Черные сны

Андрей Лабин, 2014

Паскудники – невидимые твари, которые питаются страхами и страданиями людей. Как правило, они выбирают старых, больных, немощных. Их можно увидеть через разбитые очки капитана – они омерзительны. Их разносят по домам в птичьих клетках, и у них есть покровитель. Они смертны, с ними можно бороться. Но кому это надо? Егор Нагибин – один из немногих, кто решился заступиться за стариков и осмелился войти в интернат для престарелых. Выиграет ли он в этой борьбе или проиграет – не важно. Важно другое…

Глава 3. Первый опыт

Егор уже две недели самостоятельно обходил дозором свои владения. Вполне освоился и линию поведения, заданную Паршиным, поддерживал. Исправно приходил на работу, исправно навещал подопечных и исправно зачеркивал в календаре каждый день, проведенный в ссылке. Как-то раз он появился в пожарке, но парни только подтрунивали над ним и его новой работой. Ромик Сыскин обозвал его — старикашенским подтиральщиком. Все смеялись, даже друг Женька Козуб. Егор тоже усмехался над своей судьбой, но оставив пажарку за спиной, проклинал тот день и ту старуху, которая выползла из горящей комнаты.

Сегодня первым в списке стоял Кокушкин. Егор нес ему бланки заявления на дотации, социальную помощь и чеки за оплату лекарств. Противная морось кружила в прохладном воздухе, словно кашляло само небо. Без настроения с остатками копоти от жуткого сна он брел по пустой улице и чувствовал себя скверно. Кругом ни души. Что-то в этом было непривычное и ненормальное, легкое чувство беспокойства, смешанное со страхом, заерзало внутри. Егор отмахнулся от наваждения, закурил и побрел дальше.

Крики боли вперемешку со стенаниями он услышал еще на лестнице. Егор прислушался. Голос принадлежал женщине и доносились с верхнего этажа. Перепрыгивая через две ступени, побежал вверх. Он остановился напротив двери, из-за которой доносились крики и громко постучал. От волнения пробила дрожь, ладони взмокли, а от быстрого бега сердце бухало в грудь тараном. Пока скакал по маршам и площадкам, в голове промелькнуло десятки мыслей; режут, насилуют, избивают, ударило током, перелом, защемило пальцы. И все это в картинах и лицах. Белое брюхо с плавниками медленно опускалось с потолка, насыщалось красками и разбухало.

Дверь открыли не сразу. Когда Егор уже собрался постучать вновь и на этот раз сильнее. Сжал кулак, замахнулся, но щелкнула щеколда и в дверном проеме показался растерянный вспотевший, с прилипшими ко лбу волосами Кокушкин. Он смотрел на Егора снизу вверх увеличенными через очки глазами. И без того жалкий, сейчас он выглядел просто раздавленным.

— З-здрасти, — заикаясь сухо, словно его горло было забито соломой, произнес он.

— Здорово, кто кричит? — Егор заглянул ему за плечо, отодвинул и уверенно шагнул через порог. Кокушкин отступил, пропуская его. Он не переставал заглядывать попеременно то в левый, то в правый глаза Егору, словно хотел что-то там рассмотреть.

— Она, мама, — тихо сказал он, — расшумелась сегодня что-то, это ничего, бывает у нее так.

Егору показалось, что сын учительницы пытается его успокоить, и не дай Бог накликать на себя гнев, что позволил такому случиться. Егор быстрым шагом подошел к боковой комнате, вскользь посмотрел на замок на торцевой комнате и толкнул дверь. На матраце, расстеленном на полу у стены, в ворохе тряпья лежала старая женщина с перемотанной махровым шарфом головой. На газете возле нее стояли различные пузырьки и пластинки с лекарствами. К верхней трубе у батареи была привязана за толстую леску алюминиевая ложка. В углу стоял чайник с деревянной ручкой. В комнате пахло застоялым потом и лекарствами.

— Божечка, за что так, — в полузабытье стенала женщина. Желтое морщинистое лицо со впалыми глазами блестело от пота. Редкие волосы выбились из-под махрового шарфа и грязными сырыми нитями приклеились к выпирающим скулам.

