Стихотворения

Андрей Дементьев, 2014

Всенародно любимый поэт Андрей Дементьев всегда остается верен себе. Его искренность, умноженная на мудрость прожитых лет, доверительный тон и простота создают гармоничность в его общении с читателями. В книгу вошли известные стихи и любимые всеми песни, которые исполняются с большим успехом по телевидению и на радио. Книги замечательного народного поэта, лауреата Государственной премии СССР, престижных Бунинской и Лермонтовской премий Андрея Дементьева переведены на многие языки мира, и интерес к его творчеству не угасает и в наши дни.

Девяностые годы

* * *

«Я счастлив с тобой и спокоен…»

«Ты остаешься, а я ухожу……»

Ане

Ты остаешься, а я ухожу…

Что-то в нас есть, не подвластное смерти.

Пусть все идет по тому чертежу,

Что без меня тебе Время начертит.

Ты остаешься, а я ухожу.

Долгая жизнь,

Как пиджак, обносилась.

Муза ютится, подобно бомжу,

В душах чужих,

Оказавших ей милость.

Пусть мне простят, что останусь в долгу,

Мне бы успеть на тебя насмотреться.

Все те слова, что тебе берегу,

В книгах найдешь

Или в собственном сердце.

1999

«Я в равенство не верил никогда…»

Я в равенство не верил никогда.

Прощай, экономическое чудо.

Кому — богатство, а кому — нужда.

Кому — хоромы, а кому — лачуга.

Права и льготы у былых вельмож

Забрали, чтоб отдать их депутатам.

Певцы сменились, да осталась ложь.

И стрелки мчат по старым циферблатам.

Уходят годы, а в моем краю

Родные деревеньки так же жалки.

Учительницу первую мою

Лишь выселила смерть из коммуналки.

1993

«В ясную погоду…»

В ясную погоду

«Юности» моей

Был я всем в угоду,

Стольких знал друзей.

За крамолу битый,

Возглавлял журнал.

Даже сам А. Битов

Как-то повесть дал.

Часто Вознесенский

Снисходил до нас.

Наш тираж вселенский

Был ему как раз.

И, поправив гранку,

Искромсав листы,

Уезжал в загранку

Гений суеты.

Имена, фамилии,

Блеск и мишура…

Что-то все забыли,

Как жилось вчера.

Вспоминаю с грустью

Сгинувших друзей.

Хор былых напутствий,

Их крутой елей.

1994

Мойка, 12

Марине

Душа его вернулась в этот дом.

Он счастлив был в своем веселом доме.

Отчаянье и боль пришли потом,

Когда его ничтожный Геккерн донял.

Среди знакомых дорогих святынь

Ты чувствуешь — он постоянно рядом…

Вот тот диван, где медленная стынь

Сковала сердце, овладела взглядом.

И каждый раз, ступая на порог,

Ты входишь в мир — загадочный и грустный.

И с высоты его бессмертных строк

Нисходит в душу чистое искусство.

Я иногда ловлю себя на том,

Что всё он видит из далекой дали,

И открывает свой великий дом

Твоей любви, восторгу и печали.

1999

«Пришли крутые времена…»

Пришли крутые времена…

Авторитет России продан…

Идет холодная война

Между властями и народом.

Идет холодная война

От пораженья к пораженью.

Ни та, ни эта сторона

Не проявляют сожаленья.

И станут биться до конца.

Одни, чтоб выжить на пределе.

Другие — в поисках лица,

Чтоб люди верить захотели.

Но их надежда не сбылась.

Нас так обманывали часто,

Что, как бы ни менялась власть,

Здесь не меняются несчастья.

Идет холодная война…

И гибнут вера и надежды.

И власть опять обречена,

А я кричу: «Россия, где ж ты?»

1998

«Страна моя — и.о. России…»

Страна моя — и.о. России

С и.о. премьера и царем —

Живет в надежде на Мессию,

С кем жизнь иную изберем.

Но что-то нет пока Мессии.

И шанс прийти покуда мал.

И.о. была когда-то в силе,

И мир лишь ахать успевал.

Спасибо вам, отцы-вельможи

За обновленную страну,

Где мы теперь спокойно можем

Из тысяч бед избрать одну.

Спасибо вам, отцы-министры,

И самый знатный из Емель,

За то, что вы легко и быстро

Нас посадили всех на мель.

