Жизнь во благо. Воспоминания человека-легенды

Андрей Зимин

Это – книга-интервью. Рассказ человека-легенды, кавалера двух орденов Трудового Красного Знамени, Почетного гражданина г. Дзержинска Нижегородской области Вячеслава Геннадьевича Тюгина о времени и о себе. Начав трудовую деятельность в 1948 году корабелом на легендарном «Красном Сормово», уже в 32 года он назначается директором дзержинского завода химического машиностроения. Причем за 30 лет руководства предприятием Вячеслав Геннадьевич сумел вывести его на уровень одного из ведущих в СССР.

Мои корни

Родился я 3 декабря 1929 года в селе Порздни, что ныне в Лухском, а тогда относилось к Пучежскому району Ивановской области, в крестьянской семье. Село это на тот момент было весьма большим, с богатой историей. Сформировалось оно на месте крепости Порздно, построенной в XII веке, после того как 300 лет спустя там возвели первую церковь. В XVIII веке Порздни становятся центральной усадьбой барской вотчины графа Александра Борисовича Бутурлина¹ и сохраняют этот статус практически до революции 1917-го года.

В тот период в селе действовали уже две большие церкви: Успения Пресвятой Богородицы и Спаса Преображения, построенные в середине 1700-х годов. В народе одну называли Графской (вполне понятно почему), а другую — Хованской. Отчего так повелось — трудно сказать. Сейчас уже и не помню.

Периодом наибольшего расцвета Порздней была середина XIX века. К 1873 году село стало одним из крупнейших в губернии. Ежегодно здесь проходили четыре ярмарки. Помимо торговли, жители занимались производством кож, извозом, портняжным, сапожным и кузнечным делом.

Родители мои — Тюгин Геннадий Васильевич 9 февраля 1906 года рождения и Тюгина (в девичестве — Патокина) Евгения Ивановна 26 декабря 1904 года рождения. Отец вышел из семьи кузнецов, занимавшихся своим ремеслом не только в Порзднях, но и в окрестных селах.

Так, мой дед — Тюгин Василий Васильевич, — будучи ещё молодым человеком, некоторое время работал в поместье «Привольное», находящемся в нескольких десятках километров от Порздней. Хозяин поместья — Николай Николаевич Бернардос — был человеком выдающимся. Он приходился внуком знаменитому участнику Отечественной войны 1812 года генерал-майору Пантелеймону Егоровичу Бернардосу и занимался активной научно-прикладной деятельностью. Так, именно Н. Н. Бернардос изобрёл первую в России зубную пломбу из серебра и первым в нашей стране установил её своему денщику, избавив его тем самым от необходимости удаления больного зуба.

Кроме того, он же стал, по сути, и основателем электросварочного дела в России. Благодаря этому моего деда, человека незаурядного мастерового таланта, являвшегося в тот период помощником Н. Н. Бернандоса в его изысканиях, вполне можно считать одним из первых сварщиков в нашей стране. В 1980-е годы об этом, кстати, много писали наши СМИ.

Ремарка автора. Вот одна из статей на эту тему. Её ксерокопию я нашёл, разбирая личный архив В. Г. Тюгина, любезно предоставленный мне для работы над этой книгой. Данная статья была опубликована в центральной советской газете «Правда»² 12 мая 1981 года под заголовком «Творцу электросварки»:

«Создается музей выдающегося русского учёного и изобретателя Николая Николаевича Бернардоса — отца электросварки.

Без её применения сейчас просто невозможно представить современное промышленное производство. А разработал и впервые сто лет назад испытал метод дуговой сварки металлов Н. Н. Бернардос, назвав его в честь древнегреческого бога-кузнеца «электрогефестом». Это открытие было сделано в небольшой усадьбе «Привольное», находившейся неподалеку от Луха, что в Ивановской области.

