Курьер

Андрей Григорьевич Силенгинский, 2015

Каждый может стать курьером, но не каждый при этом выживет – грустная шутка, потому что в ней слишком много правды. Погрузиться в Тоннель – безумный иррациональный мир, созданный собственным подсознанием, под силу любому, гораздо сложнее выбраться оттуда живым, да еще добыть заветное заклинание. Герой книги – один из очень и очень немногих, способных понять и принять искаженную логику Тоннеля. Но внезапно его жизнь начинает подвергаться опасности в обычном мире…

Глава четвертая

Я был настолько потным, словно взял с собой из Тоннеля впитавшуюся в одежду воду того моря. Вот дьявол, я ж теперь неделю в море зайти не смогу… Вытирая с лица липкий пот, я заметил, что пальцы мелко дрожали. Я знал, что физически со мной все в порядке, ни ран, ни крови, но все равно не смог удержаться от быстрого взгляда вниз.

Работа прежде всего. Слова, которые ничего не значили ни на одном из земных языков, еще звучали в моей голове. Я повторил их, это было очень легко, они так и просили, чтобы их говорили еще и еще. Казалось, их просто невозможно забыть. Кто знает, быть может, это в самом деле так. Но…

Яков Вениаминович удовлетворенно кивнул, после чего прошептал что-то одними губами. Наверное, единственное заклинание, известное всем без исключения магам Земли. Именно благодаря ему стало возможным полновесное взаимовыгодное сотрудничество магов и курьеров. Я слов не расслышал, но это было не важно. Только что принесенное мной заклинание исчезло из моей памяти начисто, без всякого остатка.

Этакая предельно избирательная амнезия. Я помнил абсолютно все, свое прохождение Тоннеля, свое возвращение. Помнил, как что-то сказал Якову Вениаминовичу… не помнил только, что именно я сказал. Когда-то давно это приносило почти физический дискомфорт. Мое сознание бунтовало, не желая примириться с подобным казусом, считая его просто невозможным. Против воли я силился вспомнить, восстановить в памяти звуки, произнесенные мной всего несколько секунд назад.

Ко всему привыкаешь. Вспомнить забытые под давлением заклинания-ластика слова попросту невозможно. Хоть до взрыва мозга память напрягай.

Если честно, сейчас я в этой ритуальной последовательности действий особого смысла не вижу. Коммерческая магия вышла на новый уровень, обросла собственными гласными и негласными законами. Сейчас никто не мешает мне купить на черном рынке свой личный обруч Томашова и натаскать себе столько заклинаний, сколько захочу. Скажем, штук двадцать-тридцать за год я сумею. Я могу записать их все на любой носитель аудио и пытаться продавать всем встречным магам.

Кто-то из них от меня брезгливо отвернется, а кто-то польстится, купит. Только и десятой доли цены не даст. А о проценте и говорить не приходится. Магия — это серьезный бизнес. Маги платят за эксклюзивность. Какие-то заклинания навсегда остаются в пользовании одного-единственного волшебника (Белый шар никогда не повторяется), какие-то расходятся по свету, но по тем же строгим правилам, что любые технические ноу-хау. Патенты, авторские права…

Так что, действуя против установленных правил, курьер едва ли что-то выиграет в финансовом плане. А вот репутацию потеряет очень быстро и навсегда.

Тем не менее, демонстрация отсутствия включенных записывающих устройств у курьера и заклинание-ластик, аккуратно стирающее крохотный кусочек памяти — это традиция. Проживет ли она долго или вскоре отомрет за ненадобностью? Мне наплевать, в общем-то.

Я медленно отходил от Тоннеля. Не только восстанавливал ровное сердцебиение и приводил в порядок нервную систему. Я полноценно возвращался в реальный мир, стабильный и прочный. Я, образно говоря, снова становился самим собой, а не тем странным существом, которым был в Тоннеле.

К тому себе я сейчас испытывал какое-то неясное чувство, смесь неприязни, брезгливости и восхищения. Наверное, примерно то же самое можно почувствовать, разглядывая в террариуме экзотическое членистоногое. Омерзительное, но по-своему совершенное. Но есть небольшая разница: никому никогда в голову не придет ассоциировать это существо с собой. А там в Тоннеле был я. Тот я, которым я научился быть, чтобы не только оставаться в живых в жутковатом фантасмагоричном мире, но и почти всегда доходить до Белого шара. Почти… Сейчас маги не ставят перед курьерами запредельных задач, но никогда до конца не знаешь, какое заклинание Белый шар наотрез откажется открыть.

И все же я был очень неплохим курьером. Если отбросить лишнюю скромность — одним из лучших. Быть может, это означает, что мое второе, «Тоннельное» я становится все совершенней, занимая все более значительную часть моего сознания? И скоро оно сможет занять доминирующее положение? Тогда однажды, вернувшись из Тоннеля, я не смогу… или не захочу принять реалии окружающего мира?

