Инструктор. Снова в деле

Андрей Воронин, 2010

Уже ставший легендой бывший инструктор спецназа ГРУ Илларион Забродов продолжает борьбу за справедливость. Подойдя к краю теневого бизнеса, Забродов обнаруживает его щупальца прямо… в сердце Москвы.

Глава 2

Илларион Забродов был в замечательном расположении духа, которое, честно говоря, в последнее время посещало его нечасто. Радовало его, по крайней мере, то, что для хорошего настроения ему требовалось совсем немногое. «Хорошо все-таки, что я не такой привередливый, без запросов, как у молодежи, чтобы всего и много и сразу. Может, я раньше тоже таким был, но потом отошло как-то. Только вот интересно, мог бы мне сказать, тот же генерал Федоров, к примеру, хорошо это, что с возрастом человек усмиряет свои аппетиты и начинает радоваться тому, что у него есть. Вот и я, чем не образец для такой теории? Хорошенько выспался, кошмары не снились, на дворе солнце яркое светит, снежок выпал, машина бежит, как новенькая, никаких пробок. Только если так рассуждать, то радость примитивная какая-то получается. Стоп, — сказал себе Илларион. — Чего ты, в самом деле, расфилософствовался и размечтался прямо как поэт».

Он усмехнулся своему отражению в зеркале заднего вида и перестроился на левую полосу: по правой полосе ехать было невозможно, машины волочились, как караван в пустыне. «Нельзя так, — подумал Илларион. — И сам не едешь и другим не даешь. Что, только в Москве так? Или везде так ездят? Гордятся своей неуступчивостью. Только разве это неуступчивость? По-моему, самая обыкновенная глупость. Человек же и по делам может куда-то спешить, как я, например. Хотя разве это срочное дело — поменять летнюю резину на зимнюю? Или я не замечаю, как старею, и для меня каждая мелочь становится важной и называется делом? Тьфу, что за мысли лезут в голову! Услышал бы Федоров или Сорокин, на смех бы подняли! Сами на мои шутки обижаются, дуются, а вот меня поддеть любят, я же, по их мнению, обижаться не имею права».

Илларион закурил и подбавил газу. Сам он с нарушителями закона боролся, учил их уму-разуму, но кто из русских не любит быстрой езды? Он и находил себе оправдание в этой поговорке. Решил не тянуть кота за хвост и выбрался к своему знакомому, с тем чтобы поменять резину своему «бьюику». «Рискнуть-то можно и на летней дальше ездить, — рассуждал Илларион. — Только потом сам себе не прощу, если в ДТП попаду. Или… Ну вот, дофилософствовался до мыслей о смерти. Жить и жить тебе еще, Илларион. Рано еще в дальние края собираться».

Забродов выехал на Ленинградский проспект, вливаясь в плотный поток машин. Здесь уже было не так вольготно, и полосы выбирать не приходилось. «Вот черт, — выругался Илларион. — Дернуло же меня сегодня шины менять. Такой день солнечный, приятный. За город лучше бы поехал или дома остался, навел бы порядок в библиотеке и Марату Ивановичу Пигулевскому звякнул бы, может, у него что-то новенькое появилось. Нет же, теперь полдня простою на Ленинградском и к вечеру доеду. Ну поставят мне резину бесплатно, денег не возьмут, а день-то испорченным окажется». Илларион давно обещал заехать к одному своему знакомому. Тот недавно позвонил и похвастался, что обзавелся своим автосервисом. А Илларион, не подумав, напросился в гости, при этом добавив: «Для моего коня твоя конюшня не годится». Ну вот и получил теперь приглашение наведаться в автосервис, с уговором, что если все сделают как надо, то с Иллариона причитается бутылка коньяка и свои нехорошие слова он берет обратно. Вот и пришлось ехать. Забродов не привык бросаться словами, не то что как некоторые. Под «некоторыми» прежде всего подразумевался генерал-майор Федоров, который обещал заехать две недели назад и все не приезжал. Хоть бы перезвонил, сказал что да как, нет, молчит и не звонит, а потом, как обычно, приедет без предупреждения, когда Иллариона дома нет, и будет сердиться, что не встретил. «Ох уж этот Федоров, — покачал головой Илларион. — Вояка с характером. Ну а ты сам? Без характера, что ли? Тогда не ропщи, а лучше подъедь вперед, иначе вон та девушка с правой полосы втиснется в твой ряд и тебе придется не только менять резину, но еще и перекрашивать машину».

Илларион быстро ликвидировал свободную площадь асфальта, на корню перерубил устремление хитрой девушки, которая располагалась на своей полосе теперь несколько кривовато и не могла сделать маневр, пока Забродов не проедет чуть вперед. «Вот так-то, — с удовлетворением подумал Илларион. — Должно послужить уроком. С детства же учили, не лезь вперед очереди, занял свое место и стой».

Но, очевидно, девушка только недавно сдала на права, или заболталась по мобильнику, или красила губы, или же, обладая редкостным телепатическим даром, прочитала мысли Забродова и рассердилась на него за неуступчивость, но в следующий миг она подтвердила его наихудшие опасения. Она умудрилась слегка помять с правой стороны переднюю и заднюю дверцы машины. Илларион услышал скрежет, который иногда слышал в кошмарных снах и который так часто избегал ценою невероятного напряжения ума и ловкости рук. Но видно, рано или поздно, неизбежное должно было случиться. Теперь его черный «бьюик», который, между прочим, он не так давно покрасил, однозначно нуждался в посещении автосервиса. На его некогда аккуратном боку виднелась вмятина со свежими царапинами.

