Пропавшая в Москве

Андрей Троицкий, 2012

Он – человек-скала, человек-кремень. Его боготворят сослуживцы из убойного отдела МУРа и до ужаса боятся враги. Преступники уже давно не пытаются его подкупить – все равно взятку не возьмет, да еще и в порошок за это сотрет… Нет, он отнюдь не ангел, не идеальный полицейский. Частенько в работе с нарушителями закона он и сам применяет жесткие и не совсем законные меры. Но при этом он не ищет личной выгоды. В болоте коррупции и лжи он ставит перед собой одну-единственную цель: любой ценой докопаться до истины. Запомните это имя. Его зовут майор Юрий Девяткин… Американка Джейн Майси, сотрудница консалтинговой фирмы, летит в Москву – одна семейная пара попросила ее оказать юридическую помощь в усыновлении ребенка-инвалида из России. Но не успела Джейн приступить к делу, как ее тут же похищают! Поисками американки занимаются опер из МУРа майор Девяткин и адвокат Дмитрий Радченко. Они работают по отдельности, но у них хорошо получается дополнять друг друга…

Глава 3

В понедельник дела навалились на Девяткина, как горная лавина. И погребли под собой. С утра на служебной машине он приехал к городской больнице, куда с травмой головы и переломом правого предплечья поместили американку. Главный врач травматологического отделения профессор Валерий Задонский, статный седовласый мужчина, усадил посетителя на стул и даже разрешил курить.

Глянув на Девяткина внимательно, сделал для себя какой-то важный вывод, покачал головой, а потом стал протирать безупречно чистые стекла очков фланелевой тряпочкой. Покончив с этим делом, сказал, что больная по-прежнему в реанимации. Ее состояние он оценивает как удовлетворительное. Но до сих пор держится высокая температура, а чем это вызвано — не совсем понятно. Если температура спадет, милиционеры смогут поговорить с пациенткой, скажем, через неделю. И только в присутствии переводчика и секретаря американского посольства. Конечно, Джейн прекрасно говорит по-русски, переводчик тут без надобности. Но на соблюдении всех процедур настаивают американцы. Беседа будет не слишком продолжительной. Ну, так и быть, доктор на это дело выделит десять минут.

— Сюда звонили из американского консульства, — Задонский загибал длинные пальцы. — Из московского представительства «Хьюз и Голдсмит». Все рвутся в реанимационную палату. А у меня язык распух объяснять простые вещи. В реанимацию вход разрешен только персоналу. По специальным пропускам.

— На каждое правило есть исключение, — вставил Девяткин.

— Не сейчас. Мне того хватает, что у реанимационного отделения днем и ночью дежурят вооруженные автоматами милиционеры. И это продолжается третьи сутки. Больные жалуются.

— У больных проблемы с законом?

— У них слабое сердце. И нервы расшатаны.

Врач гордо вскинул подбородок, снял очки и, кажется, снова собрался их протереть, давая понять, что разговор подошел к концу. И милиционеру пора выметаться. Когда профессор закончил манипуляции с очками, то обнаружил, что Девяткин сидит на прежнем месте.

— Валерий Иванович, дорогой мой человек, я майор уголовного розыска, — Девяткин постарался улыбнуться. — И мне рассказы про высокую температуру и пропуска для персонала — это плюнуть и растереть. У меня два трупа, молодые люди. Они погибли, потому что пытались помешать бандитам затащить в машину эту дамочку. Ваша пациентка цела, она легко отделалась. И будет, надеюсь, жить долго и счастливо. Сейчас она — главный свидетель. И пока я не получу ответы на свои вопросы, отсюда не уйду.

— Вы уйдете отсюда прямо сейчас и не получив ответов, — усмехнулся врач. — Здесь порядки устанавливаю я. И только я. До встречи.

Прения кончились, когда Девяткин снял трубку телефона и пригрозил вызвать группу силовой поддержки.

— Ведь не сам же я с вами драться буду, — сказал он.

Через несколько минут он стоял возле кровати, на которой лежала женщина неопределенных лет и наружности. Бинтами обмотана голова и большая часть лица, гипс на правой руке, простыня закрывает пострадавшую по самую шею. Женщина сжала потрескавшиеся серые губы, приоткрыла один глаз, посмотрела на посетителя и сделала вид, будто спит.

