Ночной дозор

Андрей Воронин, 2014

Петербург не зря называют не только Северной, но и бандитской столицей. Потому что нет города, в котором преступления были бы столь же изощренно дерзкими, бандиты столь же безнаказанными, а закон столь же бессильным. Однако когда закон бессилен, то борьбу за справедливость берет на себя она. Она – та, что выживает там, где выжить невозможно. Та, которую ищут. Ищут враги. Та, которая ищет. Ищет правду. Она видит то, чего не должна видеть, и действует там, где бездействуют все остальные. Она задает вопросы и ищет ответы. И каждый вечер она выходит в свой опасный ночной дозор…

Глава 4

Поездка двух лже-гаишников и человека в спецовке с ящичком для инструментов оказалась недолгой. Они не петляли по городу, а прямо по магистрали выехали в район новостроек. Свернули в грязный, выложенный бетонными, заплывшими жидкой глиной плитами проезд, ведущий к строительной площадке. Мужчина в форме милицейского лейтенанта разогнал машину и та, въехав в недавно высыпанный песок, забуксовала.

— Все, приехали, — усмехнулся он, повернувшись к мужчине в спецовке, сидевшему на заднем сиденье. Тот держался настороженно.

— Маленькие формальности, и все будет отлично, — сказал один из лже-гаишников, распахивая пластиковую папку.

Он подхватил двумя пальцами лист бумаги, на котором была выведена рукой Алексея марка машины, ее номер и стояла подпись.

— Вот же, как бывает, — усмехнулся он. — Жил, жил человек… разговаривал ты с ним, и вдруг — нет его.

Подрывник в спецовке поморщился. Он не любил разговоров о том, что сделал своими руками. Коробочка бензиновой зажигалки появилась в руках другого бандита. Язычок пламени лизнул край бумаги, и та ярко занялась.

Мужчина, не дожидаясь, пока огонь доберется до пальцев, опустил стекло и, выставив бумагу на улицу, сжег ее до самого уголка. Когда с почти неслышным похрустыванием пламя добралось до самых его пальцев, он разжал их, и уже в полете последний маленький белый треугольничек превратился в черную сажу.

Мужчины принялись переодеваться. Делали они это, не выходя из машины, хотя в ней было тесно. Спецовку и милицейские мундиры они побросали в большую спортивную сумку, предварительно вынув из нее джинсы, рубашки и свитера. Теперь, когда двое бандитов сменили милицейскую форму на гражданскую одежду, они выглядели вполне мирно. Лишь взгляды выдавали их, взгляды людей, которым известна общая страшная тайна, способная их погубить.

— Пошли, нечего здесь рассиживаться, — сказал тот, который был за рулем.

Дверцы автомобиля лишь захлопнули, не закрывали на ключ, распахнули багажник. Несколько железяк полетело в сумку с тряпьем. Мужчина с золотым зубом во рту — именно он первым остановил Алексея — взвесил сумку в руке.

— Пойдет. Весит, что надо, — и тут же протянул сумку своему напарнику. — Неси.

— Хорошо, — согласился тот безропотно.

Чувствовалось, что страшные дела они совершают не первый раз, и младший беспрекословно подчиняется старшему. Подрывник держался поодаль.

— Пошли.

Втроем, увязая во влажном песке, мужчины добрались до края котлована, укрепленного вбитыми в землю сваями с заложенными за них досками. На дне котлована желтела грязная дождевая вода.

— Ну вот, полдела сделано, — усмехнулся мужчина с золотым зубом, раскачав сумку и разжав пальцы. Та, несколько раз перевернувшись в воздухе, исчезла в мутной воде, подняв целый сноп грязных брызг. Мужчина закурил, глядя на расходящиеся по поверхности круги.

— А ты чего к краю не подходить, боишься? — он усмехнулся, глянув на подрывника.

— Высоты боится, — осклабился второй бандит.

Подрывник не отличался сильным здоровьем, был щуплым, неприметным, даже ярко-желтый свитер смотрелся на нем блекло.

— Я свое сделал, — неопределенно сказал он. — И, кстати, в лучшем виде.

— Никто не говорит, что ты плохо сработал, но у меня такое чувство, будто ты нас боишься.

— Неправильно рассуждаешь, — покачал головой подрывник, — я же сапер по образованию и никогда не ошибаюсь.

— Правильно, сапер ошибается лишь однажды.

— С миной или с бомбой — однажды, а в жизни ошибаться может каждый.

— В нас ты не ошибся, — и бандит с золотым зубом во рту впервые после того, как выехал из-под моста, громко засмеялся. Чувствовалось, что ему хочется снять этим натужным смехом напряжение, хочется немного успокоить расходившиеся нервы.

Место было пустынным, и смех лишь однажды отразившись от стены недостроенного дома, растворился в воздухе. Пейзаж здесь был пустынный, и если бы не полоска магистрали да коробки бетонных домов вдоль линии горизонта, можно было подумать, что весь мир с людьми, животными и растениями исчез — город превратился в пустыню.

— Топать далеко придется, — подрывник одернул свитер и взял в другую руку ящичек на длинной металлической ручке.

Один за другим, стараясь ступать след в след, мужчины двигались по изувеченной строительством земле. Глядя на них со стороны, можно было подумать, будто трое мужиков ходили на стройку пить.

Но тогда почему они трезвые? Зачем было забираться так далеко, когда теперь вполне можно распить бутылку в любом дворе, не рискуя быть схваченными милицией? Да, нравы за последние годы немного изменились, за просто так на улицах хватают реже. Но и публика сделалась безразличнее к чужим проблемам. Поэтому на улице никто и не обратил внимания, когда из грязи на тротуар выбрались трое мужчин в джинсах и свитерах. Они негромко матерились, гулко топая по асфальту. От грязных ботинок комьями отваливалась размоченная дождями земля.

— Вот же, дождь промочил, сверху сухо, а внизу настоящая каша!

— Ничего, на новые ботинки мы заработали.

Немного приведя себя в порядок, главный из бандитов вышел к бордюру и стал с поднятой рукой, пытаясь остановить машину. Если бы голосовала женщина, да еще молодая, желающие остановиться нашлись бы сразу. Но подбирать троих мужчин на окраине города страшновато, таких охотников предстояло еще поискать. В лучшем случае, доедут до места, а потом выйдут, не заплатив за проезд, и попробуй скажи им что-нибудь поперек. В худшем же — можно расстаться и с машиной, и с жизнью. О подобных случаях в городе рассказывали довольно часто.

— Вот же, суки! — бормотал голосовавший. — Что, деньги им не нужны?

— У тебя морда страшная.

— Так стань и сам голосуй.

— Ты улыбнись поприветливее, блесни золотым зубом, глядишь, баба какая-нибудь и остановится.

— Какой-нибудь мне не надо.

Вспомнив о деньгах, бандит вытащил из кармана бумажник и, зажав между пальцами банкноту, принялся размахивать ею. Это возымело действие. Уже через пару минут все трое катили в старом салатового цвета «Мерседесе». Водителем оказался седой благообразного вида мужчина, с виду отставник. Севший на переднее сиденье бандит с золотым зубом держал руки на коленях ладонями кверху, так, чтобы не было видно татуировок на пальцах.

— В каких войсках служили? — обратился он к водителю.

Тот коротко засмеялся:

— Да уж не в конвойных. Ты хоть наколки и прячешь, а я их заметил. Не люблю лишнего базара. На «Мерседес» в конвойных не заработаешь. Я эту машину сам из Германии гнал, давно уже, в восемьдесят девятом, когда нашу часть выводили.

