Скелет в сундуке детства

Андрей Караичев, 2021

Идёшь порой по свежим, весенним улицам, с неба срывается дождик, кругом аромат сырости, природы, их дополняет дым от зажжённой кем-то рядом на огороде листвы… до твоего обоняния доносятся эти смешанные запахи, и внезапно ностальгический порыв поглощает душу. Возникает странное чувство, неосязаемое, «бесформенное», ты понимаешь: этот букет отправляет тебя в далёкое детство, он связан с чем-то замечательным, важным, а понять толком не можешь, сложно сфокусировать мысли – чем именно?! Взрослому кажется, что в детстве всё было лучше: небо иное, солнце светило ярче, трава зеленее, воздух чище… мир прекрасней! Любое событие, которое взрослому покажется обыденным, рутинным, тогда являлось сенсацией, настоящим приключением, случись то необычное знакомство, первая влюблённость или… как в моём варианте, найденный сундук со скелетом внутри при хозяйственных раскопках во дворе.

Воскресает в памяти давно покойная прабабушка, её неутолимая тяга перед кончиной на свою малую родину. — «Домой, хочу домой, отвезите хучь глазком одним поглядеть перед смертью!», — твердила она. Её дочь (моя бабушка), отвечала с недоумением:

— Чего тебя туда тянет? Что ты там видела хорошего, окромя нищеты, двух войн, голода? Здесь за тобой ухаживают, любят, ни в чём не отказывают! Не рви ты мою душу…

Так и умерла старушка, побывав дома, лишь в бреду… в той горячо любимой ею деревеньке Беларуси, которой давно нет на топографических картах.

Я тоже, в начале семидесятых не поддерживал желания прабабушки, сейчас, когда мне едва перевалило за пятьдесят — понял сполна!

Родился я и до восемнадцати лет жил в Ростовской области, небольшом городке Плотницкий, детство выпало хорошее, светлое, весёлое и сытое, мало в чём нуждался. Возможно, случались неприятные, сложные периоды, да память с годами стёрла их, оставив лишь хорошее, тёплое ностальгическое чувство по тому беззаботному времени советского школьника.

В восемнадцать лет призвали в армию, там исполнилась моя заветная мечта: поступил в лётное военное училище; повстречал любимую девушку в увольнении на первом курсе, женился; родители на радостях сумели перебраться поближе ко мне в Сталинград. Далее — гарнизоны, обожаемая служба истребителем в рядах ВВС и, о родном Плотницком я мало думал долгие годы.

Вышел на пенсию достаточно рано, обзавёлся хозяйством, увлёкся огородом; дочка внука родила, казалось бы, не до скуки должно быть… отчасти да. Только не успел примерить на себя статус садовода, как стали навещать меня яркие, реалистичные сны «родом из детства»: бабушка, дед, их дача за городом, где проводили много летнего времени. Тогда и вспомнил просьбы прабабушки, — «Отвезите меня домой!». Нет, помирать не собираюсь, пока внука в армию не провожу (уверен, пойдёт по моим стопам, в лётчики), здоровье что надо! Но тяга в родные края росла в геометрической прогрессии… оставив хозяйство на сына, поехал проведать милые сердцу места.

Я смелый человек, не один раз переживал моменты, когда приходилось у земли выводить свой «Миг» из, казалось, безвыходного, гибельного пилотажа. А здесь… подъезжая с первыми лучами рассвета к Плотницкому, руки ходуном пошли, мандраж в душе нарастал, в горле першило. Миновав приветственный знак населённого пункта, пришлось остановиться, походить вокруг машины, взять себя в руки и, глубоко вздохнув, отправиться к месту, где когда-то располагался отчий дом, возможно, от него осталось что-то и по сей день?

Разочарование — это слово, аналога которому невозможно подыскать после моего шокового состояния от увиденного на малой Родине. С одной стороны, — Плотницкий расширился раза в три, здесь возвели много жилых высоток, появилось несколько дополнительных районов. С другой, — всюду грязь! Некогда один из самых чистых городов области превратили в — не побоюсь этого слова — помойку! Мусорные контейнеры переполнены, с них ветром разносит по округе загаженные пакеты («розы ветров» в народе прозвали), стаи бродячих псов растаскивают остатки пищи; асфальтное покрытие разбито, не успел съехать с трассы, а уже дважды, чуть не остался без колёс, заскочив в выбоины, объехать которые просто не представляется возможным! Всё в пыли, опавших ветках; по центральной аллее, ранее процветающей достопримечательности, не осталось целых лавочек, урн, зато появилось множество людей, спящих здесь после приличного излияния спиртным в собственной мо… ну, вы поняли…

Возникло жгучее желание взглянуть в глаза теперешнему мэру, тому, кто запустил город до такого отчаянного положения.