— Ты кто такая, красавица? — Девяткин придвинул стул и сел.

— А ты мент что ли?

— Хоть бы и так. Убойный отдел, МУР. Говорить можешь?

— Через слово, — женщина растянула в улыбке серые губы. — Спрашивай, чего молчишь.

* * *

Через полчаса Девяткин знал, что женщину зовут Ольгой, ей двадцать девять лет. Род занятий — эскорт услуги. Она сопровождала богатых клиентов в рестораны или на деловые встречи, а в конце вечера, если спутник не слишком напивался, не отказывалась разделить с ним постель. Неделю назад через сайт фирмы, где размещены фотографии всех девочек, сделал заказ новый клиент. Ничего особенного не требовалось: сходить в центр международной торговли на выставку, а затем поужинать с ним в ресторане «Украина». Приятный мужчина лет сорока, высокий, спортивного типа. Прикинут по фирме, воспитан, умеет поддержать разговор и понравиться женщине.

В начале прошлой недели они побывали на той выставке, много болтали. Затем Леонид, так мужчина представился, пригласил ее в один французский бутик. Он выбрал замшевые полусапожки, красный шарфик из искусственного шелка и кожаную куртку. Сказал, что это презент, сущие пустяки, потом что настоящие подарки впереди. И попросил, чтобы на все последующие встречи, Ольга надевала именно эту куртку, сапожки и красный шарфик. Удивляться нечему, у клиентов возникают куда более странные, даже извращенные желания. На вопрос: почему он выбрал именно Ольгу, Леонид ответил в том смысле, что она похожа на одну давнюю подругу. Отношения с той женщиной чуть не переросли в большую любовь, которая на всю жизнь, но… Не сложилось.

— Врал, конечно, — сказала Ольга. — Но я с вопросами не приставала.

В прошлую пятницу Леонид попросил, чтобы в три часа дня она подъехала к кинотеатру «Ударник». На этот раз он не пользовался такси, приехал на своей машине. Он усадил ее на переднее сидение, сказал, что сегодня намечается романтический ужин в одном приличном ресторане. Но сначала, они завернут в магазин модной мужской одежды. Костюм себе Леонид так и не подобрал, угостил Ольгу легким обедом и кофе.

— Некоторое время спустя я почувствовала, что со мной что-то происходит, — сказала женщина. — Я впала в состояние, когда мышцы тела словно деревенеют, не слушаются тебя, а человеческие голоса доносятся откуда-то издалека. И слышно их плохо.

Ольга хотела спросить своего галантного кавалера: какую заразу он подмешал в кофе, но не смогла языком пошевелить. Просто растеклась по сидению, как растаявшее желе. Она помнила, что машина долго колесила по городу, заднее сидение заняли какие-то люди. Когда она пришла в себя и открыла глаза, на город опускались первые сумерки. Машина стояла в каком-то дворе, дверца была распахнута. Ольгу кто-то хлопал ладонью по щеке, слышалась матерная брань и смех.

Она открыла глаза, сквозь туман увидела незнакомое мужское лицо. Она сидела все в той же машине, а тот незнакомый тип пытался прямо из бутылки влить ей в горло какое-то отвратительное пойло. Дешевое вино, пахнувшее пробкой и жженым сахаром. Ольга закрыла рот, вино полилось на куртку, на сидение. Мужчина ударил ее кулаком в лицо. Спустя время она почувствовала, как кто-то мокрой тряпкой вытирает с подбородка запекшуюся кровь. И снова она провалилась в космическую пустоту, где нет ни людей, ни света, ни звуков. Пришла в себя только в больнице. Позвала врача, но медсестра сказала, что разговаривать ей нельзя, чтобы не тратить попусту силы.