— Божечка, нет сил больше, что же это такое, — бледными губами едва шептала женщина.

— Ой!!! — вдруг она закричала, громко, пронзительно и дернулась, словно ее ударили по ребрам палкой. У Егора сердце екнуло, от неожиданности он вздрогнул.

— Ой!!! Гера… Ой!!! Больно-то как!!! Федя.

— Мам, здесь я, — из-за спины Егора выскочил Кокушкин, упал на колени рядом с матрацем, словно приготовился молиться, наклонился, почти лег, и взял обеими руками высушенную кисть женщины. Зашептал, — ну, потерпи, мамуля, сейчас пройдет, потерпи чуть — чуть, пожалуйста, — жалобно, умоляюще шептал Кокушкин, сжимая и гладя руку матери.

— Что с ней? — оправившись от шока, Егор подошел к больной. — Какой номер скорой? — он торопливо полез в карман за телефоном.

— Ой, сейчас… — женщина захлебнулась криком, из уголка глаз потекли слезы. С минуту она лежала неподвижно с исковерканным болью лицом и казалось не дышала, а потом тихо выдохнула — простонала.

— Как же больно, Федя.

— Номер говори, — гаркнул Егор. Его сердце тревожно билось, казалось, они теряют время, еще приступ и женщина не выдержит.

— А!? — Кокушкин резко обернулся, словно только заметил присутствие Егора. На его верхней губе выступила испарина.

— Номер!

— Я уже позвонил. Они едут. Мам, я уже позвонил, — Кокушкин снова склонился над матерью, — они уже едут. Скоро будут. Уже потерпи, мамуль, немножко. — Он теребил косточки матеренной ладони в своих руках и все заглядывал ей в глаза. По его вискам текли капельки пота.

Прежде, чем в комнату неспеша зашла женщина врач с медицинским чемоданчиком, несколько пароксизмов сотрясли больную женщину. Она уже балансировала на грани забытья, когда доктор присела на предусмотрительно подставленный суетным, заискивающе заглядывающим в глаза Кокушкиным стул и взял ее за запястье. Она о чем-то спрашивала Кокушкина, тот запинаясь отвечал. Егор их не слушал, он все смотрел на измученную женщину, которая в полубреду мотала головой по измятой подушке и стонала.

— Какое обезболивающее даете? — донесся до Егора голос. Он оторвал взгляд от больной и посмотрел на врача.

— С — спазмалгон, — прошептал Кокушкин.

— Вы с ума сошли. Вам разве врач не выписывал?

— Выписывал, но они, — Кокушкин посмотрел на Егора.

— Они закончились.

Егор больше не слушал и не смотрел, развернулся и вышел из комнаты пропитанной болью и страданием. У него было ощущение, что он сам вкалывал иглы в изможденное тело женщины, сам выкручивал руки и раскалывал ей голову, сдавливал ее обеими руками так, что она трещала, как спелый арбуз.

Он скорее сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Жадно втянул прохладный сырой воздух. Он быстро шел в контору, в носу все еще стоял запах горячечного пота и лекарств, а в ушах звенели стенания и крики боли.

Паршина в соцзащите не оказалось. Егор спросил у Изотовой, куда его направили. Женщина ответила, что тот пять минут назад звонил с почты, сказал, что попал в перерыв и ждет. Напрямик через пустырь Егор быстрым шагом шел к почте, опасаясь не застать там коллегу. Ноги разъезжались на склизкой тропинке, грязь налипла на ботинки. Вымахавший до пояса пустырник шуршал о куртку, засохший репейник цеплялся за брючины. Егор торопился, горячий воздух парком вырывался из его приоткрытых сухих губ.

Оказавшись у почтамта — деревянной избы из почерневших бревен с шиферной крышей, с голубой табличкой, Егор в растерянности завертел головой. Подергал за дверную ручку, дверь была заперта. Он посмотрел на расписание, затем достал телефон и уточнил время. До открытия оставалось пятнадцать минут.

— Опочки, — вдруг послышалось сзади. — Кто это тут у нас тут?

