Кодекс гражданина Треушникова

Андрей Геласимов, 2023

Книга «Кодекс гражданина Треушникова» отражает жизненный путь одного из самых выдающихся юристов современности. Начавшись в тихом старинном Городце на берегу Волги, путь этот привел Михаила Константиновича к вершинам академического сообщества сначала на всесоюзном, а после распада СССР – и на всероссийском уровне. Неповторимые волжские характеры, окружавшие героя в раннем детстве, политические авантюры хрущевской эпохи, полуголодное и бесконечно счастливое московское студенчество шестидесятых годов, поездки на целину, забавные и полные драматизма казусы из судебной практики, работа на юрфаке МГУ, рассказы из первых уст о том, как непросто создавался свод процессуальных норм для гражданского судопроизводства в современной России, – вот что найдет читатель в этой книге. Биография здесь соотнесена с эпохой, а эпоха – с судьбой. Мощное послевоенное поколение уходит в историю, но мы успели зафиксировать их голоса.

Советской молодежи посвящается

© А. Геласимов, 2023

© ИД «Городец», 2023

Автор выражает глубокую признательность всем своим собеседникам, которые поделились воспоминаниями о М. К. Треушникове, о времени и о себе

Ольге Федоровне Треушниковой

Антону Михайловичу Треушникову

Елизавете Михайловне Кудрявцевой (Треушниковой)

Анатолию Константиновичу Треушникову

Владимиру Михайловичу Треушникову

Ольге Васильевне Сидоренковой

Евгению Александровичу Абрамову

Льву Андреевичу Окунькову

Вячеславу Степановичу Кокореву

Надежде Георгиевне Вышняк

Екатерине Владимировне Ремизовой

Виктору Александровичу Чернышеву

Геннадию Ильичу Соломахе

Вере Макарьевне Степановой

Сергею Анатольевичу Шишкину

Владимиру Петровичу Гребняку

Дмитрию Александровичу Фурсову

Владимиру Михайловичу Шерстюку

Александру Ивановичу Федину

Гаяне Михайловне Давидян

Ирине Валентиновне Решетниковой

Елене Васильевне Кудрявцевой

Городец. Первые такты

Эра дополненной реальности, в которой мы имеем счастье (или несчастье) проживать сейчас, началась отнюдь не с появления компьютеров и социальных сетей. Нам, конечно, в разы легче с их помощью приукрашивать свою жизнь, корректируя события фильтрами, монтажом, виртуальными объектами и ландшафтами, и у наших предшественников, разумеется, не существовало подобных технических возможностей на общедоступном уровне, однако и прежде, задолго до нас, люди дополняли свою реальность. Человеку не всегда хватает сил и ума быть благодарным за то, что у него есть, и это пробуждает в нем творческое начало. Мифотворчество напрямую связано с чувством собственной значимости, точнее — с недостаточным объемом этого ощущения.

Если бы, например, в пятнадцатом веке существовал «ВКонтакте», на официальной странице супруги Ивана III, которая долго не могла родить Великому князю сына, 25 июня 1478 года вполне мог появиться такой пост: «Ходила молиться в обитель Троицкую. Пешком. Было видение. Явился Св. Сергий с благовидным младенцем на руках, приближился и ввергнул его в мои недра». Ну и какой-нибудь визуальный контент: гравюра со счастливой Софьей Палеолог, хештеги в духе «#мальчикирулят», «#наследникубыть», и все такое. Но «ВКонтакте» не было, а реальность очень требовалось дополнить. Из политических соображений в том числе. Поджимал рожденный в предыдущем браке Ивана III взрослый уже сын от тверской княжны. Отсюда — информация о чудесном видении, дошедшая до нас через Карамзина.

Впрочем, такого рода манипуляции с общественным сознанием практиковались в основном среди царствующих особ. По умолчанию допускалось, что с ними чудо, несмотря на очевидную свою невероятность, произойти все-таки может. Обычным людям подобная роскошь не полагалась. Их реальность оставалась реальностью — ничем не дополненной, трудной, неприхотливой. Нам было бы, наверное, не очень интересно листать их ленту. Привыкнув к чудесам наших смартфонов и неутомимости нашего тщеславия, мы, скорее всего, заскучали бы от единообразия их жизни. Без украшений, без весомой прибавки виртуального позерства она показалась бы нам неинтересной, во многом лишенной тех ориентиров, на которые мы полюбили равняться сейчас.

Однако все эти люди жили. Они трудились и любили друг друга, ненавидели, боролись, испытывали восторг, неистово верили, заблуждались и вновь находили правду. Им хватало своей недополненной реальности, и они проживали ее отнюдь не в поисках средства от депрессии, как многие из нас, а в напряженном строительстве, в повседневном возведении собственной жизни к ее конечному и единственному смыслу.

«Дуранда» — вот слово, которого я не знал до встречи с Михаилом Константиновичем Треушниковым. В дополненной реальности этого слова нет. Оно означает жмых, остатки семян масличных растений, после того как масло из них было выжато. Отходы производства, годные только на корм скоту. Сразу после войны, в 1946–1947 годах, в приволжских районах наступила большая засуха. Случился неурожай, а за ним голод, и дуранда превратилась в лакомство для людей. Михаил Константинович вспоминал, что в его родном Городце через дом от него жил мальчик Вова Шитов, чей отец трудился на местном маслозаводе. Вот он и приносил иногда пацанам черный льняной сухарь.