Как будто вы не виноваты

В том, что теперь позорен труд,

И так мала у нас зарплата,

Что сразу за год выдают.

Вы где-то денег напросили,

Чтоб не испытывать вины…

Мы все теперь — и.о. России,

И.о. потерянной страны.

1998

«Я одинокий волк…»

Я одинокий волк…

Я не хочу быть в стае.

Пожар в крови уже заметно стих.

И одинокий след мой

По весне растает,

Как тает сила в мускулах моих.

Мне в одиночку выжить не удастся.

Крутую зиму мне не одолеть.

Но чтобы волком до конца остаться,

В отчаянном броске

Хочу я встретить смерть.

В последний раз вкушу азарт погони,

Пройду по краю на семи ветрах.

Я старый волк.

Но я пока в законе,

И мой оскал еще внушает страх.

1993

«Неповторим осенний Ленинград!..»

Марине

Неповторим осенний Ленинград!

Неповторима пушкинская осень.

Замешивает краски листопад

И медленно на землю их наносит.

И вновь адмиралтейская игла

На туче швы незримые сшивает,

Чтоб туча воду наземь не слила,

И без того в подтеках мостовая.

Неповторим осенний Ленинград.

Играют тени на углу фронтальном.

Ветвями перечеркнут Летний сад,

Где статуи, как узники, печальны.

А небо все в мозаике листвы.

Зеленый, алый, бронзовый и синий —

Цвета перемешались… Но, увы,

К утру их обесцветит белый иней.

Неповторим осенний Ленинград!

Когда он юн, когда могуч иль болен.

Над страшной дамбой — тишина и смрад

Неповторимо борются с прибоем.

Вечерний сумрак окнами зажат,

А в небе загорается лампада.

Вновь блики на Исаакии дрожат.

И на землю спускается прохлада.

Наверно, так же был неповторим

Осенний Петербург в былые годы.

И память, словно добрый пилигрим,

Ведет меня под каменные своды.

Неповторима и моя любовь,

И наша боль — с надеждой и мольбою,

Когда он в сердце оживает вновь,

«Великий город с областной судьбою…»

1990

«Кто-то надеется жить…»

Наташе

Кто-то надеется жить

Долго… И дай-то Бог.

А мне бы лишь одолжить

У Времени малый срок.

Чтобы успеть сказать

Другу, что он мне мил.

Да еще показать

Внукам зеленый мир.

Да, может быть, повидать

Деревню Старый Погост,

Где юной была моя мать,

Где с травами шел я в рост.

Где батя учил добру,

Скворечник к сосне крепя.

Я в поле ромашки рву,

Похожие на тебя.

Есть просьба еще одна.

О, если б помочь я мог,

Чтоб ожила страна,

Которую проклял Бог.

1991

«Как тебе сейчас живется?..»

Как тебе сейчас живется?

Ты все так же молода?

Между нами мили, версты,

Километры и года.

Между нами — наша юность.

И прощальные полдня…

Ты мне грустно улыбнулась,

Чтоб поплакать без меня.

Жизнь ушла и воротилась

Вещим сном наедине…

Оказала ты мне милость

Тем, что помнишь обо мне.

Значит, все-таки любила,

Потому что в те года

Все у нас впервые было.

Только жаль — не навсегда.

Как тебе теперь живется?

Предсказал ли встречу Грин?

Повторяются ли весны,

Те, что мы не повторим?

1998

«Я теперь озвучиваю «Вести»…»

Я теперь озвучиваю «Вести»

И для текстов приобрел тетрадь.

Но мое лицо и голос

Вместе

«Вести» не желают совмещать.

Стал и я поденщиком безликим,

Уступив свой авторский экран

Всяким шоу да убогим клипам

Вперемешку с пошлостью реклам.

Как сказал один чиновник важный —

Ни заслуги, ни авторитет

Не помогут, ежели однажды

Лихачи столкнут тебя в кювет…

И страна, любившая поэтов,

Правду говоривших ей в глаза,

Немоты пророческой отведав,

Позабудет наши голоса.

1997

Чиновнику

За вами должность, а за мною имя.

Сослав меня в почетную безвестность,

Не справитесь вы с книгами моими, —

Я всё равно в читателях воскресну.

Но вам такая доля не досталась.

