в СССР знает.

— Я стихи сочиняю не для мужиков, а для баб. И вообще это устойчивое выражение, все слова у кого-то, где-то были, и девчата, и ноги и раздвигай, — зло высказался Чарлик.

Капустин отвернулся к иллюминатору и прижал ладони к ушам, чтобы не слышать творческих мук товарища. Ему вспомнились умоляющие глаза Наташи и свои слова, что через год он накопит деньжат и тогда они сыграют свадьбу.

В аэропорту Нового Уренгоя стояла тридцатиградусная жара. Заполярный город встречал их июльским зноем единственного по-настоящему летнего месяца в этих краях. После трудоустройства в УБРе друзья отправились заселяться в рабочее общежитие.

— У нас в 302 комнате два мальчика живут, так что мы вас к ним подселим, — сказала им комендант общежития. — Идите к кастелянше, получите постельные принадлежности, и пусть она вас проводит.

В 302 комнате стояло четыре панцирных кровати, две из них были засланы, а две нет. За столом сидело два добрых молодца и играли в карты. Один был чернявенький, тонкий в кости, одетый в джинсовую варенку, другой — блондин, кряжистый как дуб, с бугристыми мышцами, выпирающими из-под футболки.

— Вот, мальчишки, подселяем к вам двоих, для полного комплекта, — сказала кастелянша.

— Бегите за водкой, — произнес чернявенький. — Будем знакомиться.

— А водка в магазинах есть? — спросил Чарлин.

— В Новом Уренгое, как в Греции, все есть, только места надо знать. Идешь на стоянку такси возле универмага

и подходишь к любому таксисту.

— А у них почем?

— По сорок рубликов, в ночное время — пятьдесят.

— По сорок, — возмутились в два голоса, приезжие из Мурманска.

— А у вас почем?

— У перекупщиков двадцать пять.

— Вы же подъемные получили, через десять дней аванс, потом получка, скидываетесь на водку и закуску, и не нойте.

Чарлика не было часа три, все уже устали ждать. Капуста успел уже все узнать про живущих в комнате ребят. Чернявого звали Эдик, он был из южного города Майкопа, где было такое же ПТУ, обучавшее на бурильщиков, как и в Мурманске. Второго звали Василь, он был белорус из какой-то забытой богом деревни, молчаливый до ужаса. Так что разговаривать пришлось с одним Эдиком, но тот болтал за двоих и компенсировал молчание Василя. Пацаны приехали на Севера в прошлом году и уже более-менее освоились. Как оказалось, им придется работать в одной бригаде, и от этого еще сильнее хотелось обмыть эти открывшиеся обстоятельства.

Наконец явился Чарлик с двумя бутылками водки и бутылкой шампанского, и со свертком под мышкой.

— Нафиг ты шампанского купил, — возмутился Сашка. — Или в нагрузку к водке давали?

— Нет, просто мы сегодня идем в гости на женскую половину общаги. Я тут познакомился с одной из пятьсот девятой комнаты, обещала организовать подруг.

— Это со Светкой или с Валькой? — спросил Эдик.

— Со Светкой, классная девчонка.

— Да у нее пятно от ожога на полшеи и на полщеки, — хмыкнул Эдик. С ней если целоваться, лицо нужно платочком завешивать.

— Чарля у нас слепондя, снял очки, и все бабы красотками стали, — рассмеялся Капуста. — Ты их кстати одевал, когда в магазин пошел?

— Да, одевал, — обиделся Чарлин. — Ну, есть у девчонки маленький изъян, там почти незаметно.

— Хорошо, идем. Я, как старший товарищ, должен убедиться, непорченая ли невеста, — продолжал прикалываться над другом Сашка.

— А кто еще будет? — задал резонный вопрос Эдик.

— Подружка, которая живет вместе с ней, и еще двоих приведет.

— А закуска где?! — заревел басом Капустин, разматывая сверток и вынимая из них пару кроссовок.

— Закуску Светка обещала организовать. А эти красочи я в магазине за тридцать рублей купил. Мне такие в Мурмане моряки за сотку предлагали.

— Это последние подарки дядюшки Хонеккер, — презрительно посмотрел на кроссовки Эдик. — Сейчас все магазины в Уренгое барахлом из ГДР завалены. Давайте по маленькой пропустим, у нас килька и полбулки хлеба для закуси есть.

Через час подвыпившие друзья стали собираться на вечеринку. Один Василь уселся на кровати и никуда не торопился.

— А ты чего отстаешь от коллектива? — спросил его Чарлик.