Другое я надеялся увидеть! Конечно, понимал: многое изменилось, столько времени утекло… не настолько же! Ясно: детские воспоминания сложно вытеснить суровой реальностью, нам кажется, тогда и небо было иным, солнце светило ярче, воздух чище, трава зеленее, продукты натуральные. Хотя про продукты я погорячился, в советское время они действительно являлись натуральными, качественными, не в пример сегодняшним, думаю, мало кто со мной захочет поспорить в том плане.

С трудом сориентировавшись по памятнику Ленина, свернул на одноимённую ему улицу и через пару минут нашёл локацию, где когда-то находился любимой дом. Его не осталось, на месте прошлых, дореволюционных построек красовались новые высотки, насчитал двенадцать этажей в каждой, по-видимому, их недавно закончили и ещё не успели ввести в эксплуатацию, равно как и очистить территорию от гор строительного хлама.

— «Ан нет, кое-что от моего детства всё же уцелело!» — это оказался уличный туалет. Мы его строили с дедом, отцом, соседом в 78 — ом или 79 — ом году. Его, думаю, сохранили в качестве неформального «общественного отхожего места», приметил: со скрипом из деревянной дверцы «дальняка», с матом вышли два строителя.

Здесь, моё обоснованное возмущение расстелившемся перед очами безобразием, сменилось резко другим чувством: память вернула к далёким годам молодости, к истории из детства, подзабытой до сего момента, она связанна именно с возведением нами большого, уличного туалета.

Поехал в ближайший магазин, уж чего-чего, а супермаркетов отстроили в Плотницком на каждом шагу… действительно, очень много, аж смешно! В Ленинграде, кажется, на квадратный километр меньше «продуктовых углов», нежели здесь. Купил перекусить, попить и отправился к Донцу. Оставив свой «Патриот» возле тополиной рощи, я забрался на полузатопленную, бетонную баржу. Подстелил плед, присел на него, открыл бутылочку с квасом (именно им, не пьющий я) и всматриваясь в гладь воды, предался ностальгическим позывам, окунулся в воспоминания давней, советской юности.

Всё-таки, думаю, шёл 1978 — ой год… да, верно! Мне недавно исполнилось тринадцать лет, я, как и сверстники с нетерпением ждал лета, чтобы поехать с многочисленными товарищами в пионерский лагерь. Да не судьба!

Старший брат Борис (четыре года разница), как едва успел сойти снег с улиц, решил прокатиться на «Ижаке». Увлёкся, залихачил и, не справившись с управлением, слетел с дороги. Хорошо, выжил и инвалидом не сделался… заработал множество переломов, восстанавливался долго. Оттого помощь по дому в основном легла на меня. К моим обязанностям сверху добавилась дача, так как дедушке на пенсии стало совсем скучно, и он устроился ночным сторожем на железнодорожный склад, сутки работал (или только ночь, не помню), другие отсыпался, оттого времени на сад-огород у него получалось мало — всего день, в лучшем случае — два; а бабушка очень любила заниматься земледелием.

Каникулы пришли, родители поставили меня перед выбором: либо лагерь пионерский, но тогда никакого тебе мопеда; либо оставайся дома, помогай туалет строить, на даче дел полно и к середине сезона получишь заветную «Верховину». Мопед я хотел сильно, и если бы не происшествие с братом, верно, его мне давно купили уже… думаю, не стоит говорить об отношении мамы к двухколёсному транспорту после аварии, мол, — «Шею себе свернёшь на нём! Посмотри на Борю, чуть калекой не остался!». Потому выбор пал — на «помогать по хозяйству».

Проживали мы в бывшем доме зажиточного казака. После революции поместье заселили несколько семей, а к семидесятым в нём остались мы, занимая полностью второй этаж, и на первом соседи, два пенсионера, ветерана труда с внуком, «подпольным» радиолюбителем, по совместительству моим приятелем Валентином. Двор, разумеется, у нас был общим. Стоит сказать: отношения с соседями выпали более чем хорошие, по крови мы чужие люди, да тогда об этом попросту забывали, считали друг друга родственниками, я звал Владимира Моисеевича дядь Вова, его жену Надежду Ильиничну — тёть Надя.