Я представляю этих послевоенных мальчишек, для которых голод навсегда стал самым сильным впечатлением детства, и начинаю понимать, насколько их отношение к жизни, к ее изначальной ценности отличалось от нашего. В той странной несуществующей новостной ленте сорок седьмого года я пролистываю их посты с фотографиями, вглядываюсь в лица, в приметы времени, а мальчишки смотрят в ответ, не улыбаясь, не позируя, застыв с черным сухарем в руке, и как будто ждут от меня чего-то.

В самом конце того года в СССР грянула денежная реформа. Правительство решило откорректировать последствия войны в денежном обращении, то есть, попросту говоря, провести крупную конфискацию. В народе ходили слухи, что Берия перед самой реформой тайно разместил в различных сберкассах огромную сумму, однако информация эта, вполне возможно, тоже из области дополненной реальности. Достоверно известно лишь следующее: в одиннадцать часов вечера 15 декабря отец девятилетнего Михаила Треушникова вручил ему зеленую трехрублевую купюру и сказал: «Иди, купи что-нибудь. Завтра деньги будут другие». Мальчик побежал в ночь на берег Волги, где все еще был открыт крохотный магазинчик, и приобрел на указанную сумму бутерброд с брынзой. Эту инвестицию, как и вкус того бутерброда, он помнил всю свою жизнь.

Через год в окрестности Городца пришло большое строительство. Ветры времени сошлись в единый поток и хлынули в небольшой старинный город на Волге. В 1948 году неподалеку начались подготовительные работы по сооружению Горьковской ГЭС. Со всей страны сюда устремились бюджеты, техника, люди. Население стремительно возросло. Если до войны в тихом провинциальном Городце проживало около шестнадцати тысяч человек, то на момент завершения стройки — почти в два раза больше. Был один город, стало два. Михаил Константинович вспоминал, что учился тогда в 5-м «Ж» классе. И даже не во вторую, а в третью смену. При этом народ прибывал самый разный. На окраине города, в так называемом Четвертом поселке (ныне микрорайон Северный), появилась колония, откуда заключенных возили на стройку машинами. Однако всплеск послевоенной преступности оказался связан не только с ними.

Городец лежит на холмах, разделенных множеством оврагов, и каждый такой овраг застроен домишками. Вот в этих темных проулках и стали пропадать по вечерам у людей часы — самый престижный и ходовой товар по тому времени. У кого украдут, у кого так отнимут. Грешили на приезжих, конечно, но в итоге арестовали местного паренька. Родители, соседи долго не верили в его виновность — юноша во всех смыслах был положительный. Тем не менее факты свидетельствовали против него. Получается, до поры до времени он тоже довольно ловко умел дополнить свою реальность образом хорошего доброго человека. Правда, не так долго, как ему хотелось, наверное. Впрочем, что там часы. В те годы сама жизнь человеческая стоила не слишком много. Разбой, поножовщина — чего только не случалось на наших улицах после войны.

И все-таки город стремительно развивался. Всеобщий интерес к открывающимся перспективам и потребность в кадрах для новой отрасли привели к созданию гидростроительного техникума. В 1953 году в соседнем поселке Заволжье появилось новое учебное заведение, и пятнадцатилетний подросток Михаил Треушников, только что окончивший семилетку, поехал за реку туда поступать. Быть может, он продолжал бы учиться в школе и дальше, но отец его, Константин Васильевич, в одиночку кормивший большую семью во время войны и в самые тяжелые годы после нее, твердо сказал: «Надо на стипендию».

Семья Треушниковых. В первом ряду: Константин Васильевич, Анатолий, Ирина Андреевна. Во втором ряду: Елена, Михаил. Городец. 1953 г.

Однако специалиста по гидроэлектростанциям из юноши не получилось. Добираться из Городца до Заволжья приходилось тогда на катере, и, поездив так около месяца, Михаил прислушался к старшей сестре Елене, которая была студенткой Городецкого педучилища и с самого начала предлагала поступать именно туда. Представляя курсу нового студента, Николай Михайлович Галочкин, заслуженный педагог и знаток местной истории, гостеприимно сказал о новичке: «Хотел стать капитаном, но будет учителем». Неизвестно теперь — считал он эту трансформацию поражением или, наоборот, шагом вперед, а вот сам Михаил Константинович много лет спустя прокомментирует ситуацию следующим образом: «Иногда отступление полезно». Все звуки «о» при этом он красиво, по-волжски, выделит интонацией и улыбнется.

Студенты Городецкого педучилища. Михаил Треушников крайний справа во втором ряду. Середина 1950-х гг.

Об этой его фирменной, одному ему свойственной улыбке потом будет вспоминать его однокурсница по юридическому факультету МГУ Надежда Георгиевна Вышняк. В нашей не самой улыбчивой стране, и уж тем более совсем не в улыбчивое время, склонность человека к неожиданно открытой улыбке не просто обезоруживала — она иногда ошеломляла. Особенно если это происходило в конфликтный момент. Природа щедро наделила нас умением разнообразно и энергично ответить на раздражающие факторы, однако согласимся, что улыбка — нечастый инструмент в этом арсенале. И оттого, конечно, убойный.