Девяткин успел задать один вопрос, но ответа не получил. Ольга заснула. А врач, сидевший на стуле у окна, сказал шепотом:

— Вот вам и американка…

* * *

В коридоре Главного управления внутренних дел в ожидании допроса Инга Костина провела около полутора часов. Наконец ее пригласили в кабинет. Женщина, усевшись за стол для посетителей, вгляделась в мрачную физиономию Девяткина и со злорадством думала, что сейчас испортит настроение этому тупому и бездушному менту. К работе с людьми майор непригоден, ему бы в деревне граблями махать, а не протоколы писать. Она не ответила на первый вопрос, а просто бросила на стол пропуск и сказала.

— Потрудитесь сделать отметку. И поставить печать. Иначе меня не выпускают из вашего здания.

— К чему так торопиться? — удивился Девяткин.

— Отвечать на вопросы без адвоката я не стану. А мой адвокат вернется из отпуска через месяц. Это первое. Теперь второе. Я поговорила с мужем о том безобразном инциденте, когда меня задержали на остановке. Чуть руки не крутили. Заставили отчитываться перед милиционером, словно какую-то преступницу. Мой муж сегодня же отправит депутатский запрос вашему начальству. Это касательно безобразного поведения милиционеров. И вашего поведения прежде всего.

— У меня мало времени, — ответил Девяткин. — Вы свидетель тяжкого преступления. Отвечать на мои вопросы — ваш гражданский долг. Показания не будут использованы против вас…

— Я не стану отвечать ни на какие вопросы, — женщина презрительно усмехнулась. — Я дождусь возвращения своего адвоката с Сейшельских островов. И только потом появлюсь на Петровке. Вместе с ним. Кстати, к тому времени лично вас здесь уже не будет. Вы, Юрий Иванович, покинете это здание без погон майора и без выходного пособия. Конечно, без работы вы не останетесь. Молодой, полный сил мужчина должен приносить пользу обществу. Рабочие руки стране нужны.

— Вы так думаете? — Девяткин был озадачен монологом свидетеля. Поэтому ответил первое, что пришло в голову. — Вы уверены, что стране нужны именно мои руки?

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — кивнула Костина. — И даже готова помочь в трудоустройстве. Неподалеку от нас идет строительство многоэтажного гаража. Мы с мужем там купили бокс на четыре машины. Поэтому я в курсе всех дел. Так вот, на стройке нужен вахтер. Стоять на воротах и проверять пропуска рабочих. И транспорт тоже. Хорошие условия. Работа на свежем воздухе. Бесплатный обед и проезд в автобусе. Могу похлопотать, если вы заинтересовались. А? Вижу, что заинтересовались…

Девяткин перекладывал из руки в руку карандаш и кивал головой, словно фарфоровый болванчик. Трудно было понять, о чем он думает в этот момент. Возможно, он думал, что работа на свежем воздухе действительно пойдет на пользу здоровью. И бесплатное питание — это большое удобство. Возможно, его мысли текли совсем в ином русле, но сказал он следующее:

— Я вас внимательно выслушал. Теперь ваша очередь. Мой помощник старший лейтенант Лебедев и я в эти выходные не подышали свежим воздухом. Мы провели время в архиве информационного центра ГУВД. Бесплатными обедами нас не кормили. И на автобусе не катали. Но мы не без пользы ухлопали два дня. В частности, кое-что выяснили касательно вашей персоны. Так, мелочи… Но, как говорится, курочка по зернышку клюет.

— И что же наклевала ваша курочка?

Костина, стараясь не выдать заинтересованности, закинула ногу на ногу так, чтобы в поле зрения следователя попали ее точеные колени. И та часть ног, что выше колен, схваченная тонкими чулочками. Девяткин отвел взгляд в темный угол кабинета. И, больше не обращая внимания на телодвижения свидетеля, коротко изложил свою историю.

Муж Инги Борисовны, уважаемый человек, Феликс Костин перестал заниматься бизнесом с тех пор, как стал депутатом Государственной думы. Ну, известно, что закон запрещает депутатам заниматься коммерцией. Он передал бизнес в доверительное управление старому другу, некоему Сергею Покрасу. А бизнес немаленький: несколько продуктовых магазинов, склады и много чего другого. Костин доверял Покрасу, как-никак вместе начинали и все такое прочее. Но червь точил душу депутата. Он знал, что за Покрасом водились темные дела. Этот приятель дважды отбывал срок за хищение собственности в особо крупном размере. Да и сейчас, кажется, болтается на приколе у ментов.