— Когда садитесь за руль, вначале надо разобраться, где газ, а где тормоз! Да, кстати, почем права нынче? За сколько взяли? Триста, четыреста или все пятьсот? — Илларион говорил громко и уверенно с видимым спокойствием, но, всмотревшись в его глаза, нетрудно было понять, что он не на шутку разозлился. И хотя он не привык ругаться с женщинами, сейчас ему очень хотелось это сделать, в особенности когда такая хрупкая девушка садится за руль громадного «форда эксплорера» и пробует твою машину на крепость и характер, между прочим, тоже.

— Я… я… — девушка ловила ртом воздух, отставив мобильник от уха, и казалось, сама не понимала, что произошло и как это так могло получиться, что машина вдруг ни с того ни с сего поехала.

— Ну, не я же, — Илларион в расстройстве развел руками. — Где вас так ездить учили? На каком заброшенном поле?

Он вернулся в машину и включил аварийную сигнализацию, пребывая в твердой решимости, что дождется приезда доблестных сотрудников ГИБДД, которые и покарают нерадивую автолюбительницу.

— Посмотрите, что вы наделали! — Илларион был возмущен и пытался заставить себя успокоиться, но ничего не выходило, потому что каждый раз, бросая взгляд на вмятину и свежие царапины на своей машине, он чувствовал новый прилив негодования.

Забродов принял позу учителя и показал рукой, словно указкой.

— Да-да, полюбуйтесь, девушка, результатом ваших усилий. И, между прочим, пора бы выключить левый поворот, или, может быть, вы собираетесь взять меня на таран? Русская баба, как говорится. И коня на скаку остановит…

Он не договорил, потому что она зарыдала, а это было хуже всего: когда женщины начинали плакать, Забродов терялся и чувствовал себя негодяем, виноватым и вообще самым худшим человеком в этом мире. И эта девушка, сама не догадываясь, нащупала его самое слабое место.

— Ну-ну, ладно вам уже. Ну, с кем не бывает? — неловко начал утешать Забродов, уже не обращая внимания на объезжавшие их машины, чьи клаксоны заходились в истерике. «Ну что непонятного, — с раздражением подумал Илларион. — Не просто же так остановились поболтать, а самое настоящее ДТП. Я даже знак выставил, ближе, правда, чем требуется, но попробуй подальше его поставь, так скорее на капот поймают. Задавят и даже не заплачут».

Образовалась приличная пробка, машины объезжали их и выстраивались в многокилометровую очередь. «Вот как в жизни бывает, — подумал Забродов с какой-то неожиданной гордостью. — Из-за этого столкновения все движение на проспекте перекрыто, ну или почти все. По радио говорят наверняка, и в Интернете на карте место аварии отмечено, а всего-то и дел, что столкнулись две машины. Кажется, мелочь, а все вынуждены считаться».

Девушка продолжала плакать, склонившись к рулю. Ее светлые волосы разметались по плечам, и рыдала она как-то по-настоящему, так что Илларион, не раз побывавший в смертельно опасных переделках, кажется, впервые в жизни испугался не на шутку. Испугался обычных слез. «Неужели я такой слабак? — не без тревоги подумал Илларион. — Ну плачет. Подумаешь! Кто из женщин не плачет? Все плачут. Их тогда жалеть начинают и мужики часто соглашаются на то, на что никогда бы не согласились, если бы их жены, подруги, дочери, невесты не заплакали. Коварные эти существа, женщины…»

— Ну ладно, ладно, хватит уже плакать! Мне на нервы действует. Не будем никого вызывать! Это я так сказал, чтоб припугнуть!

Она словно бы не расслышала, но плач стал стихать, наконец она подняла лицо от руля.

— Отвернитесь, что вы так смотрите на меня! Я вам не музейный экспонат и не картина! Что, не видели никогда женщину с поплывшей косметикой?

— Почему? — смутился Забродов. Должно быть, его взгляд показался ей слишком нескромным, изучающим. Но что он мог поделать, если его профессия наложила отпечаток на всю его жизнь и он до конца дней не сможет избавиться от изучающего взгляда, да и зачем избавляться, если не раз этот взгляд его выручал?! — Видел я всяких женщин. И с поплывшей косметикой тоже. Хочу вас успокоить: это не самое страшное зрелище, которое мне приходилось видеть. Гораздо страшнее всякие огуречные маски, особенно когда тебя встречают без предупреждения. Вот так недолго и заикой на всю жизнь остаться! А вы говорите о какой-то поплывшей косметике! Меня таким не испугаешь!

— Между прочим, вы только что на меня кричали. Когда на меня начинают кричать, я тут же плачу. Так что косвенно в моем испорченном внешнем виде виноваты вы. И можете не отпираться, я все равно вам не поверю, — сердито отпарировала она, утирая влажной салфеткой лицо.

— Вот тебе и на! — Илларион опешил. Давненько не встречал он таких языкастых, которые из виноватых правыми делаются за одно мгновенье. — Это что же получается? Вроде как я виноват? Ехал тут, понимаешь, на своей машине, дорогу занимал, чужое место, не давал проехать, спровоцировал столкновение, а потом еще и расстроил хозяйку чужого авто? Это так следует понимать?