Городецкое педучилище, построенное некогда на пожертвования местных купцов, располагается на высоком холме в красивом солидном здании из красного кирпича. Основательностью своей напоминает резиденцию крепкого немецкого рода с давними и богатыми традициями. В пятидесятые годы прошлого столетия оно славилось далеко за пределами Городца. Абитуриенты ехали сюда со всей области и даже из других регионов. Выпускники разъезжались по школам Советского Союза, от Чукотки до Дагестана. Поступить, судя по всему, было непросто. Высокий образовательный стандарт, о котором Михаил Константинович всегда отзывался с большим уважением, сопоставляя его с методикой обучения в МГУ, неизбежно приводил к серьезному конкурсу. Специалисты, окончившие в свое время это училище, подчеркивали в разговорах со мной, что последующая учеба в пединститутах и на соответствующих факультетах университетов казалась им легкой прогулкой после четырех лет, проведенных в красном здании на холме.

Здание Городецкого педучилища. 2022 г.

Подобная эффективность и слаженная работа любого коллектива не возникают на пустом месте. Директором педучилища в Городце долгие годы являлся Дмитрий Яковлевич Хлебников, и пример всей его жизни ясно показывает, насколько важна для дела сильная и многогранная личность на руководящем посту. Боевой офицер, сражавшийся в Великую Отечественную в составе войск Западного и 3-го Белорусского фронтов, орденоносец, он пользовался огромным уважением в Городце. Выдающиеся ратные заслуги и повседневный кропотливый труд в педагогике принесли ему заслуженную любовь горожан, а для студентов училища он, несомненно, был важнейшим жизненным ориентиром.

«Вам никогда не придется краснеть за нас, — сказал он однажды на встрече с молодежью города. — Мы жили и работали честно».

Хотелось бы мне, чтобы каждое поколение передавало страну и мир своим детям с этой простой и всеобъемлющей формулой.

Студенты Городецкого педучилища на зимних каникулах. Михаил Треушников крайний справа (сидит). 1957 г.

Помимо формирования жизнеполагающих векторов, Городецкое педучилище самым счастливым образом оказалось тем местом, где юный Михаил Треушников смог всецело развить свой талант и увлечение всей последующей жизни. Рассказывая мне о жизни в Городце пятидесятых годов, он вспомнил о том, как в родительском доме появилось радио. Я решил, что это воспоминание значимо для него в контексте раскрытия информационного поля, и спросил о его эмоциях в тот момент, когда он узнал о смерти Сталина, но Михаил Константинович улыбнулся и ответил, что по радио любил слушать музыку.

«Особенно Вивальди», — прищурившись, добавил он.

Именно музыки оказалось много в педагогическом училище. Подготовка учителей для начальных классов предполагала овладение разными музыкальными инструментами, и за годы обучения Треушников освоил здесь домру и скрипку. Мало того, училище славилось и своей самодеятельностью. Хор, скрипичный ансамбль с великолепными солистами, танцевальный коллектив — все это вместе заложило мощный фундамент любви к музыке на всю последующую жизнь. Каждый, кто делился со мной воспоминаниями о Михаиле Константиновиче, непременно упоминал о его музыкальности и виртуозном владении многими инструментами.

«В Городце время останавливается, и все хорошо», — сказала нам с Антоном Треушниковым продавщица в цветочном магазине, куда этим летом мы зашли перед поездкой на кладбище, чтобы поклониться могиле его отца. Наверное, она права, и места те действительно живут сейчас в каком-то зачарованном измерении, но в конце пятидесятых время там выполняло свою работу от и до. Честно отщелкивало минуты, часы, дни, недели. В 1957 году Михаил Треушников окончил педагогическое училище.

Однако свободной ставки учителя в городе не нашлось. Педагогов выпускали с избытком. И тогда Николай Иванович Маслов, руководивший в то время районным отделом народного образования, предложил новоиспеченному педагогу поработать старшим пионервожатым в школе № 7 на Четвертом поселке (сейчас это школа № 12). Место оставалось вакантным по той простой причине, что выпускники не стремились его занимать. Товарищ Дементьева, директор школы, слыла человеком сложным. Сработаться с ней молодежь не могла. Во всяком случае, так говорили в городе.

С сестрой Еленой. Городец. 1958 г.

И вот тут проявилась одна важная особенность в характере Треушникова, которая впоследствии будет во многом определять его жизненный путь. Она заключается в неочевидности выбора. Точнее, в его неочевидности для остальных. Ведь мнение социума по тому или иному вопросу, о том или ином человеке — это тоже своего рода дополненная реальность. В нашу с вами жизнь посредством СМИ, соцсетей или просто болтовни соседей во дворе интегрируется дополнительный информационный объект, и дальше наступает уже наша персональная ответственность в области взаимодействия с этим объектом. Можно принять его в свою вселенную и действовать с учетом того, что он будто бы существует, отчего многие ваши поступки и движения неизбежно станут похожи на поступки и движения большинства, уверенного в его существовании. А можно исключить его из своего мира и попробовать остаться уникальным. Таким, как задумала вас природа.