Короче, Костин решил, что и за близким другом нужен присмотр. Проверять финансово-хозяйственную деятельность торгового дома взялась супруга Инга, в прошлом бухгалтер. Ей в помощь наняли несколько специалистов. Поначалу были выявлены какие-то нарушения. Но Инга Борисовна решила ничего не сообщать мужу, чтобы его попусту не волновать. Так все и шло, так и катилось.

Но в бизнес стали вмешиваться чувства. Обычные человеческие чувства, возникшие между женщиной и мужчиной. А это не шутка. Это бомба замедленного действия. Легкое увлечение переродилось в связь, которая тянется… Девяткин посмотрел на потолок и беззвучно зашевелил губами. Словно подсчитывал, какое время тянется та любовная связь. Но не сосчитал до конца, сбился…

— Вы эти сказки травите своей жене, — Костина попудрила носик и посмотрела на свое отражение в крохотном зеркальце. — Любому дураку с большими грязными ушами. Который любит слушать сплетни.

Девяткин не заметил этих слов.

— В пятницу я удивился. Такая породистая дама. Супруга депутата, которого по телеку часто показывают, будто он артист. И вдруг вы — одна. На темной улице. Но потом все склеилось. Выяснилось, что в доме через улицу проживает тот самый Покрас. Вы не ждали автобуса на остановке. Вы вышли из такси и дожидались зеленого сигнала светофора, чтобы перейти дорогу. Тут началась заваруха в кондитерской, вы поспешно отошли в сторону.

— У меня ничего не было с этим Покрасом. Он мужлан, бывший уголовник. Я сто раз говорила супругу, чтобы он этого деятеля выпер с работы. Давайте закончим на этом.

— Дослушайте, осталось немного, — пообещал Девяткин. — Сотрудники управления по борьбе с экономическими преступлениями приглядывали за Покрасом. Наружное наблюдение, выборочное прослушивание телефонных разговоров. Его подозревали… Впрочем, это тайна следствия. Но оперативная информация не подтвердилась, на Покрасе не висело ничего серьезного. Короче, в тюрьму сели другие люди. А вот записи телефонных разговоров остались. Наверняка они заинтересуют вашего мужа. По глазам вижу, что заинтересуют.

— Господи, какая грязь, — Костина привстала, одернула юбку. — Какая мерзость. Слушать разговоры личного характера. Я вас прошу…

— Свою просьбу изложите позже, — сурово покачал головой Девяткин. — Я точно знаю, что вы стояли в десяти шагах кондитерской. Прямо над вами горел фонарь уличного освещения. Вы все видели. И наверняка хорошо запомнили внешность мужчин. Правильно?

Костина кивнула головой.

— Тогда сейчас мы спустимся на этаж. При помощи наших специалистов вы составите композиционный портрет нападавших. Ну, фоторобот. Что-то вроде рисунка. Вы сможете это сделать?

— У меня хорошая зрительная память. И еще я позвоню мужу, прямо сейчас. История с этим депутатским запросом — чистое недоразумение. Только… Ну, услуга за услугу? Договорились?

* * *

— Ох, ой, — хрипловатый женский голос стих. И спустя минуту. — Ох, мамочка…

Было темно так, что не увидишь ладонь, поднесенную к лицу. Джейн Майси лежала то ли на топчане, сбитом из досок, то ли на койке, где вместо матраса деревянный настил. Поверх настила постелили зимнее пальто с каракулевым воротником, изъеденным молью. Вместо подушки скатанная брезентовая роба, провонявшая соляркой. На запястье левой руки не было часов, а на шее золотой цепочки с медальоном в форме сердечка. Медальон открывался, внутри была фотография шестилетней дочери Кристины.

— О, господи, — сказала из темноты женщина.

И надолго замолчала. Но совсем звуки не исчезли. Капля воды ударилась о жестяной рукомойник. Снова тяжело вздохнула женщина. И опять тишина.

