Панкрат. Возвращение в небо

Андрей Воронин, 2011

Секретному агенту ФСБ Панкрату Суворину в этом романе предстоят дальние путешествия, опасные приключения и невероятные открытия не только на просторах России, но и в странах Западной Европы, а также на далеком острове Бали, где он примет единственно правильное решение.

Глава 2

Суворин открыл глаза и вспомнил, что с утра был в районном центре. Все было как обычно. Ничего особенного. Никаких случайных встреч, подозрительных лиц, не считая мужчины средних лет, с которым он два раза столкнулся. Один раз в банке, второй — на складе. У незнакомца были черные усы и карие глаза. Но запомнил его Панкрат благодаря выступающим скулам и гладко зачесанным назад волосам, открывающим высокий лоб, и мерзкому дыму, который исходил от его сигары.

Потом Суворин вспоминал последние минуты перед тем, как помрачилось его сознание. Как сделал глоток из горлышка пластиковой бутылки с минералкой, как выключил аккумулятор, как сделал еще пару глотков. Ум его пытался ухватить, что было потом… Потом он почувствовал тупой удар по голове. И все! Остальное оставалось только домысливать. Но этого Панкрат не любил. Он предпочитал факты. Поэтому приподнял голову, в которой стучало, как после грандиозной пьянки, и осмотрелся. Было темно и так сыро, что воздух ощущался телом, как пропитанная влагой ткань. Он был таким густым и вязким, что дышать было очень тяжело и каждый вздох казался последним. Суворин опустил голову и, борясь с подступающей рвотой, обжигающей горло, которое и так напоминало трубу, которую хорошо продраили наждачной бумагой, поднял руку над головой. Его пальцы тут же уперлись в деревянную стену. Протянул в сторону — то же самое. В другую сторону. та же деревянная стена. Пошевелил затекшими, согнутыми в коленях ногами. все то же. Тогда, сделав еще один маленький вздох, он с силой надавил на поверхности пальцами рук и ногами. Стены вокруг него были неподвижны.

«Меня закопали! Закопали в каком-то ящике, живьем, как недобитую собаку», — понял он.

Почти не дыша, Панкрат протянул руку за голову и, отгоняя панику, тщательно прощупал стенку за головой и на стыке с верхней обнаружил небольшую щель.

В тот же миг в сердце ворвалась надежда, и он пообещал себе: «Если я сдвину эту панель, то пролезу через любой слой земли. Я сожру эту землю, но выберусь отсюда».

Ощущение ужаса сменились жаждой жизни, яростью и еще каким-то сложным чувством, которое заставляет многих людей выживать в самых невероятных ситуациях.

Суворин опустил руки и, расстегнув пряжку ремня, вытащил его из джинсов. Затем, действуя на ощупь, вставил угол пряжки в щель и с силой надавил. И хотя панель не сдвинулась с места, Панкрат почувствовал, что она начинает поддаваться, и принялся энергично орудовать пряжкой и пальцами рук. Прошло несколько минут. И вот щель расширилась настолько, что пленник вынужден был зажмуриться от ударившего в глаза ярко-оранжевого луча.

«Не в могиле!» — выдохнул он с облегчением и ударил ладонями по верхней стене. И та, взлетев вверх, резко опустилась, ударив по согнутым коленям Суворина остриями гвоздей. Но это было таким пустяком по сравнению с хлынувшим на него с небес солнечным светом.

— Поживем еще, Панкрат, — пробормотал он, сделав попытку подняться. И тут же «тара», в которой он находился, резко, под углом, «поехала» куда-то вниз.

«Спешка нужна только при ловле блох!» — вспомнил Суворин любимую фразу всех ЖЭСовских сантехников. И пока «гроб» тащил его вниз, вперед ногами, он просто уперся в его стенки руками и оставался неподвижным. Пот заливал лицо, сердце бешено колотилось. Теперь ему стало все ясно. Он находился в ящике, сброшенном в колодец и застрявшем где-то по пути ко дну. И, судя по сладковато-железистому запаху, в колодце была вода, измерять глубину которой у него не было никакого желания. Но не успел он подумать о том, что необходимо срочно выбираться наверх, как ящик наполнился водой и мягко ударился о дно.