И как сказал про вас великий критик, —

Посредственность опасней, чем бездарность.

А почему — у классика прочтите.

Кайфуйте дальше — благо, кайф оплачен.

Он вам теперь по должности положен.

Но только не пытайтесь что-то значить —

Чем в лужу сесть, сидите тихо в ложе.

1999

«Я на выборах проиграл…»

Я на выборах проиграл.

Я посредственность не осилил.

Но она-то и правит бал,

Прибирает к рукам Россию.

Мне казалось — в родном краю

Непременно я должен выиграть.

Ведь любую строку мою

Земляки могут брать в эпиграф.

Убеждали меня друзья —

Что политика выйдет боком,

Что себе изменять нельзя.

Ты — поэт. Значит, избран Богом.

В эти серые времена,

Может быть, для кого-то радость,

Что в почете не имена,

А безликая заурядность.

1995

Береза в Мозамбике

В Мозамбике в просторном посольском саду

Посадили росток от березовой грусти.

И под солнцем чужим набирал высоту,

Словно к дому тянулся,

Тот маленький прутик.

Поливали его, от жары берегли.

И однажды под осень,

В средине апреля,

В память русской весны,

В честь родимой земли

Появилась на прутике первая зелень.

И теперь, когда осень спешит в Мозамбик,

Через желтые листья березы российской

Пробивается зелени тихий родник,

И далекое снова становится близко…

Это память России в березе живет.

И, быть может, ей слышатся майские грозы.

Потому она осенью грустно цветет,

И текут по стволу запоздалые слезы.

Солдатские матери

Матери солдат, воюющих в Чечне,

Всё еще надеются на чудо.

И в тревоге ждут вестей оттуда.

И свои проклятья шлют войне.

Те, кто могут, едут на войну,

Чтобы вырвать сыновей из ада.

Власть считает — все идет как надо,

Лишь бы на себя не брать вину.

Но позора этого не смыть,

Не сокрыть его верховной ложью.

Материнский суд, что кара Божья,

Не позволит ничего забыть.

1995

Монолог певицы

Я хочу пойти во власть, —

Чем я хуже Хакамады.

Точно, я пойду во власть,

Чтобы ниже ей не пасть.

Я хочу пойти во власть, —

Что-то есть в ней от эстрады.

Посмеемся в Думе всласть,

Чтоб от горя не пропасть.

Я хочу пойти во власть, —

Мужики там осрамились.

Им бы драться лишь да спать,

Вот и вся их ипостась.

Точно, я пойду во власть.

Окажу такую милость.

Эй, вы, нынешние, слазь!

Сколько можно время красть?!

1995

«Прощаясь с прошлым…»

Прощаясь с прошлым,

Я прощусь с тобой.

Не сожалей, что все уже в минувшем.

Из всех друзей твоих

Я не был лучшим.

И наш разрыв ты не считай бедой.

Уже давно вступили мы в разлад.

Моя душа — как море в час отлива.

И прошлых лет — достойных и счастливых —

Никто не может нам вернуть назад.

Но я судьбе признателен навек

За все, что было в этой жизни с нами.

И время снимет с душ тяжелый камень.

И боль уйдет — как сходит в марте снег.

1994

«Бессонницей измотаны…»

Ане

Бессонницей измотаны,

Мы ехали в Нью-Йорк.

Зеленый мир за окнами

Был молчалив и строг.

Лишь надписи нерусские

На стрелках и мостах

Разрушили иллюзию,

Что мы в родных местах.

И, вставленные в рамку

Автобусных окон,

Пейзажи спозаранку

Мелькали с двух сторон.

К полудню небо бледное

Нахмурило чело.

Воображенье бедное

Метафору нашло,

Что домиков отпадных

Так непривычен стиль,

Как будто бы нежданно

Мы въехали в мультфильм.

1995США

«Она призналась: «Я тебя люблю…»…»

Она призналась: «Я тебя люблю…»

Но он не верил, что она отважится

Свой Май отдать седому Декабрю.

И он сказал: «Тебе все это кажется…»

Их разделяла жизнь, а не года.

Он прошлым жил. Она была там саженцем.

Он говорил ей: «Как ты молода…»

Она смеялась: «Это просто кажется…»

И лишь в разлуке осенило их,

Какой любовью одарил Господь их.