Я фыркнул. Довольно громко. Подобные страшилки хорошо рассказывать на курьерских тусовках, изредка спонтанно организуемых в любом городе. После пятой или шестой рюмки. А после десятой уже можно с замиранием сердца послушать про курьера, который не смог вернуться из Тоннеля. Не погибнув, а просто оставшись в том мире, не в силах найти выход. Или про двух курьеров, получившим в одно и то же время одинаковое задание, встретившихся в Тоннеле и устроившим там битву за заклинание. А еще про трехлетнюю девочку, специально воспитанную русским госбезом и ставшую лучшим в мире курьером…

Так, теперь нормально. Руки не дрожат, а я улыбаюсь. Яков Вениаминович все это время спокойно и молча сидел в своем кресле. Знал, что мне нужно время на восстановление. Однажды, принеся ему заклинание, способное видеть сквозь стены, я приходил в себя почти час — как потом выяснилось — для меня-то время тогда как-то скомкалось. И весь этот час старый маг неподвижно сидел напротив меня. А к нему за это время очередь выстроилась, между прочим. На улице люди ждали. Мне было очень неудобно, выходя из салона, я не смог посмотреть им в глаза.

Что любопытно, я потом ни разу не столкнулся с использованием этого заклинания. Ни самим Яковом Вениаминовичем, ни кем-то другим по патенту. Есть у меня подозрение, что на эту безусловно полезную способность наложила руку наша родная госбезопасность. Но я об этом стараюсь даже не думать. Потому что думать полезно почти всегда, кроме некоторых редких случаев, когда очень даже вредно.

Я потянулся в кресле и с хрустом повертел шеей. Яков Вениаминович словно ждал этого сигнала, улыбнулся и с неподдельным участием спросил:

— Что, Вадик, тяжело пришлось в этот раз?

— Вообще-то легко никогда не бывает. — Это на самом деле не совсем так, но марку профессии держать надо. — Но, честно говоря, в этот раз ожидал, что будет попроще.

Яков Вениаминович задумчиво покивал.

— Да, у Белого шара своя логика…

Эти слова заставили меня вздрогнуть и пристально посмотреть на мага. Откуда у него мои мысли? Ведь он никогда сам не был в Тоннеле.

— Вы никогда не задумывались, Вадик, почему маги сами не ходят за заклинаниями?

Да что ж это такое? Совпадение? Как будто действительно мысли мои читает. В телепатию я не верю… если дело не касается мага. Кто знает, что от них можно ожидать? Глупый, между прочим, вопрос. Кому и знать, как не мне. Можно ли достать заклинание для чтения чужих мыслей? Наверняка кому-то в голову приходило, но, раз я ничего об этом не слышал, значит… Или не значит?

Каша в голове. Ерунда все это, ерунда. И заклинание для телепатии наверняка так же недоступно, как, например, заклинание превращения свинца в золото. Сколько копий переломало новое поколение алхимиков… И, даже раздобудь Яков Вениаминович способность читать мысли, на мне бы испытывать не стал.

Кажется, я задумался. А маг терпеливо ждал, склонив голову чуть набок. Мне даже стыдно стало за нелепые подозрения.

— А зачем это им? То есть, вам? — я с улыбкой пожал плечами. — Ведь есть курьеры.

— Несомненно, курьеры есть. — Яков Вениаминович улыбкой поощрил мой ответ. — Но почему магу самому не стать курьером?

Я развел руками.

— Знаете, я сейчас делаю у себя дома ремонт. То есть, это я так говорю, что делаю ремонт. А на самом деле у меня работает бригада специалистов, а я им плачу деньги. Я в состоянии поклеить обои самостоятельно, но не считаю это необходимым. Каждый должен заниматься своим делом.

По-моему, я говорил очевидные вещи. Это-то меня и смущало. Обычно, когда в ответ на вопрос говоришь очевидные вещи, следует подумать, хорошо ли ты понял вопрос. К счастью, Яков Вениаминович пришел мне на помощь.

— Вадик, — каким-то вкрадчивым голосом сказал он. — А если вам нравится клеить обои? Если вы можете получить от процесса удовольствие?

На этот раз для разнообразия я решил не вещать прописные истины, а как следует подумать над тем, что же хочет сказать собеседник. Я подумал. Результаты размышлений мне решительно не понравились.

— Яков Вениаминович! Вы что, решили сами попробовать… Да вы с ума сошли! Не вздумайте! — Я поймал себя на том, что не только кричу, но и размахиваю руками. Поэтому громкость убавил, но степень настойчивости уменьшать не стал. — Если бы мне нравилось клеить обои, я бы и работал клейщиком обоев — это раз. Если бы я решил поклеить полоску-другую в виде развлечения, я бы мог это сделать. Но профессионал сделает это лучше — это два. А три — самое главное — поклейка обоев меня ни в коем случае не убьет. Понимаете?

