2014. Когда бездна смотрит на тебя

Андрей Гончаров, 2020

На Украине грянула «революция достоинства». Политолог Тихомиров едет воевать за Донбасс, потому что хочет построить независимое государство социальной справедливости и традиционных ценностей – Новороссию. Бывший спецназовец и журналист Поручик едет воевать за Донбасс, потому что считает, что украинство – это зловредная инфекция, которую можно только уничтожить. Журналистка Лена едет в мятежный Донецк, потому что хочет быть честной журналисткой и считает, что достоверно писать можно только о том, что видел своими глазами. В хаосе войны и предательства, самопожертвования и корысти, когда каждая из воюющих сторон ищет не столько победы, сколько выгоды, никто из них не найдет того, что искал, но получит самое ценное в жизни, то, что обходится дороже всего – избавление от иллюзий.

Глава 4. Очарование взрыва

Хортица. Начало сентября 2014 г.

Большая часть работы в средствах массовой информации — это тусовки и фуршеты. В неформальной обстановке журналисту проще заводить знакомства, собирать информацию из кулуаров власти, да и вообще не вредно посмотреть на чиновников без галстуков, а то они всегда такие серьезные, такие ответственные, такие озабоченные тяготами государевой службы…

Накануне боевой командировки руководство газеты решило провести журналистам «Украины сегодня» «курс молодого бойца», а не как обычно выбросить из лодки и смотреть, как они барахтаются. В субботу утром не только тем, кто едет в Донецк, а всем сотрудникам редакции без исключения и уважительных причин было велено явиться к редакции в спортивных костюмах, с одеялами и сухпаем на два дня.

Редакция арендовала автобус, который должен отвезти журналистов на остров Хортица, где военный эксперт обучит их поведению в условиях боевых действий. Все газетчики, кроме Лены, уложили в рюкзаки бутылки, плавки и надувные матрасы. Несмотря на взвизгивания директора Ольги о необходимости обучения поведению в горячей точке, все собирались купаться в Днепре, плавно выпивать в теньке и вообще повеселиться.

Лена затарила вещмешок плащпалаткой, свитером и четырьмя ножами, а блокнот положила в офицерский планшет. Она надела почти новый британский камуфляж DPM с шевроном «Commando», купленный на развале секонд хенд, и берцы. Лена всегда подходила к делу обстоятельно и стремилась извлечь из любой возможности максимум пользы. Вот и сейчас она собиралась на самом деле пройти военную подготовку. Юность в военно-спортивном клубе, где у нее был позывной «Факел», прошла не зря и сейчас она собиралась применить все полученные знания, умения и навыки, чтобы не выглядеть лохом корявым. Когда она подходила к автобусу, то увидела нового сотрудника газеты, стоявшего к ней спиной. Андрей был одет в точно такой же, как у Лены, камуфляж и берцы. У ноги валялся брошенный на землю альпинистский рюкзак серо-зеленого цвета. Тусовка галдела и суетилась, лишь новый репортер монументально возвышался над человеческим морем. Лена тут же подумала, что он совершенно не похож на журналиста, скорее на военного. Андрей повернул голову, посмотрел ей прямо в глаза и слегка улыбнулся, приветствуя. Тут у Лены екнуло.

— Интересно, он вообще знает, как девушкам льстит такое внимание? — подумала она.

Поручик пришел в средства массовой информации уже тертым калачом, которого пытались прогнуть вооруженные силы и сожрать МВД. Убедившись, что и ВС и МВД не только не могут, но и не хотят, он начал искать возможность быть, потому что до сих пор ему предлагалось только сидеть на жопе ровно. Так что, в сущности, случайно подвернувшуюся работу в СМИ, он воспринял как возможность выражения абсолютно независимого мнения.