— Вы меня никогда не поймете, потому вы мужчина, — категорически заявила девушка, которая вовсе не походила на стерву, каковой показалась вначале Иллариону. «Еще не стерва, просто показывает свой характер и не понимает, что делает, чем-то похожа на подростка, выстраивающего свои взаимоотношения с миром путем протеста», — подумал он.

— Может, вы все-таки выключите поворот? И мы отъедем в какое-нибудь место поспокойнее, чтобы решить, как быть дальше?

— А может, я передумала и решила вызвать ментов? — она мстительно улыбнулась. Косметика и вправду поплыла.

— У вас тушь на правой щеке, — подсказал Забродов и добавил: — А что? Можно и так. Давайте, я не против! Пусть приедут, посмотрят, как что здесь случилось, и вам придется заплатить штраф, лишиться прав и оплатить ремонт, если у вас нет страховки, и еще, что немаловажно, придется потратить впоследствии время на поход в спортивный магазин.

— Это еще зачем? Или это у вас такой своеобразный юмор?

— Я говорю на полном серьезе. Без шуток, — подтвердил Илларион. — Вам же надо будет как-то передвигаться по городу. Судя по вашему виду, на общественном транспорте вы передвигаться откажетесь. Такси сейчас почти не поймаешь. А кататься с бомбилами побоитесь. Остается велосипед, самокат и мопед. Я советую вам выбрать велосипед. Очень полезное, между прочим, для организма занятие — кататься на велосипеде.

— Вы в школе, наверное, двоечником были.

— Тогда вы отличницей в автошколе.

— Между прочим, у меня есть личный шофер, а ваши волнения излишни. Если хотите от меня денег, то так бы сразу и сказали, я заплачу их вам сейчас. И можете не рассчитывать пригласить меня в кафе или ресторан. Не думайте воспользоваться моим бедственным положением и поставить меня в неловкое положение! Вот ваши деньги, и едьте, куда ехали.

Илларион и слова не успел сказать, как она сунула ему в руку смятые купюры и тронулась с места. Он хотел было догнать машину и бросить ей деньги в салон, но она уехала далеко вперед, и Забродов решил, что несолидно, если мужчина его возраста начнет вести себя как вспыльчивый мальчишка и погонится за машиной. Да и если рассуждать здраво, в том, что он взял деньги от женщины, ничего унизительного нет, потому что она исковеркала его машину и заплатила, а он ей еще навстречу пошел, отказавшись вызвать ГИБДД. Настроение, правда, совсем испортилось, так жутко испортилось, что захотелось бросить эту машину здесь и идти куда глаза глядят. «Это же надо такому случиться, — сетовал Забродов, — так хорошо день начинался, такое настроение было, а тут эта досадная случайность — и все рухнуло как карточный домик, да еще осадочек неприятный остался, так ловко она его отбрила.

— Чего стал, мужик? Прогулка на проезжей части? Убрал машину! — из тонированного окошка, съехавшего вниз, раздалось хамоватое приказание какого-то верзилы.

— Да-да, — пообещал Илларион. — Сейчас уберу.

Не любил он хамов, просто не переваривал. И потому прямиком направился к «мерседесу» с тонированными стеклами.

— Мужики, — обратился он вежливо, будто бы хотел что-то попросить, но тут же резко ударил двумя согнутыми пальцами шофера в наглое лицо. Тот завыл от боли и ткнулся лицом в руль.

Передняя дверца авто открылась, и оттуда вылез парень фактурой с десантника, лицо, как каменное, и, обойдя машину, молча двинулся на Забродова, как великан, желающий раздавить какую-то мелюзгу, копошащуюся под ногами. Илларион ловко выступил вперед, провел болевой прием, и огромная детина зашипела от боли, прося отпустить руку.

— Эх, ты! Да не в весе дело! — ухмыльнулся Забродов.

Он догадался, что в машине кто-то был еще, но решил, что лучше не заглядывать, всякое в жизни бывает, вдруг нервы не выдержат, и Илларион глупо отправится на тот свет. Да и тот парень, что там, внутри, не рисковал выходить, видя, как легко Илларион разобрался с его шофером и охранником.

— А все потому, что вежливости не знаете. Элементарных правил этикета! Вот обратились бы ко мне как человек к человеку, я бы машину убрал и счастливой дороги пожелал. А так к травматологу заглянуть не мешает, а шоферу посоветуй чаем глаза на ночь пополоскать. Думаю, отпустит. Я не сильно его. Рулить сможет.

«Ну и денек, ну и денек, — то и дело повторял про себя Забродов, — что с людьми в мире происходит! Совсем разучились быть вежливыми и культурными. Человек человеку волк. Вот эти так и вели себя со мной, только я не считаю, что люди — волки друг другу, просто иногда попадаются такие сволочи, с которыми по-хорошему себя вести не выходит. Не могли объехать, стали за мной прямо. Чуть повернули бы и объехали. Надо было еще хамить. — Забродов еще некоторое время глядел в зеркало заднего вида. «Мерседес» беспомощно мигал аварийкой, а шофер, не отнимая рук от лица, вышел из машины, а его место занял детина, отчаянно разминавший кисть правой руки. — Ничего, до свадьбы заживет. Небольшой вывих, пусть еще спасибо скажет, что сухожилия не порвал. Совсем сосунок еще, никакой техники, одна бравада. Эх, десантура. Что она по сравнению со спецназом!»