Ну, и узнать заодно цену молве.

«Дементьева — так Дементьева», — сказал тогда юный Треушников и вскоре выяснил, что на самом деле она была хорошим директором. Просто очень требовательным.

Так или иначе, они сработались. Молодому специалисту выделили кабинет, и он приступил к своим обязанностям. Впрочем, по обязанности он должен был делать гораздо меньше, чем в итоге взвалил на себя. Насколько я помню своих пионервожатых в средней школе семидесятых годов, они особо не напрягались. Общая линейка, стенгазета, пионерский сбор — вот, пожалуй, и вся их работа. У Треушникова дело пошло по иному сценарию. Он начал с того, что придумал занятие для пацанов на переменках. Вместо перекуров и баловства в соседнем овраге они теперь выпиливали лобзиком. Помня свое собственное увлечение в детстве этим инструментом, с уверенностью могу сказать — это был королевский ход. Работа в сочетании с творчеством плюс быстрый и предметный результат твоего труда, которым к тому же можно похвастаться перед мамой, завораживали меня настолько, что я одно время летел из школы домой как на крыльях. А здесь даже не надо ждать конца уроков — пили не хочу.

Впрочем, диссиденты все-таки обнаружились. Оппозицию возглавил старшеклассник Колька Захаров, не желавший, видимо, терять своего дворового авторитета и немедленно поставивший затею с лобзиком под сомнение. Тогда был сделан следующий ход. Начинающий пионервожатый неожиданно воспользовался инструментарием оппонента. Вечерами городецкая шпана собиралась на высоком берегу водохранилища, где жгла костры и предавалась прочим нехитрым занятиям, отражавшим романтические представления той поры. Вот туда, в мир трудных подростков, где любая фальшь вычисляется мгновенно и где статус школьного педагога скорее осложняет контакт, нежели придает веса, пришел старший пионервожатый Треушников. Не знаю, как реагировал на этот вызов Колька Захаров (полагаю, проблемы возникли), но вскоре, как выразился много лет спустя Михаил Константинович, «озорники стали хорошенькими».

Значит, убедил.

Сам он об этом эпизоде в своей жизни поведал мне впроброс, не останавливаясь на деталях, однако, выслушав уже не один рассказ о нем от его однокурсников по МГУ и коллег по дальнейшей юридической деятельности, могу с уверенностью судить: подобные ситуации он разрешать умел. Вера Макарьевна Степанова, принимавшая его после юрфака на работу в Москворецкий суд, вспоминает, что иногда, по требованию арестованных, ей приходилось до заседания идти к ним, чтобы выслушать очередные претензии или даже отказ от участия в суде, и всякий раз было неизвестно, чем это кончится. Подконвойные, особенно те, которые проявляли подобную активность, вели себя дерзко, выражались грубо, могли угрожать. Михаил Треушников, едва приступив к работе в суде, подошел как-то раз к начальнику конвоя и со своим характерным волжским упором на звук «о» сказал ему: «Не зови. Она больше не пойдет. Я пойду».

Понятно, что такие люди не могут не быть востребованы, поэтому в седьмой школе Городца он проработал недолго. Буквально через шесть месяцев педагогической деятельности ему предложили перейти в горком ВЛКСМ. И вот тут начинается целая сага о дополненной реальности. Дополненной отнюдь не на его частном уровне, а в историческом масштабе огромной страны. Начав рассказывать мне о переходе на идеологическую работу, Михаил Константинович неожиданно заговорил о приписках и фальшивой статистике. Я не сразу уловил, как это связано с его карьерным ростом, однако очень скоро для меня все встало на свои места.

В 1957 году на зональном совещании работников сельского хозяйства тогдашний глава государства Н. С. Хрущев произвел публичный ребрендинг давнего ленинского лозунга насчет догнать и перегнать в развитии капиталистические страны. Поскольку наступление коммунизма было обещано в 1980 году, и я хорошо помню, как в начале семидесятых сам с детским нетерпением ждал, когда в магазинах вот-вот все станет бесплатным, Хрущев на том историческом совещании потребовал создать материально-техническую базу для этого волнующего и прекрасного события. Спасибо ему, конечно, за то, что подарил детям сказку, однако отдуваться пришлось взрослым. Перед работниками сельского хозяйства была поставлена задача утроить производство мяса в стране за три года. Большинство руководителей в областях, разумеется, осознавали невыполнимость миссии, но первый секретарь Рязанского обкома почему-то повел себя как один из героев голливудской фабрики грез. Быть может, предыдущий опыт работы в Ярославской области, которая в условиях военного времени смогла обеспечить бесперебойное снабжение фронта продовольствием, вселял в А. Н. Ларионова излишнюю и, как показало время, необоснованную уверенность, и на этот раз он заявил, что готов полностью выполнить поручение партии и правительства. На Рязань и лично на Ларионова немедленно пролилась государева благодать. За одно только свое заявление он авансом стал Героем Социалистического Труда, а Рязанская область получила орден Ленина. Не знаю, зачем он ей и на каком пиджаке она его носила, но такие авансы требовалось отработать. Дополненная реальность иногда обходится очень дорого. Чтобы дать быстрые показатели, на Рязанщине в одночасье забили весь скот, в том числе молочное стадо и производителей. Поняв, что этого не хватает, забрали под расписки всю скотину из личных хозяйств и тоже пустили под нож. Когда опять не дотянули до нужной отчетности, стали закупать в других областях, причем на деньги, которые выделялись совсем для других целей. В итоге собрали нужную цифру — превысили ежегодный показатель по сдаче мясной продукции государству в три раза. А на следующий год наступил коллапс. После массового забоя новые телята с поросятами не родились; колхозники, лишенные своего скота, отказывались выходить на работу, отчего урожай зерновых гиб на корню; новые дороги, детские сады и больницы не строились, поскольку средства на них отсутствовали; зато новоиспеченный герой отчитался о блестящей победе в сфере дополненной реальности. По его показателям выходило, что коммунизм не за горами и все будет хорошо.