Наша семья несколько больше: отец, Адашев Георгий Валерьевич, сорокапятилетний, никогда не унывающий мужчина, служил в пожарной охране, любил выпить, пошутить. Мама, Людмила Анатольевна, на пять лет младше мужа, работала в типографии, не выносила пьянок папы; в целом женщина добрая, работящая, покладистая, одному богу известно, сколько ей пришлось вытерпеть от нашей бабушки (по отцу)! Властной казачки, Вассы Николаевны, мы звали её просто — баба Вася. Заядлая дачница, не могла просиживать без дела, являлась, наверное, главной в доме, настоящая хозяйка. Правда, старушка «тиранила» мать, отца, и даже деда, ветерана не только Великой Отечественной, ещё и Гражданской войны, заслуженного милиционера, коммуниста Валерия Яковлевича, а вот нас, меня и Борю, баловала, любила и ни в чём не отказывала. С высоты лет я понимаю, пожалуй, чересчур добра к нам была баб Вася, стоило порой ей проявлять ко мне и брату некую твёрдость. Ну и «замыкали» семейство, собственно, я, да Боря, он парень хулиганистый, любитель подраться, побалагурить, с 16 лет и выпить немного, помешан на музыке как зарубежной, так и нашей, советской, особенно «подпольной» типа «блатняка». Он всегда в секрете слушал или переписывал на бобины «тюремные» песни, чтобы не дай бог, дед-милиционер не услышал, а то бы всыпал ему! Борис просил меня, — «Смотри, деду не ляпни, что у нас «блатняк» есть, он с Высоцким ещё кое-как с трудом мирится, наверное, из-за военных песен, а услышит про «Колыму да лагеря» выкинет магнитофон в окно!» Отдельную благодарность стоит выразить брату за защиту, из-за него местные хулиганы обходили меня стороной, хотя постоять я за себя мог и сам, драк не боялся, а после пятнадцати лет (когда Боря ушёл в армию), преуспел в них побольше его.

Старый туалет, во-первых, — давно обветшал, появилась угроза провалиться в отходы; во-вторых, — стал маловат по внутреннему объёму выгребной ямы на две семьи, да и очередь иногда возникала у него, посему решили сделать просторный, с двумя «кабинками», добротный, глубокий. Проверка временем показывает — потрудились на славу, уж больше сорока лет стоит!

Отцу моя мама не доверила делать замеры, разметки и прочее, обоснованно предъявляя:

— Нам, с бабой Вассой, Жора, того «искусства», что ты на даче в прошлом году поставил, на всю жизнь хватит! — Намекала мать на «временное» отхожее место, которое выпитый батя соорудил из старого шифоньера, дабы сэкономить время, получилось худо. Справлять нужду там можно было лишь стоя, соответственно, строение из шкафа являлось сугубо мужским, на возражения женщин отец отмахивался:

— Вы в кусты сходите, короны не свалятся! — К счастью, весенний ветер сдул «шедевр» отца с дачного огорода в степь… батя потом, непонятно зачем, ещё ходил искать его, не нашёл.

Ввиду вышеизложенного «проект» будущего «дальняка» полностью взял на себя дотошный плотник, наш любимый сосед Владимир Моисеевич. Кропотал дядя Вова долго, вдумчиво, дело он своё знал и через пару дней, числа второго — пятого июня, я взялся с ним за лопаты. Отец, уходя на службу, посчитал своим долгом дать мне наставлений с умным видом, а когда узнал о глубине ямы, задуманной соседом (четыре метра), подпрыгнул на месте.

— Вовка! Мы туалет ставить собрались или колодец рыть?!

— Жорик, я всё рассчитал! — Сняв очки, принялся на пальцах объяснять папе сосед, — четыре метра самое то, здесь грунт до сажени каменистый, а дальше пожиже пойдёт, туда дороем, так и чистить никогда не придётся яму, всё само уйдёт, доверься мне, как старому еврею.

— А ширина такая зачем тогда?

— Дык надо же яму камнем обложить будет, взялись строить, так строим «на века»!

Отец, наверняка бы ещё поспорил, время до служебного автобуса имелось, но здесь, с веранды нашего второго этажа вышла сердитая мама:

— Жора! Не позавтракал опять, ты посмотри на него! Не приведи тебя пёс, пьяным заявиться, не пущу на порог! Дел столько скопили по дому, а он только о горле своём бездонном помышляет…

Папа, натянув шляпу почти до самых глаз, поспешил прочь со двора. Если Батя не поел с утра, верная примета — собирается хорошенько выпить.