Не сумев сломать стену всепоглощающей косности силовиков, Андрей надеялся погрузиться в мир свободного творчества, но всеразличные молодежные сборища его только раздражали. Собирается до кучи чертова уйма молодых бездельников, которые живут в гостинице, едят-пьют и клубятся за чужой счет, и… все. Не то, чтобы ему самому не нравилось сладко кушать, мягко спать и круто тусоваться. Но его душила атмосфера бездействия.

— Ладно, — думал Ермаков, — может это мне не везет просто, это я попадаю все время в какие-то тупорылые движухи, а у других на самом деле идет образовательное движение».

Пользуясь статусом журналиста, которому по долгу службы положено обо всем у всех расспрашивать, Ермаков начал интересоваться у участников других тренингов: «Что вы там делали?» «Мы — личностно росли», — отвечали ему. «А как? — продолжал интересоваться Ермаков, — делали-то чего?» По ходу расследования, у Ермакова вырисовалась вполне понятная картина. Никто не делал ничего. Благотворительные образовательные фонды собирали молодых и не очень журналистов, общественных активистов, и давали потусоваться, чтобы те привыкали, как собака Павлова, что все, что делают заокеанские друзья — это хорошо, будут печеньки и весело. И другого смысла нет и не было. Ну, разве что украинские политики вкладывали еще кое-какой смысл. Как метко выразился один незамутненный гений укрополитикума: «Мы вас тут собрали, чтобы вы нам демографическую ситуацию поправили».

Так на почве собственной нереализованности Ермаков сошелся с Тихомировым. Знакомство оказалось плодотворным. Вместе они реализовались как преподаватели, как журналисты, как инструктора, а теперь и как военные, мятежники и сепаратисты.

Когда комбат Тихомиров приказал Поручику возвращаться на Украину, тот поехал через «серую зону» разграничения между ополчением Донбасса и Вооруженными силами Украины, пользуясь тем, что всегда держался в тени и интервью с открытым лицом на камеру не давал. Подъезжая к украинскому блок-посту, Поручик увидел жовто-блакитный флаг. Его вдруг начало колотить, как в лихорадке, так что проверку он прошел в тумане беспамятства и пришел в себя только въехав со свободных территорий обратно в «зону У». Второй раз переживать такое Поручик ни за что бы не хотел, но ехать через Крым и российскую границу, значило, терять время, которого у него и так не было. Поручик собирался отчалить прямо сегодня, но вместо этого поехал проходить «военную подготовку», поскольку на этом настаивало его новое руководство.

Общество молодых, восторженных и глупых его больше не раздражало. С началом боевых действий все стало на свои места. Это они — носители красно-черных флагов и красно-черных идей пролили слезы Донбасса. На историческом факультете Ермакова учили мыслить, рассуждать и даже заблуждаться. Но жизнь внесла коррективы. Как только идеи становятся причиной гибели других людей, на их пути кто-то должен встать и лучше, если с крупнокалиберными аргументами наперевес. Нужно любить людей, нужно быть снисходительным к их ошибкам, недостаткам и заблуждениям. Но позволить себе такое отношение можно только тогда, когда ты ежедневно делаешь свое кровавое дело, иначе это не снисхождение, а трусость.

Поручик ожидал, что «семинар» выльется в обычный редакционный сабантуй на природе. Но начальство подошло к делу с размахом. Несмотря на близость войны, на Хортице проходил очередной национал-патриотический фестиваль. Недалеко от музея запорожского казачества и казачьего театра расположилась открытая сцена, запорожская степь покрылась яркими пятнами палаток и флагов. Украинский гитлерюгенд дефилировал между палаточными лагерями в национальных костюмах и камуфляжах. Преимущественно в немецком флектарне. Еще одна гримаса украинского национализма. Сколько они не кричат они о самобытности украинского народа, но на деле все перенимают у немцев.