— Ему нельзя, — ответил за друга Эдик.

— Почему? Триппером что ли болеет?

— Нет, он пиздорванец.

Чарлин с Капустой вопросительно посмотрели на Василя, но не один мускул на лице белоруса не дрогнул.

— Объясни, — произнес Сашок. — Это подсудное обвинение.

— Василь, покажи, — улыбаясь, сказал Эдуард.

Белорус приподнялся с кровати и, приспустив спортивные штаны с трусами, вывалил на обозрение здоровенный член в бородавках, уверенно свисавший с ладони.

— Да… это по-жеребячьи, — нараспев произнес ошарашенный Чарлик.

— Вот поэтому бабы из нашей общаги с ним больше общаться не хотят.

— Не грусти, Василь, еще найдется и на твою ялду пилотка, — похлопал белоруса по плечу Чарлик.

В 509 комнате молодых буровиков встретил хорошо отсервированный стол. Четверо девчат проявили большую сноровку, чтобы за каких-то три часа настрогать такую уйму салатов, потушить мясо и сварить на целую толпу пюре.

— А где же ваш четвертый? — спросила Светлана, на щеке и шее которой действительно красовался большой шрам от ожога.

— Да это Василь должен быть, — ответил Эдуард. — Но, если он нужен, я могу позвать.

— Нет! — хором взвизгнули девчата.

Три из них посмотрели испытующим взглядом на четвертую, и маленькая худенькая девушка, сославшись на дела, удалилась. Осталось шесть человек, которые легко делились на пары. Светка оказалась рядом с Чарлиным, Эдик — с завитой, как барашек, Валентиной, за Сашкой принялась ухаживать брюнетка с пухлыми щечками, назвавшаяся Олей.

Выпив по три рюмки за знакомство, за Новый Уренгой и за неотразимых представительниц женского пола, молодежь включила медляк и принялась танцевать.

— Ольга, как вас такое прелестное создание, занесло на край земли? — спрашивал Сашка у прижавшейся к нему девушки.

— Закончила нефтегазовый техникум и поехала сюда по распределению, теперь работаю лаборанткой.

— Техникум — это хорошо, а я всего лишь путягу окончил, но присмотрюсь, тут как да что, и в институт через годик на заочный поступлю.

— Вам, парням, легко, с образованием можно и бурильщиком, и мастером, устроиться, а я на повышение могу только в управление перейти, а там, как известно, все места заняты.

— Пошли покурим, — предложил парням Чарлик.

Молодые люди вышли на лестничную площадку и закурили крепкий Беломор.

— Гитару бы сейчас, гитару, — нараспев произнес Чарлин. — Я пока сюда летели, песню сочинил, Эдик. Гитару надо, я бы сейчас сбацал.

— А что ты раньше не сказал, я бы свою прихватил. Сейчас найдем, я знаю, у кого на этаже есть.

— Сашка, мне Светка кое-что по секрету шепнула, — произнес Чарлин, когда Эдуард ушел. Ты с этой Ольгой не целуйся, она вафлерша.

— Кто сказал?

— Да об этом вся общага знает.

— Что она тогда ее пригласила?

— Да она сама напросилась, когда узнала, что новые люди в гости придут. Хочет замутить с тем, кто не в курсе, а потом, может, тот уже и влюбится.

— Спасибо, что предупредил, но за щеку ей всунуть не возбраняется же?

— Приветствуется, — рассмеялся Чарлик.

— Смотрите, целых две достал, сейчас мы на пару слабаем, — радостно сказал вернувшийся Эдик

— Девочки, увидев ваш прекрасный северный город, я сразу написал про него песню! — провозгласил Чарлин, вернувшийся в комнату.

— Не верьте ему, он успел мне все уши прожужжать, пока ее сочинял.

Ну, здравствуй, Новый Уругвай.

Девчата, ноги раздвигай.

Еще чуть-чуть и в гости жди.

Мы пробурили пуп земли, буровики!

Эй, Новый Уругвай,

Эй, Новый Уругвай, встречай!

Чарлик начал выдавать на-гора второй куплет, Эдуард поддерживал его блатными аккордами своей гитары. Сашка Капустин сидел на кровати, и к нему, как мягкая кошечка, прижималась Ольга. Чарлин умел поразить девушек способностью на ходу сочинять стихи, а уж если это была песня, на которую он затратил побольше времени, у девчат просто отвисали подбородки.

— Пойдем, я тебе свою комнату покажу, — прошептала на ухо Сашки Ольга.

— Покажи, — согласился Капуста, и они покинули компанию.

