Андрей Ильенков больше известен как прозаик и исполнитель одной из главных ролей в фильме «Страна ОЗ». Но в первую очередь он необыкновенный – добрый и одновременно жутковатый – поэт. И этой поэзией пропитана и его проза (в первую очередь «Несгибаемая рота, или Сны полка», «Ещё о женЬщинах»), и сценарии, и кинороль. Книга «Веко», которая ждала издания много лет, надеюсь, станет событием нашей литературной жизни.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Веко предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Детский ад
«Я встал сегодня как обычно…»
Я встал сегодня как обычно
И замер, выглянув в окно:
Трещал мороз и мелодично
Стальное пело полотно.
Таинственной исландской дымкой
Поверх бетонного моста
Парил мой город невидимкой,
И как казалось — неспроста:
Ему являлась чья-то милость
Часа в четыре или пять,
Но ничего не изменилось
И люди продолжали спать.
Когда ж проснулись — было тихо,
Быть может, только в вышине
Еще последняя шутиха
В искристый рассыпалась снег.
Спектакль от зрительного зала
Закрылся занавесом дня,
А мне до вечера казалось:
Там было что-то про меня…
«В эту ночь не уместиться…»
В эту ночь не уместиться,
Даже если сгоряча
Прокричать печальной птицей,
Плоть из форточки меча.
Ночь душна, и все едино
Не вместиться в этот пруд,
И тебя, как Буратино,
Волны в кружечке несут.
Вот и звезды догорели,
Скоро дворник Берендей
Закричит: «Офонарели,
Накидали тут людей!»
Ночь как печь, уже ученый,
Что ж ты медлишь, Колобок,
На лопате закопченой,
Черенок тебе в лобок!
Может, это не о смерти,
А совсем наоборот?
Но попробуйте проверьте —
Вдох зашкаливает рот.
Стрядания
Шестнадцать лет. Пушковый лен
Пунцов до кончиков волос.
На десять жизней навлюблен —
И ничего не довелось.
От ванны до саванны — шаг,
И кафель из электроплит,
И я, противный, как ишак,
С тоской из зеркала глядит.
И нет спасенья от жары,
Как только шторы до темна,
Пока внизу от кожуры
Освобождается весна.
Познай их, лежа на боку,
И вновь умри от маеты,
Пока внизу они в соку
И беспризорны, как цветы.
И я не трус отнюдь, но чуть
Увижу смуглый локоток,
Меня стегает плетью ток,
И я умру, увидев грудь.
Я душной ночью городской
Парю над мерзостью мирской,
На подоконнике молясь
При двух свечах бессонных глаз.
Глухая ночь, давно бы спать,
Но снизу снова чью-то мать,
И хулиганочка одна
Идет-бредет, пьяным-пьяна.
Окурок пишет полукруг,
И спотыкающийся стук,
Трикратным эхом разносим,
Сменяем шорохом босым
Неверных ног… О, я, как гад,
Обняться с ними был бы рад!
Сейчас бы — трезвый, сильный вор —
Я мог спуститься к ней во двор…
И с этой жуткою мечтой
Я укрываюсь с головой.
А утром пыль еще хранит
Следы вчерашних аонид,
Любой свидетельствует — явь!
А сколько их не вижу я!
Но новый день уже горит,
И, не влезая в габарит,
Пылает солнце надо мной,
И все красивы до одной.
Оккупация
1.
Месяц барашком с завистью вниз,
Там за рубашку глупый повис.
Карты кварталов в крапе огней
Капают талым, хочется к ней,
Хочется счастья, в пах головой,
В теплые части, клей тыловой.
— Ви поиграем в шутку кричать:
Щас вас пымаем, тит тфою мать!
2.
Фриц на охоте, он не космат.
Людям охота ходы размять.
— Месяц, бедняжка, что там завис?
Звать меня Машка, ехай на низ!
Месяц заплакал звездами, но
Звезды — заплаты на домино.
Наглая Нюрка, пьяный гараж.
Тихо в дежурке хрусть карандаш.
Сенокос
Сияет солнцем сталь литовки,
Клинок как бритва шепеляв.
И смерть свистит, всекаясь ловко
В колени толстомясых трав.
Они от горести кричали,
Зрачком метался узкий бог,
И только голени торчали
Зеленой щеткой из сапог.
Окрест газона, изнывая,
Асфальт по руслам улиц тек
И раскаленные трамваи
Скакали с гиком наутек.