Но хорошо не случилось. Авантюра себя не оправдала, Ларионов скоропостижно скончался в возрасте пятидесяти трех лет, и поговаривали о самоубийстве, а Хрущеву рязанская катастрофа аукнулась в качестве одной из причин его смещения с должности Генерального секретаря в 1964 году и последующей бесславной отставки. Мыльный пузырь — он и есть мыльный пузырь, хоть и дополняет собой реальность очень красиво.

Все эти тектонические сдвиги и завихрения в большой политике нашли свое отражение и на уровне городской партийной организации Городца. Здесь тоже одно время ставили в пример опыт рязанских товарищей, равнялись на них и ломали голову над тем, как увеличить объемы производства мяса. В итоге какая-то светлая голова додумалась выращивать в школах цыплят. Причем не в птичниках — строить их времени не было, — а просто в спортзалах. Понадобились надежные люди, знакомые со школьной спецификой и обладающие организаторскими способностями.

Вот почему Михаил Константинович заговорил о приписках и фальшивой статистике в ответ на мой вопрос об обстоятельствах его перехода из седьмой школы в горком ВЛКСМ. Он хорошо понимал предпосылки этого на первый взгляд завидного карьерного предложения. Нет смысла, наверное, говорить подробно о нелепости ситуации, когда в школьный спортзал в больших ящиках доставляют из инкубатора сотни цыплят и школьники занимаются физкультурой в условиях птичьего гвалта, смрада и очевидной неразберихи в лучших традициях эстетики Эмира Кустурицы.

В общем, карьера птицевода по партийной линии молодому горкомовцу показалась не самой привлекательной, а вселенная веселого абсурда еще не была востребована молодежью так, как сейчас. Уверен, что нынешние тиктокеры заработали бы на видеороликах и мемах про цыплят в школьных спортзалах миллионы лайков и солидные рекламные контракты. Однако в конце пятидесятых годов не все оказались готовы к настолько дополненной реальности. Обычным людям еще хватало кинематографа. Он хоть и приукрашивал жизнь, но все-таки старался держаться в рамках. К тому же перед сеансами крутили киножурналы. В моем детстве это чаще всего бывал сатирический «Фитиль» с деревянным ящиком и горящим фитилем на заставке, а во времена молодости Михаила Константиновича показывали «Новости дня». То есть к семидесятым годам двадцатого века наш социум уже активно нуждался в ироническом переосмыслении реальности, тогда как двумя десятилетиями ранее ему было достаточно наполнения информационных лакун. Телевидение еще не играло сколько-нибудь значительной роли. Оно пока только присматривалось к обществу как к своей потенциальной добыче. До 1962 года телевизор, если таковой имелся у вас в семье, требовалось регистрировать в почтовом отделении по месту жительства, так что массовый доступ к информации осуществлялся только через газеты и радио, а за визуальным контентом, в том числе новостным, население шло в кино. Именно там Михаил Треушников увидел документальные фильмы о строительстве главного здания МГУ, услышал песню на слова Долматовского «Друзья, люблю я Ленинские горы» и решил, что ему пора расширять горизонт.

Однако за два года работы в горкоме он успел вырасти до 2-го секретаря. Его младший брат, Анатолий Константинович, учившийся тогда в школе, вспоминает, каким уважением двадцатидвухлетний Михаил пользовался в Городце. Возвращаясь домой вечером после игры в футбол, им то и дело приходилось останавливаться: многие знали его в лицо, подходили, хотели поговорить. Важные вопросы решались прямо на улице. К такому разговору мог присоединиться даже проходивший мимо 1-й секретарь горкома партии. Это отсутствие чванливости характеризует, наверное, не только безвозвратно ушедшие времена, но и особые человеческие отношения, сохранившиеся в Городце и по сей день.

«Чтобы не было нахлобучки», — окая, говорят там, когда предлагают не спешить и без суеты во всем разобраться. Похоже, само неторопливое, степенное течение Волги диктует горожанам обстоятельный подход к жизни. Все происходит небыстро, но в полном смысле — неукоснительно. И строго в избранном русле. Эта степенность и вытекающая из нее постепенность определяют уклад, мироощущение, особенности языка. Вместо слова «дача» здесь, например, говорят «сад». И покупают именно «сад», а не «дачу». Поэтому если вы из других мест, вам не сразу станет понятно, куда вас приглашают, когда зовут: «Поедем в сад, отдохнем». Но, прежде чем разобраться, вы уже успеваете уловить чеховский аромат никуда не пропавшего здесь девятнадцатого века.