Джейн помнила все обстоятельства своего похищения, помнила машину, в которую ее пересадили. Рядом еще стояли зловонные помойные баки, над которыми висела желтая луна. Она помнила, как женщину, занимавшую переднее сидение, на ходу вытолкнули из машины. И еще появлялись короткие отрывочные воспоминания: иголка шприца входит в предплечье. Джейн вздрагивает от боли.

Неожиданно раздался звонок, громкий дребезжащий. Вспыхнула лампа над дверью.

— Проснулась? — спросила женщина. — И я тоже. Эх, снился мне… Сын снился. Кипятку хочешь?

Джейн села на своем топчане, огляделась по сторонам. В дальнем темном углу кособокий стол. На нем электрическая плитка, алюминиевый чайник с помятыми боками. Еще банка горчицы и полбуханки хлеба. Окон в помещении нет, стены сырые, на потолке проступили ржавые разводы от протечек и пятна плесени. В углу у двери за дощатой перегородкой унитаз, рядом железная раковина. На полу корыто, в таких когда-то давно купали младенцев. В другом углу ящик, забитый газетами, которые, видимо, использовали вместо туалетной бумаги. У наглухо закрытой железной двери, старая вешалка. На ней болтаются нищенские лохмотья: вытертая кроличья шапка с дырой на макушке, рабочий халат, припорошенный угольной пылью и телогрейка.

Джейн перевела взгляд на соседку по комнате. Сколько же ей лет? Сразу не скажешь. Не меньше двадцати, но не больше восьмидесяти. Где-то в этих пределах. Лицо серое, отечное. Каштановые с проседью волосы коротко подстрижены. Роста женщина невысокого, плечи широкие, жилистые сильные руки. Под глазом овал синяка. Вместо ночной рубашки — майка без рукавов и короткие мужские подштанники, подпоясанные веревкой. Икры ног покрыты синюшными волдырями. Хозяйка комнаты перехватила взгляд Джейн. Наклонившись, погладила ногу ладонью и надавила пальцем на волдырь с такой силой, что он побелел.

— Это все от угольной пыли, — сказала она. — Въедается в кожу. Недавно на руках волдыри стали появляться. Меня вообще-то Викой зовут. Полное имя Виктория. Ну, тут меня Королевой Викторией называют. Говорят, очень похожа. Прямо одно лицо. Ну, я не возражаю против королевы. Как думаешь, похожа?

Женщина повертела головой и горько вздохнула.

— Только короны не выдают.

Она сунула ноги в валенки с обрезанными голенищами, надела рабочий халат. Присев к столу, сыпанула в железную кружку щепоть заварки, налила кипятка. Достала откуда-то из подштанников перочинный нож с длинным широким лезвием. Намазав горчицей кусок хлеба, стала его жевать.

— Чего смотришь? — Виктория поманила Джейн пальцем. — Садись, поговорим. У меня смена в кочегарке только через час начинается. Вернусь поздно. И сразу спать.

Джейн подсела к столу, плеснула кипятка во вторую кружку, твердо решив выудить хоть какую-то информацию из этой странной женщины. Задавать много наводящих вопросов не потребовалось. Виктория охотно рассказала, что знала. Сюда она попала случайно. Единственный сын, работал заместителем управляющего небольшого коммерческого банка. То ли ее Юра подписал платежный документ, который не имел права подписывать. То ли подписал правильный документ, но деньги ушли не туда, куда их направили. И потерялись. То ли деньги были непростые, а бандитские.

Всех подробностей Виктория не знает. Но однажды к ним домой пришли серьезные парни, приставили к голове сына пистолет и велели написать несколько документов. Дарственную на квартиру, на загородный дом, на две новые машины. Они забрали деньги сына и его документы. А Юру отделали так, что он теперь не может без посторонней помощи подняться со стула. И еще плохо говорит. Из близких родственников помнит имя тетки и матери. Серьезные мальчики сказали Виктории, что деньги, ценности и недвижимость, изъятые у Юры, не покроют всех убытков, которые они понесли. Виктории придется отработать оставшийся долг за сына, поскольку он теперь к физической деятельности непригоден.

Викторию отвезли сюда, выдали рабочую одежду и объяснили, что ее задача двенадцать часов в день проводить в бойлерной, кидать в печку уголек, чтобы вода всегда была горячей. Надо следить за температурой котла и выполнять еще кое-какую работенку.