Каждая национально-патриотическая тусовка на фестивале разбила свой палаточный городок. Комендант указал «Украине сегодня» их клаптик земли. Пока журналисты ставили палатки, вернее, орали друг на дружку, потому что каждый считал, что другой делает неправильно, Андрей бросил рюкзак на землю, устало сел на него и полуприкрыв веки осматривал окружающее пространство — мерно покачивающееся человеческое море. Лена подошла и села рядом с ним.

— Тебе тоже чужда эта суета? — спросил Андрей, как бы случайно прикасаясь плечом к ее плечу.

— Я опасаюсь, что меня тут затопчут.

— Давай бросим вещи и пойдем в казачий музей.

— Давай Женю и Катю позовем, они хорошие, я вас познакомлю.

Женя оказался не еще одной девочкой, как подумал Ермаков, а молодым человеком Кати. Пока городок обрастал криво и неловко поставленными палатками, Андрей, Лена, Женя и Катя ушли к рассохшейся казацкой «Чайке», которая стояла рядом с казачьим же музеем, казачьим кабачком и казачьим театром. Хортица — колыбель запорожского казачества. И все, что находится здесь обязательно именуется казачьим. Жовто-блакитные подростки сидящие на бортах «Чайки» тоже искренне считали себя козаками или, как минимум, их потомками и наследниками. Среди камуфлированных хлопцев сидела дивчина с черными бровями, в украинской вышиванке, длинной белой юбке и плахте. На шее — монисто из ярко-красных крупных бусин. Дивчина красивая, аж глазам больно. Широкоскулое славянское лицо. Жгучая брюнетка, немного смуглая, большие темные глаза и четко очерченные брови. Настоящая украинская дивчина — повна пазуха цицьок. Коса в руку толщиной с вплетенной красной лентой. Ее должны звать Олесей или Наташей. Олесей звали тихомировскую любовь, из-за которой он чуть не перешел в стан идейного противника. Впрочем, это было еще в незапамятные довоенные времена, когда такие случаи не были редкостью и не вызывали особого осуждения. Разрыв с Олесей был, пожалуй, самой серьезной личной трагедией Тихомирова. Олесю он любил без памяти, без оглядки и ради нее был готов прощать, понимать и даже оправдывать почти все закидоны новорожденной украинской нации.

Пикап учит нас одной простой вещи — относитесь к девушке, с которой хотите познакомиться, так, словно уже сто лет знакомы, и очень хорошо к ней относитесь. Главное в отношениях — искренность чувств и люди это интуитивно чувствуют. А, и еще бывает хорошо человеку что-нибудь дать материальное.

Андрей купил мороженое на всех. Подошел, сел с Леной рядышком на борт «Чайки», протянул одну персонально, адресно ей: «Съешь мороженку, а то жарко». Две другие отдал Кате и Жене.

Сидевшие рядом камуфлированные хлопцы оказались членами молодежки партии «Свобода» — «Сокол». С явной гордостью они говорили о том, что находятся в резерве Добровольческого Украинского Корпуса «Правого сектора» и вот-вот будут отправлены на войну. Все они мечтали попасть в самое пекло — в Донецкий аэропорт. Тема войны для Украины абсолютно приоритетна. О чем бы не начали говорить, разговор сведется к войне. Возможность поехать на войну уже каким-то образом в их еще детском сознании уже дает им право спрашивать с других: «А вы там были?!» Всю прочую информацию, кроме этого вопроса, сознание Поручика давно научилось отсеивать. Потому что он там был.

В сознании младоукраинцев, каждый кто хочет называться мужчиной обязан мочить сепаров. Если не уточнять, с какой стороны ты воевал, то рассказы о войне будут удивительно схожи и для той, и для другой стороны. В гражданской войне на Донбассе сошелся один народ, с одинаковым оружием, в одинаковой форме, говорящий на одном языке, совершающий одинаковые ошибки и одинаково думающий, что их предали.