Юбилей одного из выдающихся изобретений XIX века по инициативе ЮНЕСКО ныне будет отмечаться в разных странах мира. Готовится к этой замечательной дате и древний Лух, где и будет открыт музей. Его экспозиция расскажет о жизни и деятельности творца электросварки, внука одного из героев Отечественной войны 1812 года генерала П. Е. Бернардоса.

Среди многочисленных экспонатов — собственноручные описания опытов, проведённых учёным. Бернардос является автором многих оригинальных проектов — парохода, переходящего мели, снаряда для перевозки по бездорожью дров и иных тяжестей.

Внимание посетителей, несомненно, привлечёт и старинный документ, найденный работниками Ивановского историко-революционного музея. Он свидетельствует, что в числе первых электросварку использовали в 1886 году на Куваевской ситценабивной мануфактуре в Иваново-Вознесенске при изготовлении заварочных кубов из листового железа.

Большую помощь ивановцам в создании музея оказывают учёные прославленного института электросварки имени Е. О. Патона академии наук Украины. За годы упорных поисков они собрали немало интересных документов о жизни и творчестве замечательного изобретателя, подвижника науки. Часть из них, а также различные материалы, посвящённые сегодняшнему дню электросварки, которая используется на земле и в космосе, займёт свое место в музее. Он распахнёт свои двери в дни юбилейных торжеств — в июне [1981 г.]».

Характерно, что в дополнение к своему огромному научно-прикладному таланту Н. Н. Бернардос придерживался весьма прогрессивных по тем временам демократических взглядов. Он поддерживал активные контакты с известными революционно настроенными демократами того периода в Западной Европе, прежде всего во Франции, получая от них соответствующую литературу.

Вполне естественно, что всё это оказало значительное влияние как на становление Василия Тюгина в качестве серьёзного и творческого мастерового человека, так и на формирование его мировоззренческих взглядов. Хозяин поместья часто рассказывал моему деду о неправильности, несправедливости уклада жизни в Российской Империи.

Впоследствии, разглядев в нём личность по всем меркам неординарную, Н. Н. Бернардос рекомендовал ему отправиться в город Сормово, находившийся неподалеку от Нижнего Новгорода. В то время там активно формировалась промышленная база, прежде всего судостроительная, где не только пригодились бы навыки и умения молодого и далеко не бесталанного человека, но и его прогрессивные политические взгляды. Тогда в Сормово уже постепенно начинали складываться социал-демократические, революционные настроения.

Но в тот период дед был ещё совсем молодым человеком. А в Порзднях его ждала любимая невеста — моя бабушка. Звали её Анной Васильевной. Вот только фамилии её девичьей сейчас, к сожалению, уже точно не вспомню. То ли Красильникова, то ли Грязнова. Знаю точно, что была она потомственной крестьянкой, человеком набожным, привыкшим исключительно к сельской жизни во всех её тогдашних ипостасях.

Узнав о намерениях своего жениха, Анна наотрез отказалась переезжать в город, поставив вопрос ребром: либо я, либо Сормово. Ну а дед мой, Василий Васильевич, всей душой любивший свою избранницу, в сложившейся ситуации принял решение остаться вместе с ней на своей малой родине в Порзднях. Там до конца своей жизни он так и проработал кузнецом.

Причём доподлинно известно, что к нему неоднократно приезжали представители промышленных предприятий из Сормово. Звали работать, сулили всяческие блага. Но дед Василий оставался непреклонным. Да и семья его постепенно разрасталась. Кроме моего отца, самого младшего в ней, было ещё двое братьев — Иван и Александр, а также сестра Анна. Куда им ехать, обременённым каким-никаким, а хозяйством? Да и жизнь на селе, понятная и привычная своим укладом, значительно отличалась от городской, неведомой и в чём-то даже страшноватой для селян.

