Байки доктора Данилова 2

Андрей Шляхов, 2020

Доктор Данилов продолжает выступать в роли рассказчика. Он рассказывает о себе и о своих коллегах. Все истории реальны, даже те, которые кажутся совершенно невероятными. Первая часть баек, которые, наверное, стоило бы назвать «легендами», выходила под названием «Хроники безумной подстанции».

Жалоба

Вот вам для начала отрывок из реального документа, жалобы, написанной мужем пациентки на приехавшую по вызову скоропомощную бригаду. Все, как было, только множественные грамматические и орфографические ошибки исправлены.

«…моей жене стало плохо с сердцем. Я вызвал ей скорую помощь. Надеялся на лучшее, но к нам приехали два фашиста в форме скорой помощи. Вместо того, чтобы помочь больной женщине, доктор сел на кровать и попытался принудить мою жену к оральному сексу. Когда у него ничего не получилось, он уложил ее к себе на колени и начал совать ей в рот пальцы, отчего мою несчастную жену стошнило. Фельдшер в это время набезобразничал на кухне — раскидал по полу мусор из помойного ведра. Я от всего увиденного так опешил, что не мог двигаться и разговаривать. Мог только смотреть на то, как эти фашисты насиловали мою жену в рот длинным шлангом и еще смеялись при этом. Потом они захотели забрать ее с собой для продолжения развратных действий (якобы в больницу), но к этому времени я пришел в себя и выгнал их из квартиры. У этих негодяев хватило наглости сказать: «Будет нужно, вызывайте нас еще»…»

Впечатляет? Ужасает?

Давайте посмотрим, как развивались события на самом деле.

Дело было так. Повод к вызову — женщина, 35 лет, плохо с сердцем. Налицо типичная картина алкогольного отравления. Пациентка была в сознании, но соображала плоховато, поэтому приехавший на вызов доктор Иванов-Петровский был вынужден взять инициативу в свои руки.

— Тащи емкость, Гена! — велел он фельдшеру, а сам надел перчатки, подсел к отравившейся на кровать, уложил ее животом к себе на колени и когда Гена подставил помойное ведро (другой емкости в квартире не нашлось), сунул пациентке в рот два пальца для того, чтобы вызвать рвотный рефлекс. Если пациент в сознании, то лучше опорожнить желудок перед промыванием, это аксиома.

Муж пациентки был настолько же одурманен алкоголем, как и она. Но факт «насилия над любимой женой» запомнил. И кучку мусора, который Гена вытряхнул из ведра на пол (ну не в раковину же было ведро опорожнять!), тоже запомнил. И написал жалобу. На имя главного врача станции скорой помощи города Москвы.

Старший врач подстанции, которому жалобу спустили для разбора, никакого криминала в действиях бригады не усмотрел. Все сделано, как должно быть в подобной ситуации. Желудок нужно было освободить как можно скорее? Нужно! Лучше в ведро, чем прямо на ковер? Разумеется! Ну и так далее. Вердикт старшего врача, одобренный заведующей подстанцией, был прям, как железная дорога Москва — Санкт-Петербург. Действия бригады признаны верными, а жалоба — необоснованной. Точка!

А главным кадровиком московской «скорой» тогда был некто Сестричкин, «человек с особенностями характера», как говорил один из бывших главных врачей по фамилии Эльгис. Любое оправдание сотрудника, на которого пожаловались, было Сестричкину как нож острый в ягодичную мышцу. Если начать всех оправдывать, то скоро никакой дисциплины не останется, считал этот великий человек. Не удовлетворившись разбирательством старшего врача подстанции, Сестричкин устроил повторный разбор жалобы. Комиссионный, под своим чутким и нежным руководством.

— Вы должны были объяснить, для чего вы производите эту манипуляцию и произвести ее уважительно! — орал он на Сидорова (тихо разговаривать с подчиненными Сестричкин не любил, точно так же, как избегал орать на начальство). — Вы должны были сначала получить согласие пациентки, чтобы ваши действия не выглядели бы как изнасилование!

— Я пытался, — отвечал Иванов-Петровский. — Но она меня не понимала. Слишком много выпила. Пришлось действовать самостоятельно, на свой страх и риск…

— Странно у вас получается! — горячился Сестричкин. — С одной стороны пациентка была в сознании и потому вы вызвали у нее искусственную рвоту. С другой — она вас не понимала. Может, она все-таки была без сознания?