***

Аэропорт штурмовали безостановочно практически все вооруженные подразделения ополчения Донбасса. Первый штурм аэропорта принес ополчению сокрушительное поражение. И это был не просто моральный удар, при первом штурме погибло множество настоящих военных профессионалов, которых так не хватало добровольцам всю оставшуюся войну. А тех, кому посчастливилось выжить, оттолкнула самонадеянность Скифа, планировавшего провальную операцию.

Сложность и длительность боев в аэропорту во многом была обусловлена большой открытой территорией, на которой возвышались тремя пупырями старый, новый терминалы и диспетчерская вышка. Ополченцы заняли здания на окраинах аэропорта и без конца обстреливали старый терминал, новый и вышку, не имея ни сил, ни умения для полноценного штурма. И понеслась. Открытое пространство взлетных полос и примыкающий к аэропорту поселок Жабуньки не принадлежали никому. Периодически там шарашились как ополченские, так и укропские разведгруппы, минировалось все, что подлежало минированию. Взлетка — это отдельная песня. На территории аэропорта на самом деле оставалось еще несколько зданий, которые могли бы стать полноценными укрепрайонами, если бы не сложность снабжения. Как своевременно подвозить грузы и пополнение по открытой территории под огнем противника?

Укропы решали эту проблему, не считаясь ни с какими потерями. У них ведь никогда не было потерь… Донецким решить вопрос снабжения засевших в «Гостинице» и на «Двухэтажке» было проще. Во-первых, они ближе к Донецку, чем терминалы к Пескам. Во-вторых, уже успела сложиться традиция, по которой у подразделений ополчения снабжения просто нет. Партизаны, что уж тут…

Укровермахт формировал колонны бронетехники в Песках, а затем они с боем и под непрерывным обстрелом прорывались к старому и новому терминалам, разгружались и отправлялись в обратный путь, теряя несколько единиц брони в каждом таком рейде. Им удалось сосредотачивать в ДАПе столько оружия и личного состава, что ополченцы всерьез стали задумываться, а нет ли каких-нибудь подземных коммуникаций, по которым они просачиваются в аэропорт?

Но нет, никакими подземными ходами они не просачивались, а мчались безбожно газуя, стремясь скорее преодолеть километры открытого пространства и оказаться прикрытыми стенами терминалов.

Имей ополчение Донбасса нормально обученных артиллеристов, было бы несложно уничтожать колонны бронетехники на подходе к аэропорту, блокировать засевший в подвалах нового терминала и в диспетчерской вышке кировоградский спецназ, а там и уничтожить. Но тогда ополчение не было бы ополчением. А пока добровольцы воевали, как могли. Если наблюдатель вовремя замечал колонну, готовящуюся к прорыву, то у артиллерии не оказывалось снарядов. Если снаряды были в наличии, то не работала связь. Если и связь была в порядке, то команда поступала слишком поздно и арта отрабатывала по пустой взлетке. Но чаще всего артиллеристов просто не могли правильно сориентировать. Корректировщиком артогня выступал любой желающий, имевший связь с батареей. Учитывая отсутствие общих карт и согласованных ориентиров, наведение осуществлялось яростными криками: «Видишь холмик?! Шарахни по нему!» Надо сказать, что у укроартиллерии дела обстояли не лучше. Там тоже воевали вчера призванные из запаса, слабо ориентирующиеся в происходящем солдаты. Что до пресловутых самообстрелов, которыми неустанно попрекала ополчение укропропаганда, то причиной тому не адова хитрость или изощренная сепарская жестокость, а неумелость и иногда бракованные снаряды.

***

При виде настоящего боевика, хлопцы быстро сдали назад и вели себя смиренно. Дивчина могла бы прожечь в Поручике дырку одним лишь взглядом черных бездонных очей. Все дети хотят быть взрослыми. Поэтому им импонирует общение со взрослыми. Но тут нужно быть осторожным. В общении с подростком твое поведение должно быть решительным, мнение безапелляционным, но отношение, как к равному. Тогда он, оглушенный оказанным доверием, не сможет начать сомневаться, какую бы глупость ты не сказал.