Мама моя, Евгения Ивановна, тоже была из большой и крепкой крестьянской семьи. У неё семь братьев и четыре сестры. И все они жили по образу и подобию своих предков — размеренно и осёдло, в повседневных крестьянских заботах и тяжёлом труде на земле без каких-то серьёзных перемен и потрясений, тем более связанных с переездами.

Так что мой второй дед — Патокин Иван Васильевич — потомственный крестьянин, как и его любимая супруга Ольга Ивановна (в девичестве — Барская) — моя вторая бабушка. Они явно знали толк в своём крестьянском деле. Вероятно, поэтому их семья всегда, что называется, крепко стояла на ногах. Ведь трудились-то от зари до зари все от мала до велика. И в советский период они совершенно точно подходили под определение крестьян-середняков³. У них было несколько коров, лошадь, наделы земли. Вместе с тем они никогда не использовали наёмный, батрацкий труд. Всегда управлялись сами.

Тем не менее в начале 1930-х годов, в период массовой коллективизации на селе, семья Патокиных попала под жернова раскулачивания. Может быть, потому, что не захотела сдавать свою скотину в колхоз. А может, и потому, что зависть брала других крестьян, живших в одном с ними селе, но не сумевших наладить собственное хозяйство. Кто сейчас знает? Одно доподлинно известно — Патокиных раскулачили.

Забрали всё. Арестовали не только деда, но и двоих его сыновей. Причём к тому времени несколько старших детей Ивана Васильевича и Ольги Ивановны уже проживали отдельно со своими семьями — кто в Вязниках, кто в Шуе. Поэтому арестовали одного из тех, кто всё ещё оставался жить вместе с родителями, а второго — приехавшего к ним в то самое время в гости из Шуи и, по всей видимости, активно заступившегося тогда за отца.

Историческая справка

Коллективизация — процесс объединения единоличных крестьянских хозяйств в СССР в коллективные хозяйства (сокращенно — «колхозы»), наиболее активно осуществлявшийся в Советском Союзе в период с 1928 по 1933 год.

Решение о столь радикальной реформе существовавшего до этого в стране уклада сельского хозяйства было принято на XV съезде ВКП (б)⁴ в 1927 году. Такой подход был обусловлен серьёзным кризисом хлебозаготовок в СССР зимой 1927—1928 годов, когда страна оказалась в очень тяжёлой продовольственной ситуации. Её главной причиной стало снижение государством закупочных цен (до уровня в пять-шесть раз ниже рыночных), по которым у крестьян-частников должно было закупаться зерно, а также дороговизна и дефицит промышленных товаров. Вполне естественно, что в этих условиях крестьяне не спешили продавать собранный урожай государству, придерживая его, что называется, до лучших времен.

Исходя из общей обстановки в стране, только-только вставшей на путь индустриализации (превращения в мощную промышленную державу), реализация политики коллективизации на селе представлялась руководству СССР единственно верным и наиболее эффективным путём не только преодоления текущего продовольственного кризиса, ни и их недопущения в будущем.

Она преследовала четыре основные цели.

Первая, официально провозглашённая партийным руководством, — осуществление социалистических преобразований в деревне (по сути — ликвидация частной собственности на селе). В перспективе (причём в самой ближайшей) предполагалось создание крупного социалистического сельскохозяйственного производства, которое надёжно обеспечило бы государство хлебом, мясом и другим аграрным сырьём.

Вторая — бесперебойное снабжение продовольствием быстро растущих в ходе индустриализации городов.

Третья — высвобождение крестьян (а это в конце 1920-х годов — около 80% населения СССР) от сельскохозяйственного труда и направление их на работу в сферу индустриального строительства. Для этого колхозы предполагалось сделать крупными производителями зерна и другой сельскохозяйственной продукции за счёт внедрения в них современных способов агропроизводства и соответствующей техники, способствовавших резкому росту производительности труда, влекущей за собой заметное снижение необходимого числа сельских тружеников.