Темнело, и Илларион, взглянув на часы, выяснил для себя пренеприятное обстоятельство. Оказывается, он застрял здесь на несколько часов, и ехать дальше не имело смысла, следовало возвращаться домой, хотя бы потому, чтобы завершить день на мажорной ноте. Например, навел бы порядок в своей библиотеке и определился со списком новых книг, которые надо заказать у Марата Ивановича Пигулевского, старого антиквара. Но и назад добираться было непросто. Одна сплошная пробка. «Рано или поздно допрыгаются все эти транспортники. Будут пешком ходить в свое министерство, — размышлял Илларион, осторожно покручивая руль. Не дай бог, очередная коза попадется на дороге и украсит его «бьюик» такой же отметиной, как та автолюбительница! И вместо новых книг все деньги уйдут на ремонт машины. — Вот почему бы не сделать, как в Токио? Там же столько транспортных развязок, тоже, конечно, есть проблемы, но не до такой же степени, когда я должен пять километров ехать за чадящим автобусом и ждать, когда он уберется куда-нибудь или перестанет пускать мне клубы дыма под нос. Второе маловероятно, я задохнуться успею, а он будет себе волочиться. Сплошной бардак. Поглотят скоро Москву пробки. Но, с другой стороны, если подумать, такое развитие событий не так уж плохо. Меньше машин, да и воздух станет чище. Какой смысл будет куда-то ехать, если все равно где-нибудь на пути намертво встанешь? Конечно, смысла никакого». Илларион курил сигарету и стоял в пробке, ощущая, как напряглась его спина. Он вольготно откинулся на спинку сиденья, он мог позволить себе такое положение хотя бы потому, что имел приличный водительский стаж и на изменение дорожной обстановки реагировал быстро. Такой позор, как с той девицей, с ним бы не случился. Чтобы не терять времени даром, достал из кармана любимого жилета мобильник и позвонил знакомому, новоявленному владельцу автосервиса.

— У меня для тебя две новости. Одна хорошая, а вторая плохая. Начну, пожалуй, с плохой. Коньячку ты сегодня ни при каких обстоятельствах не дождешься. Меня мазнули в бок на Ленинградке, а тут пробки, так что я домой возвращаюсь. А теперь новость номер два. Поцарапан мой конь, и ему нужен ремонт. Так что я заеду к тебе на неделе.

— Вот, Забродов, даешь! Расстроил ты меня. Я думал, ты приедешь, коньяк попьем… А ты лишил меня заслуженной награды.

— Не факт, — засмеялся Илларион. — Награду еще заслужить надо. А резина пока у меня еще летняя. И конюшни я твоей не видел. Машина хоть проедет в гараж твой?

— Обижаешь, Илларион. У меня гараж на десять твоих «бьюиков», хоть на танке заезжай.

— Заеду как-нибудь. Счастливо, — едва положив трубку, Илларион резко ударил по тормозам. «Вначале разгонятся, а потом тормозят резко. Нет никакой размеренности. Верно говорят: как живут, так и ездят. Жить любят с шиком и ездить так же. Только часто этот шик заканчивается плохо, со всеми вытекающими последствиями. Передозом, лечением за границей, машинами, смятыми в гармошку. Нет чувства меры. Можно ехать спокойно. Не спешить, раньше ведь все равно не приедешь, а в кювете окажешься или на встречную вылетишь. Нет, все равно летят. А потом статистика: 40 000 смертей в год на дороге», — рассуждал Илларион, чувствуя, как с недавнего времени его начало раздражать вождение машины. Он устал от постоянного напряжения, оттого, что, скажем, едущий впереди, мог неожиданно выкинуть какой-нибудь опасный фортель. Илларион чувствовал, будто находится на боевой операции, план которой неизвестен и, кто враги, а кто друзья, точно неясно, и он должен рассчитывать только на самого себя. Так и на дороге. Сам делаешь все правильно, а вот от ошибок других не застрахован, причем часто случается, что попадешься тогда, когда ждешь этого меньше всего.

На Малую Грузинскую он приехал затемно. Повалил густой снег, совсем как зимой. «А еще говорят, глобальное потепление. — с насмешкой подумал Забродов. — Все эти прогнозы — выдумки шарлатанов. Сказать что-то надо, вот и говорят. А на самом деле как оно будет — никто не знает и никто предсказать толком не может. Потому что, скажем, произойдет ядерный взрыв, и кто сможет сказать, как изменится климат? Никто. Будут только одними вероятностями кормить».

Забродов осторожно заехал во двор, чтобы не натолкнуться на какого-нибудь местного лихача, возомнившего себя королем дороги. Знавал он и таких и сочувствовал им, не слишком приятно столкнуться со столбом или деревом, а еще хуже сбить пешехода. Илларион поискал свободное место и неспешно припарковал машину между двумя джипами, с филигранной точностью парковщика номер один в мире — расстояние было выверено до миллиметра. «А что, смог бы и чужие машины парковать, — рассудил Забродов, довольно оглядывая свой «бьюик», который к утру обещал быть припорошенным снегом. Закурил сигарету и присел на корточки перед дверцей, провел по ней рукой и покачал головой. — Хоть общественным транспортом пользуйся, когда на дороге с такими водителями повстречаешься. Дернуло же меня сегодня резину менять. Ну, посидел бы дома лучше, прогулялся, разобрался бы с книгами, а в итоге вышло, что за день ничего толкового не сделал: ни с книгами не разобрался, ни резину не поменял и еще теперь получил ремонт себе в подарок как награду за проявленную инициативу». В дворике было темно, тем не менее Забродов почувствовал что-то странное. Не то чтобы за ним кто-то следил или крался (это бы он сообразил сразу, иначе грош цена ему, если не может себя защитить), а вот какое-то другое чувство его охватило, будто бы забыл что-то важное. «Точно, — Илларион хлопнул себя по лбу. — Марату Ивановичу обещал позвонить. Про книги новые узнать. Эх, поздно уже, наверное». И тут взгляд Забродова упал на машину, стоявшую перед его «бьюиком», как будто бы он ее только что заметил, а парковался с завязанными глазами, демонстрируя самому себе искусство высшего пилотажа и доказывая, что со счетов его списывать еще рано.