— Читайте карту, я там все подробно описал. И статус, и анамнез, и сколько она выпила по ее собственному признанию, — поняв, что дело пахнет керосином, Иванов-Петровский ушел в глухую оборону, а карту вызова он заполнил идеально, не придерешься.

— Так в сознании она была, или без сознания?

— Читайте карту…

Поняв, что выбить из Иванова-Петровского признание в провоцировании рвотного рефлекса у «бессознательной» пациентки (какой дурак стал бы это делать?) не удастся, Сестричкин решил зайти с другого боку. Он был не из тех, кто быстро сдается. Кремень, а не просто мужик!

— А что с мужем пациентки? — спросил он, по-ленински прищурившись. — Вот вы говорите, что он тоже не понимал ваши вопросы, например — не смог сказать, есть ли дома тазик. А почему вы его не осмотрели?

— Да потому что он не предъявлял жалоб! — ответил Иванов-Петровский. — И вообще выглядел здоровым, хоть и был пьян.

— Откуда вам знать, пьян он был или нет, если вы его не осматривали? — парировал Сестричкин. — То, что человек ведет себя неадекватно, не означает, что он пьян. Может, у него случился инсульт? Может, обострилась шизофрения? Как вы, врач, могли пройти мимо, не осмотрев человека, который возможно нуждался в вашей помощи? Да еще во время работы, при исполнении… Да врач даже в нерабочее время не имеет права проходить мимо, когда что-то не так! Вы же КЛЯТВУ давали…

По части пафоса и красивых речей Сестричкину не было равных. Оба МХАТ-а плакали по такому знатному кадру горькими слезами.

— Не имею, — внезапно согласился Иванов-Петровский. — Тут вы правы. Опять же — клятву давал, то есть — присягу. Поэтому хочу прямо сейчас вас осмотреть. Уж больно неадекватно вы себя ведете, Володя Валерьевич. Полчаса уже несете какую-то пургу. Вдруг у вас инсульт? Или это — обострение шизофрении? Расскажите, пожалуйста, как все началось?

Минут десять, если не больше, Сестричкин истерил, топая ногами и брызгая слюной. Иванов-Петровский спокойно наблюдал за происходящим и время от времени понимающе подмигивал двум другим членам комиссии — ну видите же, совсем не в себе человек. Закончив свою «арию», Сестричкин сказал:

— Завтра в десять придете за трудовой книжкой!

— На вашей могиле будут хорошо расти цветы, — ответил Иванов-Петровский.

— Почему вдруг? — опешил Сестричкин, ожидавший чего-то нехорошего, но никак не этого.

— Потому что в удобрениях недостатка не будет, — объяснил Иванов-Петровский.

Назавтра Иванов-Петровский увидел в трудовой книжке запись об увольнении по инициативе администрации. Он пошел с книжкой к главному врачу и вкратце объяснил незаконность подобного увольнения и свое желание оспаривать его в судебном порядке. По одной такой необоснованной жалобе увольнять? Ай, не смешите! Сестричкину нахамил? В чем?! Где?! Когда?! Он сам требовал обращать внимание на всех неадекватных. Может, у человека инсульт? Или обострение шизофрении?

Запись изменили на увольнение по собственному желанию. Однако Сестричкин поклялся своей честью (нашел же, чем клясться, бедолага!), что Сидоров в Москве и Подмосковье не сможет никуда устроиться даже санитаром.

И напакостил ведь, сучий потрох. Когда Сидоров пришел устраиваться на ведомственную «скорую» МВД, его там встретили с распростертыми объятьями. «Завтра же приходите оформляться, а послезавтра — на дежурство, у нас народу не хватает», сказала начальница. А назавтра глазки в пол и «извините, все ставки заняты, ошибочка вышла». Ясно же, какая это «ошибочка». Позвонили Сестричкину, а тот навел шороху…

Помыкавшись с месяц, Иванов-Петровский устроился врачом в приемное отделение крупной скоропомощной больницы. Там с кадрами было настолько плохо, что брали всех подряд, лишь бы диплом врачебный был. Спустя год Иванова-Петровского назначили исполняющим обязанности заведующего отделением, а еще через полгода приставку «исполняющий обязанности» убрали… Сейчас он работает заместителем главного врача по медицинской части. Такие вот дела.

Как растут цветы на могиле Сестричкина я не знаю, не было случая проверить. Да и желания, признаться, тоже не было. Но хочется верить, что растут они хорошо, цветут по весне буйным цветом. Всегда же хочется верить в лучшее…