Исчезло все — остался только миг,

Когда он мог, волнуясь, сесть напротив.

Когда слова, которым равных нет,

Обозначали радость, страсть и муку.

Когда в запасе было столько лет,

Что их с лихвой хватило на разлуку.

1994

«Зураб сказал…»

Зурабу Церетели

Зураб сказал:

Металл проснуться должен,

Чтоб музыку отдать колоколам.

А до того он, словно царь, низложен,

И ждет мелодий молчаливый Храм.

Зураб сказал:

Нет ничего прекрасней,

Чем сумеречный звон колоколов,

Когда закат под эти ноты гаснет,

И всё понятно, и не надо слов.

И вот над возродившимся собором

Поплыл впервые колокольный звон.

И тихо замер потрясенный город,

Как будто исповедовался он.

Минует всё. Останется искусство

И к Богу устремленные глаза.

Металл проснулся от чужого чувства,

Как в небе просыпается гроза.

И я стою, как пушкинский Евгений,

Пред новою загадкою Петра,

Вновь убеждаясь — всё, что может гений,

Понятно только гениям добра.

1999

«Еще холста он не коснулся…»

Зурабу Церетели

Еще холста он не коснулся,

Но холст его преобразил.

Он виновато улыбнулся,

Как будто нас уйти просил.

В лучах волнения и света

Плывут его полутона.

И никого с ним рядом нету,

А есть восторг и тишина.

Играла музыка…

Художник

Шел сквозь печаль и торжество.

О, сколько мир искусству должен!

Хотя не должен ничего.

1993

«В отеле, где живем мы…»

В отеле, где живем мы,

Из окна

Прекрасный вид:

Серебряные горы,

Лесистые холмы

И белизна

Нетронутого снега…

И узоры

Причудливо заснеженных ветвей.

И лыжники — как гномы, —

У которых

Одежда новогодних фонарей.

А ночью над горами синий холод.

И лунный свет.

И таинство снегов.

И небосвод, что звездами исколот.

И чуткий скрип невидимых шагов.

Как хорошо порой уединиться, —

Ни суеты, ни телефонных встреч, —

И ощутить себя свободной птицей.

И это ощущение сберечь.

1995Франкония, США

«Я брожу по майскому Парижу…»

Я брожу по майскому Парижу.

Жаль, что впереди всего три дня.

Все надеюсь, что еще увижу

Женщин, изумивших бы меня.

Я искал их при любой погоде…

Наконец всё объяснил мне гид:

Что пешком красавицы не ходят.

И сменил я поиск Афродит.

На такси за ними я гонялся,

На стоянках все смотрел в окно.

По бульварам, словно в старом вальсе,

Обгонял я модные «Рено».

Я искал их — черных или рыжих…

Но не повезло мне в этот раз.

До сих пор не верю, что в Париже

Женщины красивей, чем у нас.

1997

«Властители дум ненавидели власть…»

Властители дум ненавидели власть…

Теперь же иные у них отношенья.

И новая власть им по вкусу пришлась,

Ирония вдруг поменяла мишени.

И бывший бунтарь, затихающий бард,

Свободу свою не предавший ни разу,

Теперь комплименты выслушивать рад,

Не сразу поняв, что всучили награду.

И Пушкина некогда царь приручал,

Да только напрасно…

А нынешний «гений»,

Чей голос Систему в сердцах раскачал,

Готов преклонить перед властью колени.

1993

Памяти друга Юры Григорьева

Ты прости друзьям свой смертный час.

Ты прости — предчувствий не хватило,

Чтобы кто-то, за тобой умчась,

Уберег тебя от черной силы.

У дороги положу цветы,

Где навек твое померкло небо.

Господи, ну как же всё нелепо!

Как жестоко — эта смерть и ты.

Я сказать при жизни не успел,

Как ты в дружбе нашей был надежен.

И до главных помыслов и дел,

Может быть, всего полдня не дожил.

Я тебе при жизни не сказал

Этих слов… Я не успел при жизни.

Кто же думал, что так будет мал

Путь твой — от рождения до тризны.

Кто же знал, что ты в последний раз

Бросил взгляд на свет родимых окон.

На твоей дороге одиноко,

Как в душе у каждого из нас.

Все мы перейдем свою межу.