Четвёртая — увеличение за счёт быстрого повышения валового сбора зерна его поставок на экспорт. Деньги, вырученные от этого, должны были пойти на закупку техники и оборудования для строящихся советских заводов. Иного источника валютных средств у советского государства в то время фактически не существовало.

Однако, провозгласив столь правильные и благие цели, руководство страны в лице ВКП (б), как видится с сегодняшней исторической высоты, достаточно слабо представляло себе реальные пути и методы их осуществления. В результате, так как конкретных указаний «сверху», из Москвы, не последовало, партийные руководители на местах, которых сильно заботила задача безусловного выполнения плана государственных хлебозаготовок, понимали процесс коллективизации каждый по-своему.

Причём основу этого «понимания» составляли, как правило, принудительные меры — главным образом силового характера.

Во многом такой подход обусловливался тем, что уже в январе 1928 года на всех уровнях власти возникло чёткое понимание того, что крестьяне-частники не намерены добровольно в убыток себе продавать государству зерно по сильно заниженным ценам. В частности, несмотря на относительно хороший урожай 1927 года, в «закрома Родины» к выше обозначенному сроку было собрано всего лишь около 4,8 млн тонн зерна, что почти на 2,1 млн тонн меньше, чем в предыдущем году.

Выполнение плановых показателей экспорта хлеба было поставлено под угрозу срыва. Страна могла остаться без валюты, необходимой для решения задач индустриализации. Кроме того, жёстко встал вопрос о продовольственном снабжении городов.

Для выхода из создавшегося положения советское руководство решило прибегнуть к срочным и чрезвычайным мерам, похожим на продразверстку⁵ времён военного коммунизма⁶ и Гражданской войны. На хлебозаготовки были мобилизованы 30 тысяч коммунистов в качестве «оперуполномоченных». Им поручалось осуществить «чистку» в ненадёжных сельсоветах и партийных ячейках, создать на местах «тройки»⁷, которым надлежало найти спрятанные излишки, заручившись поддержкой бедняков (получавших 25% зерна, изъятого у более зажиточных крестьян), и на основе ст. 107 Уголовного кодекса, согласно которой любое действие, «способствующее поднятию цен», каралось лишением свободы сроком до трёх лет, привлечь к уголовной ответственности всех неблагонадёжных лиц.

В итоге начали закрываться рынки, что было серьёзным ударом не только для зажиточных крестьян, но и для всех сельских жителей. Изъятие излишков и репрессии лишь углубили кризис. В ответ на это крестьяне-частники на следующий год уменьшили посевные площади.

Из уроков хлебозаготовительного кризиса зимы 1927—1928 гг. руководством СССР во главе с И. В. Сталиным был сделан ряд выводов, которые прозвучали во многих его вступлениях в мае-июне 1928-го года. Главный из них состоял в необходимости создания «опор социализма» в деревне в виде колхозов и машинно-тракторных станций (МТС). При этом основные формы взаимоотношений между государством и крестьянами рассматривались И. В. Сталиным прежде всего как принудительно-административные.

Вместе с тем показатели советского сельского хозяйства в 1928—1929 гг. были близки к катастрофическим. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и в основном к середнякам (конфискация хлеба в случае отказа продавать продукцию государству по низким закупочным ценам), зимой 1928—1929 гг. страна получила хлеба ещё меньше, чем год назад.

Обстановка в деревне стала крайне напряжённой. Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 года в городах снова появились продовольственные карточки, отменённые после окончания Гражданской войны. А после закрытия большинства частных лавочек и кустарных мастерских как «капиталистических предприятий» дефицит продовольствия стал тотальным.

В складывающихся условиях советское правительство приняло решение о реорганизации сельского хозяйства самым радикальным способом, заключавшемся в быстрой и решительной коллективизации. Большую часть крестьян-единоличников предполагалось объединить в коллективные хозяйства и таким образом ликвидировать зависимость государства от частных хлебопоставок.