А дирижер махал неслабо!
За ним, с прожорливым мешком,
Одна понятливая баба
Стояла крепким босиком.
Весна
Все сильнее греет
Солнце с каждым днем,
В небе утро реет
Мраморным огнем.
Пламенем объята,
Выстрелит печаль —
Жутко и приятно
Вздрагивает даль.
Завтра — с юга ветер,
Оттепель, и боль
Жить на этом свете,
На одном с тобой!
Губы любят скупо,
Очи — горячо.
Я ли — этот глупый,
Дышащий в плечо?
«Иду по листьям будто…»
Иду по листьям будто
иду по облакам
чтоб к осенью обутым
припасть твоим ногам
лицом в закат унылый
ногами на восток
назвать своею милой
траву и водосток
как съемка из подвала
и пленку засветив
два кожаных овала
уперлись в объектив
«Вот две копейки — простая медяшка…»
Вот две копейки — простая медяшка
В зимние улицы гонит из дома,
Крутится-вертится диск неваляшка,
Сладко под ложечкой сводит истома,
В уши стекло надувает мозаика
Желтых огней «Жигулей» и метели,
Сердце мое, словно пойманный зайка,
Серенький, в ужасе скачет по телу.
Что я окажу тебе — странно и вечно:
Маленький Кай и его королева,
Разве ты можешь быть так бессердечна,
Если услышишь простые напевы?
Что же ты, глупая сволочь, не видишь
Как я люблю тебя тая, страдая?!
Ты ли обрадуешь, ты ли обидишь,
Господи! Дай, чтоб попал не туда я!
Прощание
Слезы и солнце морозного полудня,
Осень мою — ржавью плотницких скоб…
Осени больше не будет, как в Болдино,
Белою крышкой накрылся сугроб.
Долго ли, коротко соль закипала бы,
Туго ли мячик мученья глотал,
Вольно ли было выплакивать жалобы,
Губы сжигая о липкий металл?
Мне ли, большому, не плакать об осени,
Пусть и еще обо мне говорят,
Я ли ее из подъездов обоссанных
Не выносил на руках, как солдат?!
Как я люблю ее! Робость у пропасти
Край стерегла до окончания дня,
Что же вы, люди, все мимо торопитесь?
Нет, я здоровый, оставьте меня…
Железная дорога
Железная дорога под окнами лежит.
Асфальт течет мазутом, ручьями пот бежит.
Стою я на балконе с коробкой папирос.
А мимо проезжает вонючий тепловоз.
Свистит свисточек тонко, снаряд вперед летит,
Отважная девчонка на буфере сидит.
От пыли золотая на чашечке весов.
И я предполагаю, что нет на ней трусов.
И мне смешно и больно, и сразу член встает,
Она рукой мне машет и песенки поет.
Она не будет больше в Пышме пасти коров,
Ее в Шанхае снимут жандармы с буферов,
В цепях заточат в башню за неоплпату виз,
А вызволит оттуда какой-либо маркиз,
В притонах Сингапура, в колечках анаши
Лимонными ночами коктейли хороши.
Но поезд едет быстро, везет ее в Китай,
Она мне ручкой машет, кричит «Прости-прощай!»
Прощай, моя Маруся, безмозглый мотылек!
Тебя я не увижу, и член на место лег.
Взмахнув полой халата, опять сажусь за стол,
Включаю вентилятор и ручку грызть пошел.
Слагаю я поэму о ядерной войне,
Ответственная тема, и так погано мне!
Есенина листаю рассеянной рукой,
Но он не помогает в тематике такой.
Я пью чифирь из банки, смотрю в окно, а там
Платформы классных танков везут в Афганистан
И часовой угрюмо сжимает автомат,
Нерадостные думы сейчас его томят.
Пропитан китель потом, письмо прислала мать,
Ему курить охота и стремно умирать.
Окровлены кинжалы, раскалены стволы,
Горят на перевалах груженые «Зилы»,
Гремит бесшумный выстрел, в аду не хватит мест,
Но поезд едет быстро, везет его в Термез.
А лично б я не против поехать бить сейчас
Душманов, сионистов и всех, кто против нас!
Увы — судьба иная поэтам суждена,
И я еще не знаю, как сложится она,
И я еще не вижу далеких перспектив,
Но небо стало ниже и лижет брег прилив,
И вот — волненья волны захлестывают мол,
И, вдохновенья полный, я вновь курить пошел.