— Приехали, — промокший Панкрат, с трудом передвигая одеревеневшие ноги, выбрался из ящика и осмотрелся.

Воды в колодце было ему по колено. Колодец представлял собой бетонную круглую шахту, ближайший изъян на стенах которой был метрах в четырех от него. Это было спасение. Он поставил ящик боком. Запрыгнул на него. Чувствуя его неустойчивость, побалансировал несколько секунд, сгибая и разгибая ноги в коленях, и подпрыгнул.

— Есть! — пальцы его правой руки глубоко вошли в выбоину в стене. В сорока сантиметрах над ней была еще одна. А вот следующая — в полутора метрах, не ближе. Перенеся практически весь вес своего тела на пальцы правой руки, Суворин подтянулся. И, вставив ногу в следующую выбоину, дотянулся до той, что была в полутора метрах. Теперь от пальцев его руки, вцепившихся в последнюю выбоину, до поверхности оставалось расстояние с его рост. Каким образом он преодолел его, Панкрат так и не понял. Настолько огромен был выброс адреналина и настолько сильным было желание выбраться. Это был незаготовленный эквилибристический трюк, который Панкрат пообещал себе воспроизвести и запатентовать.

Протянув вперед руки, он оперся ладонями о землю и, с трудом передвигаясь, вытянул на землю свое измученное тело. Минуты полторы лежал не двигаясь, вытянув ноги и жадно разглядывая небо. Потом приподнял голову и посмотрел по сторонам. Заброшенный колодец, из которого он только что выбрался, находился на краю огромного пустыря, заросшего гигантскими лопухами и еще какой-то сорной травой. По краям его стояли многолетние дубы и вязы. А в центре — одноэтажное, покрытое когда-то белой, а теперь серой штукатуркой здание, похожее на склад. Чуть левее от него лежала заросшая травой и насквозь проржавевшая кабина трактора. Справа сквозь ряд деревьев проглядывало маленькое ухоженное кладбище, расположившееся на холме, за которым начиналось болото. От всего этого веяло невероятной тоской. Но Суворина это не касалось. Мало ли в России таких мест! Главное, что он свободен и ощущал это каждой клеткой своего тела. А еще он ощущал, что его прошлое, настоящее и будущее в этот миг сошлись в одной точке. И эта точка так быстро разрасталась, что через пару минут превратилась в мощный безудержный поток. Это был гнев и неукротимое желание разобраться с обидчиками.

Суворин вскочил и бросился в сторону рощи. Там, за ней, была стройка, где вот уже три месяца он жил и трудился вместе с двумя старшекурсниками. Панкрат бежал, и сердце его билось в такт мыслям.

«Нет! Мальчишки не могли так поступить с ним. Нет! Не могли! Иначе он ничего в этой жизни так и не понял. Тогда кто? Кто мог узнать о медальоне за этот короткий период? — Ноги автоматически несли его вперед.

— Кто следил за нами? Кто? — подумал он вслух и вдруг, вспомнив гладко причесанного брюнета с сигарой, почувствовал страх. Страх за студентов. И бегущая впереди его тень, напоминающая маленького уродца, вздрогнула и остановилась.

Панкрат замер возле мрачного кирпичного здания с двускатной крышей, того самого, которое он разглядывал, лежа в траве. Когда-то покрашенное в белый цвет, а теперь невероятно грязное, оно смотрело на него разбитыми стеклами окон и дышало мерзким запахом человеческих испражнений. И тут Суворин вспомнил запах, исходившей из той ямы, в которой он нашел медальон. Глаза его потемнели, и капли пота прочертили несколько тонких дорожек на грязном лице.