Бандит беседовал неохотно, а двое других, устроившихся на заднем сиденье, вообще молчали. Водитель же недовольно косился на грязные ботинки пассажира, сидевшего рядом с ним, и поэтому облегченно вздохнул, когда тот скомандовал:

— За перекрестком остановитесь.

Салатовый «Мерседес» покорно замер возле фонарного столба. Водителю даже не пришлось называть сумму. Блеснув золотым зубом, бандит улыбнулся и протянул ему заранее приготовленные деньги — чуть больше, чем было бы по счетчику такси.

— С богом, — ухмыльнулся он.

Отставник проехал чуть вперед, осмотрелся, нет ли милиции, и развернулся, пересекая сплошную полосу. Проехав еще метров пятьдесят, он остановил машину на стоянке такси и заглушил двигатель. Развернув газету, он принялся читать в ожидании пассажиров.

Младший из бандитов направился было к синему «Форду», припаркованному в кармане еще только запланированной троллейбусной остановки, но владелец золотого зуба остановил его.

— Подожди.

— А что?

— Видишь, козел наш стоит, клиента ждет.

— Если он еще час тут простоит, мы тоже ждать вместе с ним будем?

Бандит, бывший старшим, стоял, заложив руки за спину, и с неодобрением смотрел на салатовый «Мерседес», будто пытался стронуть его с места взглядом.

— Непонятливый мужик попался, — хриплым шепотом бросил он. — Просветить?

— Стой, я сам подойду.

Вразвалочку он приблизился к «Мерседесу» и постучал костяшками по боковому стеклу.

— Эй, мужик!

Отставник вздрогнул, голос не предвещал ничего хорошего, и выронил из рук газету.

— Что, сдачу? — он принялся рыться в карманах, оттуда высыпались разноцветные купюры.

— На хрен мне твоя сдача нужна, ты лучше себе подыщи другое место!

Предложение показалось отставнику оскорбительным. Он даже, было, выпятил нижнюю губу, но скандалить не спешил. Мужиков трое, двое из них крепко сложены, а улица пустынная. Заспоришь, не оберешься неприятностей.

— Мужики, а чего так?

— Ты меньше спрашивай.

— Я что, мешаю здесь кому-нибудь? Идите по своим делам.

— Мужик, ты не понял. Мне смотреть на тебя не интересно, заводи тачку и уезжай.

— Чего? — только и успел спросить отставник, как бандит изо всей силы ударил ботинком в переднее крыло автомобиля. Из колесной ниши посыпалась грязь, а жесть даже слегка вогнулась.

— Так ты меня понял?

Водитель торопливо поднимал стекло, с испугом глядя в наливающиеся кровью глаза бандита.

— Я сейчас. понял. Все в порядке.

Второй удар потряс машину. Больше отставник не ждал. Трясущимися руками он провернул ключ в замке зажигания, молясь лишь о том, чтобы двигатель запустился с первого раза.

Несговорчивый нрав своей старенькой машины он знал: та не хотела заводиться в самые ответственные моменты. Но, к его счастью, двигатель вздрогнул и заурчал. Из выхлопной трубы повалил черноватый солярный дым. Мужчина с золотым зубом стерпел то, что его окутало зловонное облако выхлопных газов. Он не хотел ссориться с таксистом. Куда важнее было спровадить его восвояси. Шансов попасться в руки милиции или ФСБ у бандитов было мало. Операцию они рассчитали точно. Пока отыщут кого-нибудь, кто видел красные угнанные и перекрашенные накануне «Жигули» под мостом, пока найдется водитель, видевший, как черная «Волга» Малютина останавливалась в этом месте, и уж точно никто не упомнит лиц двух людей, одетых в милицейскую форму — она обезличивает человека.

Точно такой же расчет был и у подрывника, спецовка делала его совсем не запоминающимся.

Салатовый «Мерседес» скрылся за поворотом. Отставник матерился, выплескивая свою злость.

— Урод! Какого черта я только остановился, чтобы его подвезти? И пол весь загадили! — он бросил недовольный взгляд на комки грязи и следы рифленых подошв, оставленные на резиновом коврике на полу машины.

— Спровадил-таки, — усмехнулся молодой бандит.

— Дурное дело — не хитрое, — услышал он в ответ.

Бандиты и подрывник забрались в синий «Форд», и машина поехала к центру города. Теперь уже бояться было почти нечего: машина не угнанная, на нее есть документы, взрыв практически никаких улик не оставил. Ну да, найдут остатки радиоуправляемой мины, через день-два определят, что принять сигнал она могла с расстояния до пятисот метров. И что это им даст? Мест, где мог укрыться человек с пультом управления в окрестностях дома Малютина, хоть отбавляй.

Одна опасная часть предприятия была закончена, предстояла вторая — получить половину причитающихся денег. Первую часть — аванс, они уже получили. Когда на руках будет вся сумма — ко всем чертям сматываться из города.

Естественно, ни Петрова, ни Короедова — настоящих работодателей, они и в глаза не видели. Такие заказы делают посредники. С Боцманом, еще совсем недавно получившим нагоняй от Петрова, они встретились в небольшой квартирке на первом этаже ветхой «хрущевки». Дом, да и сам район почти не изменились за последние годы. Серость, грязь, раскрошившиеся бордюры. От улицы к дому вел узкий асфальтированный подъезд, в конце которого стояла старенькая «Тойота».

— Здесь, здесь, я помню! — оскалившись, бандит свернул в проезд.

Он лишь немного сбросил скорость, чтобы вписаться в узкий коридор между «Тойотой» и газоном. И не успел затормозить. Проезд заканчивался невысокой ступенькой, всего лишь одной, которую спокойно мог преодолеть даже старик с палочкой. Но легковая машина, рассчитанная на езду по хорошим дорогам, не может ездить по ступенькам. Подрывник неожиданно выронил металлический ящик из рук. Машина ухнула вниз, послышался резкий скрежет, и автомобиль остановился.

— Бак хоть цел? — едва промолвил бандит, сидевший за рулем. Другой вышел на асфальт и заглянул под машину. — И картер чуть не расколол. Но, вроде, бензин не течет, — он смотрел на две глубокие царапины на бензобаке, сверкавшие металлом.

— Не нервничай, всякое бывает, — успокоил его подрывник.

Окна однокомнатной квартиры прикрывали незамысловатые решетки. Боцман наблюдал за гостями через неплотно сдвинутые занавески и поэтому открыл дверь раньше, чем раздался звонок.

— Ну и ступеньки у тебя хитрые! — Ты что, предупредить не мог?

— Ты же во двор и раньше заезжал.

— С этой стороны впервые.

— Кто ж знал! — Боцман развел руками и защелкнул два замка. — Надеюсь, проблем не возникло?

— Какие могут быть проблемы, мы работаем чисто. А ты что, подтверждение не получил?

— Конечно же, получил. Какого черта я тогда бы дверь открыл, — рассмеялся Боцман, усаживаясь на единственный в квартире диван, вроде бы, большой, но с такими подлокотниками, что уместиться на нем могли лишь двое страстно обнявшихся влюбленных.

Пришедшие разместились кто где. Старший сел на стол, подрывник с младшим — на подоконник.

— Раз у нас проблем не возникло, — блеснул золотой зуб, — то их не должно быть и у тебя. Но в другой раз предупреждать надо, чью машину трогаем. Знал бы, что Малютина, цену повысил бы.

— У каждого свои способы экономить и зарабатывать деньги, — Боцман выглядел довольным.

