Темные машины

Андрей Дашков

Лейтенант, я хочу, чтобы вы возглавили миссию исключительной важности. От ее успеха зависит выживание остатков цивилизации, к которым относится и Республика Веры и Меда. Ваши подчиненные должны знать минимум того, что требуется для выполнения задачи. Отправляйтесь сегодня же. Для посторонних ушей назовем вашу миссию долгосрочным рейдом с целью уничтожения антихомо, тем более что это не противоречит действительности и вам придется заниматься их ликвидацией в любом случае. Группу доставят до восточной границы, дальнейший маршрут – на ваше усмотрение, но в конечный пункт вы должны прибыть не позже середины декабря. Потом в тех краях начинается сезон снежных бурь, по сравнению с которыми наши ураганы покажутся не более чем освежающим ветерком. Радиосвязь невозможна из-за сильнейших помех. Соответственно, об эвакуации можете сразу забыть. Вам придется полагаться только на свои силы. Вопросы?

Глава первая

Старик знал, что рано или поздно это случится, так почему бы не сегодня. На то и существуют плохие предчувствия, чтобы однажды спросить себя: ну, теперь убедился, старый дуралей? И вот тогда наступает минута запоздалых проклятий. Бесполезных и никчемных — судьба уже выслушала все, что он мог пролепетать, причем много лет назад.

На дороге появились черный внедорожник и желтый автобус с зарешеченными окнами. Комендатура. Не надо и гадать, по чью душу. А голодное тявканье терьеров недвусмысленно предупреждало, что и прятаться бесполезно. Будет только хуже. Старик воткнул лопату в сухую землю и потащился к дому походкой обреченного. На оставшихся шести зубах скрипел песок; на языке ржавела горечь.

Сын колол дрова на заднем дворе. Отца он встретил недоуменным взглядом и показал колун, который смотрелся в его ручищах небольшим топориком. Кто-то вложил ущербный разум в громоздкое тело (старик догадывался, кто этот шутник, и потому обычно гнал прочь бродячих проповедников — если, конечно, те не были вооружены; в последнем случае приходилось жертвовать на возрождение захиревшего прихода одной из старых Церквей или оказывать «посильную помощь» последователям новоявленных Мессий. Как ни странно, почти никто из них не выходил в своих требованиях за рамки разумного, а два пожилых, неизлечимо больных приверженца Культа Последней Двери и вовсе вежливо спросили у старика, не желает ли он покончить с собой и с ними за компанию. Оба убрались с миром, когда он отказался. В общем, лучше бы у сына все обстояло наоборот с разумом и телом — для тела уж точно лучше. Может, прожил бы подольше. А так ему на роду написано стать пушечным мясом в очередной войне. И не имеет значения, что последние четыре года старик не слышал о войне. Место, где можно быстро умереть, всегда найдется — надо только отойти подальше. А что не слышал, так неудивительно; до здешнего захолустья вести добирались с трудом, если вообще добирались.

Но комендатура добралась, и это означало, что старику теперь придется работать за двоих. Правда, одним ртом в семье станет меньше. Это была мерзкая мыслишка, но ему не удалось ее избежать. Когда не живешь, а выживаешь, поневоле постоянно прикидываешь, сколько у тебя еды и сколько едоков. Дерьмо. Кстати, сколько дерьма — прикидываешь тоже. Все-таки удобрение, причем самое лучшее из доступных с тех пор, как химия кончилась после Великого Реверса. Вообще-то, тогда кончилось многое (и многие), а то, что началось, было для старика лишь свидетельством извечного проклятия, все-таки настигшего его поколение. Другим, возможно, повезло больше. В одном он не сомневался: небесный палец ткнул в него наугад. Ни его заслуги, ни его вины в этом не было. И не имели значения его грехи — настоящие или мнимые, — как не имела бы значения его добродетель.