— Вот тут я живу, — отворяя комнату в конце коридора, сказала Оля.

В чистенькой уютной комнате пахло парфюмерией, по стенам были развешены вырезки из журналов. Девушка включила ночник и прижалась телом к сильному Сашкиному телу, пристав на носочки, потянулась губами к его губам. От мягких женских обнимашек член молодого человека напрягся, но ощутив ее близкое дыхание, он осадил ее, надавив руками на плечи. Ольгин порыв был смят, и она очутилась сидящей на кровати. Ее глаза в полутьме увидели, как разошлась молния брюк и выскочивший наружу член уперся в ее губы. С секунду она промедлила, а затем зарыдав, упала головой на подушку. Не ожидавший такого поворота Капуста взял стул и, усевшись у изголовья девушки, принялся ее утешать.

— Оля, ты чего, что случилось?

— Кто тебе успел наболтать? — услышал Сашка сквозь стоны.

— Да не кто.

— Это все Светка, сучка! — оторвала Ольга голову от подушки. — Просила же ее молчать! Вот дрянь!

— Оля, ты, о чем?

— Да о том, только зашел, а уже хуем мне в губы тычешь.

Девушка снова со всхлипами зарыдала в подушку.

— Меня уже в пизду по-человечески четыре месяца никто не ебет.

— Да успокойся, я могу тебя выебать. У меня вот даже презерватив в кармане есть. Смотри, японский, у моряков, вернувшихся из загранки, за три рубля покупал. Успокойся, Оля, все хорошо.

Капустин принялся стаскивать через голову девушки платье. Ее белое пухлое всхлипывающее тело еще больше возбудило его. Так и не сумев стащить платье, он оставил его задранным и, сняв с Ольги трусы, поставил ее в таком виде раком. Молодая женщина все еще пускала слезу, когда ее скользкая пизда приняла Сашкин член.

Сашка ебал ее долго, два дня назад Наталья Павловна устроила ему в Мурманске проводы до полной потери семяизвержения. Он не менял позиции, не хотел видеть скорбных женских слез, хотя слезы Ольги уже высохли, а после возгласа ох-хо-хо на губах заиграла улыбка. Капустин все убыстрял и убыстрял темп и, наконец, с трудом излился в презерватив, который через несколько секунд оказался под кроватью. Он устало растянулся на узкой кровати, а Ольга, стянувшая с себя платье, прижалась к нему горячим телом.

— Ты как? — спросила она.

— Хорошо. Расскажи, зачем были все эти слюни.

— Да из-за козла Косорукого.

— Что козлы бывают криворогие, я еще слышал, но, чтобы Косорукие, впервые.

— Да это фамилия моего бывшего жениха.

— Какая у тебя сейчас фамилия?

— Лапина.

— И ты, значит, хотела стать Косорукой? Это уже подвиг.

— Представляешь, хотела. На восьмое марта мне этот козел предложение сделал. Пошли, заявление в ЗАГС подали. Он у меня в комнате фактически жил, у меня с соседкой вахты в разное время, ее не бывает, когда я дома. И вот он мне начал всякие книжки приносить эротические, можешь у меня член поцеловать, говорит. Я сначала не соглашалась, но потом он уломал меня. А на следующий день напился со своими земляками и все им рассказал. Его друзья сказали «фу», что ты теперь с вафлершей будешь жить? Эта косорукая тварь пошла и заявление из ЗАГСа забрала. Вещи свои унес, а сам стал раз в неделю захаживать, сожрет мой борщ, в рот выебет и уйдет.

— А зачем ты у него сосала? Разошлись так разошлись.

— Хотела вернуть, я же тогда еще не знала, что он всем растрепал. Он же молчал, почему ушел, а я делала, чтобы ему нравилось, думала, что я его в постели не устраиваю. Мне уже потом в начале лета его земляки рассказали, когда стали ко мне прибегать и просить у них отсосать. Говорят такие, ты же у Косорукого сосешь, что у нас не можешь. Ты читал «Эммануэль»?

— Я даже фильм в подпольном видеосалоне в Мурманске видел.

— Вот скажи, эта француженка там всем дает в разные щели, и ее никто не осуждает, а у нас как бы ее назвали?

— Блядью.

— Вот именно, блядью.

— Знаешь, я тоже за то, чтобы люди делали, что хотят, а другие бы не лезли к ним в койку. А у своего друга Косорукого ты это дело больше в рот не бери, он этого недостоин. Ему теперь честная баба, если чуть-чуть с мозгами, и пизду не подставит. А вот у тебя действительно это хорошо получалось?