Он нагнулся, вытащил из-под дивана обувную коробку и отыскал в ней полиэтиленовый пакет с деньгами. Даже не разгибаясь, резко бросил его сидевшему на табурете бандиту. Тот мгновенно среагировал и одной рукой ловко поймал пакет.

— Ловкий ты.

— Если деньги бросают, их надо ловить на лету!

Он доставал пачки, пролистывал купюры.

— Проверяешь, не сунул ли я тебе резаную газету? Себе дороже оказалось бы.

— А ведь мог бы.

— Не мог. Если на карту жизнь поставлена, все честными становятся.

Единственным, кто абсолютно не нервничал, был подрывник. Профессия научила его сдержанности и благоразумию. Он знал, деньги будут разделены на три равные части, работали-то втроем. А если обладатель золотого зуба не захочет делиться по справедливости, тут уж ничего не попишешь, просить у сильнейшего бесполезно.

— Любишь живые деньги получать? — осклабился Боцман.

— Кто же не любит? Но еще больше я люблю получать удовольствие от денег. Они сами — что? Пустые бумажки, пусть и приятные на ощупь, — бандит с золотым зубом поискал взглядом газету или оберточную бумагу, во что можно было завернуть деньги. — Понадежнее чего-нибудь нет?

— Можешь салфетку со столика снять, все равно она сигаретой прожжена.

Салфетку бандит завязал на два узла, после чего заподозрить, что он несет в грязной, прожженной салфетке деньги, было уже невозможно.

— Ну, все. Если что, звони, знаешь, где найти.

Ладони Боцмана и старшего из бандитов встретились. С двумя другими Боцман не прощался, будто бы считал их людьми второго сорта, не достойными даже его прикосновения.

— Найду. Работа скоро появится. Только ты не залегай на дно.

— С вашими расценками надолго не заляжешь.

— А ты не на расценках, а на обороте поднимайся. Дел-то теперь невпроворот, самый выгодный бизнес сейчас — это гробами дорогими торговать. Каждый день кого-нибудь из состоятельных отстреливают.

— Не думаю, что парню, который за рулем «Волги» сегодня сидел, дорогой гроб купят, — усмехнулся бандит и пристально посмотрел в глаза Боцману.

Обычно с наемными киллерами расставались подобру-поздорову, заплатив деньги, и старались как можно скорее забыть об их существовании. Но каждый, решившийся взять деньги за убийство, понимает, заказчик плохо спит, если знает, что где-то на свободе разгуливает человек, совершивший убийство согласно его воле, его желанию. Даже если убийца осторожен и не словоохотлив, где гарантия, что его не прихватит милиция на каком-нибудь другом деле и он не заговорит? Человек, убивающий сам, всегда готов к тому, что и его попытаются убить, чтобы слова, сказанные на прощание: «Я навечно забыл то, о чем мы говорили», стали правдой, суровой и жестокой.

Боцман глаз не отвел, смотрел напряженно, но твердо.

— Испытываешь? — сквозь зубы проговорил он.

— Испытываю.

— И что?

— Не знаю, — пожал плечами бандит, — не нравишься ты мне.

— А ты мне, думаешь, нравишься? — Боцман закрыл за подрывником дверь и тут же глянул в зеркало, висевшее на стене, пыльное, давно не мытое. Увидел свое спокойное лицо, и волнение, поднявшееся было в душе, немного улеглось.

— Никто не узнает, — прошептал он. — Никто, — и губы его растянулись в улыбке.

Трое бандитов сели в машину, и она тронулась с места.

А Боцман тем временем толстым загрубевшим пальцем тыкал в кнопки на панели сотового телефона.

— Слушай сюда, — бросил он в трубку, удостоверившись, что говорит с тем, с кем надо, — клиенты уже поехали.

— Не боись, не упустим.

Для ликвидации группы киллеров Боцман не пожалел сил, выделил шестерых лучших своих людей, которые и знать не знали, кого им сегодня предстоит убить.

Толик — мужчина с короткой стрижкой седеющих волос — напряженно всматривался в зеркальце заднего вида. Два молодых, крепко сложенных парня Сашок и Шурик играли в карты на заднем сиденье.

— Что ты, дурак, какую карту себе под конец игры оставил?

— Мое дело! Что хочу, то и оставляю.

— Но так же не играют!

— Так выигрывают, — парень сгреб разбросанные по ковровому чехлу карты и принялся тасовать колоду. Руки его двигались натренированно, ловко. Атласные карты змеились в его пальцах.

— Тише, придурки! — зашипел на них седеющий мужчина, лишь только заметил синий «Форд», появившийся на горке.

Машина, в которой он сидел — белый «Ситроен» — стояла на площадке для дальнобойных машин. Неподалеку вовсю дымил мангал, от аппетитного запаха хотелось есть.

— Погоди, Толик, кажется, и они сворачивают.

Толик пригладил седой ежик и выключил двигатель.

— Точно!

«Форд» заехал на стоянку, и подрывник подбежал к мангалу:

— Три порции, да побольше.

— Тут есть будете или с собой берете? — шашлычник застыл с двумя пластиковыми тарелками в руках.

— С собой.

Толик слушал доносившийся до него разговор. В сторону «Форда» открыто он не смотрел.

— Они здесь не надолго, едем! Дорога-то одна, все равно нас не объедут.

Парень на заднем сиденье, пригнувшись, принялся шептать в рацию, сообщая второй машине, что у шашлычной произошла задержка, но вскоре машины поедут. Белый «Ситроен» опередил «Форд» на целый километр. Лишь изредка можно было увидеть в зеркало заднего вида микроскопическую синюю точку на сером полотне дороги.

— Кто они такие? — позевывая, спросил Сашок — любитель нестандартной игры в карты.

— Хрен их знает! — пожал плечами Толик.

— Но ты держи с ними ухо востро. Парни, я смотрю, жизнью битые.

— Не по себе мне как-то, — признался молодой бандит, — боюсь я чужой смерти, крови не люблю. У меня от одного ее вида голова кружиться начинает.

— Я тоже таким поначалу был, — короткие седоватые волосы Толика перебирал ветер, — а потом придумал выход.

— Какой?

— Когда нажимаешь на спуск, думай о чем-нибудь приятном.

— Тяжело.

— А ты попробуй. Вспомни, как ты с женщиной целовался, вспомни, как первый раз деньги большие получил.

— Я никогда не получал больших денег.

— Значит, получишь.

— А ты о чем думаешь, когда в человека стреляешь?

Седовласый Толик блаженно усмехнулся:

— Я вспоминаю выпускной вечер, я тогда первый раз бабу в руках держал.

— Ты что? Я думал, у тебя с ними раньше отношения наладились.

— Это как у кого. У меня на выпускном вечере. Я сам ее и пригласить боялся, первая красавица в классе. Знаешь, такие бывают — отличница, но не зануда, не заучка. Смотришь на нее и чувствуешь, такая и выпить может, и под мужика лечь. И не я ее, а она меня на танец пригласила. В белом платье. В белых лаковых туфлях. — Толик полуприкрыл глаза, и губы его расплылись в блаженной улыбке, словно он ждал, что его вот-вот поцелует девочка из школьного прошлого.

— Белая, небось, с соломенными волосами?

— Нет, — губы вдруг из улыбки растянулись в ровную линию, — брюнетка жгучая. Потому и белое платье на ней смотрелось. Я, когда обнял ее в танце, понял, больше из рук ее не выпущу, пока не поцелую.

Парень захихикал, представив себе Толика, которого сам безумно боялся, в роли мальчишки на школьном выпускном балу.