«„Форд эксплорер“… и номер как будто знакомый», — Илларион, докурив сигарету, бросил бычок в лужу и подошел к машине ближе, да так, что со стороны могло показаться, будто это нерадивый автоугонщик, размышляющий, угнать или не угнать. Глянул на левую фару. Разбита. «Вот это да! А еще говорят, что Москва — большой город. Ничего подобного. Выходит, даже очень маленький, раз хозяйка этой машины живет в моем подъезде. А ну-ка…» — Илларион даже развеселился, как будто встретил старого знакомого, с которым не виделся много лет и не раз выбирался из таких переделок, о которых потом и вспоминать страшно. Забродов повел себя совсем как хулиганистый мальчишка или неумелый автолюбитель, считающий, что его машину подперли. Он что есть силы пнул носком ботинка по колесам. Несколько раз. И отошел в сторонку, глядя по сторонам, кто сейчас выйдет. Занимавшийся морозец пощипывал руки. Забродов не ошибся. Буквально минут через пять дверь подъезда распахнулась и оттуда выбежала девушка в одном халате; по всей видимости, она снимала макияж или принимала ванну. Забродову на какое-то мгновение даже совестно стало, что потревожил ее, а потом вспомнил, как она его с деньгами посреди дороги стоять оставила, и засмеялся.

— Место встречи изменить нельзя. Меткая фраза, не правда ли?

— Если вы хотите узнать мое мнение о вашем чувстве юмора, то собираюсь вас огорчить. У вас его совсем нет! Вы ненормальный какой-то и просто меня преследуете!

— Очень интересная версия. Особенно если учесть, что я тоже живу в этом подъезде. Мне что, прикажете дома не появляться, пока вы здесь живете? Между прочим, я могу обвинить вас в слежке! И кстати, на улице минусовая температура, а вы в халате и тапочках. Я думаю, что совсем не похож на угонщика. Мне ваш сарай не нужен, — Забродов показал рукой на ее машину. — Потому нам необязательно закаляться. С непривычки, знаете, можно и простудиться.

Девушка покраснела и, кажется, только что догадалась, в каком виде предстала перед Забродовым. Причем смутилась так сильно, что можно было подумать, что в таком виде она перед мужчинами никогда не появлялась, даже в собственной квартире. Однако, когда первая растерянность исчезла, она не смогла удержаться, чтобы не обвинить Забродова в своем непрезентабельном виде.

— Это все из-за вас! Я плакала из-за того, что вы на меня кричали и не захотели уступить дорогу, а теперь я мерзну и могу заболеть, потому что непонятно какая дурь заскочила вам в голову и вы пнули мою машину. И никакой это не сарай, а очень хороший внедорожник, гораздо лучше вашего.

Последнее замечание имело своей целью уязвить Иллариона, однако он пропустил его мимо ушей. Для полного счастья еще не хватало спорить с женщиной о технических достоинствах и недостатках того или иного автомобиля.

— Лестно, что все в вашей жизни происходит из-за меня. Говорит ли это о том, что я имею в вашей жизни какое-то значение? Может быть, наша встреча — знак судьбы?

— Скорее знак того, что фортуна повернулась ко мне задом, — сердито прервала его девушка.

— Зато ко мне передом, — парировал Забродов. — И хватит ссориться, в мире и без того происходит очень много неприятных вещей. Соседи должны жить дружно.

Девушка фыркнула.

— Вы прямо как Кот Леопольд.

— А вы скоро будете похожи на Снежную королеву. Болтать на отстраненные темы с вами приятно, но боюсь, как бы вы не заболели, поэтому давайте лучше зайдем в подъезд.

Они вместе зашли в подъезд, причем Катя не позволила пропустить себя первой, чем смутила Забродова. Между ними висело какое-то неловкое молчание, и Забродов поспешил разрешить его вполне подходящей репликой.

— Позвольте представиться: Илларион.

— Катя, — девушка, как ни пыталась изобразить из себя чрезвычайно мужественную женщину, все же дрожала от холода. Шла она позади Забродова, по всей видимости немного его побаиваясь.

«Неужели я такой страшный, что меня следует бояться? — подумал Забродов. — Может она действительно думает, что у меня не все дома? Что это за ребячество — пинать чужую машину, а потом еще любезничать во дворе, стоя в дубленке, когда твой собеседник кутается в тонкий халатик». Забродову стало стыдно за свое поведение, и он подумал, что было бы хорошо отмотать время назад и, как из фильма, вырезать неудачные кадры.

Катя внезапно остановилась.

— Идите.