— Что?

— Ну, это, — замялся Сашка, подбирая слова, чтобы не обидеть женщину. — Ну, ртом.

— Получалось.

— Это, наверное, только после недельного воздержания у мужика получиться может. Тут вон в пизду сколько стараться нужно, нет, в рот не получиться кончить. Бабы на западе специальные курсы проходят, чтобы мужей удовлетворять, а ты самоучка.

— Да никто не жаловался, у всех получалось.

«Значит, Косорукий там был все-таки не один, если у всех получалось», — подумал Капустин.

— Ничего не получится, не верю, — сказал Александр, пытаясь подвигнуть женщину на какие-то действия, ебаться ему не хотелось совсем, просто хотелось взять ее на слабо.

— Сейчас убедишься, — Ольга посмотрела на вялый член, лежащий на боку, и взяв его в руку, испытала, что с ним придется повозиться.

Оленька пригнулась и обняла дохленькое Сашкино достоинство губами. Сначала все старания ее губ и языка не пробуждали в Капустине никакого желания. Он думал, что Косорукий из-за болтливого рта лишился приятного удовольствия, а женщина, между тем уязвленная его неверием, старалась вовсю. Рот ее, работая как глубинный насос, притягивал к головке Сашкиного члена все больше и больше крови. Фаллос набух, окреп, вытянулся и занял почти все пространство рта Оленьки. Женская голова то взлетала, то опускалась, юноша чувствовал, что залупа, проходя сквозь губы, скользит по языку и упирается в Ольгино горло. От возбуждения и азарта слюни ручьем текли из женского рта. У Александра спазмом скрутило низ живота и мошонку, и хуй харкнул одинокой каплей в рот Оленьки.

— Надеюсь, ты никому не расскажешь, — были первые слова женщины, когда она освободила рот от хуя.

— Конечно, нет, я же не Косорукий. Оленька, ты мастерица, я совсем ничего не хотел, а ты меня так возбудила.

— Надо было поспорить с тобой на бутылку шампанского.

— Я три куплю, не вопрос. Ну, и дурак твой Косорукий.

— Он больше не мой.

— И это правильно.

Обессиленному Капустину совсем не хотелось никуда уходить, но он заставил себя встать. Скоро пацаны кинутся его искать и застанут его в кровати у вафлерши. Расставался он с Ольгой по-теплому, обняв на прощание.

— Я буду заходить, — шепнул он ей на ушко.

Она кивнула в ответ, и он понял, что нашел неплохое местечко, чтобы сбивать внезапный стояк. На первое — неплохая ебля, на второе — обалденный миньет и компот на третье.

— Ну как там вафлерша, отсосала? — спросил растянувшийся на кровати Эдуард, когда Сашка вернулся в свою комнату.

— Да нет, мы просто разговаривали.

— А Чарлик, где?

— У Светки остался.

— А ты что с Валентиной не остался?

— Ну, ее, не нравится мне она.

— Экий ты привередливый.

Капуста закрыл глаза и начал засыпать, во сне ему явилась Наталья Павловна и стала умолять его дать ей пососать, а когда он, ломаясь, согласился, то с удивлением увидел, что вместо члена у него пустота.

«Вертолетчица»

Вахтовый автобус вез к буровой смену. Для новой поварихи Нины все вокруг казалось таким необычным, как будто бы она приехала в новогоднюю сказку. Вокруг заснеженная тайга, ели, сосны, коряги, и по просеке мчится автобус, поднимая снежную пыль. Молодые буровики травят на задних сиденьях анекдоты, заменяя неприличные слова междометиями, громко смеются, стараясь произвести на нее впечатление. Рядом с Ниной сидела пожилая лаборантка Елена Борисовна и косо посматривала на буровиков.

— Ишь разошлись сегодня зубоскалы, — не стесняясь, громко сказала она.

Елену Борисовну за глаза молодежь называет ЕБ, ей под пятьдесят еще годик на северах и можно выходить на пенсию, купить домик на юге и копаться в огороде.

— Приехали, — сказал водитель, останавливаясь у буровой.

— Вашу ручку, мадмуазель, — помог Нине спуститься с высоких ступенек вахтового автобуса выпрыгнувший первый на снег молодой высокий буровик. — Меня кстати Александром зовут, — улыбнулся он, широкой улыбкой обнажая белые зубы.

— А меня Нина.

— Я знаю, будете заведовать нашими желудками.

Нина немного смутилась, но гордо ответила на шутку:

— Не желудками, а их содержимым.