— Тогда у меня сразу все и случилось впервые. И поцеловал, и. — Толик сглотнул слюну, — и переспал. Неумело, конечно, теперь-то я это совсем по-другому делаю.

— А потом?

— Что потом? — Толик хмыкнул. — Походили мы с ней неделю, и узнал я, что у нее парень есть старше меня. Подкараулил я ее возле подъезда, когда с ним возвращалась. Стою за водосточной трубой и на них смотрю, а они меня не замечают, целуются. Был бы тогда нож со мной, сразу бы в бок ему всадил. А тогда пошел с голыми руками.

— Так до конца выйти и побоялся?

— Нет, не хотел при ней. Понимал — бросится разнимать, слезы… А я женских слез не переношу. Дождался, пока он ее до квартиры довел, только он на крыльцо вышел, я у него на дороге и стал. Ну, думаю, сейчас я тебе морду расквашу.

— Расквасил?

Толик усмехнулся на этот раз грустной улыбкой.

— Я уже кулак занес, чтобы ударить, и тут наши взгляды встретились. Он даже руку не стал поднимать, чтобы удар отбить. Смотрю на него и понимаю, он уже мужчина, а я еще мальчишка. Вроде, и роста мы одного, и сил у нас одинаково, но он меня одним взглядом остановил и усмехнулся. У тебя такого никогда не было?

Парень задумался, поняв, что сейчас находится почти в аналогичной ситуации. Хоть и называет он своего напарника Толиком, но тот мужчина, а он, в общем, пацан зеленый, несмотря на то, что на полголовы его выше.

— И что, ты, Толик, до сих пор это помнишь?

— Сперва забылось, а после тридцати пяти вспомнилось. У мня тогда как раз первые седые волосы появляться стали.

— И что, помогает не думать о смерти?

— Помогает. Только есть еще одно условие: никогда не думай, за что человека убиваешь. Не твое это дело, выполняй работу, и все тут. Главное, эмоций поменьше иметь. Ни злости, ни ненависти. Стреляй, как по мишени в тире, и думай о приятном.

Впереди показался дорожный указатель, извещавший о том, что здесь кончается граница города.

— Ну вот, вызывай ребят по рации, сейчас действовать будем.

Парень на этот раз уже не так уверенно обходился с рацией — рука его немного дрожала. Седовласый Толик сбросил скорость, и разрыв между «Ситроеном» и «Фордом» начал сокращаться.

Следом за «Фордом» двигалась другая машина — достаточно потертый «БМВ». Чем ближе машины подъезжали к дамбе, ведущей на другой берег водохранилища, тем меньше становился разрыв между ними. До входа на дамбу дорога была довольно широкой. Когда же по сторонам замелькала вода, полотно сузилось — как всегда, у властей не хватало денег на реконструкцию.

«Ситроен» ехал не спеша, и «Форд» почти вплотную приблизился к нему. «БМВ» уже шел на обгон. Толик опустил руку в карман и достал тяжелый черный пистолет с длинным стволом. Подал его Сашку, только что беседовавшему с ним. Второй парень — молчаливый Шурик, уже опускал боковое стекло.

Толик нажал кнопку, и потолочный люк бесшумно открылся. В салон ворвался сильный, напоенный влагой ветер.

— Думай о приятном, — напутствовал Толик парня, который подался вперед, готовый по команде вынырнуть из люка.

«БМВ» поравнялся с «Фордом». Толик слегка тормознул. Водитель «Форда», не ожидавший такого маневра, резко нажал на педаль тормоза. Машину занесло, сидевших в ней людей бросило вперед.

Парень, как чертик из табакерки, выскочил из люка и, придерживаясь одной рукой за крышу автомобиля, принялся стрелять в лобовое стекло «Форда».

От первого выстрела стекло покрылось сеткой трещин, но еще не рассыпалось. От второго по капоту запрыгали мелкие кубики закаленного стекла. Высвободившуюся пластиковую пленку, соединявшую стекла, напором воздуха вбросило в салон.

И тут загромыхали выстрелы из «БМВ», шедшего рядом с «Фордом». «БМВ» отошел в сторону и рванул вперед. «Форд» еще катил по инерции, уже никем не управляемый. Обладатель золотого зуба выпустил из рук руль, и его голова, простреленная в двух местах, безвольно покачивалась на груди.

Единственным живым в машине оставался подрывник. Лишь только прозвучал первый выстрел, лишь только лобовое стекло покрылось паутиной трещин, он нырнул на пол и прикрыл голову руками. Он слышал, как пули вспарывают обивку сидений, ощущал на ладонях теплую, липкую жидкость и даже не сразу смог понять, своя это кровь или чужая, но боли пока не чувствовал. «Значит, чужая», — решил подрывник.

Что делать дальше, он не знал. Никогда прежде ему не приходилось попадать в такие передряги: он умел сам подложить мину, сам взорвать ее, отправить на тот свет другого человека. Однако к собственной смерти не готовился никогда.

«Форд» заскрежетал бампером по бетонному ограждению. Посыпались искры, и машина остановилась. Остановился и «Ситроен».

— Быстро! — скомандовал Толик и, пряча пистолет под полой куртки, бросился к замершей машине. На полусогнутых ногах он замер возле капота, переводя ствол пистолета с мертвого шофера на его неподвижного соседа.

Почти неслышно прозвучали выстрелы, он стрелял в головы. Глаза его при этом оставались задумчивыми, мужчина вспоминал первый поцелуй на школьном выпускном балу, и делал это, скорее, по привычке, чем по необходимости — стрелял-то он в трупы. Сашок — любитель расспрашивать, картинно держа пистолет наизготовку, заглянул в салон.

— Эй, тут еще один!

Толик, продолжая целиться в салон автомобиля, зашел с другой стороны и увидел лежащего на полу подрывника.

— У меня бомба! Бомба! — истерично закричал тот, поднимая руку, в которой сжал первое, что ему попалось в металлическом ящичке. — Если меня убьете, она взорвется!

Толик с сомнением посмотрел на черную пластиковую коробочку, в двух местах перетянутую изолентой. Третий бандит, посланный на ликвидацию группы киллеров — Шурик, стоял у «Ситроена», прижимая пистолет к животу, прикрывая его от посторонних глаз ладонью. В случае чего он должен был подстраховать.

— Вылезай, — бесцветным голосом сказал Толик, чуть заметно покачивая стволом пистолета.

Его напарник, молодой парень, распахнул дверцу «Форда» и поманил к себе подрывника. Тот вставал осторожно, будто и впрямь держал в руках бомбу, готовую вот-вот взорваться.

— Выстрелите, пальцы разожмутся. контакт. взрыв, — отрывисто говорил он.

— Ты нам не нужен, они были нужны, — спокойно сказал Толик, и даже его напарнику показалось, что эти слова — правда. — Поэтому стань у капота и стой спокойно. Смотри, не разожми пальцы, а то, чего доброго, сам взорвешься.

— В меня нельзя стрелять.

— Знаю. Посторожи-ка его, — Толик залез в машину и неторопливо принялся что-то искать в ней. Он отыскал пачку денег в кармане водителя, пачку в кармане его соседа. И, усмехнувшись, глянул на подрывника. Ногой раздвинул створки металлического ящичка. Там лежало несколько мотков цветных проводков, пара девятивольтных батареек и широкая катушка с клейкой лентой, какой обычно заклеивают картонные ящики с аппаратурой.

Он подхватил колечко ленты, подошел к подрывнику. Тот стоял с поднятыми руками. Толик преспокойно обыскал его карманы, извлек пачку долларов.

