Самоучитель по философии и психологии

Андрей Курпатов

Ни философии, ни психологии научить невозможно. Это правда. Но кто запретит нам быть философами и психологами?.. Нет уж, дудки! Жизнь – это дорога. Душа – это дорога. Проблема только в хорошем попутчике. Выберете Гегеля – уснете на полпути. Фрейда… Неизвестно, куда он вас заведет. Семен Семеныча выбирать не придется. Он уже сам стучится к вам в двери – смешной, нелепый, необыкновенно трогательный и чуть-чуть сумасшедший. Каждая его история – это маленькая притча, коан или афоризм. Обхохочетесь! И еще у него есть пистолет… Но вам этим пистолетом он угрожать не будет. Только себе. Мы же все в этой жизни делаем только себе…

Семен Семеныч

Вопросы и языковые игры

Вместо введения

Благодарный автор любезному другу своему — Денису Олеговичу Лобанову

Можно ли научиться философии? А психологии?.. Вы видели когда-нибудь научающий учебник по этим дисциплинам? Такую книгу, по прочтении которой, с одной стороны, читатель становился бы Сократом, Платоном, Хайдеггером, Витгенштейном, Фуко или Бартом, а с другой — Джеймсом, Ухтомским, Выготским, Перлзом или Роджерсом? Один наш гениальный современник — Мераб Константинович Мамардашвили — как-то сказал: «философии невозможно научиться, нужно беседовать с философом». Но разве напасешься на каждого словоохотливым Сократом?!

С другой стороны, именно Мамардашвили не без основания настаивал на том, что «философское знание — это всегда внутренний акт» и к тому же «духовное переживание» (то же самое можно, наверное, сказать и о психологии). Так неужто дело только в Философе — Учителе? Нет, дело в поле, в пространстве мышления каждого из нас, которое ценно тем, что само способно порождать это искомое знание. Для эффективности же мышлению недостает малого — содержательного стимула, того, что может задеть мысль и душу, запустить процесс мысли. Этому, как я, дорогой мой читатель, рассчитываю, и должна послужить предлагаемая тебе работа.

Но как написать такую книгу, возможно ли это? — вот вопросы, которые в свое время лишили меня и сна, и аппетита и, подобно царю Миносу, требовали чудовищной дани. Что ж, мне оставалось лишь молиться в ожидании счастливого появления Ариадны. Но, как это всегда бывает в таких случаях, вместо престолонаследной красавицы, которую мне рисовало сладострастное воображение, меня посетил нелепый чудак — некто Семен Семеныч… Поскольку же я ожидал иного, нет ничего странного в том, что сначала не заметил этого субъекта вовсе, тем более что был он неказист, а иногда просто смешон.

Однако же, несмотря на то что я достаточно долго наотрез отказывался замечать нежданного гостя, он вовсе на меня за это не обижался (я подозреваю, что такого рода гостеприимство не было ему в диковинку), а просто приходил ко мне вновь и вновь. Тоскуя, страшась будущего и мечтая — с кем не заговоришь? Для некоторых в такой ситуации даже таракан оказывается собеседником… Вот я и заговорил. А собеседник мой, надо тебе сказать, оказался отменным оригиналом, что окончательно меня заинтриговало, а позже выяснилось, что и как человек он личность совершенно незаурядная (я говорю «выяснилось», хоть это и было «очевидно» с самого начала, но это как у нас водится — «слона-то и я не приметил»).

Мы подружились. Честно говоря, мои самодовольство и иллюзия собственной исключительности (нехотя должен признать и это, ведь я, получается, уподоблял себя избавителю Афин — Тесею!) заставляли меня на первых порах стесняться этого странного знакомства. Но вскоре не то что-то произошло во мне, не то в людях, меня окружающих… И я решился познакомить моих близких с этим несуразным господином. Те же, как и подобает в подобных случаях, первым делом заинтересовались не чем-нибудь, а его фамилией (хорошо, что хоть паспорта его они не требовали!). Тут я понял, что у Семен Семеныча есть еще и характер — он наотрез отказался мне ее поведать! Я влюблялся в него сильнее и сильнее.