И, когда я вытяну свой жребий,

Всё, что не сказал тебе, — скажу,

Только бы нам встретиться на небе.

1993

«Вся страна играет в лотерею…»

Вся страна играет в лотерею.

И организаторы ее

Думают, что станем мы добрее,

Выиграв зарплату иль жилье.

Может быть, и выиграет кто-то.

Большинству же выпадет билет

С той же бесконечною работой,

При которой крупных денег нет.

Но страна играет в лотерею

Около отчаянья и бед.

Не придумав ничего мудрее —

Верит в чудо…

А его всё нет.

1991

«Меж жизнью и смертью…»

Меж жизнью и смертью

Есть некий предел.

Душа перед ним

Одиноко робеет.

Я тоже нежданно

На миг оробел,

Когда вдруг увидел

Неведомый берег.

А сколько мне плыть —

Это ведает Бог.

Но сердцу не терпится

Вновь обернуться

На берег,

Где все еще слышится вздох,

К которому мне никогда не вернуться.

Как страшен покой,

Охвативший меня.

И нет напряжения прошлого

В токах.

А жизни всегда не хватает полдня,

Чтоб взять на себя

Подведенье итогов.

Пришло это время.

Иль только придет.

И жизнь, словно чай,

Ускользает из блюдца.

И страшно уже торопиться вперед.

Как страшно в былое свое оглянуться.

1990

Концерт в Пицунде

Микаэлу Таривердиеву

Звучит орган в пицундском храме.

Нисходит музыка с небес.

И что-то происходит с нами,

Коль мир за окнами исчез.

А белый ангел возле клавиш

Творит на людях торжество.

О чем ты души вопрошаешь

Из вдохновенья своего?

Звучит орган в прохладных сводах,

В печальных сводах допоздна…

И возрождается свобода,

И оживает старина.

А сверху смотрят фрески немо

В земном предчувствии чудес.

Восходит музыка на небо, Едва сошедшая с небес.

1991

Гороскоп

Я в прошлой жизни был пастух.

Я пас коров до самой старости.

Не потому ли чувство стадности

И ныне мой смущает дух?

А в этой жизни я поэт.

Пасу рифмованное стадо

На белых выгонах тетрадок,

Поскольку книжных пастбищ нет.

Их жадно бизнес разобрал

И тут же сделал дефицитом.

Бессмысленно быть знаменитым

В стране, где пошлость правит бал.

А кем я буду в жизни той,

Что ждет меня за гранью смерти,

Мне все равно… Но уж поверьте,

Я там не встречусь с суетой.

1992

«Я ничего и никому не должен…»

Я ничего и никому не должен.

Не должен клясться в верности стране

За то, что с ней до нищеты я дожил.

За то, что треть земли моей в огне.

Я ничего и никому не должен.

Мне «молодые волки» не указ.

Они, конечно, много нас моложе,

Но вовсе не талантливее нас.

И новый мир по-старому ничтожен

Среди своих раздоров и корыт.

Я ничего и никому не должен,

Поскольку никогда не жил в кредит.

1992

«Старинный зал, старинный вальс…»

Старинный зал, старинный вальс, —

Почти Дворянское собрание.

Тогда не мог я знать заранее,

Что этот вечер сблизит нас.

Благодарю вас за восторг!

Я думал — «Боже мой, откуда

Здесь оказалось это чудо,

С лицом, запомнившим Восток?»

И я уже не представлял

Вас в этом веке, в этом мире:

В метро иль в чьей-нибудь квартире.

Вам так к лицу был этот зал.

Играла музыка…

И вдруг

Пришло предчувствие внезапно,

Что все у нас случится завтра —

Мои слова и ваш испуг.

1990

«Если жизнь вас чем-то огорошит…»

Если жизнь вас чем-то огорошит —

Горькою разлукой или злом, —

Вспомните о чем-нибудь хорошем,

Что осталось некогда в былом.

Вспомните ночную нежность моря,

Утреннюю музыку лесов…

И тогда утихнет ваше горе,

Отойдет на несколько часов.

Полегчает вам от встречи с прошлым.

Вы себе признаетесь тогда:

Боже мой, как счастливо я прожил

Некие мгновенья и года.

Я воспоминанием спасаюсь,

Ухожу в любимый день иль год.

Силами в минувшем запасаюсь

Против всех сегодняшних невзгод.