— А это мои друзья Чарлик, Василь, Эдик, — представил Сашка выходивших из автобуса буровиков.

Нина окинула взглядом буровую, и у нее захватило дух. Огромное железное сооружение гудело, ухало, испускало пар, и над всем этим высилась высокая мачта, на которой развивался непонятный флаг.

— А это что за знамя? — спросила она.

— Это флаг императорского военно-морского флота водружен мной туда собственноручно. Мадмуазель, позвольте, я провожу вас к мастеру буровой, а то вы можете заплутать? — предложил ей Александр и взял ее под руку.

— Не стоит, меня Елена Борисовна проводит, — ответила новая повариха, освобождаясь от назойливого кавалера и с надеждой посмотрев на лаборантку.

— Конечно, провожу, Ниночка, — поддержала та молодую женщину.

Александр внимательным взглядом провожал новую повариху, его цепкий взгляд оценивал хотя и скрытые полушубком, но все равно выпирающие женские округлости.

— Что уставился, Санек, пошли, — клацнул его по плечу Чарлин. — Понравилась бабенка.

— Да, сбитенькая, мордашка только подкачала, плоская как тарелка и нос чересчур курносый, как у свинки. Но если задом развернуть, невидно будет, правда, Чарлик?

Увидев новую бабцу,

Он сразу позабыл жену!

Стихами высказался Чарлик, которого на самом деле звали тоже Александром, но так как фамилия его была Чарлин, то для всех он был Чарликом.

— Ну, во-первых, жениться собираешься ты, а не я.

Наталья Павловна забыта,

И поварихою убита.

— Чарлик, тебе надо в литературном институте имени Горького учиться, а не землю бурить.

— Я графоман, но иногда из меня так и прет.

И лирой чудною я север возбуждал,

И буровой трубой сношал.

— Вы что отстали? — крикнул им шедший впереди Эдик. — Давай догоняй.

В кабинете мастера буровой высоко над столом висел большой портрет Ленина, с боков его окружали плакаты Сильвестра Сталлоне с голым торсом и Си Си Кетч с обнаженным животом.

— Мы работаем с ускорением, — говорил Нине мастер Владислав Гаврилович, рассматривая ее документы. — Нужно за два месяца разбурить куст, а затем перетаскивать буровую на другое место. Поэтому люди должны быть сыты. Это ваша основная задача, Нина Алексеевна, сытые люди работают намного производительней и эффективней. Жить будете для вашего удобства в отдельном балке рядом с пищеблоком. Одеваться тепло, как-никак февраль месяц, возможны актированные дни. Я вас лично провожу и все расскажу, и покажу.

— А что такое балок?

— Это очень удобное жилище покорителей севера. Идемте, я же сказал, что все покажу.

Мастер был маленький, цепкий, лысоватый мужичек, еще не перешагнувший сорокалетний рубеж, который явно был хорошим хозяйственником, и Нина с первой минуты прониклась к нему уважением.

В пищеблоке Нину встретила уезжающая с вахты повариха, которая за час ввела ее в курс дела. Попав на кухню, Нина быстро освоилась, готовка была ее любимым делом. У себя в колхозе она готовила на две полеводческие бригады, да еще на МТФ и комбайнеров. Жилось ей в родном колхозе, затерянном на Русской равнине неплохо, но вот как-то до двадцати шести лет жениха так и не удалось найти. После школы у нее был парень, который собирался жениться, но он ушел в армию, перед уходом она отдалась ему на сеновале, пообещав, что будет ждать. Дождаться не пришлось, подъехал к ней на танцах один командировочный городской проныра, что как-то сумел ее раскрутить. Командировочный был в колхозе всего два месяца на время уборочной, а потом умотал, пообещав писать. После его отъезда Нина и начала маяться, и от этой маеты дала своему бывшему однокласснику, который ее добивался чуть ли не с пятого класса. Добился и больше не подошел, зато отписал служившему на Дальнем Востоке жениху о ее падении. Жених в колхоз не вернулся, остался на сверхсрочную в армии, женился, а Нина осталась у разбитого корыта. Потом был женатик, пять лет он обещал развестись, за это время успел сделать с женой двух детей, а Нинка рыдала по вечерам в подушку. Когда его жена в третий раз поплыла пузом, она решила, что все хватит такое издевательство терпеть. В это время в отпуск приехала ее школьная подруга, которая уехала на стройку в Среднюю Азию и теперь у нее имелся муж узбек.

Конец ознакомительного фрагмента.