Понятным также становится, откуда Максим Горький черпал незабываемые характеры для своих книг. В одном только семействе Треушниковых наберется их на полнокровный роман. Стоит сравнить хотя бы двоюродных братьев Михаила Константиновича, чтобы увидеть полноту волжского характера во всей его мощи, антиномичности и непременном желании настоять на своем. Антиномия в логике, которую, кстати сказать, Михаил Константинович всегда рассматривал в качестве одной из важнейших дисциплин, предполагает, что некоторое высказывание и его отрицание вполне могут вытекать друг из друга. Вот этого добра, насколько я понял, у природных волжан в избытке. Горькому, несомненно, повезло родиться и вырасти в тех местах. Точнее, это был лишь вопрос времени, когда на Волге появится писатель, способный ухватить и передать в человеческом характере точку внутреннего конфликта, в которой pro и contra одновременно выполняют творческую работу души.

Вид на Волгу из Городца. 2022 г.

Итак, с одной стороны, у Михаила Константиновича был двоюродный брат Михаил Иванович, чья жизнь явилась классическим примером служения людям, обществу и государству. А с другой — Валерий Георгиевич, обладавший таким же огромным потенциалом жизненных сил, но избравший для них иное применение. Два одинаково щедро одаренных Треушникова — две абсолютно разных судьбы.

Михаил Иванович пришел с войны в капитанских погонах. Демобилизовался только в сорок седьмом, пройдя до этого с ноября сорок первого всю Великую Отечественную. Воевал на Западном, 3-м Белорусском и 2-м Дальневосточном фронтах. То есть после победы в Европе поехал на Восток сражаться с японцами. Победил и там. В Городец вернулся с медалями. Десять лет проработал бухгалтером в колхозе «Красный маяк», а потом в одночасье получил завидную должность председателя в другом колхозе. Правда, в тот момент ему никто не завидовал. Хозяйство имени Куйбышева в Городецком районе висело на балансе администрации неподъемным камнем. Труд предстоял сизифов. Разруха, нехватка всего и вся, депрессивные настроения колхозников. Но, как любила говорить моя деревенская бабушка, глаза боятся — руки делают. И они сделали. Руки, растущие из правильного места, вообще способны на многое. Уже через пять лет Михаил Иванович, который все это время буквально дневал и ночевал на работе, вывел отстающий колхоз в лидеры, заметные не только по области, но и по стране. В 1966 году Президиум Верховного Совета СССР удостоил его звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина. А главное, люди в колхозе стали жить хорошо.

Его двоюродного брата Валерия Георгиевича судьба наделила не меньшими талантами. В 1954 году он окончил школу с золотой медалью, однако дальше учиться никуда не пошел. Решил, что для успеха в жизни это не обязательно. Совсем молодым уехал на целину, освоил там навыки сельского хозяйства, вернулся в Городец и приступил к исполнению своего собственного плана. В стране именно в это время бушевал хрущевский мясной бум, поэтому Валерий Георгиевич занялся мясозаготовками. Разводил в своем личном хозяйстве свиней, а мясо сдавал государству. Причем с большим размахом. Поголовье исчислялось не одной сотней. Человек он, судя по всему, был страстный и делу отдавался целиком. Одним из первых в Городце обзавелся персональным транспортом. Получить его мог только тот, кто участвовал в госпрограмме по созданию материально-технической базы коммунизма. Такой вот странный парадокс в тогдашней идеологии. Вскоре в хозяйстве появился даже свой грузовик. Для частника по тем временам — немыслимое дело. И тут случилась беда. Умерла молодая жена. Током убило от оголенного провода в свинарнике. Это не подкосило Валерия Георгиевича под корень, не та у него порода, и свинина продолжала поступать на заготовительные пункты своим чередом, но по ночам с Городецкого кладбища стали доноситься необычные звуки.

Могу представить себе, что пережил тот человек, который, проходя ночью мимо кладбища, первым услышал оттуда печальную мелодию. Так Валерий Георгиевич избывал свое горе. Одному на могилке ему было лучше, чем с людьми. Или не хотел расставаться. Доподлинно теперь уже никто не сможет сказать. Известно только — ходил туда по ночам, играл на аккордеоне. Иногда пел. Городецкие жители удивлялись, а потом привыкли. Со временем он уходил в себя все глубже. Начал производить тушенку и часами сидел в подвале, который забил консервами до отказа. Не знаю, было ли ему известно, что в Америке тогда из-за ядерной угрозы поветрием распространялась мода на персональные бункеры, но своим двоюродным племянникам, Антону и Илье, он повторял: «У меня тут запасов много. Запрусь, если что. Выставлю перископ и буду наблюдать, как там все помирают». Его вторая жена, видимо, не очень прониклась этим апокалипсическим настроением и в итоге ушла от него с одним из наемных рабочих. Оставшись один, он однажды зимой крепко выпил, решил попариться в бане, но уснул там, не затопив, и к утру замерз насмерть.