Свято место пусто не бывает, и мои близкие сами, кто во что горазд, именовали его бог знает как, почему-то офамиленный он казался им менее страшным. Хотя, впрочем, чего бояться? Мне же Семен Семеныч напоминал не то Гамлета, не то князя Мышкина, не то Дон Кихота, и в конце концов я понял (господи, сколько же на это понадобилось времени!), что Семен Семеныч — это Семен Семеныч! Фантастика! Я думаю, что именно это и притягивает в нем, так что не прошло и полугода, как он уже стал навещать и моих близких.

Вскоре наш совместный с Семен Семенычем труд по созданию книг о Семен Семеныче стал значительно эффективней — он рассказывал мне истории про себя, а я задавал себе вопросы, относительно этих казусов. Но тут меня поразила следующая несуразность: многие и до меня пытались открыть технологию научения человека думанью (с разной долей успешности), но еще никто не пытался это делать столь экстравагантным образом, а именно освободившись от всякого рода поучительства! А и действительно, как можно поучительствовать, тогда как я сам лицо лишь вторичное во всей этой интеллектуальной вакханалии?

Из наших с Семен Семенычем предшественников на этом поприще — попытке создать систему, научающую воистину красиво мыслить, в первую очередь приходит на ум дзэнская традиция коанов. Коан, как ты знаешь, это емкое и на первый взгляд бессмысленное утверждение Учителя Дзэн, способствующее познанию этого учения учеником. Но, что называется, как приходит, так и уходит — мы с Семен Семенычем люди западного мировоззрения, хоть и не без восточных, а значит, и буддийских корней (по крайней мере, я). Однако же, согласись, дорогой мой читатель, нам с тобой не пристало сидеть под сенью сакуры, размышляя над тем, что кто-то (пусть даже очень авторитетный) сказал, будто бы «Будда — это три цзиня хлопка». В этом случае мы бы уподобились человеку, который, не желая ударить в грязь лицом, комическим образом пытается выполнить совершенно не свойственную себе роль, например сделать какое-то эстетическое заключение по предмету, который ему не известен.

Более близким из рассматриваемых предшественников нам может показаться древний грек. Сократ, насколько мне помнится, разлегся уже не под сакурой, а в сени тенистого платана, соблазняя собой юного Федра, прошу прощения, своим интеллектом… Но минули, к сожалению, те времена, когда мифическое мировоззрение человека позволяло столь многое. Современный человек — «человек принципа», хотя сам с трудом представляет себе, что это такое — этот его загадочный «принцип». Впрочем, он верит в него искренне и, мало того, настаивает на том, что раз «он (этот принцип) есть» (как будто он видел принципы гуляющими летним днем в парке), значит (?), «его следует придерживаться». Но я отвлекся. Итак, в наш индивидуалистичный, интровертированный век, век, когда в голове каждого царит какая-то немыслимая система принципов, не конгруэнтная аналогичной системе другого, техника диалога неприемлема. Один из наших соотечественников — Владимир Соловьев — попробовал возродить платоновскую традицию, но безуспешно (я имею в виду его «Три разговора», которые он написал, стилизируясь под Платона).

Опыт Ходжи Насреддина для целей такого рода книги, дорогой читатель, к сожалению, также недостаточен, хотя и весьма поучителен. Нам с детства известен анекдот про пьяницу, который ищет медяк, потерянный на соседней улице, в луже под фонарем на этой, «потому что здесь светлее», но далеко не все знают, что это старая суфийская история. И такова незавидная участь большинства творений этой древней философской традиции — остаться в истории, но не свершить желаемого. А дело в том, что эти истории, к сожалению, как сказал бы желающий показаться умным философ (кстати, вы никогда не задумывались, почему большинство поздних философов пытались казаться умными, а Сократ прикидывался незнайкой?), «закрыто — системны» — в них поставлена точка, и именно эта точка есть та преграда, которая не пускает нас в мир мысли автора. Окольный же ее путь — путь этой мысли — уже к нашему сознаванию — неоправданно долог.