Форсированное создание колхозов началось уже с весны 1928 года. В 1929 году был официально провозглашён лозунг, призывающий к сплошной коллективизации, а 5 января 1930 года было принято постановление ЦК ВКП (б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», в котором определялись сроки проведения сплошной коллективизации в стране. Северный Кавказ и Поволжье должны были завершить её к весне 1931 года, Украина, Черноземные области, Урал и Сибирь — к весне 1932-го, остальные зерновые районы — к 1933-му. В дополнение к этому 30 января 1930 года постановлением ЦК ВКП (б) было утверждено решение о ликвидации кулачества.

Изначально определением, кто есть «кулак», а кто «середняк», занимались непосредственно на местах. Единой и точной классификации не было. В некоторых районах к кулакам приписывали тех, у кого было две коровы, или две лошади, или хороший дом.

В феврале 1930 года был издан партийный циркуляр, разделивший кулачество на три категории: первая («контрреволюционный актив») подлежала аресту и могла быть приговорена к смертной казни; вторая (активные противники коллективизации) — выселению в отдалённые районы; третья (сомневающиеся) — расселению в пределах района проживания.

Однако подобное разделение на группы с видимой неопределенностью их характеристик создавало почву для произвола на местах. Составлением списков семей, подлежащих раскулачиванию, занимались силовые государственные структуры и власти на местах при участии деревенских активистов.

При этом страна всё гуще покрывалась сетью лагерей и посёлков «спецпереселенцев» (высланных «кулаков» и членов их семей). К январю 1932 года всего с мест постоянного проживания было выселено около 1,4 млн человек, из них несколько сотен тысяч — в отдалённые районы страны. Их отправляли на принудительные работы (например, на строительство Беломорско-Балтийского канала или Волго-Балтийского водного пути), рубку леса на Урале, в Карелии, Сибири, на Дальнем Востоке.

Многие гибли в пути, многие — по прибытии на место, поскольку, как правило, «спецпереселенцев» высаживали в «голом поле»: в лесу, в горах, в степи. Выселяемым семьям разрешалось брать с собой одежду, постельные и кухонные принадлежности, продовольствие на 3 месяца, однако общий вес багажа не должен был превышать 30 пудов (480 кг). Остальное имущество изымалось и распределялось между колхозом и бедняками.

Раскулачивание стало важнейшим инструментом форсирования коллективизации: сопротивлявшихся созданию колхозов можно было на законных основаниях репрессировать как кулаков или им сочувствовавших «подкулачников».

Для этого на работу в сельские районы были мобилизованы 25 тыс. рабочих из городов (так называемые коммунисты-двадцатипятитысячники), готовых беспрекословно, любой ценой выполнить партийные директивы. Уклонение от коллективизации стали трактовать как преступление. Под угрозой закрытия рынков и церквей крестьян заставляли вступать в колхозы. Имущество тех, кто осмеливался сопротивляться коллективизации, конфисковалось. К исходу февраля 1930 года в колхозах числилось уже 60% (14 млн) крестьянских хозяйств СССР.

При этом зимой 1929—1930 гг. во многих деревнях и сёлах наблюдалась страшная картина. Крестьяне гнали на колхозный двор (часто просто сарай, окружённый забором) всю свою скотину: коров, овец и даже кур и гусей.

Руководители колхозов на местах понимали решения партии по-своему — если обобществлять, то всё, вплоть до птицы. Кто, как и на какие средства будет кормить эту «общую» (а по сути — уже ничейную) скотину в зимнее время, заранее предусмотрено не было. Естественно, большинство животных погибало уже через несколько дней. Более искушённые крестьяне заранее резали свою скотину, не желая отдавать её колхозу. Тем самым по животноводству был нанесён сильнейший удар.

В результате с колхозов в первое время брать фактически было нечего. Из-за этого город стал испытывать ещё большую нехватку продовольствия.