Мы же с дядей Вовой принялись дружно копать. И как он верно заметил, первые два метра — сплошной камень, едва не скала, работа шла сложно, мамка только и успевала квас нам носить из деревянной кадушки.

Жарко было очень, до сих пор помню: пот заливал глаза, ладони горели от черенка лопаты, занозы пробивались сквозь рукавицы до пальцев, земля сверху то и дело ссыпалась обратно в пока ещё неглубокую ямку, жутко раздражая этим. Ещё Боря выезжал на коляске во двор, «помогал» мне советами… повезло Валентину! В лагере давно отдыхает…

— Эх! Я бы сейчас с такой радостью вместо тебя покопал! — Ехидничал старший брат, — надоело сидеть в кресле… завидую тебе — это не то, что в каком-то пионерском лагере с друзьями в зарницу играть, да в речке плескаться, вот она — жизнь трудовая! Да не так лопату обхватил, дурень, ближе к концу, и по моей команде на раз-два!..

— Попросишь у меня!.. — скрипя, зубами от злости, огрызнулся я, — спицу ночью принести, за гипсом почесать или в дом тебя закатить!

— Ладно тебе, Игорёк! Я ж шучу, тоже пойми, скучно сиднем сидеть! Хочешь, я тебе музыку включу с окна? Всё веселее пойдёт. Помоги заехать в дом только… мне Митя новую бобину принёс с записью концерта Высоцкого.

Из-за вынужденного «сидячего образа жизни», брат сильно прибавил в весе: появился живот, словно ему за сорок лет, лицо стало круглым, рос второй подбородок. В больнице врачи сбрили Боре его любимую шевелюру, тогда же мода пошла на длинные мужские волосы, так брат из-за стрижки в больнице без его ведома расстроился гораздо сильнее, нежели от полученных при аварии травм и огромных повреждений мотоцикла. Меня это тоже несколько расстраивало, любил дразнить Бориса причёской… ну или подливать что-то в его шампунь, дабы волосы каменели.

К вечеру, с небольшими перерывами мы с Дядей Вовой не выкопали и метра глубины (ширина планировалась три на четыре), очень сложный грунт.

Пятичасовым рейсом автобуса с дачи вернулся дед Валера: утром на сутки заступать, а его чёрный мотоцикл «Паннония» с коляской «ракетой» (вроде Т-5) снова сломался, поэтому он решил заночевать сегодня дома. Для меня же это обернулось новой порцией нагрузки.

— Казачок, — хитро улыбаясь, подозвал дедушка к себе, закручивая в бумагу самосад, бабушка запрещала ему курить, лёгкие больные, а он продолжал это делать втайне от неё, используя для пагубной привычки любой подходящий момент, — куда навострился?

— На речку, жарко очень, весь день мечтал поплескаться.

— Погоди, успеешь ещё, какие твои годы! Я в твоём возрасте не знал, что такое отдыхать, без дела никогда не сидел! Поезжай на сады к бабе Васе, она ждёт. Помощь ей требуется: поросль дикую выкорчёвывать с «целины», как раз жара спала, тебе полегче будет.

От возмущения у меня пропали силы даже возражать… на подмогу дедушке поспела мама.

— Да, поезжай отвези вот котомку бабушке, она просила давеча. — Вручили мне коричневый дорожный чемодан: «Ничего себе котомка! — отметил про себя я».

Понятно, если старушке не отвезти собранное, тогда та заявится утренним рейсом сюда сама и наверняка устроит скандал… повод для него найдётся. Чего мать явно не желала: в дачный сезон она отдыхала от бабы Васи, спорить в этом случае — бессмысленно.

— Хорошо, — смирился я со своей участью, — скоро мопед уже купите?

— Обойдёшься! Когда надо тогда и купим, «Маяк» вон тебе на день рождения подарили, не наглей! — Имела она ввиду катушечный магнитофон «Маяк 001 стерео», который стоил в те времена весьма недёшево.

— Ага, им Боря больше пользуется, чем я, слушает свой… — едва не проболтался при деде «блатняк», — записанный концерт Высоцкого.

— Не упрямься. Всё, езжай, поужинать не успеешь с нами, бабушка покормит там тебя. И да, смотри мне, чтоб помогал! А то знаю тебя, приедешь, бабе Васе пожалишься, что вымотался за день, она тебя на пруд отпустит или спать уложит, а сама бросится надрываться на огороде, потом скажет — ты всё сделал. Я у соседок спрошу, как ты работал! Никакого мопеда тогда не жди, если прохалтуришь, трутень. Давай беги, а то опоздаешь на автобус последний, на велосипеде заставлю ехать.