Семен Семеныч же фактически навязал мне иную технологию, за что я ему, признаться, и благодарен. Эту технологию я именовал истинным вопрошанием, поскольку, если мысль действительно индивидуальный, духовный и творческий акт, то чем, как ни глубоким и неторопливым самовопрошанием, можно достичь желаемых высот? Эта книжица — своеобразное изложение методологии открытой системы мировоззрения («философии») и мировосприятия («психологии»). Оную же ищут сейчас все здравомыслящие умы, но сложность последней заключается в том, что здесь недостаточно простой работы одного автора или же одного только чтения заинтересовавшегося лица — здесь должно быть постоянное вопрошание со стороны обоих! Истинное вопрошание в открытой системе — это процесс, результат которого не известен заранее, это критерий, определяющий истинную научность. Современный человек (особенно начиная с г — на Гегеля), желая показать изворотливость и гибкость своего ума, поступает иначе — он сначала придумывает ответ, а потом постольку — поскольку подыскивает к нему вопрос, однако же это не вопрошание, а интеллектуальное извращение.

Теперь о том, зачем тексты двух первых частей этого «самоучителя» озадачивают… В нашей обычной, натуральной, так сказать, жизни мы озадачиваемся лишь в преддверии шутки. Вспомни, как ты вслушиваешься в содержательную часть анекдота — постепенно сосредоточиваясь, все глубже и глубже проникая в ситуацию, предлагаемую рассказчиком. Оригинальный же поворот изложения, то есть собственно сама шутка, или же, иначе, ее кульминация, подобно разрушению плотины, выпускает на волю скопившиеся в нас массы внутреннего, интеллектуального напряжения, что и доставляет нам чувство сиюминутной радости. Собственно ради этой сиюминутной радости мы и шутим.

Но, добрый мой читатель, разве же рационально только таким вот образом использовать эту нашу замечательную способность к интеллектуальному напряжению? Разве же не глупо отказываться от возможности использовать в святых корыстных целях эту нашу способность к такой вот потрясающей собранности и естественной, а не спекулятивно — риторической, интеллектуальной работе?! Помнится, Дмитрий Иванович Менделеев в подобной ситуации не зевал и сделал свое потрясающее открытие — в состоянии помрачения «формального сознания» (впрочем, надо признать, в этом преуспел не он один). Надо ли еще аргументировать ценность «озадачивания», тем более если оно, как я надеюсь, в отличие от коана, суфизма и сократовского вопроса, технологично в отношении нашего современника?

И вот еще что (это на будущее): хоть я после каждого рассказа и задаю вопрос, для тебя, хороший мой читатель, это вовсе не обязательно — вопрошание (а это — основа философии) само родится, я полагаю, у тебя внутри; в этом я уверен, так что заранее прошу прощения за свою дидактическую настойчивость. Я, как и проказник Сократ, знаю ответы на большинство своих вопросов (что, впрочем, вовсе не значит, что мои вопросы подобны сократовским или что я имею наглость уподобить себя Сократу) и поэтому кое — где лукавлю. Но ведь я знаю только свои ответы и притом далеко не на все вопросы… Поэтому если кто-то предложит свой ответ на подобный вопрос — это воистину дорого стоит, а если кто-то найдет ответ там, где не нашел его автор, по крайней мере для меня, как для автора, это бесценно.

Теперь, кажется, все. Нет, еще одно. Наш загадочный Семен Семеныч любит отходить в мир иной, проще говоря — умирать от рассказа к рассказу; надеюсь, что это не слишком расстроит тебя, ведь в конце концов он возрождается вновь и вновь на каждой новой странице. (Причем надо заметить, что под «смертью» подчас скрывается любое другое действие… А Семен Семеныча ты можешь увидеть в собственном зеркале… Если ты осуществишь такую замену, то поймешь и мои вопросы.) Врачи, я знаю это по опыту, быстро привыкают к смерти. Но недаром говорят, что истина ближе всего к нам на смертном одре. Что, как не смерть, заставляет нас задуматься о жизни? Что, как не смерть, пробуждает нас к состраданию?.. Ты давно последний раз сочувствовал самому себе? Семен Семеныч поможет тебе своими экстравагантными выходками.