Из дома выглянула жена. Увидела машины, все поняла и завыла. Старик поморщился. От этого будет только хуже. Он ненавидел бабий вой вообще и на похоронах в частности: покойника им не поднимешь, а оставшимся и так тошно. О похоронах он вспомнил не случайно. Зачем обманывать себя — скорее всего, они больше никогда не увидят сына. Надо отдать его… и постараться забыть. Хорошо, что у них с женой еще есть дочка. Вторая жестокая шутка, вернее, вторая часть все той же: острый ум в хилом теле. В хозяйстве почти бесполезна; лишний рот — если не брать в расчет ее советы. О некоторых своих подозрениях он не хотел думать и боялся думать. Иначе можно было поддаться искушению и воспользоваться выходом, на который он не имел права. Это искушение и без того постоянно маячило на окраине сознания — черная туча, грозящая окончательно погасить тусклый свет рассудка, который еще брезжил в его сознании, будто луч погасшей звезды, чудом добравшийся из сгинувшего прошлого. Для его дочери подобной проблемы, похоже, не существовало. Дитя прекрасного нового мира… Но как сделать так, чтобы у него не забрали сына, она не посоветует. Старик усилием воли остановил мышиную возню мыслей. Теперь он тупо смотрел на приближавшуюся неумолимость в виде офицеров и солдат комендатуры. И автобус для призывников. В его голове плавал тяжелый туман. Но так было легче.

Из внедорожника вылезли двое, из автобуса — четверо с собаками. Терьеры-модификанты, натасканные на бегущую человечинку. Твари злее пуль, хотя и немного помедленнее… Итого: два пистолета, четыре автомата. Сколько в передвижной камере новобранцев, старик не мог разглядеть, однако это не так уж его интересовало: на других ему плевать. Если не считать зарешеченных окон, автобус выглядел точно так же, как тот, что когда-то возил его в начальную школу. Лучше не вспоминать. И лучше бы сейчас не видеть эту желтую рухлядь.

Сын продолжал как ни в чем не бывало колоть дрова. «Молодец, сынок. Помогает папе… напоследок».

Те, что шли впереди, похоже, были офицерами. Высокий чистоплюй в кожаном плаще — возможно, сам комендант. В прошлый раз был другой, добродушный толстяк с сальной рожей. Почеркал в своем блокнотике, и все. Но в прошлый раз сыну было двенадцать лет. «Делайте свое дело и убирайтесь побыстрее», — мысленно взмолился старик. И, как всегда, никто не услышал его молитв.

Второй офицер — телом низкий и тщедушный, а, судя по глазам, та еще шавка — ткнул пальцем в сторону колодца:

— Вода нормальная?

«Откуда мне знать, придурок? И что такое «нормальная»?»

— Мы пьем. — Старик сказал чистую правду о мутной воде.

— Не вдохновляет, — сказал высокий. Старик не понял этого слова.

Один из солдат отдал поводок товарищу и опустил ведро в колодец. Вытащил и присмотрелся. Достал какую-то штуковину и высыпал из нее порошок в воду. Раздалось шипение, после чего люди коменданта напились. Собаки жадно лакали из мисок. Сам комендант приложился к антикварной фляге из нержавеющей стали, на боку которой красовалась пятиконечная звезда. Потом он кивнул недоростку — мол, принимайся за дело. Тот открыл потертую сумку-планшет и полистал обветшавшую тетрадь. Сверился с записями.

— Твой идентификационный код… — последовала серия цифр, которую старик был не в состоянии запомнить. И, соответственно, подтвердить.

Он закатал рукав и предъявил клеймо. Пусть сравнивают. Никаких документов, удостоверяющих личность, у него не было уже лет тридцать. Они пропали во время тотальной неразберихи, неизбежного следствия Реверса. Хотя необязательно списывать свои беды на слепую природу или вполне зрячих братьев по разуму. Все-таки время — само по себе смерть. Пока нет войны, голода и болезней, оно убивает тебя сравнительно медленно. Но убьет в конце концов, можно не сомневаться. Сотрет штришок за штришком, и ничего не останется. Даже царапины в чьей-нибудь памяти…

— Код устарел, — выплюнул коротышка с таким отвращением, словно устаревший код ощутимо вонял продуктами разложения. — Когда и где получал?