Наверху баня для больших людей. Говорят, сюда париться даже министр иностранных дел приходил. Викторию сразу предупредили: будут жалобы от клиентов, что вода негорячая, пусть обижается только на себя. Наказание за провинность будет жестокое, но справедливое. Поэтому она старается изо всех сил. Охранников в бойлерной нет, но надо помнить, что за тобой приглядывают. Категорически запрещено выходить в коридор, подниматься вверх по железной лестнице и спать. За это лишают еды и курева. И еще могут… Викторию сжала пальцы в кулак, поднесла этот кулак к носу Джейн и спросила, чем пахнет. Пахло угольной пылью и горчицей.

— Неправильно, — помотала головой Виктория. — Пахнет могилой.

Сколько времени она здесь кидает уголь, сама точно не помнит. Отмечала смены черточками на тетрадном листе. Но тот лист давно куда-то пропал. Начинала снова отмечать, да опять листок потеряла. Когда ее засунули сюда, была ранняя весна. И сейчас, говорят, тоже весна. Только вот какая она по счету?

Королева Виктория доела кусок хлеба, и спросила, за какие провинности тут оказалась Джейн. Выслушав ее историю, закурила папироску, долго о чем-то думала и сделала свой вывод.

— Значит, ты тут вроде ни за хрен собачий припухаешь. Ладно, подождем, когда внесут ясность… Они разберутся, в чем твоя вина. Но я так смекаю: пришла моя очередь на волю выходить. А ты уголек кидать станешь. Честно: давно я смены жду. Спина не гнется, ноги ломит. Да… Теперь, может, выпустят. Может, я свое уже отмантулила. Ясно: надолго Виктории не хватит. Вот они тебя и похитили.

— Глупости. Людей не похищают, чтобы поставить у топки.

— Эх, мало ты еще живешь на свете, чтобы рассуждать. Лучше привыкай понемногу. Это только сначала трудно. Первые пару месяцев. А потом легче станет. Пожрать, ну, вроде как обед, приносят прямо в кочегарку. И после смены чего-нибудь дают. Чего у них наверху остается из жратвы. Папиросы — в день пачка. Чаю немного. Случается, стакан водки набулькают.

— А меня когда…

— Привезли? — Виктория погасила окурок.

Оказалось, Джейн попала в подвал сутки назад, как раз перед прошлой сменой в котельной. Ее внесли на руках двое парней. Расстелили пальто, положили на топчан и смотались. Королева Виктория попыталась разбудить новую соседку, но та спала как мертвая.

— Жить можно и тут, — повторила Виктория. — Если бы не эта проклятая угольная пыль. Даже плюнуть нормально не могу. Слюна пополам с копотью и сажей. А у тебе красивые волосы. Можно я потрогаю?

Джейн кивнула. Виктория погладила ее по голове, помяла пальцами локон волос. Тут щелкнул замок железной двери, лязгнул засов. Вскочив с табурета, Королева Виктория набросила на плечи телогрейку, сунула в карман пачку папирос и вышла в коридор. Джейн долго смотрела на свое отражение в осколке зеркала, приклеенного к стене. Выглядит она немногим лучше Виктории. Похожа на бродяжку с вокзала, у которой нет ни жилья, ни документов. Даже имени нет.

Джейн вернулась на свой топчан. Голова кружилась от слабости. Поправив старое пальто, она легла на бок и подумала о превратностях судьбы. Может статься, в ближайшие месяцы, а то и годы, ей суждено за кусок хлеба работать истопником в мужской бане. Жить в этом клоповнике, мыться в ржавом корыте и дожидаться то ли смерти, то ли чего похуже.

* * *

К пяти часам вечера Девяткин, расположившись в рабочем кресле, рассматривал гордый профиль Павла Моисеевича Шумского. Презрительно выпятив нижнюю губу, профессор наблюдал, как по подоконнику, медленно перебирая лапками, ходит жирный голубь. Вопрос Девяткина вернул свидетеля на грешную землю.

— Ну, вспомнили что-нибудь?