Раскулачивание, конфискация имущества, аресты и высылки в отдалённые районы стали олицетворением сплошной коллективизации. В стране нарастало массовое крестьянское недовольство. Опасаясь народных волнений, 2 марта 1930 года в центральной советской газете «Правда» была опубликована статья И. В. Сталина под заголовком «Головокружение от успехов», в которой осуждались «перегибы» в колхозном строительстве, а вина за них возлагалась на местное руководство. Тем не менее даже после этого политика советского государства в отношении деревни и крестьянства по сути осталась прежней.

Одной из самых трагических страниц коллективизации стал голод 1932—1933 гг., охвативший Украину, Поволжье, Северный Кавказ, Южный Урал и Казахстан.

Урожаи 1931 и 1932 гг. в СССР были ниже средних. В 1932 году выполнить задания по сдаче хлеба колхозы основных зерновых районов страны не смогли. Туда были направлены чрезвычайные комиссии. Деревню вновь захлестнула волна административного террора. Такая ситуация сложилась из-за продолжавшегося принудительного изъятия государством хлеба для экспорта и обеспечения нужд индустриализации. Зачастую изымалось даже то зерно, которое было предназначено для весеннего посева. Мало сеяли, мало и собирали. Но план поставок необходимо было выполнять. Тогда у колхозников забирали последние продукты.

Голодало, как впоследствии признавал сам И. В. Сталин, 25—30 млн человек. По разным оценкам, от голода в то время погибли от трех до восьми миллионов крестьян. Коллективизацию фактически пришлось приостановить.

Но уже в 1934 г. она возобновилась. На этом этапе развернули широкое «наступление» на крестьян-единоличников. Для них был установлен непосильный административный налог. Таким образом, их хозяйства подводились под разорение. У таких сельчан, всё ещё частников, оставалось два пути: либо идти в колхоз, либо уходить в город на стройки первых пятилеток.

Постепенно деревня смирилась с колхозным строем. К 1937 году индивидуальное хозяйство фактически сошло на нет (93% всех крестьянских дворов было объединено в колхозы).

Коллективизация, по оценкам большинства историков, имела тяжёлые последствия для страны. В ходе неё под предлогом раскулачивания был уничтожен целый слой крестьян, которые умели успешно работать на земле (ликвидировано до 15% общей численности крестьянских хозяйств, признанных кулацкими, хотя официально, по данным переписи 1929 года, их в СССР насчитывалось всего лишь 3%).

В итоге произошло отчуждение сельских жителей от собственности и результатов своего труда на земле. Сократились урожайность, поголовье скота, потребление продовольствия на душу населения. С 1928 по 1935 годы в стране действовала карточная система распределения продуктов среди населения.

Колхозы были лишены самостоятельности и являлись бесправным придатком административно-бюрократического аппарата власти. А обострённая продовольственная проблема стала постоянным атрибутом существования жителей СССР.

Деду Ивану, признанному кулаком, дали десять лет лагерей⁸. Остальным вроде бы поменьше, точно сказать не могу. Да и не принято было обсуждать это. И тогда, да и потом тоже, больше помалкивали. Времена-то, сами знаете, какие были. Обрывочно известно только, что оба арестованных вместе с дедом его сына отбывали свои сроки в лагерях на строительстве Волго-Балтийского водного пути.

Там и сгинули бесследно. Знаю однако (мама как-то обмолвилась), что то ли в 1935, то ли в 1936 году от деда пришла единственная весточка. Её передал ей один из освободившихся заключённых. В ней Иван Васильевич писал, что работает на лесоповале в Буреполомлаге⁹ и чувствует себя неважно. Мама моя была, кстати, единственным человеком, проводившим подводу со своим отцом в его тяжёлый арестантский путь.

Больше никаких вестей ни от него, ни от моих арестованных дядьёв не приходило. Видимо, все умерли там, в ГУЛАГе, как и тысячи других таких же несправедливо арестованных в то время крестьян-середняков.

