Я – контрабандист

Андрей Неклюдов

«Контрабандист работает по страсти, по призванию», – писал в свое время Ф. М. Достоевский. Герой повести петербургского писателя Андрея Неклюдова «Я – контрабандист», молодой ученый, оказался вовлеченным в этот нелегальный промысел совсем не по призванию, а в силу жизненных обстоятельств, из отчаяния. Никогда прежде он не предположил бы, что очутится вдруг в экзотической Южной Корее с умопомрачительной (по его понятиям) суммой денег в карманах и будет, как прожженный коммерсант, закупать и прятать от таможни в трюмах судна громадные объемы контрабандных товаров. Никогда не предположил бы, что окажется на грани катастрофы, что ему и его компаньонам будет реально грозить уголовное наказание… Автор исследует болезненное и печальное явление нашего времени – то, как борьба за выживание, погоня за добычей деформируют личность, ведут человека к профессиональной деградации. «Повесть написана ярко, сочно, в ней множество юмористических сцен. Но по прочтении последней страницы вспоминается знаменитый пушкинский вздох: боже, как грустна наша Россия!» (Елена Холшевникова «Просвещенные меценаты», СПб Ведомости, 25.02.1998)

ОТХОД

Уходим! В рейс! В океан! За границу! Как оно все будет? Какой он, океан? Ведь я никогда в океане не был. И на судне морском не плавал. Только на речном, по Енисею…

В девять утра мы с Олегом уже находились на причале, у морвокзала.

Туман и прохлада. Напротив здания вокзала возвышается, словно многоэтажный дом, большой пассажирский теплоход «Антонина Неждан». Он тоже идет в Корею, в город Пусан.

— Опередит нас, — недовольно кивает на него Олег.

— И что?

— Как — что?! На нем народу, знаешь, сколько! Сразу цены поднимутся. Это же рынок. А вон и наш!

Широкий коренастый «Турбидит» тычется в уступ причала, подается то вперед, то назад, подтягивается на канатах, накинутых петлями на железные тумбы (кнехты), деловито урчит.

— Притирается, — сочувственно замечает Олег.

На пирсе уже столпилось с десяток человек. Не дожидаясь, пока выбросят трап, они начинают закидывать на борт сумки, запрыгивать сами. Мы тоже запрыгиваем, проходим по длинному коридору между рядами безликих дверей, спускаемся по крутой лестнице вниз, где тоже каюты.

— Ключ у «второго»? — спрашивает Олег кого-то, имея в виду второго помощника капитана.

Отпираем. Перед нами — узкая комнатенка. В конце — круглый мутный иллюминатор. Две кровати справа, одна над другой, и одна под окном возле столика. Вот и вся обстановка. Олег сует в стенной шкафчик сумку, мой рюкзак и заваливается на кровать у иллюминатора.

— А тебе проходить таможню, — сообщает он мне. — Увидишь, куда все пассажиры пойдут.

У него самого паспорт моряка, его будут досматривать на судне вместе с командой.

— Возьми какой-нибудь пакет для виду, — советует он, и я понимаю, что мои вещи очутились на теплоходе незаконно.

— А если спросят у тебя, чей рюкзак? — тревожусь я.

— Скажу: мой, — равнодушно отмахивается приятель.

На берегу пограничник в зеленой форме, с автоматом, в пяти метрах от судна протягивает какую-то желтую ленту, очевидно, имитирующую государственную границу. Другой пограничник, с собакой, начинает курсировать вдоль этой линии. Собака, пройдя несколько шагов, устало ложится: видать, скучно охранять такую несерьезную границу.

В здании морвокзала в беспорядочной людской толчее наталкиваюсь на улыбающуюся Эмилию Ивановну, окруженную несколькими девушками и парнями и облаком парфюмерных ароматов.

— Оформление через два часа. А пока что надо заполнить декларацию, — указывает она мне.

На листочке с готовым текстом я подтверждаю, что не провожу с собой ни наркотиков, ни оружия, ни боеприпасов к нему, а только лишь валюту. С собой на тот момент разрешалось провозить две тысячи долларов. Олег заблаговременно сунул мне тысячу двести долларов и выписанную на них в обменном пункте справку (просто в тот день, когда мы вспомнили об этом, мы покупали именно такое количество валюты).

— Что так мало? — удивляется Эмилия Ивановна, просматривая мою декларацию.

…Через два часа досмотр не начался. И через три тоже. И я уж приготовился ждать до вечера, когда отворились наконец двери досмотрового зала. Заглянув туда, я увидел стоящие боком ко входу столы с какими-то надстройками, похожие из-за этого на трибуны. За каждой трибуной — по молчаливому оратору. Таможенники. Молодые все ребята, но очень, очень серьезные.

По очереди подходим к этим трибунам. Я для спокойствия жую жвачку.

— Выложите все, что у вас в пакете, — требует мой проверяющий, недружелюбно оглядывая меня с головы до ног.

Я выкладываю: расческа, носовой платок, несколько фотопленок (сейчас спросит: а где же фотоаппарат?)… А это что? Лист черновика научной статьи. Затесался как-то. Что-то про руды, месторождения…

Таможенник читает. Я перестаю жевать, стиснул резинку зубами. Может, там что-нибудь по запасам, по золоту?! Еще инкриминирует мне разглашение государственных тайн… Но по лицу читающего вижу: ничего не понимает.

— И это все? — кивает он на мой жалкий «скарб». — Весь ваш багаж?

— Да, — подтверждаю я, чувствуя себя клятвопреступником.

Досмотрщик пересчитывает валюту, делает пометку в декларации.

— А что у вас в нагрудном кармане? — и он смотрит мне в глаза гипнотическим взглядом. — Вон там, под свитером, в рубашке.

— Ничего, — отвечаю я, хотя сам уже начинаю сомневаться.

— Как же ничего? — с лукавым выражением говорит он (я слышал, они все психологи).

Я оттягиваю свитер.

— Ничего, потому что и кармана нет, — и теперь я смотрю на него лукаво.

— Ладно, идите, — как будто разочарованно бурчит он.

Следую дальше через турникет мимо стеклянной будки, где девушка в пограничной форме еще раз смотрит мой загранпаспорт, просунутый к ней через узкую щель, ставит штамп и улыбается (луч света в темном царстве):

— Счастливого пути.

Затем нас, всего человек пятнадцать, ведет за собой пограничник. С бетонного козырька террасы морвокзала по несуразному сооружению (этакий передвижной мост с опускающимся на конце трапом) сходим прямо внутрь очерченного лентой пространства возле судна.

«Как все строго, — тайно усмехаюсь я. — Это притом, что и доллары, и вещи давно на борту. А может, у Олега что-нибудь не так?»

— А меня даже не досматривали! — весело встречает меня приятель. — Я лежал тут с открытой дверью. Никто даже не заглянул.