Ну что ж, теперь, по — моему, действительно все.

Читатель, если ты выдержал это вступление — я уверен в Тебе! С Твоей же стороны достаточно пока просто интереса. А если есть и то, и другое — я желаю Тебе доброго пути и смею надеяться, что грядущее путешествие не разочарует Тебя. Если же это действительно будет так — за это следует благодарить не меня, а в первую очередь Семен Семеныча, которому я и передаю бразды правления текстом. Сам я пока временно отлучусь, встретимся же мы, если Тебе сия публикация до той поры не наскучит, в третьей части этого «собрания сочинений». Так что еще раз спасибо, всего доброго и до встречи!

Автор

Книга первая

Самоучитель по философии

Семен Семеныч был самым что ни на есть неудачником. Измученный и уставший от жизненной несправедливости, в приступе отчаяния он проклял Бога:

— Будь Ты проклят!!! — гневно кричал Семен Семеныч, обращаясь к небесам, а напоследок даже плюнул в эти небеса от всего своего тяжелого сердца.

Плюнул и в тот же момент насмерть перепугался: «Как я мог?!» Парализованный от ужаса Семен Семеныч замер под небесами с запрокинутой вверх головой… И тут густой плевок упал с небес аккурат на его лицо.

— Знаю, знаю теперь, что есть Ты, Господи! — в приступе восторга, утираясь, кричал Семен Семеныч разверзтым небесам. — Поделом, Господи, поделом мне! Как я мог сомневаться?! Прости, прости меня, Господи!

Знакомьтесь, это Семен Семеныч…

* * *

Семен Семеныча спросили:

— Что такое философия?

— Диалог, — ответил Семен Семеныч.

— Так что получается, что мы с вами уже прямо сейчас и философствуем?.. — удивился спрашивавший.

— А вам непременно Канта с Гегелем подавай, лицемеры! — Семен Семеныч был в отчаянии и, видимо, потому застрелился.

Ради философии стоило бы от нее отказаться, не правда ли?

* * *

Семен Семеныч засиделся за книгами, а его жена ужасно расстроилась по этому поводу.

— Ну что ты, милая, — успокаивал ее Семен Семеныч, — я же совсем чуть — чуть…

— Чуть — чуть?!! — взорвалась она. — Да я тебя уже битых полчаса жду!..

Он решил проблему ее ожиданий, застрелившись.

Что такое система мер?

* * *

Знаете, почему Семен Семеныч как-то застрелился?

Он не мог найти ответа на вопрос: «Что может знать философ?»

Интересно, как бы он надругался над собственной жизнью, если бы задался вопросом: «Что может знать Семен Семеныч о том, что может знать философ?..»

* * *

— Сколько можно?! — с досадой и болью воскликнул Семен Семеныч, воскликнул и вышел вон, вышел стремительно, хлопнув дверью.

Что ж, нет ничего странного в том, что Семен Семенычу не суждено было узнать ответа.

Не страдание ли определяет степень нашей убежденности?

* * *

Стенограмма диалога Семен Семеныча с человеком, решившимся на утверждения:

— Так вы полагаете, что то, что «я думаю о смерти», делает меня философом? А разве вы не «думаете о смерти»?

— Нет.

— Когда вы пугаетесь близко проехавшего автомобиля — о чем еще вы «думаете»?

— Мы не «думаем» — в сознании нет слов, мы пугаемся.

— А чего вы пугаетесь? Если вы ответите на этот вопрос, а ответ должен быть, то получится, что вы «думаете». Так?

— Да.

— Значит, чтобы «думать», не нужны слова?

— В определенном смысле…

— Тогда зачем вы конкретизируете слово «смерть»?