В тяжкой хвори иль навете грязном,

Когда жизнь — как молчаливый крик, —

Вспомните о чем-нибудь прекрасном,

Вновь переживите этот миг.

1991

«А в метро на переходах…»

А в метро на переходах

Много нищих, как в войну.

Просят денег у народа,

Ну, а кто подаст ему?

Раскошеливайся, Запад!

Аппетит неукротим.

Мы стоим на задних лапах,

Потому что есть хотим.

А поодаль барахолка.

Вся Москва торгует тут.

Ждать, наверное, недолго —

И страну распродадут.

И, устав от словоблудии,

Я кричу у стен Кремля:

— Что же с нами завтра будет?

Что же с нами будет, бля?!

1995

Прощёное воскресенье

Прощаю всех, кого простить нельзя,

Кто клеветой мостил мои дороги.

Господь учил: «Не будьте к ближним строги —

Вас все равно всех помирит земля».

Прощаю тех, кто добрые слова

Мне говорил, не веря в них нисколько.

И, все-таки, как ни было мне горько,

Доверчивость моя была права.

Прощаю всех я, кто желал мне зла.

Но местью душу я свою не тешил,

Поскольку в битвах тоже не безгрешен, —

Кого-то и моя нашла стрела.

1992

«Кому Господь благоволит…»

Евгению Мартынову

Кому Господь благоволит,

Того Он забирает рано.

И до сих пор во мне болит

Незаживающая рана.

Едва лишь вырвавшись на свет,

Осталась музыка без звука.

И недопетый твой куплет

Куда-то спрятала разлука.

Не много ты успел нам спеть.

Но то, что спето, — не исчезнет.

Оборвала внезапно смерть

На лебединой ноте песню.

А ныне, словно на таран,

Несется пошлость по экранам.

И вряд ли светлый твой талант

Вписался б в этот хор бездарный.

Ах, Лель… Какой была весна,

Когда из сказки ты явился,

Когда влюбленная страна

Ждала тебя, как мать, у пирса.

Я ставлю диск твой…

Сколько лет

Прошло,

Как сердце раскололось…

И вновь я верю — смерти нет,

Когда звучит твой чудный голос.

1998

Памяти мамы

Повидаться лишний раз

Было некогда.

Я теперь спешить горазд,

Только некуда.

Было некогда, стало некуда.

Если можешь, то прости…

Все мы дети суеты,

Ее рекруты.

Прихожу в твой дом пустой,

Грустно в нем и тихо.

Ставлю рюмочки на стол

И кладу гвоздики.

Сколько праздников с тобой

Мы не встретили.

А теперь лишь я да боль.

Нету третьего.

Посижу и помяну

Одиноко.

Ты услышь мою вину,

Ради Бога…

1998

«Нас старят не годы, а беды…»

Ане

Нас старят не годы, а беды

И боль от нежданных утрат.

И я выбираюсь из бездны,

Боясь оглянуться назад.

Господь иль судьба — я не знаю —

Вернули надежду душе.

Иду я по самому краю

В последнем своем вираже.

И нету ни боли, ни страха,

Ни прошлых обид и ни ссор.

Хоть жизнь — как нежданная плаха —

Означила свои приговор.

Но я ничему не поверил

И даже не сбавил шаги.

И лишь у спасительной двери

Я тихо сказал: «Помоги»…

И руки к глазам твоим поднял,

Почти умирая уже.

И в это мгновение понял,

Откуда надежда в душе.

1999

«Люблю пейзаж проселочных дорог…»

Люблю пейзаж проселочных дорог

С их живописными изгибами,

С белесой пылью из-под ног…

Как жаль — всему приходит срок —

Проселки под асфальтом сгинули.

Но если вдруг в чужой стране

Я натыкаюсь на проселок,

Вновь возвращается ко мне

Былая память дней веселых —

С тверской рыбалкой поутру,

Но чаще все ж — с грибным скитаньем

И с благодарностью костру,

Когда гроза в лесу застанет…

Люблю пейзаж проселочных дорог.

Как жаль — всему отпущен срок.

1999

«Когда накатывают волны гнева…»

Когда накатывают волны гнева

И кажется, — любовь дает отбой, —

Взгляни в глаза мне —

И увидишь Небо,

Которое венчало нас с тобой.