— Ты, я думаю, не против поделиться? Это все-таки меньше, чем жизнь.

Пока сбитый с толку подрывник пытался что-то ответить трясущимися губами, Толик больно сжал запястье его руки, в которой ничего не было.

— А теперь стой и не дергайся, — он протянул катушку скотча своему напарнику. — Замотай.

— Я сейчас пальцы разожму, взорвется все!

Подрывник пытался вырваться, но Толик держал крепко.

— Я и о твоей безопасности забочусь, — вкрадчиво говорил седовласый Толик.

— Я сейчас пальцы разожму!

— Разжимай, сам же и подорвешься.

Молодой бандит уже сноровисто накручивал на руке подрывника виток за витком клейкую ленту. Через пять секунд, если бы тот и хотел разжать пальцы, то уже не смог бы этого сделать.

— А теперь катись к черту!

Толик, продолжая сжимать запястье жертвы, подвел его к бетонному ограждению и резко толкнул вперед. Не удержав равновесие, подрывник рухнул на вымощенный бетонной плиткой откос и покатился к воде.

— Здесь глубоко? — успел спросить Толик.

— Не знаю, — пожал плечами его помощник.

Седовласый бандит вскинул пистолет и легко попал в голову катившегося к воде подрывника.

— Быть застреленным лучше, чем утонуть? — спросил он, не оборачиваясь.

— Не знаю. Я ни того, ни другого не пробовал.

Тело секунд десять покачалось на воде, а затем медленно ушло в глубину.

— И я не пробовал. А спросить у него сперва было рано, а теперь поздно.

Двоих других убитых даже не вытаскивали из автомобиля. Толик ловко, с одного удара каблуком сбил пробку с горловины бака и опустил туда длинную, скрученную в жгут тряпку. Затем немного вытянул ее назад — так, чтобы показалась часть, смоченная бензином, щелкнул зажигалкой и тут же бросился к «Ситроену». После того как он въехал на горку, сзади прогремел взрыв, сильный, на несколько секунд заложивший уши.

— Ты хоть видел, как она рванула? — поинтересовался Толик.

— Красиво, — признался парень. — Но ты знаешь, Толик, сколько я ни пробовал думать о приятном, не получалось.

— Значит, ты боялся.

— Может быть. А ты чего молчишь? — обратился он ко второму любителю поиграть в карты.

— А мне все равно, что и с кем случается, главное — не со мной.

— Вот ты-то, Шурик, плохо кончишь, — наставительно сказал Толик.

— Почему?

— Эмоции надо прятать лишь пока ты дело делаешь, а потом ты должен быть обыкновенным человеком, самым что ни на есть обыкновенным.

В Питер они возвращались уже другой дорогой, преодолев километров десять по уже подсохшему после дождя проселку. Лишь только замелькали первые дома, Толик стал коситься направо. У первого же телефона-автомата, он остановил машину и позвонил Боцману.

— Все в порядке. А главное — чисто и сухо, — засмеялся он.

Но смех Толика был не злобным. Он и в самом деле не испытывал никаких эмоций по отношению к тем, в чьем убийстве принимал участие, он всего лишь делал свою работу, может быть, грязную, неприятную, но дающую сносные средства к существованию. В отличие от других, он не глушил угрызения совести водкой, не баловался наркотиками.

Ему вполне хватало приятных воспоминаний о девочке в белом платье, о звуках вальса и о поцелуях на верхней площадке черной лестницы в здании школы. И сила его была в том, что он не боялся признаться в этом. Толик, как всякий мастер своего дела, довольно охотно делился профессиональными секретами с начинающими, наперед зная, что использовать их они не смогут, а значит, настоящей конкуренции ему не составят.

— Можешь порадовать заказчика, — бросил он в трубку.

— Отлично, — лениво ответил Боцман, — приезжайте к нам.

Когда белый «Ситроен» свернул в узкий проезд, ведущий к пятиэтажному, времен Хрущева дому, Толик, не моргнув глазом, серьезно сказал:

— Ребята, вы, конечно же, никаких денег в машине не видели…

— Да. — неуверенно ответил любитель игры в карты.

— А ты чего молчишь?

— Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

— Да? — Толик чуть заметно усмехнулся.

— Конечно, только в том случае, если часть этих денег останется у меня.

— Никогда не проси у того, кто сильнее тебя. Бабки раскинем позже и по справедливости.

— Так поровну или по справедливости? — засмеялся более понятливый из молодых бандитов.

— Поровну никогда не бывает по справедливости.

— Это ты верно подметил. Но чтобы чувствовать себя спокойно, я всегда обижаю самого дорогого мне человека — себя. Разделим поровну. — И вновь ни улыбки, ни злости на лице Толика не было.

Боцман встретил их так же, как и предыдущую троицу — открыл двери прежде, чем раздался звонок. Ему даже на мгновение показалось, что это входят не его приятели, а те, нанятые в Москве киллеры. Хотя он твердо знал, если Толик сказал, что все в порядке, значит, той троицы среди живых днем с огнем не разыщешь.

На этот раз Боцман опростоволосился, Толик успел сесть на диван раньше него, а наглости согнать его не хватило. Не спеша, но и не смакуя детали, словно описывал обыкновенный технологический процесс, Толик пересказал все произошедшее на дороге. Сделав это, руками аккуратно пригладил короткие седые волосы и чуть заметно подмигнул молодым, мол, все приходит с опытом — и умение действовать, и умение говорить; есть мужики и есть пацаны, и ничего обидного в таком делении не существует, закон природы, против него не попрешь.

— Толик, с ними деньги были.

— Деньги? — бандит удивленно вскинул брови.

— Да. И ты это знал.

— Откуда? Ты мне, что ли, об этом сказал? А у них спрашивать времени не было.

— Ты что, не обыскивал их?

— Мне времени своего было жалко, да и зачем мне чужие деньги? Ребята, вам чужие деньги нужны?

— Толик, брось дурить, я же тебя знаю, ты своего никогда не упустишь.

— Ну, если ты меня знаешь, то зачем тогда спрашиваешь? Боцман, не будь дураком, я тебя им не считаю, и ты меня, пожалуйста, за идиота не держи.

— Ты хочешь сказать, деньги в машине сгорели?

— Это не я сказал, а ты. Я только свою работу выполнил, а инкассатором ни к кому не нанимался.

Боцман, зло сопя, смотрел в глаза Толику. Ни один, ни другой бандит не моргали, словно играли в детскую игру «гляделки» — кто кого пересмотрит. Первым не выдержал Боцман. Его веки дрогнули, а затем он часто-часто заморгал и принялся тереть глаза большими кулаками.

— Тебе со мной играть — лишняя трата времени. Я в школе всех в классе пересмотрел — и мальчишек, и девчонок. А потом принялся с учителями играть. Они урок объясняют, а я им в глаза смотрю.

— Ну, и как, получалось?

— Отлично, — усмехнулся Толик, — все подчистую проигрывали. Лишь только директор один на мой гипнотический взгляд не поддавался.

— Наверное, сильный мужик был?

— Я тоже так думал, — покачал головой Толик, — но потом выяснилось, у него зрение немногим лучше, чем у крота. Да и дураком он был полным, мыслей не то, что у тебя — их у тебя полная голова, — а у него ни одной в мозгу не было. Потому и не отводил взгляд, что не видел и думать не умел. Еще вопросы, Боцман, есть?

— Нарвешься ты когда-нибудь, Толик.