Отгоняя жуткое предчувствие, он сделал несколько широких шагов прочь от этого сооружения. Потом остановился и, резко развернувшись, походкой зомбированного человека вернулся к дому. На минуту замер, напряженно глядя на торчавший в оконной раме кусок стекла. На нем сиял золотистый луч августовского солнца, которое дарило свое тепло и свет всем и вся без разбора. Он почему-то снова вспомнил мужчину с вонючей сигарой. С силой толкнув дверь, он все-таки вошел внутрь.

Это было заброшенное складское помещение со сложенными в углах пустыми ящиками и пирамидами старых бухгалтерских книг, обшарпанным деревянным столом, присевшим на одну из сломанных ножек, и еще каким-то мелким хламом, валявшимся под ногами. Но всего этого Панкрат не видел. Оцепенев, он стоял на пороге, глядя перед собой широко раскрытыми невидящими глазами.

Оба студента лежали на полу. Один, склонив голову набок и закрыв глаза. Другой — устремив застывший взгляд в потолок. Рядом валялись раздавленные чьей-то ногой очки. Под головами одного и второго расплывались темные кровавые круги.

Суворин поднял руки и, не разжимая кулаки, вытер медленно ползущие по щекам слезы.

— Ироды, — выдавил он, не разжимая зубов.

Его губы продолжали медленно двигаться, но больше он не издавал ни звука.

Резко развернувшись, он вышел из дома и бросился в сторону рощи. Это там, за ней, сидя возле подсобки, Панкрат сегодня утром завтракал с этими ребятами и мечтал вместе с ними о том, какой необычной, в русско-византийском стиле, будет вновь отстроенная церковь. А потом он поехал в районный центр, чтобы по возвращении получить по затылку чем-то тяжелым.

— Жаль, что в России не линчуют, — бормотал он, не чувствуя под собой ног, не ощущая своего тела. Холодный пот струился по его лицу.

Расстояние между этим вонючим складом, который стал могилой для студентов, и церковью, которую они так и не построили, — вот что сейчас волновало Суворина. Он боялся не найти тех, кто убил мальчишек.

Добежав до последнего ряда деревьев рощи, он остановился, чтобы осмотреться. На строительной площадке никого не было. И ему вдруг стало безразлично, что будет дальше. Мальчишек ведь не воскресишь. Глядя себе под ноги, Панкрат медленно пересек поляну, ведущую к строительной площадке. Потом поднял голову, осмотрелся еще раз. И, не увидев никого, спокойно прошел в подсобку. Все здесь было перевернуто и носило следы то ли упорных поисков, то ли борьбы.

Суворин зашатался, чувствуя, что ноги больше не держат его. Он рухнул на пол и затрясся в жутком немом плаче. И вдруг замер. Белое искаженное лицо его с запекшимися губами застыло в сумраке комнаты.

— Zum Henker diese Russen! (К черту этих русских!) — услышал он незнакомый хриплый мужской голос говорящего по-немецки.

— Ce qu‘ils font! Ce qu‘ils font! (Что делают! Что делают!) — поддержали его на французском приятным баритоном.

И в том и в другом голосе сквозило негодование. На минуту мужчины замолчали. Затем тот, что говорил хриплым голосом, произнес более мягко по-французски:

— Ma foi! La pauvre fille! Elle est diablement laide. (Ей-богу! Бедняга! Дьявольски дурна).

Наступила тишина. Было ясно, что француз и немец разглядывали медальон.

— Ну и доставила же она нам хлопот, эта дьяволица. Зато какой куш! — присоединился к разговаривающим на чисто русском кто-то третий.

— Taisez vous! (Тихо!) — в голосе баритона послышалась настороженность, и на пару минут наступила полная тишина.

Панкрат замер, стараясь не дышать. И снова заговорил баритон:

— La Bonte divine est inépuisable. Venez! Ne perdons point de temps (Милосердие Божие неисчерпаемо. Пойдемте! Не будем терять время).

Послышались удаляющиеся шаги. Было ясно, что «гости» направлялись в сторону машины.

Взгляд Суворина оживился. Он поднялся, подошел к открытому окну и, практически не таясь, внимательно рассмотрел троицу.

Француз был высоким, стройным, в темных брюках, в светлой рубашке.