После раскулачивания почти все остальные избежавшие ареста члены семьи Патокиных уехали из Порздней. Кто в Дзержинск¹⁰, кто в Горький¹¹ работать на автозавод (ГАЗ), кто — в его пригороды. Где-то году в 1936-м они забрали к себе и мою бабушку. Её к тому времени разбил паралич. Видимо, очень сильным был стресс от такого стремительного разрушения большой и дружной семьи.

Да и жить в Порзднях после раскулачивания было невозможно. Забрали-то ведь всё. Вплоть до одежды. Так что младшие дети Патокиных, Андрей и Виктор, которые остались жить вместе с моей бабушкой Ольгой Ивановной, в то время иногда даже вынуждены были ходить и собирать милостыню. Да только не всегда удачно. Ведь середина 1930-х — время голодное после сплошной-то коллективизации. Жить на селе, а особенно раскулаченным семьям, было просто невыносимо.

В итоге позднее попали они работать на ГАЗ. Андрей потом был призван в армию. Прошел всю Великую Отечественную войну 1941—1945 годов. Вернулся сильно израненным, но тем не менее прожил достаточно долгую жизнь. Умер он, когда ему было что-то около семидесяти пяти.

Виктор же и повоевать-то не успел. Пропал без вести. Есть только неофициальные, устные свидетельства того, что эшелон, в котором их везли на фронт из Горького, попал под сильную бомбёжку недалеко от Москвы. Мало кто уцелел тогда.

Из истории семьи Патокиных знаю ещё то, что оставшиеся не арестованными трое старших сыновей были хорошими специалистами. Двое из них работали в Дзержинске. Один — бригадиром штукатуров, и даже получил бронь во время войны как незаменимый мастер. Второй трудился аппаратчиком на Чернореченском химкомбинате. Там в результате полученной серьёзной травмы на производстве он потерял один глаз. Тем не менее всю Великую Отечественную войну он прослужил в стройбате¹². Третий же работал на одном из промышленных предприятий в городе Вязники.

Мы же, семья Тюгиных (я, мои отец и мама, жившие в одном доме вместе с папиными родителями — Тюгиными-старшими), где-то в начале 1933 года переехали в Сормово. Инициатором этого стал дед Василий. Мол, не я, так сын мой пусть исполнит мою мечту — работать на Сормовском заводе.

Хотя, как мне теперь кажется, главной причиной, по которой Василий Васильевич настоял на нашем переезде в город, стала обстановка на селе. Жить в то время в Порзднях было очень трудно. Наступили, как я уже говорил, весьма тяжёлые, не только голодные, но и смутные времена.

Примечания

1

Александр Борисович Бутурлин (1694—1767) — русский военачальник из знатного рода Бутурлиных, генерал-фельдмаршал, генерал-губернатор Москвы.

2

Главный печатный орган Коммунистической партии Советского Союза до 1991-го года. В советский период считалась в СССР «газетой №1».

3

Середняки — социальный слой крестьян в России, занимавших среднее экономическое положение между бедняками и состоятельным крестьянством (так называемыми кулаками). Середняки обрабатывали землю сами, только за счёт труда членов своих семей, не используя при этом наёмных работников. В 1928—1929 годах они составляли около 60% всех крестьянских хозяйств России. Однако в ходе коллективизации в 1928—1937 годах, заключавшейся формально в добровольном, а на практике — зачастую в принудительном объединении единоличных крестьянских хозяйств в коллективные — колхозы и совхозы, середняки фактически перестали существовать как отдельный социальный слой крестьян. Часть середняков вступила в колхозы (многие по принуждению) или ушла из деревни в города, другая подверглась жёстоким репрессиям в ходе кампании по «раскулачиванию» (ликвидации крестьян-кулаков и «подкулачников»). Цит. по Энциклопедическому словарю интернет-портала «Академик».