Егор обернулся. Из-за угла почты, с сигаретой в зубах вышел Паршин. Он остановился и хищно прищурил правый глаз, казалось, чувствовал неприятность. — Тебя, что, тоже за пенсиями послали?

Когда Егор подошел, тот подмигнул, растянул тонкие губы в широкой улыбке и протянул руку.

— Здорово.

Егор с минуту смотрел то на руку, то на Паршина. Пока колебался, запал его заметно угасал. Он уже не так кипел праведным негодованием и в голове не так отчетливо слышались крики больной женщины. Он пожал протянутую руку и подумал, стоит ли ему вообще вмешиваться. Чтобы не растерять последние крохи намерения, пересиливая себя сказал.

— Сегодня у Кокушкина был. Там скорая приезжала к его матери. Я слышал, как она кричала.

Помолчал и добавил.

— Ты это, не забирай у нее больше таблетки. Она страдает.

— Ты из-за этого сюда прискакал? — спросил Паршин. Губы его поползли в кривую усмешку.

— Поорет и перестанет. Скорая ведь приехала. Ей даже лучше, внутримышечно дозу получит.

Цинизм с которым Паршин это произнес взбесил Егора. В голове что-то перещелкнуло и замутилось. Он схватил Паршина за куртку.

— Послушай, Костян, харе трясти со старухи таблетки. Она больная, дай ей спокойно помереть. Ты понял?

Все время пока Егор тряс Паршина за куртку и выговаривал, тот не сопротивлялся, болтался в его руке, как ветка и с наигранным клоунским непониманием смотрел на него. Сигарета вывалилась из его рта.

— Все? — спросил Паршин, клацая зубами, когда Егор, уже ничего не говорил, а просто его тряс и сверлил взглядом.

— Все, — Егор отпустил Паршина.

— Ты бы видел сейчас себя со стороны. Настоящий псих. — Паршин усмехнулся и мотнул головой. — Сегодня как раз к Червяку твои этот, психолог заходил, Алексеев, что ли. Спрашивал, как ты тут справляешься? Червяк меня вызвал. — Паршин замолчал, одергивая куртку. Егор отвернулся, и стоял в пол-оборота. Выплеснув свой гнев он не знал, что делать и чувствовал себя по идиотски. Он не смотрел на Паршина, но услышанное, заставило резко поменять вектор мысли. Паршин не спешил продолжать. Достал из кармана куртки пачку с сигаретами, выбил одну и протянул Егору. — Будешь?

Смущенный и раздосадованный Егор взял «кент». Он уже сожалел, что так грубо обошелся с коллегой. Ведь все можно было уладить мирно, просто поговорить. А этот всплеск неуправляемого гнева вполне может быть использован против него. Тем более, что Алексеев следит за ним, как коршун. От мнения психотерапевта зависит его будущее. Егор это прекрасно понимал и сказанное не мог пропустить мимо ушей.

— И что ты сказал? — спросил он, прикуривая от зажигалки Паршина.

— Сказал…, — он замолчал, прикуривая свою сигарету, — сказал, что все пучком. — Паршин выпустил струю дыма и пристально посмотрел на Егора. В его взгляде стоял немой упрек — я для тебя, старик, столько делаю, а ты так со мной поступаешь. — Сказал, справляешься на все сто процентов. А на вопрос, такой подковыристый вопрос. — Паршин усмехнулся. — Насколько психически уравновешен ты в общении с пожилыми людьми, сказал, как сам Христос. Думаю, я был убедителен. Хотя Червяк и метал в меня молнии, но я против своих не попру. Ведь так, Егорыч?

— Да уж, — пробурчал Егор, щурясь от едкого дыма, стараясь не замечать парящую над фонарным столбом рыбу. Он был благодарен, что Паршин за него замолвил словечко, но сейчас сказать об этом не мог.

— Алексеев твой сказал, что еще придет и не раз. Ты имей в виду. Сколько тебе осталось? Два месяца? Не боись, старичок, прорвемся. Только надо вместе держаться. Ведь так? — Паршин похлопал Егора по плечу.