— Не ты первый мне это говоришь, а я до сих пор жив и здоров. И хочешь знать, почему? Потому что не принимаю близко к сердцу все, что слышу.

Боцман Толика недолюбливал за излишнюю независимость и умение выделяться среди других. Но тот имел на это право, он умел работать четко, без срывов, и как казалось Боцману, ему всегда везло. Какой бы безнадежной ни выглядела ситуация, он не пасовал.

Не любил Толика и Федор Павлович Петров. И когда жизнь наступала спокойная, подальше отодвигал его от себя. Но стоило удаче отвернуться, когда наступала черная полоса жизни, вот как сейчас, Петров мгновенно вспоминал о Толике, старался загладить прошлые обиды, заплатить то, что остался должен. Ему импонировала манера Толика не задавать вопросов. Он никогда не спрашивал, за что должны умереть люди.

Однажды, не удержавшись, Петров спросил у него:

— А тебе не интересно, за что ты убиваешь?

Толик тогда усмехнулся:

— Если убивают с холодным рассудком и без эмоций, то только за одну вещь.

— Ты хочешь сказать, за деньги?

— Именно. Муж может убить жену за то, что она ему изменила, жена — мужа, но сделают они это только в приступе ярости. Можно убить человека, обороняя себя, а я потому и профессионал, что действую без эмоций. Мне платят, я исполняю.

— А потом угрызения совести не мучают?

— Никогда. Во время отдыха я не думаю о работе, а во время работы не помышляю об отдыхе.

— Все, дело сделано, — развел руками Толик, которого многие порывались называть Толяном, но он тут же пресекал такие попытки. — Пока, Боцман.

Толик вышел из квартиры, и двое его подручных, в чем-то очень похожие молодые парни, шагнули за ним. Боцман прикрыл дверь и лишь тогда позволил себе выругаться в адрес гостей.

«Ну почему ему всегда везет? — подумал Боцман. — И бабы его любят, и друзей у него много. Посмотришь на него, сразу видно, прожженный проходимец, убийца, а улыбнется незнакомому человеку, и тот сразу тает. Нервы у него железные, — вздохнул Боцман. — Да, таких за деньги не купишь».

Мысль о деньгах, которые, скорее всего, достались Толику или, в худшем случае, сгорели в машине, была ему невыносима. Лишь к двум вещам в этой жизни Боцман относился трепетно: это были деньги и спиртное. Он бы никогда не сумел в здравом уме или трезвой памяти разорвать денежную банкноту или разбить полную бутылку водки.

А Толик один раз при нем это проделал, к тому же, не на спор, а просто так, чтобы доказать, что ему все нипочем. Память у Боцмана была избирательная. Он уже забыл многих из своих любовниц, забыл лица тех, кому его пришлось убить, но выражение лица Толика врезалось ему в память навечно — то выражение, которое он не мог постичь.

Толик преспокойно разорвал сперва надвое, а затем и на четыре части десятидолларовую банкноту, бросил на стол. А затем, взяв полную бутылку водки за горлышко, преспокойно ударил ею по перилам балкона. Тогда на его лице не дрогнул ни один мускул, он даже не моргнул, словно ему надели маску со стеклянными глазами.

«Его ничем не проймешь, ему, наверное, даже если иголки под ногти загонять, он не искривит губы, не втянет голову в плечи. Он не человек, он зверь, внешне такой же веселый и милый, как домашний кот. Но стоит появиться мыши, и он, играя, вонзит в нее когти. Однако если ему ничего не пообещают за убийство, он спокойно проводит возможную жертву взглядом. Интересно, — подумал Боцман, — а если бы ему заплатили, чтобы он убил меня или Петрова? Ясное дело, деньги ему должен дать не первый попавшийся человек, а тот, кому он верит. Убил бы! Ей богу, убил бы и даже ни на секунду не задумался!»

Толик сел за руль, дождался, пока его помощники усядутся сзади. Он даже не стал отъезжать от дома, зная, что Боцман не сможет с такого большого расстояния рассмотреть, чем они занимаются в машине. Вынул деньги, снял банковские бумажные кольца и, сложив все купюры в одну большую колоду, быстро принялся раскладывать их на три стопки. Он делал это, как умелый карточный игрок. Казалось, еще немного, и он отложит три банкноты карты в прикуп.

Молодые бандиты пристально следили за его движениями, замерев в нетерпении: раздаст он все деньги или половину сунет себе в карман. Колода таяла, вот уже осталась половина… треть… четверть.

Он раздал хрустящие бумажки все до единой, даже не смутившись тем, что поровну не получилось.

— Ну, вот, ребята, мы и заработали. Выбирайте, какая из стопок вам больше нравится.

У бандитов жадным блеском зажглись глаза, каждый хотел забрать себе ту стопку, в которой больше денег. Первым протянул руку более разговорчивый Сашок и чуть было не взял ту стопку, где денег было поменьше, но, пошевелив пальцами, перебрался к соседней. Хватать не спешил, время от времени заглядывая в стеклянные, холодные глаза Толика, и видел там лишь собственное отражение, эмоций там не просматривалось.

— Сашок, — вкрадчиво произнес Толик, — выбор всегда сделать трудно, даже если это всего лишь сотня баксов, которую ты сегодня пропьешь и вспомнишь о ней только завтра, да и то потому, что у тебя голова разболится. — Может, ты, Шурик, возьмешь первым?

Молчаливый молодой парень положил подбородок на спинку сиденья и от этого стал чем-то похож на большого пса.

— А что тут думать? — неожиданно громко сказал он. — Дают — бери, бьют — беги, — и тут же взял стопку денег побольше.

— Ты, Шурик, человек конченый, — ехидно резюмировал Толик.

— Почему?

— Если бы ты сумел переломить себя и взять меньшую пачку, то ты бы помнил об этом, наверное, всю жизнь, и тебе было бы что рассказать в компании.

Шурик призадумался. Он не мог понять, всерьез говорит Толик или шутит. Нутром он чуял, поступил правильно, а вот в голове уже было сомнение.

— Думай, думай, — Толик следил за рукой Сашка. — Кого-то из вас родители неправильно назвали Александром, вот и приходится называть одного Сашок, другого Шурик. Вам нельзя носить одинаковые имена, потому что вы поступаете по-разному.

— Я еще не выбрал, — напомнил Сашок.

— А я уже знаю, какую стопку ты возьмешь.

Сашок, уже было собравшийся взять приглянувшиеся ему деньги, вновь засомневался.

— Выбор должен быть мгновенным, — вновь принялся учить молодых бандитов Толик. — Если ты задумался, считай, пропал.

— Иногда и подумать надо.

— Думать надо до дела, после дела, даже во время можно думать, но никогда не следует думать вместо того, чтобы делать. Вот поэтому я всегда и говорю вам: не задумывайтесь о том, за что убиваете. Можешь, Сашок, больше не стараться, раз ты хоть немного задумался, значит, уже совершил ошибку, поэтому правильного выбора не сделаешь. Вот я беру, не думая, потому что все для себя решил заранее.

Он ладонями подбил с боков купюры ближайшей к нему кучки, выравнивая их, и, перегнув деньги пополам, сунул их в карман куртки.

Боцман, наверное, родился невезучим. Мало того, что его человек Цеп убил мента в порту, да еще пытался это скрыть, ему предстоял разнос от Петрова, хотя взрыв машины и ликвидация подрывников прошли относительно гладко.

Федор Павлович сидел в глубоком кресле, словно специально сделанном для него по заказу, в другое он мог бы и не влезть — так сильно расползлось его тело. Боцман уже рассказал, как произошла ликвидация, а о том, что милиция не успела пойти по горячим следам, Петров знал и без Боцмана.