Подросток и так все время сомневается и человек не уверенный в себе не сможет стать для него образцом. А образец ему очень нужен. В благополучных странах, а Украина до мятежа была весьма благополучной страной, взросление происходит медленно. Человеку уже двадцать пять, а психологически он все еще подросток. И все еще ищет твердую опору в этой жизни. Уставший от болтания, он с удовольствием ухватится за любую прочную основу. Поэтому оплотом национализма и стала молодежь. На этом сыграли укронацисты.

Потом Андрей с Леной гуляли, держась за ручку по всему лагерю, окруженные разноцветными шароварами, вышиванками, лентами и знаменами. За ними тянулся парадный конвой из «соколят», время от времени задававший вопросы: «А как понять, когда в тебя стреляют, а когда не в тебя?» или «А надо ли в каску вкладывать демпферные подушки?» Поручик, на правах ветерана, иногда милостиво отвлекался от подруги и скромно объяснял, что когда свистит или падает рядом с тобой, то значит, и предназначалось тебе, а про демпферные подушки он первый раз в жизни слышит.

Когда тебе до двадцати, кажется, что с девушками сложно. У них другие интересы, они по-другому чувствуют, фортели эти их бесконечные… Но, вот вам переваливает за четвертак и все становится на самом деле сложно. До двадцати сложно строить отношения, потому что ни она не понимает, чего хочет, ни ты сам, ну, кроме секса, конечно. А после двадцати пяти тем более сложно, потому что она по-прежнему не понимает, чего хочет, но зато отлично знает, чего хотят от нее. Ничем ее уже не удивить, ни внезапно подаренной белой орхидеей, ни заботливо припасенным на вечер свитерком. Везде она уже побывала и в холостяцких берлогах, и в сауне с мужиками, и курортный роман на Красном море тоже был. Да и самого тебя как-то не вдохновляет на подвиги хотя бы потому, что половина твоих друзей с ней уже встречалась. И хотя они ее усиленно рекомендуют, но после пятидесятого секса волей-неволей задумываешься: а оно мне надо?

Поэтому накануне своего тридцатилетия Поручик предпочитал девушек не старше двадцати лет. Они еще достаточно глупы и любопытны. Опять-таки, если хочешь почувствовать себя умным — общайся с теми, кто гораздо моложе.

— А вы снова поедете на войну? — клипая глазами спрашивает дивчина. Зовут ее не Олеся и даже не Наташа, а Снежана.

— Конечно, поеду. Но я вернусь. Я отлично обучен и подготовлен, у меня опыт боевых действий. Мои шансы погибнуть не слишком велики. Надо там разгрестись, а потом у нас еще здесь дел и дел. Вернусь — будем власть менять, а то эти подонки только о своем кармане пекутся.

Позиция — я патриот, но в оппозиции к власти — правильная позиция. Сейчас их всех можно было бы завербовать и впредь они бы предоставляли свои квартиры, связи, информацию о происходящем внутри «Сокола», время отправления пополнений на фронт и численность территориальных батальонов, например. Но… это никому не нужно. Разведка Новороссии не в состоянии использовать такую информацию, а русские кладут ее под сукно. На Украине легко быть патриотом. Будь ты хоть жидо-массоном, хоть бандитом, хоть иностранным разведчиком, главное, чтоб ненавидел москалей и убивал сепаров. Когда Тихомиров поручил Поручику эту работу, никакие мозговеды, как это сейчас любят, его покой не тревожили.

— Знаешь, — сказал Тихомиров, — я выбрал тебя, потому что ты по ночам спишь спокойно, совесть тебя не мучит, хотя я точно знаю, что она у тебя есть.