«Пиджак и галстук наверняка оставил в машине, — решил Суворин, наблюдая, как серебрится его седая шевелюра в солнечном свете и как он энергично размахивает руками, что-то доказывая своим спутникам.

Тот, что отвечал ему на немецком, был рыжеватым блондином в строгом костюме от Paco Rabbana. Он тоже был достаточно высок, курил сигару и поглядывал вокруг с таким видом, как будто вся эта земля принадлежала ему.

Третий, по-видимому тот, что говорил только на русском, был копией Дэни де Витто. Правда, картинку портила напряженная походка и манера закладывать руки за спину.

«После отсидки», — решил Суворин.

На него накатила новая волна ярости. Появилась потребность действовать.

Он оторвал половицу в углу подсобки и вынул свой старый кольт, завернутый в бархатную тряпку. Развернул его. Навел точно в центр головы остановившегося в этот момент русского, сжал рукоятный предохранитель и слегка надавил на спуск.

«Не спеши. Не путай реальность с кино, — успокаивал его внутренний голос. — Перестреляешь их, а дальше что? В бега ударишься или проведешь остаток жизни, давая бесконечные показания? Особенно следователей впечатлит рассказ о том, как плохие люди засунули тебя в ящик, заколотили крышку гвоздями и бросили в старый колодец. А ты взял и выбрался!»

Панкрат усмехнулся.

— Я покажу тебе милосердие Божие, — пробормотал он, переводя пистолет на француза, переполненный яростью, с трудом сдерживая желание выскочить из укрытия и вцепиться мертвой хваткой в шею любого из этой троицы.

— Я покажу тебе diese Russen (этих русских)! — бормотал он, сильнее надавливая на курок.

«А дальше что?! — снова включился внутренний голос. — Ну перестреляешь их. И все. Живи дальше… А ведь за ними можно последить.

— Это точно, — согласился Панкрат, опуская кольт, и вдруг увидел свой мотоцикл.

«Boy Racer» спокойно стоял на том самом месте, где его хозяина эти трое уродов ударили по голове чем-то тяжелым.

Взгляд Суворина посветлел.

— Это не выход, — возразил он сам себе и занял стартовую позицию номер один.

Через три минуты компания иностранцев покинула строительную площадку, дружно погрузившись в свой «Landcrooser», который они осмотрительно оставили с другой стороны, возле рощи. Панкрат осторожно вышел из укрытия и направился к мотоциклу. В том, что он их не упустит, Суворин ничуть не сомневался. «Boy Racer» его еще ни разу не подвел. Не подвел и сейчас. Завелся с полуоборота. Панкрат вскочил на него, проехал немного. Затем, сделав четкий разворот на сто восемьдесят градусов, со скоростью самоубийцы направился за исчезающими вдали «гостями».

Дорога, по которой он несся, извивалась среди лесистых холмов и была окружена рядами деревьев. Их листва светилась и играла в солнечном свете. Но осенний день уже сдавал свои позиции, и солнце медленно клонилось к западу. И на отлично освещенной дороге стали появляться большие темные неровные пятна. Через несколько километров «Boy Racer» свернул с проселочной дороги на двухрядную, шедшую под уклон. Теперь солнце скрылось за верхушками окружающих ее деревьев. И Панкрат двигался в сумрачной тени. Но он отлично видел тех, кого преследовал. Дорога в том месте полого поднималась к западу. И тот, кто сидел за рулем, немного сбавил скорость. Неожиданно машина резко свернула вправо и вдруг исчезла в придорожной растительности.

— Черт! — выругался Суворин, замедляя ход.

Времени на раздумья не было. Поэтому он снова нажал на газ и за несколько минут достиг того места, где исчезла машина. Съехав по насыпи, без колебаний выехал на заброшенную лесную дорогу и метров через сто на холме среди деревьев увидел очертания небольшого одноэтажного деревянного дома, времянки с плоской крышей. Он остановил мотоцикл, завел его в ягодник и, проверив пистолет, взял валявшийся неподалеку деревянный кол. Чувство абсурдности происходящего не давало возможности сосредоточиться. Поэтому все, что он делал, делал по какому-то наитию, не испытывая ни страха, ни напряжения.