Свои люди у него имелись и в управлении внутренних дел, и в ФСБ. Рассказав больше половины, Боцман сообразил, что именно у него спросит сейчас Петров. И это мерзкое предчувствие тут же испортило ему хорошее настроение.

— Это все хорошо, — не дал ему договорить Федор Павлович, — по-другому и быть не могло, раз уж мы послали Толика. Только почему ты молчишь, куда деньги подевались?

— Какие деньги? — неумело изобразил на лице непонимание Боцман.

— Которые мы этим уродам подрывникам заплатили.

— Аванс или вторая часть?

— Аванс, идиот, мы уже никогда у них забрать не сможем, а вот вторую часть ты должен был вернуть.

Боцман ощутил, как холодеют сперва кончики пальцев на ногах, а затем и ступни целиком. При этом ноги его мгновенно вспотели.

— Вы же, Федор Павлович, не говорили ни о каких деньгах.

— Я, Боцман, много о чем не говорю. Если я все мелочи в голове держать стану, то когда мне работать? Ты деньги им на руки давал, ты должен был позаботиться, чтобы они вернулись, — и Боцману показалось, что сейчас Петров протянет руку ладонью кверху. И, будь у него в этот момент в кармане деньги, он непременно их положил бы на неподвижно застывшую ладонь.

— Наверное, в машине сгорели или Толик забрал…

— Ты у него спрашивал?

Боцман опустил голову, почувствовав себя последним идиотом.

— Спрашивал.

— А я могу сказать заранее, прежде чем ты мне ответишь: Толик тебе сказал, что ни о каких деньгах знать не знает, если они, мол, и были, то сгорели вместе с трупами в машине.

— Правда, — не поднимая глаз, тихо согласился Боцман.

— А все потому, что это ты, урод, не сказал ему четко и ясно: у них деньги, ты их должен забрать и вернуть. И сейчас бы они преспокойно лежали у меня на столе.

— Извините, Федор Павлович, спешили, потому и забыл сказать.

— Как ты думаешь, Толик деньги прихватил, он-то о мелочах никогда не забывает?

— Думаю, прихватил. И если как следует его пацанов прижать, то они расколются, сдадут его.

Петров мелко засмеялся, и его тройной подбородок заходил ходуном. Смех уже смолк, а подбородок продолжал трястись, как трясется грудь у полной бабы, которая догнала-таки троллейбус, вскочила на заднюю площадку и никак не может отдышаться.

— Не сдадут они его никогда.

— Сдадут, — убежденно сказал Боцман, — я их прижму. У меня к каждому из них ключик найдется.

— Ключики у тебя, Боцман, может, и есть, но только левые. А вот Толик ключики правильные подобрал, могу вот эту руку дать на отсечение, что он с ними поровну поделился, чего бы ты никогда не сделал, — сказав это, Федор Павлович Петров тяжело задышал. Он сообразил, что не стоит в трудные времена ссориться с Боцманом, не стоит настраивать его против других людей. — Ладно, — он несильно стукнул кулаком по столу и издал что-то вроде одобрительного хрюканья, — ты, Боцман, мне в глаза смотри, а не себе под ноги. Что там у нас в порту?

Последнюю неделю Петров не позволял себе приезжать в порт, хотя дел накопилось по горло. Ведь официально он не являлся никем, не было там у него ни своей фирмы, ни кабинетика, хотя вместе с Короедовым он заправлял практически всеми левыми операциями. На долю официального начальства оставалась лишь мелочевка, которую Петрову было лень прибирать к своим рукам.

— В порту хреново, — передернул плечами Боцман и с усилием заставил себя посмотреть в маленькие глазки Петрова.

— Менты ищут?

— Не они одни, но и ФСБ.

— А я тебе что говорил? Смотри, если кого-нибудь из твоих людей возьмут, ты уж, Боцман, не церемонься.

— Не возьмут.

— Я сказал «если».

* * *

Толик довез парней до метро и, прежде чем выпустить из машины, напутствовал:

— Вы смотрите, ребята, особо не шикуйте. Последнее дело — шиковать.

Шурик подмигнул Сашку, мол, Толик мужик в возрасте, ему гулять не с руки, а мы с тобой можем и оттянуться вволю.

— Не волнуйся, все будет отлично.

— Я же вас знаю, — усмехнулся Толик, — вы только из моего поля зрения исчезнете, тут же вам дурь всякая в голову полезет. Вот ты, Сашок, например, что собираешься делать?

— Мы в кабак пойдем.

— Представляю. Сперва чинно, благородно, выпить закажете, поесть. А потом как надеретесь, так станете на сотки плевать и официанткам их на задницы клеить.

— Да никогда в жизни!

— Мой вам совет, ребята: идите по домам, деньги там оставьте, а с собой мелочишку российскими возьмите.

— Мы, Толик, аккуратно.

— Если не хотите домой заходить, можете деньги пока у меня оставить, чтобы зря не рисковать.

— Хорошо, — согласился Сашок, — я с Шуриком домой заеду, деньги у меня оставим и пойдем погуляем.

— Вот это разговор. Не хотелось бы мне, чтобы вас по глупости прихватили, — Толик помахал рукой и выехал в левый ряд.

И вновь на его лице не отразилось ни одной эмоции, словно сидит за рулем не человек, а манекен, посаженный инженерами завода-изготовителя для испытания автомобиля.

Машина въехала на территорию гаражей, которые растянулись вдоль железной дороги. Все ворота одинаковые, отличались лишь написанными масляной краской номерами. Машину Толик загнал в бокс, долго не возился. Захлопнул ворота, провернул в замке ключ и, бросив его в карман, зашагал, но не к выходу с территории, а к бетонному забору, выходящему на железнодорожное полотно. Как и в каждом заборе, каким бы высоким и крепким его ни строили, существовала дырка. Толик, придержав полу куртки, выбрался на волю.

Промчалась синяя электричка. Бандит перебежал пути и нырнул еще в один лаз, проделанный в заборе, но уже в другом. Гаражные массивы тянулись по обе стороны железнодорожного полотна. Несколько поворотов, привычных — Толик даже не смотрел на номера боксов, и вот уже новый ключ входит в замок. В глубине гаража стояли серые «Жигули», довольно старые, но ухоженные. На них Толик и поехал к воротам.

По дороге он пару раз кивнул знакомым, которые, естественно, не знали, ни кто он такой, ни чем занимается. Знали только, что человека с короткими седыми волосами зовут Толик, и бывает он в гаражах каждый день. Приезжает с утра, ставит машину, а вечером ее забирает. Мало ли какое занятие у человека? Может, проституток по ночам развозит, подрабатывая в какой-нибудь фирме, или просто таксует по ночному Питеру.

На серых «Жигулях» Толик и приехал домой. Если бы его жене сказали, что у него есть белый «Ситроен», она сильно удивилась бы. Еще больше она бы удивилась, узнав, что ее муж работает не в охране фирмы, а улаживает для Петрова многие дела, связанные с убийствами, похищениями и выбиванием денег.

Толик переступил порог, нежно поцеловал жену в щеку и тут же сказал:

— Проголодался я сегодня.

Жена поставила ужин на стол, рядом с тарелкой нашлось место и для рюмки с водкой из недопитой бутылки. Толик помногу не пил, бутылки ему хватало ровно на неделю. Каждый вечер за ужином он наливал себе две неполных рюмки, одну выпивал до еды, вторую после. Он сидел и вполуха слушал жену. Иногда невпопад отвечал, когда та интересовалась делами на его работе.