4

ВКП (б) — Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков). Являлась единственной в СССР (а потому — правящей) политической партией, выполняя функцию «ядра, руководящей и направляющей силы советского общества» с момента основания Советского Союза в 1922-м вплоть до его распада в 1991-м году. В октябре 1952-го года на XIX съезде партии её название был изменено: ВКП (б) была переименована в Коммунистическую партию Советского Союза (КПСС). — По материалам статьи «Коммунистическая партия Советского Союза», опубликованной на интернет-портале «Википедия».

5

Принудительное изъятие государством у крестьян, в распоряжении которых оставляли только семенной фонд и сельхозпродукты, необходимые для пропитания, излишков продовольствия. Продразверстка существовала в советской России в период 1919—1921 гг. — По материалам статьи «Продразверстка», опубликованной на интернет-портале «Википедия. Свободная энциклопедия».

6

Военный коммунизм — название внутренней политики Советской России, проводившейся в 1918—1921 гг. в условиях Гражданской войны. Её характерными чертами были крайняя централизация управления экономикой; национализация крупной, средней и даже частично мелкой промышленности; государственная монополия на многие продукты сельского хозяйства; продразвёрстка; запрет частной торговли; свёртывание товарно-денежных отношений; уравнивание в распределении материальных благ; милитаризация труда. — По материалам статьи «Суть политики военного коммунизма 1918—1920», опубликованной на интернет-портале «История России».

7

Комиссия из трёх человек с широкими полномочиями.

8

Лагеря в СССР в период 1918—1953 гг. представляли собой единую, широко разветвлённую систему так называемых исправительно-трудовых учреждений для осуждённых за различные преступления. Однако на деле туда нередко направлялись репрессированные по различным, зачастую надуманным причинам реально невиновные граждане. При этом заключённые лагерей стали важным ресурсом интенсивного развития многих отраслей промышленности СССР, а также строительства транспортной инфраструктуры страны. В частности, за счёт их труда в короткие сроки были реализованы такие грандиозные даже по нынешним временам проекты, как Волго-Балтийский водный путь и Беломорско-Балтийский канал. При этом многие из работавших на их строительстве заключённых погибли из-за крайне суровых условий содержания.

9

Буреполомская колония — самая старая из существующих сегодня в Нижегородской области. Она была основана ещё в 1929 году на 735-м километре железной дороги Горький-Котельнич на границе Горьковской и Кировской областей. В 1930-х годах Буреполом (ныне — поселок в Тоншаевском районе Нижегородской области) стал центром группы развернутых там колоний под общим названием Буреполомлаг. — Из очерка Сергея Костыгова «Буреполомлаг. Путешествие по УЖД». — Альманах «Локотранс». №1, 2010.

10

Город (до 1930 г. — рабочий посёлок) в Нижегородской области, расположенный примерно в 30 километрах от областного центра. До 1929 года именовался Растяпино, когда и был переименован в Дзержинск в честь профессионального революционера, а после Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. — первого руководителя Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров (СНК — первое советское правительство) РСФСР. В послевоенные (после 1945 г.) годы стал одним из важных центров химического машиностроения и химической промышленности СССР.

11

В 1932 году решением советского правительства Нижний Новгород был переименован в город Горький (в честь известного российского, а затем и советского писателя Алексея Максимовича Пешкова, писавшего под псевдонимом Максим Горький). Историческое название ему было возвращено в 1990 году.

12

Сокращение от наименования «строительный батальон». В период войны стройбаты решали различные задачи, в основном связанные с восстановлением разрушенных в ходе боевых действий зданий, сооружений и другой инфраструктуры, а также с возведением стратегически важных оборонительных сооружений и тыловых автомобильных и железных дорог. В стройбаты даже в послевоенный советский период активно призывали молодых людей, не годных по здоровью к нормальной, «строевой» службе в частях Советской Армии и Военно-Морского Флота.