И, если сможешь, — пересиль обиду

И сосчитай хотя б до десяти.

Рассмейся или улыбнись для виду.

И выдохнем друг другу мы —

«Прости…»

1998

«В беде моя Россия много лет…»

В беде моя Россия много лет.

Как жаль, что к власти

Бездари приходят.

И нет уже доверия в народе

Ни к тем, кто лыс,

Ни к тем, кто слаб и сед.

Неужто так Россия оскудела

На умных и порядочных людей,

Что все мы возле избранного тела

Должны мириться с участью своей?

Прощай, страна, дарившая когда-то

Бессмертные дела и имена.

В позоре нашем ты не виновата

И в бедности вселенской не грешна.

Но где тот бунт — крутой и беспощадный,

Бунт разума и совести людской?

Могу ответить я одной строкой.

Но, к сожаленью, текст мой — непечатный.

1998

«В дружбе нет ни титулов, ни званий…»

В дружбе нет ни титулов, ни званий,

Все мы перед ней навек равны.

Старый друг остался прежним Ваней,

Хоть надел с лампасами штаны.

Я издал уже немало книжек,

Чем, признаться, бесконечно горд.

Только без друзей бы я не выжил

В самый тот невыносимый год.

И в далеком городе Бат-Яме

Мишка Резник — бывший замполит

Под матросской лентой в древней раме

Наше детство бережно хранит.

Разбросала нас судьба по странам,

Раскидала наш гвардейский класс.

Как к ненастью в батьках ныли раны,

Так в разлуке ноет дружба в нас.

1999

«Как жаль, что мы не подружились…»

Юрию Левитанскому

Как жаль, что мы не подружились…

Но дружбе не присущ аврал.

Ты был похож на старый «Виллис»,

Который все дороги брал.

И наш подъем ты б смог осилить,

Где замыкался общий круг.

Но я уехал из России,

А ты ее покинул вдруг.

Я прилетел с тобой проститься.

И запоздавшие слова

Уже могли и не случиться,

Поскольку смерть всегда права.

Но вопреки ее запретам

Я нарушаю твой покой.

Не запретишь дружить поэтам

Хотя б единственной строкой.

«Вы полагаете…»

«Да, полагаю…»

1999

«Звоню друзьям…»

Звоню друзьям.

Они все на приеме,

Где президент,

Охаянный страной,

Внушал им навести порядок

В доме,

Поскольку сам то болен,

То хмельной.

Не получилась праздничной

Тусовка,

Хоть собрались не слабые умы.

Но, видно, стало очень им неловко

За этот пир во времена чумы.

И стыдно стало, что в такое время,

Когда народ измучился от бед,

Они не разделили боль со всеми,

А поделили с Ельциным фуршет.

Простите их… Они слегка зазнались.

Погрязли, забурели, обрели…

И жизнь других —

Для них такая ж малость,

Как в ГКО пропавшие рубли.

1999

«Наше время ушло…»

Наше время ушло…

Это мы задержались,

Потому что Россия без нас пропадет.

Мы свободой уже допьяна надышались.

И не раз заслоняли ее от невзгод.

И да будет счастливым грядущее время!

А когда нас не станет,

Не делайте вид,

Будто не было нас…

В землю брошено семя.

Собирать урожай вам еще предстоит.

Наше время ушло…

Мы чуть-чуть задержались,

Потому что с себя не снимаем вину.

Как мое поколенье унизила жалость,

Так унизили бедностью нашу страну.

1998

«Мне всегда бывает грустно…»

Мне всегда бывает грустно

Обмануться в тех, кто мил.

И жалеть, что рано чувства

Перед ними обнажил.

Но уж так пошло издревле —

Человек то раб, то князь.

И ответом на доверье

Может вспыхнуть неприязнь.

От похвал или оваций,

От удач, идущих вверх,

Кто-то в зависть мог сорваться,

Ибо свет его померк.

Это все смешно и грустно,

Потому что суета.

Я доплыл уже до русла,

Где покой и красота.

Где все страхи беспричинны

Перед вечностью Творца.

И где годы — как песчинки

Иль цветочная пыльца.

Но подводит нас натура,

Человеческая суть.

Мы живем с упорством тура —

Хоть кого-то, но боднуть.

1999

Тверская хроника

Еще весной мы сняли эту дачу.