— Да, знаешь, сегодня груз новый прибыл, пришлось пломбы проверять. А там черт знает что делается! Пришлось представителей транспортников вызывать, таможня еще приехала.

Женщина вполне довольствовалась теми бессвязными отрывками, которые произносил Толик. А он сам тем временем смотрел на экран телевизора. Прошли новости, в них, конечно же, не обошли вниманием и взрыв машины Малютина, и то, что сегодня на дамбе, ведущей через водохранилище, обнаружили сгоревший «Форд» и два обгоревших трупа в нем.

Если в случае с гибелью милиционера в порту Малютин сумел договориться с журналистами, чтобы те молчали, то тут уже он оказался бессилен. Новости тянули не только на питерскую программу, но и на всероссийскую. А тут закон прост: кто первым сделал репортаж, тот и успел его продать.

Толик аккуратно резал ножом отбивную, клал мясо небольшими кусочками в рот. Он приучил себя к одинаковому поведению за кухонным столом и за столом в ресторане. И при этом сопоставлял факты. Долго раздумывать ему не пришлось.

Он вспомнил металлический ящичек, подрывника, зажавшего в руках пластиковую коробку и кричавшего, что это бомба. По всему выходило, что сегодня он с ребятами убрал бригаду киллеров, каких-нибудь залетных искателей удачи, нанятых Петровым для того, чтобы взорвать машину Малютина. «Так, — подумал Толик, — если бы Петров хотел убить Малютина, то сегодня тот взлетел бы на воздух. Значит, он хотел лишь сильно попугать московского представителя!»

* * *

Прошло уже два дня с того момента, как у Малютина поменяли номера служебного и городского телефонов — тех самых, что стояли на приставном столике в самом углу. На этот раз он сообщил его номер лишь родственникам и полковнику Барышеву. Однако такие тайны, как номер телефона, долго тайнами оставаться не могут. Ведь существуют телефонный мастер, который устанавливал аппарат, телефонная станция, наконец. Кто-то оплачивает номер, и если иметь доступ к счетам министерства связи, не так уж сложно вычислить нужного тебе абонента. На это времени нужно немного — день, два.

Малютин вздрогнул от телефонного звонка. Ему поменяли и аппарат, теперь он не звенел, а чирикал, словно зажатая в кулаке певчая птичка. «Меня нет», — сам себе сказал Малютин, но тут же понял бессмысленность подобного поведения. Ему не хотелось выглядеть трусом в собственных глазах. Уйти от ответа на звонок или на вопрос значило лишь оттянуть решение, а не приблизить его. «Тот, кто решил обороняться, уже проиграл, выигрывает только наступающий», — эту фразу Малютин любил повторять и тогда, когда оставался в одиночестве, и тогда, когда ему приходилось подбадривать коллег.

Телефон не смолкал, словно невидимый абонент знал, что хозяин у себя в кабинете и обязательно возьмет трубку, нужно лишь побольше настойчивости.

Непривычная по форме трубка неудобно легла в большую ладонь:

— Да, слушаю, — Малютин старался придать своему голосу как можно больше безразличия.

— Малютин, ты?

— Что надо?

— Нет, ты лучше подумай, что надо тебе. — Ты уже понял, что смерть шофера на твоей совести? Не дергался бы, остался бы парень жив, свадьбу справил бы через два месяца.

Такая осведомленность заставила Малютина содрогнуться. Даже он, которого Алексей возил каждый день, узнал о предстоящей свадьбе лишь неделю тому назад.

Не сдержавшись, он тяжело вздохнул:

— Слышу… понял.

— Но мало понять, нужно стать посговорчивее.

— Чего тебе надо?

— Другого шофера ты себе найдешь. И другую жену, может, тоже отыщешь, а вот другую дочку — вряд ли.

— Пошел ты!

— Я-то пошел, а ты останешься. Один останешься, совсем один.

Малютин прижал трубку к уху, крепко, до пронзительной боли.

— Если вы только посмеете. — зашептал он.

И тут связь оборвалась, и он не успел договорить своей угрозы. В ухо ему впивались острые, как осколки стекла, гудки. И тут впервые за все время, пока он занимался портом, Малютин ощутил, что слова, услышанные им, не пустые угрозы. Он подошел к той опасной черте, за которой уже невозможно договориться с врагами. Он понял это, а поняли ли они? Может, у них терпения немного больше? Может, они надеются, что его можно купить, запугать? «Им нужно показать, что я не испугался, что я не отступлю!»

Малютин положил трубку и даже не стал «напрягать» полковника Барышева, чтобы определить, откуда звонили. Знал, это бесполезно, сообщат, как в прошлый раз, что звонок поступил с квартирного телефона. Когда приедут на место, то окажется, стоит у кого-то в квартире дешевый радиотелефон, а во время звонка хозяина дома не было.

Малютин знал, как делаются такие звонки: едет машина вдоль улицы, останавливается около домов. Тот, которому надо позвонить, сидит на заднем сиденье и держит в руках трубку радиотелефона — какого-нибудь китайского, попроще, который работает без кодировки сигнала. Перебирает частоты, пока, наконец, частота его телефона не совпадет с частотой телефонной базы, установленной в квартире. Метод широко известный, но не ставший от этого менее популярным. Им в городе пользовались все кому не лень. Так можно позвонить в Нью-Йорк, в Тель-Авив и остаться при этом неизвестным.

«Еще немного, и я сойду с ума, — подумал Малютин. — Хватит сидеть в обороне, хватит с ними миндальничать. Я должен заставить их обороняться! — больше Малютин связи не доверял. Он с недоверием посмотрел даже на телефон-вертушку. — Я найду способ. Они действуют с размахом. А чем больше людей задействовано в махинациях, тем больше у них шансов проколоться. Я придумаю сито, сквозь которое просею все, что попадется в руки».

— Машину, — бросил он в селектор и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета.

Легкий плащ он надевал уже по дороге.

Полковник Барышев предложение Малютина встретил настороженно. Он-то придерживался мнения, что стоит еще немного повременить.

— Сколько можно ждать?! — пытался убедить полковника Малютин. — Они угрожали расправой моей дочери, жене!

— К ним приставлена охрана. Не преувеличивайте. Сказать можно что угодно, а в обиду их не дадут.

— Да? — усмехнулся Малютин кривой и нервной улыбкой. — Я уже понял: надо или наступать, или отказаться от этой затеи.

— Но вы представляете себе размах дела, которое предложили? Вы понимаете, что потом поднимется такой вой! Прокуратуру забросают жалобами, и на каждую жалобу придется отвечать.

— Победителей не судят, — напомнил Малютин. — Если мы сумеем найти зацепку, поймаем с десяток их людей и заставим их расколоться, нас уже ничто не остановит. Мы пересажаем их по одному. Когда становится горячо, люди сдают партнеров по преступлению. Деньги заставляют держаться вместе, а лиши ты одного из них денег, житейских благ, и он сломается.

— Теоретически это правильно, — вздохнул Барышев, — а вот в натуре.

— В натуре, в натуре. — передразнил его Малютин. — И ты уже переходишь на бандитский жаргон?

— Хорошо, я согласен. Резон в вашем предложении есть.

— Но только надо сделать так, чтобы никто из участников заранее не знал, что произойдет.

— Понятно, — наморщил лоб полковник. — Но если из вашей затеи ничего не выйдет, то отвечать придется мне.

— Тебя это пугает?

— Я не хочу, чтобы попытка сорвалась.