— Куда? — не понял Илларион, стоя на лестничной площадке перед своей квартирой. — Я уже пришел. Или, может быть, вы хотите, чтобы я забрался на крышу?

— Очень смешно. Видимо, вам не говорили, что невежливо так пристально смотреть на незнакомую девушку, как смотрите вы.

— То есть? Слишком строго?

— Нет, — пояснила Катя, нисколько не растерявшись. — Вы смотрите на меня так, как будто я вам что-то должна. Если ждете, что я приглашу вас к себе домой, то не дождетесь. Я девушка строгих правил.

— Да я не думал о вас ничего плохого. — Илларион вконец растерялся, так не терялся он даже тогда, когда в автомате закончились патроны, а его пытались выкурить из помещения гранатами. — И ничего вы мне не должны. Просто я так смотрю на вас, потому что ваше лицо мне незнакомо. А человек всегда обращает внимание на незнакомые лица; кроме того, вы девушка приятной наружности…

— Хватит! — перебила его Катя. — Что вы скажете дальше, я уже знаю. Так что продолжать не стоит. И дайте мне пройти.

— Разве я такой большой, что занял всю площадку? Проходите, места достаточно.

— Нет! Вы меня не поняли! Я хочу, чтобы вы зашли к себе домой и закрыли дверь. Только тогда я пройду. Откуда я знаю, что вы задумали? Может, вы ждете, чтобы я открыла дверь, и ввалитесь за мной следом?

— Интересная мысль, особенно если учесть, что ваша дверь открыта. Об этом ясно говорит нижний замок. Вот, посмотрите. И Илларион, сделав два шага вперед, потянул за ручку двери квартиры напротив. Дверь легко подалась.

— Тем более уходите. — Катя была упрямой и настаивала на своем, хотя от Забродова не ускользнула некая растерянность, отобразившаяся на ее лице. Должно быть, она была удивлена (как же так, позабыла закрыть дверь), но не хотела признавать своей ошибки перед этим странным соседом.

— Вы сегодня не в духе, Катя. Смотрю на вас и думаю: интересно, какое же у меня тогда должно быть настроение? Ехал в автосервис менять резину, встретился с вами. Поцарапал машину. Потом — короткий диалог с не самыми воспитанными представителями нашего общества. Забыл сделать важный звонок, не перебрал книги, и такой солнечный день ушел в прошлое, оставив мне одно разочарование. Кто виноват и что делать?

— Виноваты всегда мужчины, — тоном не терпящим возражений ответила Катя и, несколько смягчившись, с любопытством спросила, игнорируя второй вопрос Иллариона: — А что за книги?

— Разные, — уклончиво ответил Илларион. — Меня интересуют редкие издания. Антиквариат.

— Хм… не обижайтесь, но вы совсем не похожи на любителя книг.

— Это почему? — искренне удивился Забродов и даже немного обиделся. Ему-то лучше знать, что он любит, а что нет, а Катя по его лицу судит об его интересах.

— Лицо у вас… — она задумалась, силясь подобрать эпитеты.

— Страшное, что ли? — переспросил Забродов.

Он почувствовал себя неприятно, как будто Катя его оскорбила.

— Да нет. Не страшное, — поспешила она его успокоить. — Лицо как у военного.

— А… Тогда понятно. Вы хотите сказать, без капли интеллекта. Так? — уточнил Илларион.

Катя заметно смутилась.

— Нет… нет… Что вы. Я вовсе не хотела этого сказать.

«Конечно же, не хотела. Как выворачивается теперь, будто бы не догадывается, что у нее на лице все написано. Женщины — хитрые существа… Думают одно, а говорят другое. Ведь только что собиралась убегать от меня, прятаться в своей квартире, а теперь спокойно стоит на лестничной площадке и разговаривает со мной, как со старым знакомым», — подумал Илларион и из чистого любопытства взглянул на часы, чтобы оценить, сколько же времени они потратили на болтовню.

Катя изменилась в лице.

— Я вас обидела? Нет, что вы, я не хотела! Вы не подумайте! Я не говорила, что вы необразованный…

— Да не в этом дело. Я просто подумал, как мы смотримся со стороны. Дверь в вашу квартиру открыта, вы стоите в халате, я в верхней одежде, и мы пытаемся наладить общение в такой, мягко говоря, непрезентабельной обстановке. Почему бы вам не переодеться и не заглянуть ко мне на чашечку чая? Если вы так интересуетесь книгами, я мог бы показать вам свою коллекцию. Уверен, кое-что вас бы заинтересовало.

— Еще чего! — фыркнула Катя. — Здрасте. В гости к незнакомому мужчине. За кого вы меня принимаете, Илларион? Еще не прошло и суток со времени нашего знакомства, а вы наглеете еще больше и зовете меня к себе в квартиру.

— Это можно расценивать как добрососедский жест. В конце концов, вы сегодня подбили мою машину.

— Мы квиты. Я отдала вам деньги. И вы еще имеете совесть попрекать меня, когда из-за вас я бросила все свои дела и выбежала на улицу?! Вы еще и хам, Илларион. Жуткий зануда и мужлан.

— Лестная характеристика, особенно если учесть, что вы меня совсем не знаете. Скажите, Катя, вы ведете себя так со всеми мужчинами или только с такими типами, как я?

— Я веду себя так только с теми, кто не знает правил хорошего тона, — решительно заявила Катя и, проявив неожиданную смелость, подошла к открытой двери своей квартиры, хотя раньше и приблизиться боялась. — А теперь дайте мне пройти.