— А вот была бы «Верховина»! Успевал туда-сюда всё лето мотаться, независимо от автобуса.

Дед засмеялся от моих слов, затем закашлялся, поперхнувшись табачным дымом от самокрутки, мама постучала ему по спине со словами, — «Нельзя же вам курить, вот расскажу баб Вассе! Та вам всыплет!» — после, она строго посмотрела на меня, и я понял без слов: с недовольным видом поплёлся на остановку.

— И не засыпайся там, первым рейсом, чтобы обратно приехал, дяде Вове помогать копать дальше! — Донеслось мне вслед «ободряющее» наставление.

В красном автобусе, шумно гремящим раскрытым капотом «Скотовозе», к счастью, нашлось свободное место. Едва я присел на пыльное кресло, прислонил голову к вибрирующему стеклу, сразу задремал, под характерный звук «ЛиАЗа» и шёпот старушек.

На подъезде к дачам, когда общественный транспорт сворачивал с асфальтной дороги на крутой, грунтовый спуск, меня едва не выбросило на кочке с сиденья в середину салона, чудом удержался. Досадно стало! Я очень любил этот «трамплин», специально перед ним обычно вставал, шёл в конец автобуса на площадку, становился там и когда «скотовоз» наезжал на большую выбоину, тебя так здорово подбрасывало вверх!.. если подгадать момент и ещё самому оттолкнуться, то можно и головой до потолка достать — эх, «карусель» детства!

Вышел из автобуса, как положено примерному пионеру, мечтавшему с малых лет стать военным, и не просто офицером, а обязательно лётчиком-истребителем, я помог выбраться старушкам из «ЛиАЗа», принимал их сумки на тачках, кусты и прочее. После, подождав, пока все пройдут вперёд, двинулся к своему участку, баба Вася наверняка заждалась.

По пути встретил дачного приятеля Колю, он спешил на пруд, увидев меня, остановился, поздоровался, предложил:

— Игорь, показывайся своим скорее и приходи к нам, мы с Васькой тарзанку сделали, знаешь, как здорово!

— Ну-у, может, приду… у меня на огороде много дел взрослых. Не до ребячества. — Старался я сделать важный вид, якобы мне его предложение неинтересно, на самом деле, после слова «тарзанка», в груди такой пожар разгорелся, аж пить захотелось!

— Ладно тебе! Ты ж тоже лётчиком хочешь стать, а тарзанка полезна в этом деле! Ещё мне дед обещал вечером «Минск» дать свой покататься, хочешь, приеду за тобой на нём?

«Он издевается сейчас?!», — подумал я, вслух сказал:

— Не знаю, если время будет, тогда выйду… приезжай, там посмотрим.

Обозлённый тем, что вместо пруда и мотоцикла мне предстоит вкалывать на огороде, со злостью ковылял в сторону дачи, пиная попадавшиеся под ноги камушки своими сандалиями, порой больно попадая голыми пальцами по ним. Бурчал тихо себе, — «Ещё про кулаков рассказывают что-то мне! Как те заарканивали людей до революции, сами не лучше, то копай, то поливай, корчуй, куркули ещё те!»

Прошёл сквозь небольшой огород перед калиткой, ступил на шаткий деревянный мостик дождевого рва, окинул взглядом наши «владения» и новый приступ недовольства охватил меня, что за день! В саду я увидел какую-то незнакомую девчонку, возилась чего-то возле яблони, а в стороне стояли и смеялись баба Вася и соседка по даче Марья Александровна.

Заметив меня, бабуля радостно крикнула:

— А вот и помощник заявился, знакомьтесь!

Наглая девочка, посмевшая в моё отсутствие лазить на нашем огороде, возле моей же любимой яблони, обернулась и-и-и… я рухнул с мостика в остатки неглубоких луж после недавних проливных дождей, чемодан бухнулся рядом… не раскрылся.