Вдыхаю, выдыхаю, словесный пышет пыл,
Бегу блокнот хватаю, но все уже забыл,
Печальная улыбка подохла не беда
В аквариуме рыбка в неволе навсегда
И жизнь скучна как совесть, когда боренья нет,
И снова едет поезд и партизанов нет.
Фортуна
Она не молчит, или просто немая —
Она не моя.
Как всякая женщина, ты понимаешь,
Понятлив и я.
На грубом ветру как луна пожилая
С накрашенным ртом.
Напрасно глазами ее пожираю:
Ей скучно о том…
Ей скучно на лестничной клетке Останкино
Царапать глазки,
Ей скучно со мною, но осень-жестянка
Тоскливей тоски.
Я.
— Взгляни: я могуч, я вылажу из кожи,
Чего же еще?
ОНА.
— Еще — ничего, и уже — ничего же,
Оставь этот счет,
Гармонию алгеброй можно поверить,
Но хаос — увы.
Скрипят бесприютно небесные двери
И двери травы.
Я.
— Скажи, но затем ли Создателю молится
Последний поэт?
ОНА
— Эх ты! А считался еще комсомольцем!
Вить бога-то нет!
Гляжу я на небо — а Бога и нету,
Дозволено все.
Какие поэты! Какие планеты!
Какой я осел!
Отрывок, взгляд и нечто
…Посмотришь сквозь пальцы — и больно невольно,
Как вымыли кальций не винные волны
Давясь, я читал скукотищу для взрослых,
И их проверял, задавая вопросы,
И если мне лгали, я знал, что так надо,
И был для себя хитроглазой наградой.
Мечтал я о дружбе с девчонкой хорошей,
И чтоб до полночи играть с ней в Гавроша,
Однако ребята играли в Чапая,
При этом всех девок за белых считая,
Что скучно и грустно, и лучше бывало
Искать в одиночестве клады в подвалах,
Срисовывать башни и шхуны в альбомы
И изобретать преужасные бомбы
Имел я, как водится, больше, чем стоил,
Но меньше, чем был, несомненно, достоин!
И жизнь я презрел, но она, как ни странно,
Не шла извиняться с упрямством барана,
Наверно, на радость веселым и пьяным
Солдатам, матросам, рабочим, крестьянам.
И вот я баранку кручу наизнанку,
Однако изнанка ломает баранку.
И се: посредине реки на коряге
Смотрю, как чужие проносятся флаги.
В разливе весною, святое и злое,
Все было со мною, да только чужое.
(Здесь речь не о том, что чужие медали
И лавры не дали мне спать, истоптали
Всю грудь замечательных личностей ряшки
Во фраках, толстовках и черных рубашках.)
Умище — бессмертен, но грустно в могиле,
Что жизнь твою проживали другие.
Как косы и челки меня ни кружили,
Чужие девчонки с другими дружили.
И станы чужие — чужими руками
В стихах моих жадных с чужими строками.
Звеня, в темноте растворялись окошки,
Ступали на грунт осторожные ножки.
Удушливым летом фабричной слободки
Двойняшки-сиротки румяны от водки,
Прекрасны и кротки близняшки-сиротки,
Но коротки руки, четверошник робкий!
Поставил на лиру, последний свой фертинг
Отдал за билет лотерейный в конверте:
Лелею и холю, как дулю в кармане,
Надеждой живу, но проверить не манит.
Всю правду хочу про себя я изведать,
Но только не горькую, только не это!
Неплохо с прожженною музой в обнимку
Втихушку печатать души порноснимки,
Но слаще в истерике зависти черной
Рыдать над портретом Есенина…
Эпизоот
Смеются, выставив клыки,
На клетку напирают грудью,
Волчонок мечет огоньки,
И солнце лазает сквозь прутья.
От зноя в полдень врут часы,
Что сталь ломается однажды,
И пахнут кровью их трусы,
И рот окрашивает жажда.
Но даже если люди злы,
Ты зла не видел, будь доволен,
А клетка — что ж! Кругом козлы —
Не быть же хищнику на воле!
Пускай козлы. А вот — коза,
И ей не страшно здесь влюбиться.
Олешек, карие глаза,
Нетерпеливые копытца…
Никто не знал, что вы — враги,
Кому назавтра есть капусту —
Никто не знает. О, не лги,
Что презираешь это чувство!
Еще слыхал ли ты свирель,
Которой агница внимала?
Да кстати, и других зверей
Еще ты видел слишком мало.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Веко предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других