Чтобы пройти кровавую баню войны без разрушительных последствий для психики, нужно быть либо слишком тупым, чтобы не рефлексировать, либо иметь очень высокую мотивацию. Да, и еще, больше всех истекают ненавистью те, кто ничего не делает. Поэтому в интернете ненависти больше, чем в жизни. Волонтеры, журналисты, политики, которые слишком самовлюбленны, а потому слишком трусливы, чтобы сражаться с оружием в руках, ненавидят сепаратистов за то, что сами являются ничтожествами.

Ермакову никогда не нравилось жить на Украине, но с течением времени и увеличением количества убитых ненависть его угасла. Не так уж много осталось законов божьих и человеческих, которые бы он не преступил. Так что Поручик перестал судить о человеческом паскудстве. Совесть не мучила его не потому, что он поступал правильно. А потому что поступал, как должен.

Отношение силовиков к гражданским сродни отношению владельца оружейного магазина к покупателю. Приглашенная «звезда» — армейский прапорщик, инструктор минно-взрывной подготовки, вел себя, как и положено «звезде», искренне презирал журналистов и не считал нужным это скрывать. Все, что может сказать или спросить ничтожный гражданский, он истолковывал как глупость несусветную и свидетельство умственной неполноценности. А армейский специалист по связям с общественностью, объяснил журналистам, отправляющимся в зону боевых действий, что им ничего нельзя, а потому и знать ничего не нужно. Военные грозно смотрели из-под кустистых бровей строгими глазами и уверяли, что ежли кого-либо угораздит куда-либо, то будет ой-ой-ой. А если газетчики будут сидеть под присмотром и никуда не соваться, то и опасности никакой не будет, тем более от мин. На том «обучение» и закончилось. А Поручик потянулся, и пока шустрые девчонки не разбежались, наклонился к красному от гнева ушку рыженькой Лены и почти касаясь губами ее тонкой кожи, сказал: «Пойдем, искупаемся, пока нас еще какой-нибудь ахинеей не нагрузили».

Лена сидела, сжав зубы от гнева и ярости. От обиды ее начинало трясти.

— Что это было?! — думала она, — Это и была нам минно-взрывная подготовка? Они что о себе там думают, что будут указывать, где мне сесть, где лечь, где стать?! Я — военный журналист и буду исполнять свой долг, а если подорвусь, то и хрен с ним. Я не для того еду на боевые, чтоб в бэтээре сидеть.

Все это она высказала, естественно, не тем, кому следовало, а Жене и Кате, а заодно и Андрею, который звал их купаться.

— Ставьте кофе, а я постараюсь устранить некоторые пробелы в вашем военном образовании, — сказал он, когда все четверо подошли к своим палаткам.

Лена с друзьями слегка обалдели, когда кроме кофе Андрей выложил на Женину плащ-палатку гранату, шнур цвета хаки, изоленту и черный анодированный карабин.

— Вот теперь можно и делом заняться, — Андрей уселся, скрестив ноги, сделал первый глоток кофе и начинал рассказывать, — Наиболее распространенные на сегодня на постсоветском пространстве мины — это ПМН-2, она же «итальянка», МОН и ОЗМ-72, она же «лягушка». Все эти типы мин мы только что видели у вояк, но изучить нормально не имеем возможности, поскольку им наплевать на нашу жизнь. Кроме того, активно используются ручные гранаты, как для постановки растяжек, так и в качестве мин разжимного действия. Ручных гранат фактически используется пять типов Ф-1, РГД-5, РГН, РГО и встречается РГ-42. РГ-42 — старого образца наступательная граната, отличить ее легко, она выглядит как банка сгущенки. Ручные гранаты в качестве мин будут встречаться вам чаще всего, потому что они у любого бойца всегда с собой, чего нельзя сказать о самих минах. Граната Ф-1 — старейшая из существующих гранат. Появилась она еще в конце XIX века и успешно используется в наши дни без каких бы то ни было изменений в конструкции, потому что к совершенству добавить нечего. Это не единичный случай в истории оружия, когда первый образец оказывается идеальным.

Конец ознакомительного фрагмента.