— Пожалуйста. Чтобы вы не пугались, я выйду из подъезда или залезу на крышу, — съязвил оскорбленный Забродов.

«Нет, все-таки оформившаяся стерва, — решил про себя Илларион. — Я с ней по-человечески разговариваю. Хочу, так сказать, раззнакомиться, а она крысится на меня. Бывают же такие женщины, которые любят всем испортить настроение. И вообще, откуда она взялась? Что-то раньше я ее здесь не видел».

Забродов счел за лучшее зайти в свою квартиру, а не стоять в рассеянности посредине площадки, как какой-нибудь памятник на городской площади. Повесил дубленку в прихожей, вымыл руки и только собрался переместиться на кухню, чтобы чем-нибудь поужинать, как в дверь затрезвонили.

«Кого нелегкая принесла», — с раздражением подумал голодный Илларион, и на какой-то момент мелькнула мысль не открывать. Но трезвонили так, что не открыть было невозможно. Как обычно, в самые неподходящие моменты появлялся генерал Федоров.

— Не ждали? — засмеялся он, бесцеремонно вваливаясь в коридор. — Ты куда подевался? Я тебе полдня звонил…

— Догадался бы на мобильник позвонить…

— Мобильник, — проворчал генерал, передразнивая. И, отдернув штору, выглянул в окно. — В такую погоду все люди дома сидят. Один только Забродов не как все, что-то постоянно ищет и днем и ночью.

Он ухватил одну из книг.

— Только осторожней. Прошу тебя. Это раритетное издание, я за него черт знает сколько отдал.

— Лучше бы коньяка купил хорошего. — Федоров, не разделявший увлечения Забродова, назидательно потряс книгой перед его носом.

Забродов выхватил книгу из рук и поставил ее на полку.

— Ты как? По делу? — осведомился он, пребывая в том настроении, когда меньше всего хочется шутить.

— У тебя вечно одни дела на уме! — притворно обиделся генерал. — Неужели я просто не могу зайти к тебе в гости, проведать, узнать, как ты тут живешь, чем занимаешься и что думаешь. Ты хоть где пропадал сегодня?

— В пробках пропадал, — мрачно ответил Илларион. — И еще в ДТП попал благодаря своей новой соседке.

Федоров заметно оживился.

— Что за соседка? Какая соседка? У тебя не было здесь никаких соседок!

— Не веришь? Зайди в дверь напротив и спроси Катю, она тебе такого наговорит, что не пройдет и минуты, как ты сюда вернешься.

— Молодая? Симпатичная? — словно не слыша, продолжал генерал. Он каждый раз оживлялся, когда на горизонте Иллариона появлялась приятная женщина, и у Забродова возникало такое впечатление, что генерал Федоров больше всего хочет, чтоб он на ком-нибудь женился.

— Молодая и симпатичная. Только вот на язык такая шустрая, что и ты замолчишь. Я ей слово, она мне пять. Я случайно узнал, что она моя соседка, машину ее у подъезда увидел, пнул ногой, а она в одном халате выскочила.

— В халате? — глаза генерала округлились от изумления, будто бы Забродов признался, что не так давно видел инопланетян.

— Ну, в халате. Вот мы и раззнакомились.

— Ну ты и раззява, Илларион, не обижайся, — Федоров расхохотался. — Это же любому понятно. Она тебя соблазнить хотела! А ты, наверное, как обычно, стоял и скромничал, про свой антиквариат ей рассказывал!

— Не знаю, как насчет соблазнить, а настроение она мне испортила. Сказала, что у меня лицо, как у военного, ну, то есть как у тебя, — проворчал Илларион, садясь напротив Виктора в кресло и открывая бутылку коньяка, которую брал с собой в автосервис.

— Так ей что, лицо твое не понравилось? — недоумевал генерал. — Или что?

Иллариона несколько утомляла эта трескотня, и, махнув рукой, он ничего не ответил и разлил коньяк по рюмкам.

— Давай лучше выпьем немного.

Только подняли рюмки, даже чокнуться не успели, как снова звонок в дверь разорвал повисшую в комнате тишину.

«Как проходной двор какой-то, — с неудовольствием подумал Забродов. — Всегда так бывает. Как назло. Когда ты один и хочешь какой-то компании, хочешь душевно поговорить, все заняты и никто не хочет с тобой разговаривать, а уж тем более приезжать. Но когда хочется спокойствия и уединения, обязательно найдется человек, который все разрушит, и ты будешь сидеть с ним, говорить и ждать, когда он оставит тебя в покое».

Он посмотрел в глазок и удивился. Перед дверью стояла преобразившаяся Катя. «Вот те на! — подумал Илларион. — Пришла все-таки, а еще носом вначале крутила. Словом, настоящая женщина. Никогда не поймешь, что у них на уме».

Она нетерпеливо позвонила в дверь еще раз, и Забродов, решив, что сполна насладился удивительным моментом, когда не он, а Катя ожидает под дверью, распахнул ее, стараясь принять невозмутимый вид. Наверное, проще было провозить наркотики через границу контрабандой, чем казаться сейчас спокойным и безразличным ко всему происходящему.

— Да? — спросил Илларион будничным голосом, как будто ожидал от нее какой-нибудь просьбы. Может, соли для супа или гвоздь забить, а может, и лампочку поменять.