— Потому что именно «смерть» делает «думанье» философским.

— Да, а автомобиль делает нас «философами».

Конец цитаты.

Дело только в словах?..

* * *

Семен Семеныч часто говорил, что не боится смерти и, когда ему надоест жить, он покончит с собой. Парадоксально, но ему никто не верил.

В один прекрасный день это произошло… Нет, не то, что ему поверили. Он застрелился.

Возможен ли «аргумент»?

* * *

Семен Семеныча призывали на службу в армию, а он отказывался.

— Вы по убеждению или как?.. — спросил его ответственный приемщик.

— По убеждению, — убежденно рапортовал Семен Семеныч.

— По какому? — приемщик уткнулся в свои бумажки.

— Что значит «по какому»? — удивился Семен Семеныч.

Бюрократ продолжал настаивать, Семен Семеныч продолжал удивляться. Так и было: один настаивал, другой — удивлялся. В конце концов Семен Семеныч признал, что у него нет убеждений, и застрелился.

Что такое убеждение и каковы его отношения с доказательством и верой?

* * *

Семен Семеныч славился среди друзей способностью умно говорить. Однажды один из них спросил Семен Семеныча:

— Семен Семеныч, о чем же ты говоришь со своей прелестницей?

— Ни о чем, — задумчиво произнес Семен Семеныч.

— Вот это любовь! — его друг, восхищенный, всплеснул руками.

«Видимо, это так…» — подумал Семен Семеныч.

Как Семен Семеныч относится к своим друзьям?

* * *

Семен Семеныч слушал любителя словесности, а потом заметил ему:

— Не путайте слово и обозначаемое. Слово же коварно, под ним порой скрываются разительные противоположности! «Знак» — это одно слово, «значение» — другое; под одним корнем встречается категоричность и неограниченность…

Правильно ли мы прочитываем предложение: «лучше помолчать»?

* * *

Семен Семеныч читал лекцию по языку:

— Чего вы хотите добиться, когда обращаетесь речитативно?

— Того, что формулируем в словах, — отвечали ему слушатели.

— Вы добиваетесь того, чего добивается языковая форма. Как бы вы ни интонировали вопрос: «Вы не знаете, что такое человек?», он будет звучать и обозначать примерно то же, что и «Вы не подскажете, как пройти на улицу Марата?» Меня воспитали в духе «вы не подскажете…» И теперь я не могу ответить на вопрос: «Что есмь «человек»?» Я просто не могу его себе задать, потому что я просто не могу его услышать! В языке желание и результат разотождествились, причем мы потеряли сразу обе возможности — и желать, и обладать результатом.

Есть ли у Семен Семеныча чем заняться этим вечером?

* * *

Семен Семеныч знал, что у него заболят зубы. Он знал также, что их некому будет лечить. Они заболели. Их некому было лечить.

Что ему оставалось? Он застрелился.

В чем губительность «утверждений»?

* * *

Семен Семеныч был молод. На одной солидной, очень солидной научной конференции он позволил себе указать на нелепость заключений именитых ученых.

— «Яйцо курицу не учит», — пресекли Семен Семеныча.

— А курица, которая учит яйца, по всей видимости, сумасшедшая, — пошутил Семен Семеныч, весьма забавляясь сказанным.

Пока уязвленные корифеи от этого вот сказанного приходили в себя, Семен Семеныч зачем-то добавил:

— А курица, которая птенца от яйца отличить не может, — и того хуже!

В каком случае яйцо становится аллегорией?

* * *

Семен Семеныч общался с физиками и полюбил слово «процесс», потом попал в компанию юристов и разлюбил это слово. Последнее послужило ему поводом к тому, чтобы застрелиться.

Когда Семен Семеныч совершил ошибку?

* * *

— Семен Семеныч, вам какого вина — красного или белого? — спросили у Семен Семеныча.

— Мне, пожалуйста, каштанового с таким… — замялся Семен Семеныч, — бордовым оттенком.

Конец ознакомительного фрагмента.