Прошла всего-то ничтожная секунда, а в голове пронеслось столько эмоций! Едва незнакомка стрельнула в меня глазами — время замерло. Её лицо, оно показалось таким светлым, чистым, внеземным, словно ангел спустился на землю и оказал мне честь своим вниманием. На улице стоял штиль, а я ощутил порыв ветра, дыхание спёрло, рот невольно раскрылся, сердце переместилось из груди в виски, ноги подкосились… дальше встреча с мокрой землёй. Никогда, до того момента не испытывал ничего подобного, ведь девочки, по крайней мере, ровесницы, они все зазнайки, с ними скучно, неинтересно, всегда удивлялся: «Чего Борька так за девчатами увиливает?». А здесь… поплыл сам! Смело могу сказать, да простит меня моя супруга, если прочтёт: подобного шквала эмоций я не испытывал при встрече с девочкой ни до, ни к сожалению, после. То была именно та, первая, нежная детская влюблённость, наивная и непорочная, без «задних мыслей».

Прохладные остатки запрелой воды привели в чувства, моментально сделалась стыдно и страшно — не дай бог, догадаются, в чём кроется причина моего падения!

Сверху показалась взволнованная баба Вася, следом Александровна и… она! Девочка, превратившая меня за секунды в тупицу, далеко задвинув все мысли на задний план, и про мопед, и про дневной труд, и про пруд с «тарзанкой» вместе с мотоциклом… да, чего греха таить? Мои грёзы с пелёнок про авиацию тоже отошли «в кладовую».

Рост незнакомки был небольшой, сопоставим с моим (150-160 сантиметров, точно не помню), девочки же в таком возрасте обычно быстрее мальчиков растут до поры; одета в белое платьице с «красным горошком», на голове новенькая панамка розового цвета, красные босоножки; стрижка не особо длинная, прямые волосы едва касались плеч, оттого у девочки не имелось привычных косичек с бантиками, зато серёжки на месте, куда ж без них? Лицо овальное, нос «кнопочкой», губы узкие, аккуратные; глаза большие, круглые, голубые-голубые… черты лица так гармонично сочетались, что она показалась мне ненастоящей! Словно сошла с фотографии из журнала «Огонёк».

— Не ушибся?! — Запричитала старушка, собравшаяся спускаться в дождевой ров, скорее вызволять внука.

Юная незнакомка, в свою очередь, тоже не сводила взора с моего запачканного грязью лица, — «Какая прелесть!», — шептал внутренний голос, — «Если бы не бабки, так и лежал здесь, оперевшись на локоть, продолжая наблюдать за ангелом». Чувство стыда взяло своё, быстро нашёлся с ответом.

— Всё хорошо, баб Вась! — Я ловко поднялся, — о гвоздь в мостике споткнулся! — показал женщинам слегка ушибленный палец, пинал же по дороге от злости камушки, вот и разодрал тогда, это и сыграло мне на руку.

— Сам выберешься? — С облегчением выдохнула старушка.

— Конечно! — Схватил я чемодан и изо всех моральных сил старался не смотреть в сторону девочки, боясь непредсказуемых последствий от её влияния на меня.

— Заколотить эти гвозди давно пора надлежательно, сама надысь едва не вбилась! — Запричитала бабушка Васса.

— Знакомьтесь! — Подтянула Александровна очаровательную незнакомку, — это Катенька, внучка моя, приехала в кои-то веки навестить старуху. Да вы виделись раньше, лет семь назад, верно, и не помните ноне.

— Игорь, — протянул я руку, стараясь не смотреть новой подружке в глаза.

Она приняла приветственный жест; коснувшись «бархатной» ладони девушки, снова едва не рухнул на ровном месте… случается же такое!

Екатерина, слегка хихикнув, сказала:

— Рука у тебя холодная… и лицо чумазое. — Громче засмеялась юная соседка, бабушки поддержали её веселье.

— Умоюсь. — Глупо заулыбался я и поспешил к рукомойнику, прибитому на деревянной стене сарая, опасаясь, что старушки заподозрят неладное.

Гостьи ушли, я знатно перекусил, попутно слушая рассказы бабушки о даче, её планах, внучке Марьи Александровны, стараясь не проявлять заинтересованности, когда речь заходила про Катю.

Оказывается, девочка приехала к нам на всё лето, радовало ли это меня? Безусловно! Проблема в ином — не знал… как вести себя с ней, что делать? Самое страшное — боялся даже себе признаться: она мне, мягко говоря, небезразлична. Потому посоветоваться с кем-либо просто не мог, я невольно обзавёлся тайной, поведать которую в том возрасте не решился бы и самому близкому другу, соседу Вальке или тому же дачному приятелю Коле… не говоря уж о сведущему в подобных вопросах брату Боре. Начнёт дразнить, подначивать постоянно, уж я-то знаю.

Конец ознакомительного фрагмента.