Старик пожал плечами. Странное дело, он помнил чужой язык в достаточной степени, чтобы прочесть надписи на автобусе, в том числе матерные, но не помнил название свой родной страны. Хотя отец когда-то много рассказывал о тех местах, откуда сбежал, преодолев три границы.

— Какого хрена прикидываешься?!

— Спокойно, Хайнц, — вмешался высокий. Он снисходительно улыбался. — Вероятно, мы действительно имеем дело с избирательной амнезией (еще одно незнакомое старику словечко). Критический возраст. Представь, что ему довелось пережить. Нет, лучше тебе даже не представлять. Не так ли, господин никто из ниоткуда?

Старику было все равно — никто, ниоткуда. Слова ни в малейшей степени не задевали его, скользили по поверхности сознания, не оставляя царапин. Другое дело — насилие, оружие, угроза физическому существованию. А болтовню коменданта он уж как-нибудь перетерпит, лишь бы его люди побыстрее закончили.

— Согласно последней переписи, у тебя есть сын… восемнадцати лет, — констатировал плюгавый Хайнц. Теперь в его гляделках было больше злобы, чем в мутных глазах терьеров. Те были просто бессловесными тварями. Этот был тварью с пониманием.

— Есть, — согласился старик. — Он не в своем уме.

— Конечно, — ухмыльнулся Хайнц. — А еще немой, безрукий, хромает на обе ноги. Как мне надоели эти сказочки, — он посмотрел на солдат, будто ожидая сочувствия. Те из вежливости заржали. Они тоже не раз слышали эти сказочки. Комендант разглядывал окрестности с видом человека, который по счастливой случайности не имеет к происходящему ни малейшего отношения. — Зови его сюда, деревня. Мы сами определим, достаточно ли у него мозгов, чтобы служить республике. И заткни свою бабу.

Старик только сейчас понял, что жена по-прежнему тихо плачет, подвывая. Это действовало бы на нервы, если бы они у него остались. Но он давно казался себе чем-то вроде старого матраса, набитого гнилой соломой, — матрасом, который безропотно впитает что угодно: пот, слезы, кровь, мочу… Он не всегда был таким. Беспозвоночным его сделала Ноябрьская резня сорок третьего года, когда он за одну ночь лишился родителей и младенца-первенца.

Чтобы разом убить двух зайцев, он подошел к жене и попросил ее привести сына. А сам заглянул в дом — узнать, как там дочка. Во всяком случае, он думал, что для этого. Ведь он вряд ли просто хотел сбежать от того, что будет дальше.

Девочка лежала на своем привычном месте, возле печи, которую когда-то сложил человек, работавший за еду. Еще он пытался убить хозяев — но это давняя история; хватало и того, что угрожало им сейчас. Старик присел рядом с дочерью и погладил ее кривые тощие ножки. Она с трудом передвигалась самостоятельно, и брат таскал ее туда-сюда, словно мул… но что будет теперь?

— Хочешь попрощаться с Большим?

Кличку придумала девочка, и она приросла намертво. Даже мать звала сына не иначе.

Дочка насупилась:

— Зачем? Он все равно не поймет.

Когда-то старик сказал бы на это, что некоторые вещи мы делаем для себя, чтобы хоть немного утешить больную совесть, но с тех пор многое изменилось. Теперь мало кто мог позволить себе такую роскошь как совесть, неважно, больную или здоровую. Старик не мог позволить себе даже спокойный сон по ночам — в отличие, между прочим, от дочери, которая спала на удивление хорошо.

— Тогда сиди тихо.

Излишнее предупреждение: девочка была тихой, как стоячая вода. И все-таки он не хотел, чтобы солдаты ее изнасиловали. Рано или поздно это, конечно, случится… но пусть не сегодня.