Горьковскую монолитность волжского характера уловил я и в рассказе невестки Михаила Константиновича, Галины Васильевны, которая поведала мне об одном случае, связанном с его мамой, Ириной Андреевной. Та была человеком глубоко верующим и, хотя никого в семье к религии не приучала (особенно если помнить, что сын ее занимал пост 2-го секретаря горкома ВЛКСМ), сама неукоснительно придерживалась православной обрядности. Галина Васильевна, забежавшая к ней как-то раз в перерыве городской комсомольской конференции на чай, застала Ирину Андреевну перед иконами и лампадой. Свекровь ее сосредоточенно молилась и на появление невестки практически не отреагировала. Галина Васильевна присела в уголочке на стул в ожидании конца молитвы, но время шло, Ирина Андреевна не отвлекалась. Так и пролетел весь перерыв в работе конференции местного комсомола, и, лишь когда настала пора Галине Васильевне бежать обратно, Ирина Андреевна завершила моление и предложила попить чаю. К слову сказать, отец Михаила Константиновича, сапожных дел мастер Константин Васильевич, в Бога не веровал, но крестным знамением себя иногда осенял.

Внешняя суровость волжан компенсируется их глубокой сердечностью. Удивительно теплыми воспоминаниями поделилась со мной племянница Михаила Константиновича Ольга Васильевна Сидоренкова. Сейчас ей семьдесят лет, но один из дней ее далекого детства особенно ярко запечатлелся в ее памяти. Она помнит даже погоду тем утром. Начало сентября 1959 года в деревне Никулино, что в двадцати восьми километрах от Городца, выдалось по-летнему солнечным. Ольга Васильевна подчеркнула именно эту солнечность всей обстановки. Быть может, ее впечатление связано с праздничными обстоятельствами того дня, но, скорее всего, погода стояла еще летняя. В никулинской малокомплектной школе в тот день принимали в октябрята учеников младших классов. Чтобы добраться из Городца до Никулино, надо было сесть в так называемое грузовое такси. Это был обычный бортовой грузовик с тентом, в кузове которого стояли скамейки. Вот на этом транспорте за небольшую плату желающие могли проехать восемнадцать километров до поворота на Никулино. Остальные десять километров по грунтовой дороге требовалось пройти пешком. Логистика для местных жителей по тем временам вполне привычная, однако требующая усилий. Поэтому в никулинской школе в то солнечное утро никто не ждал представителей городецкой администрации. Но они появились. Причем не на горкомовском транспорте. Молодой секретарь горкома комсомола Михаил Треушников, прошагав от поворота с асфальта положенные десять километров, бодрый и освеженный прогулкой, успел к началу церемонии. Неизвестно, оказалось ли это сюрпризом для учителей и директора, но вот первокласснице Оле запомнилось на всю жизнь. Дядя Миша, веселый, красивый и улыбающийся, поздравил всех октябрят, раздал принесенные звездочки, а Оле прикрепил на фартук совершенно особый значок. Звездочка у нее была не металлическая, а из красного, похожего на леденец, пластика, и маленький кудрявый Ленин в центре выглядел как живой.

Слушая Ольгу Васильевну, я невольно припомнил, что и в моем детстве теплые пластмассовые звездочки с фотографией ценились гораздо выше металлических и холодных. Возможно, это было связано с их объемом. По сравнению с плоскими из металла они выглядели словно сделанные в 3D и даже как будто немного светились. Врученную дядей Мишей звездочку Ольга Васильевна хранила потом долгие годы.

Последующие приезды Михаила Константиновича из Москвы в Городец она вспоминает как большие семейные праздники. Все домашние непременно получали столичные подарки, после чего Треушниковы огромной компанией, включая родственников и друзей, ездили в лес и ходили на Волгу. Вечерами собирались пить чай и, конечно, пели хором. Приходил с баяном Валерий Георгиевич, звучала домра, и летел над закатной рекой замечательный вальс «Снова цветут каштаны». Пелись московские студенческие песни, протяжные украинские, а заканчивали, как правило, самой духоподъемной песней на все времена «Я люблю тебя, жизнь».

С друзьями. Городец. 1958 г.

К родственникам и вообще землякам Михаил Константинович всю жизнь относился с особенной теплотой. Его супруга Ольга Федоровна вспоминает, что в Москве к ним в квартиру могли позвонить совсем незнакомые люди, которые просились переночевать, ссылаясь на соседство в Городце, и Михаил Константинович всегда с готовностью принимал таких гостей. Им достаточно было сказать: «Здравствуйте, мы с вами с одной улицы».

Что же касается родни, то здесь он готов был просто расшибиться в лепешку. Его племянница Ольга Васильевна рассказывает, что он специально выделял из своего напряженного расписания целый день, когда она приезжала в столицу. Однажды примчался с дачи, чтобы встретить ее, в то время как вся его семья отдыхала за городом. Привез крупные астры, которые очень любил и самостоятельно выращивал для близких ему людей. В другой раз повез ее в недавно открывшийся музей Сергея Королева в Останкино, и тот день навсегда остался у нее в памяти.