В лесу было намного холоднее, чем на дороге. Но прохлада не остудила пыл Суворина. Он пребывал в состоянии предельного напряжения. Спина стала мокрой от пота. И крупные его капли продолжали выступать на лбу, который он то и дело вытирал тыльной стороной ладони.

Шагов практически не было слышно. Шум скрадывала устилавшая землю хвоя. Суворин почему-то был уверен, что за ним никто не следит, что все идет так, как и должно идти. И с удовольствием отдался этому чувству фатальной покорности, осознавая какой-то той частью мозга, которая включалась крайне редко, разве что в пророческих снах, что то, что ведет его, знает, что делает. Когда деревья закончились, он, пригнувшись, перебежал к густым кустам дикой малины. Присел на четвереньки и, выбрав удобное место обзора между ветками, стал наблюдать.

Машина с открытым багажником стояла возле западной стены дома. Возле нее лежал хорошо знакомый Панкрату человек. Это был семеновский скотник, неоднократно приносивший строителям молоко. Панкрат сразу узнал его по лысому черепу и несменному темно-синему заляпанному комбинезону. Скотник был связан, во рту его был кляп из какой-то белой тряпки.

Все последующее показалось Суворину сплошным кошмаром. На пороге дома появился «Дени де Витто» и сообщил пленнику:

— Ты, урод, весь багажник мне испоганил! Амбре такое, подойти невозможно. Теперь машину продавать придется.

Он поднял руку с пистолетом. Звука не последовало. Вместо этого внезапно пронесся легкий ветер, растрепавший листья и зашуршавший в хвое. Но по тому, как дернулось тело скотника, Панкрат определил, что дело сделано. Не спуская глаз с толстяка, наблюдавшего за конвульсиями пристреленного человека, он тихо вышел из кустов, бесшумно, так, что позавидовали бы племена навахо, приблизился к толстяку и, вложив в удар всю ненависть, скопившуюся за этот жуткий день, треснул его колом по затылку. Глухо охнув, «Де Витто» сначала рухнул на колени, потом упал ничком. Отшвырнув кол, Суворин бросился к машине. Дверца со стороны водителя была приоткрыта. Внутри никого не было и действительно попахивало навозом. Салон, по-видимому, проветривали. Панкрат сел на место водителя. Ключи были на месте. Мотор взревел, «Landcrooser», дав задний ход, резко развернулся и на глазах у выскочивших из дома изумленных француза и немца понесся по лесной дороге в сторону шоссе.

— Ich sagte ja dab die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird! (Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту!) — завопил немец.

— Tiens! (Вишь ты!) — изумленно произнес француз. — Oui! Volia les caprices de la fortune! (Да! Вот колесо фортуны!).

— Voulez vous dien! (Поди ты к…!) — злобно по-французски огрызнулся немец.

— Merci, — огрызнулся и француз и уже спокойнее добавил: — Soyez tranquille, comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou (Будь спокоен, как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву).

Это был конец августа, роскошного летнего месяца со все еще высоким чистым небом, багрянцем листьев, жемчужной паутиной и вселенской грустью по уходящему теплу.

* * *

Поздно вечером Суворин, вытащив на всякий случай из постели своего соседа, полковника ГРУ в отставке, и пытаясь по пути получить у него консультацию, доставил «Landcrooser» в Московский УБОП. Через десять минут в кабинете начальника управления полковника Звягинцева он уже писал заявление с изложением происшедших за день событий. Единственно, о чем умолчал Панкрат, — о мотиве преступления международной троицы — медальоне Анэс, который он обнаружил в бардачке «Landcrooser» и который спрятал в нагрудный карман кожаной куртки одного из преступной троицы. Суворин одолжил ее, чтобы спрятать медальон. Ведь эта вещь все равно без дела лежала на переднем сиденье рядом с водительским местом. А на нем в тот момент были только жутко грязные джинсы и легкий джемпер с несколькими дырами.