— Так, — пробурчал Егор. Он в полной мере почувствовал влияние Паршина на свое будущее и смекнул, как надо себя вести. Он выкинул бычок, что-то пробурчал про работу, что, мол, идти надо и поплелся прочь. Чувствовал себя мерзко и, что его прижали к ногтю, надавили на самое больное место, заставили играть по чужим правилам. Минуя контейнер приема цветного лома на углу Чапаева и Союзной, он вспомнил, что так и не отдал бланки заявления Кокушкину. Понял, что сегодня подняться к ним уже не сможет и отложил на следующий раз.

Без настроения, со смутной тревогой, прокручивая в мыслях слова Паршина об Алексееве, он направился в «Караганду», купить продукты по списку для Стеллы Аркадьевны.

Через полчаса с целлофановым пакетом он стоял на площадке третьего этажа и тянулся к звонку, когда в полумраке подъезда заметил полоску света, пробивающуюся между полотном и косяком.

— Стелла Аркадьевна, — Егор тихонько постучал по косяку и зашел в квартиру. Из большой комнаты доносилась какая-то возня, вздохи, страстный шепот и томный смех хозяйки.

— Стелла Аркадьевна, — громче проговорил Егор. Звуки стихли. С минуту в квартире висела гробовая тишина. Егору показалось, что те, кто притих в комнате, надеются, что нежданный визитер уберется к чертям собачьим. Но ему надо было, чтобы подопечная расписалась на кассовом чеке.

— Стелла Аркадьевна, — Егор прошел и заглянул в комнату. На диване, полулежала растрепанная Стелла Аркадьевна в своем китайском веселеньком халатике, с обнаженным плечом, с размазанной по губам помадой, растрепанная, а над ней нависал распаленный с красной физиономией, с бешенными блестящими глазами Червяков. С минуту они смотрели на Егора, Егор — на них. Затем Червяков дернулся, словно ужаленный и сел на диван. Стал суетливо застегивать на рубашке пуговицы. Ежесекундно он вскидывал на Егора злобный взгляд, мол, ты еще здесь. Единственное, подумал Егор, ему сейчас не хватает сказать: «Это не то, о чем ты подумал». Хозяйка, храня на помятом лице похотливую улыбку, медленно села, поправила прическу, — что же вы без разрешения, как вас там, Егор, вроде?

— Прошу прощения, — проговорил Егор опуская взгляд, — я стучался… принес вам продукты, поставлю на кухню. Надо бы расписаться на чеке.

— Оставь. Я возьму, — поспешно сказал Червяков и еще, что-то хотел добавить, но Егор развернулся, тоже поспешно и прикрыл за собой дверь. Осторожно ступая, он прошел на кухню, оставил пакет на полу, чек на столе и вышел. Громко хлопнул входной дверью, когда уходил, чтобы влюбленные слышали. Все это время из комнаты не доносилось ни звука, словно они ждали пока Егор, наконец, уберется, и они снова смогут предаться утехам.

«Какой идиотский день», — думал Егор, спускаясь по лестнице. Он чувствовал неловкость и злился на себя, что тихо постучал, на Червякова и Стеллу Аркадьевну, что оставили дверь не запертой. Ему стало понятно, почему над пышущей здоровьем женщиной социальная служба взяла опеку. Стелла Аркадьевна оказалась не бывшей, как говорил Паршин — школьной любовью Червякова, а настоящая. Она смогла снова раздуть в его омертвелой душе пожар. В то же время, вспоминая неловкое поведение Червякова и обозревая всю ситуацию в целом, Егор подумал, что это компромат, и он может при случае разыграть эту карту. Будь он в иных отношениях с замом, в его голове даже мысль не шелохнулась в эту сторону. Но учитывая неприязнь, возникшую между ними, Егор понял, что заимел козырь. Хотя, вряд ли сможет им воспользоваться. Но пусть будет.

Егор решил закончить рабочий день и побрел домой, раздумывая о перипетиях, случившихся с ним за этот короткий день. Квитанция по оплате коммуналки, предназначенная для Жанны Евгеньевны, осталась лежать в заднем кармане брюк. Больше остальных занимал мысли визит Алексеева. Беспокойство и тревога погромыхивали раскатами грома на горизонте, темные грозовые тучи сгущались и затягивали безоблачное небо.