Когда в возрасте сорока трех лет неизлечимо заболела ее мама, родная сестра Михаила Константиновича, врачи рекомендовали пить боржоми, но в Городце эту минеральную воду найти было невозможно. Ольга Васильевна вспоминает, как ее дядя скупал в Москве боржоми целыми сумками и через проводников отправлял на поезде в Горький (ныне Нижний Новгород). Делать это все приходилось ему самому — ни секретарей, ни автомобиля у него не было. Вскоре в Москве стало известно об экспериментальном препарате для страдающих онкологическими заболеваниями, и Михаил Константинович приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы выйти на его разработчиков. Препарат еще не был запущен в производство, однако ему удалось убедить специалистов и получить у них заветное лекарство для своей сестры, за жизнь которой он боролся, даже когда надежды уже никакой не осталось. Ровно так же, по воспоминаниям Ольги Васильевны, вел он себя и по отношению к одной из своих однокурсниц. Уже перед самой своей смертью та попросила не оставить заботой ее сына, и Михаил Константинович хлопотал за него, где мог, присматривал, оказывал всяческую поддержку.

На свадьбу к племяннице Михаил Константинович приехал в Городец вместе с женой. Ольга Васильевна рассказывает, что он немедленно стал центром всего веселья — шутил, пел, танцевал буквально до упаду.

«Ноги до сих пор пляшут, — сказал он ей на прощание на следующий день. — А ты, Оленька, между тем вот что — заполучила мужичка, молодец. Теперь удержать старайся».

Житейская мудрость и глубокое понимание всего, что происходит с нами в жизни, делали его человеком светлым и потому всеми любимым.

«Вы знаете, — сказала мне в разговоре Ольга Васильевна, — я ведь никогда не видела его недовольным. Он ни на что не жаловался, все принимал как небожитель какой-то. Все заполнял собой. Стоило ему где-нибудь появиться, и вокруг становилось светло».

Характер Михаила Константиновича в ранние годы очень ярко отражается и в рассказе его родного брата Анатолия. Они приехали тогда на выходные на заводскую турбазу и наутро, в ожидании завтрака, сидели на крылечке своего корпуса. Время было раннее, голод уже подступал, и Михаил Константинович вынул из кармана куртки привезенного из дома сухого леща. Братья собрались разделить скромную трапезу, но тут к ним начали подходить соседи — такие же голодные товарищи и друзья. Михаила Треушникова с живым интересом обступили, и он стал отрывать каждому по кусочку. В какой-то момент Анатолий понял, что брат раздаст все. Протянув руку из-за чьей-то спины, он получил еще одну крохотную порцию. Когда все разошлись, у Михаила от рыбы не осталось даже головы. Анатолий вернул ему перехваченную добычу, старший Треушников посмотрел на него, улыбнулся и сказал: «Спасибо, брат». Вспоминая теперь об этом, Анатолий Константинович смеется и повторяет: «Делильщик!»

Турбазы в окрестностях Городца в то время вообще были важной частью жизни для горожан. Там отдыхали рабочие местных заводов, зимой проводились лыжные соревнования, от заводских администраций выделялся транспорт, когда планировался коллективный выезд на подледный лов. Человек рабочей профессии чувствовал себя уверенно и спокойно. Владимир Михайлович Треушников, сын Героя Социалистического Труда, рассказывал мне, что их дом располагался неподалеку от судоремонтно-механического завода, откуда рабочие после смены часто возвращались домой, не переодеваясь. Это диктовалось отнюдь не их торопливостью или безразличием к внешнему виду. Люди просто гордились своим трудом и хотели, чтобы их принадлежность к нему была очевидной.

Вот из такого города, от таких людей и характеров Михаилу Треушникову предстояло уехать в Москву. Его брат Анатолий сказал мне, что занимавший тогда пост 1-го секретаря горкома ВЛКСМ Николай Миронович Белов собирался идти на повышение в горком партии, следовательно, Михаил Константинович мог занять его кресло, поэтому решение об отъезде, скорее всего, далось нелегко. «Ему все светило», — уверяет Анатолий Константинович. И тем не менее выбор был сделан. Иногда мы совершаем поступки, причина которых скрыта от окружающих или воспринимается ими как блажь. Умеренность и благоразумие, заключенные в максиме «От добра добра не ищут», наверняка уберегли многих от безрассудных порывов. Но кто скажет, сколько удивительных человеческих судеб они парализовали? Какие возможности оказались упущены? Какие горизонты не распахнулись для осторожных?

Абитуриенты из Городца штурмовали тогда в основном вузы соседнего Горького, и на этом фоне решение поступать на юридический факультет МГУ было сопоставимо, пожалуй, с попыткой записаться в отряд космонавтов. По тем временам событием в Городце становился приезд мотоцикла на соседнюю улицу. Посмотреть на такое диво сбегался целый квартал. А тут — легендарный университет. Поэтому в итоге гордился весь город. Исполнявшая в конце пятидесятых обязанности комсорга на строчевышивальной фабрике Валентина Савельевна даже полвека спустя при встрече с родней Михаила Константиновича всякий раз неизменно спрашивала: «Как там Миша?»

Потому что в один прекрасный день этот самый Миша, имея в реальной перспективе карьеру по партийной линии, сел в поезд и в одночасье сменил ее на то, что пока лишь угадывалось в тумане.