— Вынужден вас разочаровать. Забыл даже то, что помнил вчера.

Он посетовал на годы, которые берут свое. На память, которая слабеет. Да и зрение тоже не улучшается. В ответ Девяткин в деликатной форме рассказал полузабытую историю, случившуюся полтора года назад как раз на историческом факультете вуза, где трудится уважаемый профессор.

Дело простое, едва ли не в каждом учебном заведении случается нечто подобное. Жила-была студентка, назовем ее Валей. В один прекрасный день она принесла своему преподавателю, с которым состояла в интимных отношениях, радостное известие о беременности. Девяткин из этических соображений не станет называть имени и фамилии того преподавателя. Ограничится интимным прозвищем, которое дала своему кумиру студентка: Пусик. Так вот, Пусик почему-то не обрадовался, напротив, очень огорчился по этому поводу. Сказал, что возьмет все расходы на себя, но беременность надо прервать. Вопрос даже не обсуждается. Валя ляжет в хорошую больницу, где у Пусика знакомый хирург, который все устроит в лучшем виде.

Но в душе женщины уже бушевали материнские чувства. Словом, состоялась ссора, с истерикой, взаимными упреками. Пусик говорил, что он уважаемый человек, профессор вуза, известного на весь мир. У него одних научных работ более пятисот. К тому же есть законная супруга, двое детей. И даже внуки. А злопыхатели и завистники только и ждут удобного момента, чтобы сковырнут Пусика с насиженного места на кафедре. Но Валя не хотела слышать про аборт.

Выждав неделю, Пусик зашел с другой стороны. Он сказал, что Валя рождена, чтобы стать великим ученым. Сейчас она готовит диплом, после его защиты есть возможность остаться в институте, на профильной кафедре. И под чутким руководством Пусика писать диссертацию. А дальше перед бывшей провинциалкой откроется дорога счастья и успехов… Пусик не успел развить мысль, женщина ушла, хлопнув дверью.

Последний разговор состоялся спустя пару недель. Пусик решительно заявил, что запросто сможет завалить любую дипломную работу, самую крепкую, самую талантливую. Было бы желание. А такое желание возникает. Женщина опять послала его подальше и ушла. Когда провалилась на защите, поплакала и уехала в поселок, где живут родственники. Бедняжка одна воспитывает ребенка и старается забыть подлеца профессора.

— С каких это пор милиция интересуется личными делами граждан? — Шумский хмыкнул. — Я бы даже сказал интимными подробностями чужой жизни…

— Вопрос это не личный, гражданин любовник. Поскольку он не одного тебя касается. Скоро я получу письменное заявление пострадавшей Валентины Петровой. И у тебя начнутся такие неприятности, что…

— Слушайте, неужели вы на это способны? — побледнев, спросил Шумский.

— Я на многое способен, — кивнул Девяткин. — Хочешь убедиться?

Через минуту профессор дал задний ход. Мол, что отказывался сотрудничать со следствием, потому что бандиты и убийцы видели Шумского и наверняка его запомнили. А найти профессора проще простого — на кожаной папке, что он держал в руках, хорошо заметный золотой логотип вуза, где Шумский преподает уже двадцать лет. Его могут грохнуть за одно случайно вырвавшееся слово, за один намек… Пристрелят. Или прирежут.

— Не обольщайся на свой счет, — махнул рукой Девяткин. — Если тебя кто и прирежет — это твоя жена. Мотив убийства — ревность к студенткам.

Вскоре Шумский оказался в хорошо освещенной комнате, где вместе с художником и экспертом-криминалистом принялся за составление портрета предполагаемых преступников. А Девяткин уже в двадцатый раз набрал номер телефона третьего свидетеля происшествия: бывшего милиционера Константина Зобова. Но не услышал ничего кроме длинных гудков. Сегодня днем служебная машина выезжала по адресу, где проживает Зобов. Соседка по площадке сказала, что последний раз видела его в субботу утром. Всегда медлительный Константин Сергеевич куда-то торопился. Поставил в багажник своей машины две большие сумки и уехал. Странно… Зобов не вернулся, хотя знал, что в понедельник его ждут на Петровке.