Лес у дороги, речка за окном.

И к тем красотам Бог послал впридачу

Твое соседство…

Но о нем потом.

Наш старый дом был окружен сиренью.

И цвет ее так шел твоим глазам.

Но, видно, ты была не в настроеньи,

Когда об этом я тебе сказал.

И ничего меж нами не случилось.

Посередине радости и зла

Моя душа от прошлого лечилась,

Твоя душа грядущего ждала.

Но помню я, как в первый день июля

Мы в лес вошли… И птицы пели нам.

Там будущее мы твое вернули

И честно поделили пополам.

Как странно, но две спелых землянички,

Что ты мне положила на ладонь,

Как будто бы две вспыхнувшие спички,

В нас разожгли невидимый огонь.

И в том огне, спасаясь от былого,

От бед его, коварства и утрат,

Я произнес единственное слово.

И никогда не брал его назад.

1995

Московская хроника

Я ехал на троллейбусе от Сокола.

Стоял июль и мучила жара.

Вдруг ты вошла и тихо села около,

Как будто мы расстались лишь вчера.

Но мы друг друга так давно не видели!

Я в эту встречу впал, как в забытье.

И долго брал билеты у водителя,

Чтоб как-то скрыть волнение свое.

Мы вскоре вышли около метро.

Нас встретили цветочные завалы.

Старушка там ромашки продавала —

Их было непочатое ведро.

И вспомнил я то радостное лето,

Когда мы жили в устьенской избе.

Такие же роскошные букеты

Я прямо с поля приносил тебе.

И это я ведро опустошил.

И всю охапку полевых ромашек

К твоим глазам я на руки сложил,

Как память встреч и ожиданий наших.

Ты улыбнулась на мою забаву.

Но взгляд твой был — как затаенный крик.

И я подумал:

«Мы как два состава

На полустанке встретились на миг».

И разошлись.

Но каждый год в июле

Стоят ромашки на моем окне.

Они меня в былое не вернули,

Но берегут минувшее во мне.

1995

Позднее признание

В неизбытом том десятилетье

Наше слово с делом разошлось.

Потому не верили нам дети,

Потому и души были врозь.

Жили мы то горько, то лукаво,

Думая: иного счастья нет.

И, по сути, не имели права

Быть примером для идущих вслед.

И мирились с тем, что было плохо,

Позабыв о совести своей.

Но смотрела нам в глаза эпоха

Чистыми глазами сыновей.

Время нам приписывало смелость.

И, пред ним испытывая страх,

Очень уж нам выглядеть хотелось

Подлинными в собственных глазах.

1994

«Ты сказал мне…»

Ты сказал мне,

Что превыше дружбы

Нет на этом свете ничего.

И добавил, улыбнувшись грустно, —

«Потерял я друга своего…

Он всегда был рядом в час тяжелый.

И на болтовню не тратил пыл.

С виду крепкий, как осенний желудь,

Он таким и в нашей дружбе был.

Скольких я потом из сердца выгнал,

Сравнивая с корешем моим.

Он умел дружить и жить без выгод,

Потому и стал незаменим…»

1999

«Президенты сменяют друг друга…»

Президенты сменяют друг друга.

Только жизнь наша без перемен.

Все никак мы не выйдем из круга,

Не поднимем Россию с колен.

Как жилось моим сверстникам трудно,

Так и дальше придется им жить.

Президенты сменяют друг друга,

Продолжая былому служить.

И с усердьем бюджет наш латают,

Как латает портниха штаны.

Мы сбиваемся в легкие стаи

В ожидании новой весны.

И она в свое время приходит,

Растянув журавлиную нить.

И, пока есть надежда в народе,

Может все он понять и простить.

1999

«На скалах растут оливы…»

Ане

На скалах растут оливы.

На камне цветут цветы.

Живут средь камней олимы^[1],

Как рядом со мною — ты.

Я твой нареченный камень.

Крутой и надежный грунт.

Попробуй меня руками,

Почувствуешь, как я груб.

Но весь я пророс цветами.

И нежностью их пророс.

Со мной тебе легче станет

В минуты ветров и гроз.

Я твой нареченный камень,

Согретый огнем любви.

Когда же мы в бездну канем,

Ты вновь меня позови.

1998

Примечания

1

Олимы — репатрианты.