Старый маг снова молча кивал и улыбался. Он вдруг показался мне невероятно мудрым аксакалом, снизошедшим до беседы с глупым мальчишкой. Нетрудно догадаться, такая ассоциация мне не понравилась — по крайней мере, во второй своей части. Я попробовал окончательно успокоиться. Ведь опять я не сказал магу ничего нового, до всех этих выводов он легко мог дойти самостоятельно. Может, он не оценивает реально степень опасности работы курьера? Ее, наверное, никто кроме самих курьеров до конца оценить и не может. Надо хоть раз самому сходить в Тоннель. А попытка сходить в Тоннель без подготовки очень часто заканчивалось фатально.

Теперь я заговорил нарочито медленно, размеренно.

— Мне вот сейчас пришло в голову, что я счастливчик, Яков Вениаминович. Вы знаете, конечно, что я принадлежу к первой волне курьеров. Мы были самоучками. Поневоле. Нас просто некому было учить. Учиться на чужих ошибках мы тоже не могли — тот, кто ошибся, уже никому ничего рассказать не мог. — Да, я слегка утрировал. Гибелью заканчиваются только серьезные ошибки. Но сейчас это было нужно. — Вы знаете, что почти сорок процентов из этой первой волны уже нет в живых? Сейчас все по-другому. Кое-кто из курьеров подрабатывает наставниками. Готовят учеников. Совсем другое дело, Яков Вениаминович — из неофитов в первый год обучения гибнет только каждый двадцатый. Большая часть отсеивается без фатальных для себя последствий. Но вы знаете, я никогда не стану наставником. И, хотя я знаю кое-кого из них, вам адреса ни за что не скажу.

— Почему, Вадик?

— Почему… — Я задумался, хотя знал ответ. — Наверное, потому, что в один не очень прекрасный день я могу остаться сидеть в этом кресле. Я очень надеюсь, что этого не произойдет никогда, я не вижу ничего пошлого в желании дожить до глубокой старости. Но такой риск будет оставаться всегда. А свою работу я бросить не смогу, даже если вдруг по уши погрязну в миллионах, и мне совсем не нужны будут деньги. Это наркотик, Яков Вениаминович, настоящий наркотик. И я не стану брать на себя ответственность за появление еще одного зависимого.

Молчание длилось достаточно долго, но я не собирался его прерывать. Злился. Немножко на себя, немножко на Якова Вениаминовича. Немножко так, вообще. Не люблю людей, изъясняющихся монологами. В те редкие моменты, когда занимаюсь этим сам, соответственно, не люблю себя.

Но не любить себя долго человек не умеет, и я потихоньку остыл. А маг заговорил.

— Интересные вещи вы мне рассказали, Вадик. Что-то я знал, конечно, но не в таком объеме. Интересно… Но вы сделали неверные выводы, я вовсе не собираюсь становиться курьером и отбирать у вас хлеб.

Он с такой мягкой и искренней улыбкой развел руками, что я уже не смог снова разозлиться. Тем более, некоторое облегчение я все же испытал. Отрадно осознать, что приятный и уважаемый тобой человек на старости лет не тронулся рассудком.

— Тогда зачем? — спросил я, перейдя от словоизвержения к крайней степени лаконичности.

— Любопытство, Вадик, любопытство. Что еще остается старику? Магов, конечно, мало, но все-таки не единицы во всем мире. И вы подумайте, ни один — ни один! — не носит заклинания себе сам.

— Ни один? — глупо переспросил я.

— По крайней мере, такие случаи неизвестны. Да, все, что вы говорили, правильно. Каждый должен делать свою работу. Но неужели ни одному магу никогда не пришла в голову мысль сходить к Белому шару? Наверное, чтобы стать курьером, нужен какой-то особый склад характера. Но почему ни у кого из магов не оказалось такого характера? Неужели не было случая, когда человек, обнаружив у себя способности к магии, просто не имел денег на оплату работы курьера?

Я покачал головой:

— Мы работаем и в долг. По двойному тарифу, но работаем.

— И никто никогда не пожадничал?

На это я только пожал плечами. Возможно, ничего такого здесь нет. Ну, не бывает магов и курьеров «два в одном». Незачем магу такой риск. Характер характером, но… Если бы три с лишним года назад я имел спокойный способ зарабатывать хорошие деньги, а не жил по принципу «дотянуть до получки», ни с какой радости я бы курьерствовать не пошел. А если глазами мага посмотреть. Перед тобой вполне ясная и приятная перспектива. Нужно будет кому-то искать себе лишние заморочки?

Хотя с другой стороны… И очень обеспеченные люди с парашютом прыгают или на опасные горные вершины поднимаются. В виде хобби и адреналина ради. А если магу адреналину не хватает? Зачем в горы лезть, когда можно обруч на голову надеть? Риск, конечно, несоизмерим. Так и безбашенность у людей единой меркой измерить трудно.

В общем, пришел я к выводу, что нет ничего странного, если в этом и есть что-то странное.

— Яков Вениаминович, мы так мало знаем про Белый шар…

Маг засмеялся сухим надтреснутым стариковским смехом.

— Мало? Что вы, Вадик, такое говорите. Мы вообще ничего про него не знаем.