Катя нисколько не стушевалась, несмотря на его нарочито нелюбезный вид, словно она предполагала, что именно так он ее и встретит, и сказала:

— Кажется, кто-то приглашал меня в гости. И обещал что-то показать. Только вы не заблуждайтесь по поводу моего прихода. Это не дает вам вседозволенности в поведении. И если вы начнете приставать, я сразу же уйду.

Чем дольше смотрел на нее Илларион, тем нелепее начинал чувствовать себя в повседневной одежде. Он ощущал себя дворником рядом с голливудской звездой на одной фотографии. «Как быстро она привела себя в порядок!» — удивился он, оглядывая ее с ног до головы и мысленно прикидывая, сколько по времени мог занять ее вечерний туалет.

— Я ненадолго. На часик, потом еду в театр, — пояснила она с нетерпением, словно намекала, что пора бы дать ей пройти внутрь, а не держать, как просительницу, на лестничной площадке.

Забродов и сам словно очнулся. «Ах, вот оно что! — с некоторым разочарованием подумал он. — Она в театр собралась, а я-то думал, что для меня нарядилась. Дурак ты, Илларион, так легко наживку заглотил. А еще хвастался когда-то, что читаешь женщин как открытые книги. В общем, 1:0 в ее пользу».

— Проходите Катя. Что я, в самом деле, за порогом вас держу.

— А я уже подумала, что вы меня боитесь, — с насмешкой произнесла Катя, незамедлительно принимая приглашение Иллариона.

Забродов попал в достаточно неловкое положение, двойственную ситуацию, которая требовала принятия решения. «Вот е-мое, — мысленно выругался он. — И генерал Федоров пришел, и Катя еще. Как же так сделать, чтобы Федоров не обиделся и понял мои намеки? Все-таки Катя рассчитывала только на мое общество, да еще чего доброго перепугается. Мало ли что подумает!»

Катя тем временем оглядывалась по-хозяйски. Указательным пальцем провела по стене, проверила, крепко ли держится вешалка, затем посмотрела себе под ноги и произнесла с некоторой задумчивой строгостью:

— А вот ремонт небольшой не мешало бы сделать…

— Подождите меня, пожалуйста, Катя, здесь. Я отлучусь на секундочку.

— Очень вежливо с вашей стороны держать гостя в коридоре. Я и раньше сомневалась в вашей воспитанности, а теперь…

Но что «теперь» Забродов не расслышал, потому что вернулся в комнату, где Федоров, пользуясь моментом забвения, тайком от Забродова разглядывал какой-то томик. Едва Илларион зашел, тот проворно захлопнул книгу и поставил ее на полку, словно застыдился перед Забродовым.

— А вы, товарищ генерал, как я смотрю, любите поэзию, а еще передо мной притворяетесь. — От Иллариона не укрылось это судорожное движение генерала, застигнутого врасплох.

— Ничего подобного, — живо возразил Федоров. — Просто ты застрял в коридоре. Если бы я был невоспитанным человеком, то давно бы выпил твой коньяк. Я же не могу сидеть без дела. Вот и взял книгу с полки полистать.

— Товарищ генерал! — вкрадчиво начал Забродов, раздумывая, как бы это лучше сказать, чтобы он понял все сам и при этом не обиделся. — Тут ко мне соседка в гости пришла.

— Ого! Ну-ка… — генерал необычайно оживился. — Познакомь, Илларион. Вечно ты маскируешь всех своих спутниц. Рассекреть хоть одну, по старой дружбе.

— Нет у меня никаких спутниц, — спокойно возразил Забродов и с внушением прибавил, глядя прямо в глаза: — Товарищ генерал… Может, вы зайдете как-нибудь в другой раз?

— Понял. Все понял! Такое дело деликатное при всех не делается.

— Да нет здесь никакого дела. Просто я приглашал ее в гости до того момента, как пришли вы, и думал, что она не придет, а она взяла и появилась…

— Да понятно все, Забродов! — генерал дружески хлопнул его по плечу. — Только познакомь меня с ней напоследок! А там уже дело ваше! Делайте что хотите.

Забродов взял рюмку коньяка и вторую поднес Федорову. На ум как раз и тост пришел.

— Товарищ генерал, давайте выпьем за таких замечательных и понимающих людей, как вы!

Виктор пожал плечами, словно не видел в своем поступке ничего особенного, но выпил коньяк и слегка поморщился, быстро ухватив дольку лимона.

Катя стояла в коридоре со скучающим видом, будто бы Илларион приехал с ней в незнакомый город, оставил ее на вокзале, а сам, случайно встретившись со старым приятелем, поехал в бар, чтоб, просидев там до вечера и напившись в зюзю, вспомнить о ее существовании. Заметив Федорова, Катя напряглась и посерьезнела.

— Знакомьтесь. Это Катя, моя новая соседка. А это Виктор… — Илларион несколько стушевался, думая, что лучше прибавить отчество, но не успел.

— Можно просто Виктор, — прервал его генерал, улыбаясь Кате той любезной улыбкой, которую Илларион видел на его лице несколько раз в году. — Мы с ним старые друзья.

— Очень приятно, — ответила Катя и не сопротивлялась, когда Федоров вознамерился остаться джентльменом и поцеловал ей руку.

— Мне уже пора ехать, Илларион. Ты мне потом позвони обязательно.

Забродов кивнул и, закрыв дверь за генералом, тут же засуетился, толком не зная, за что хвататься. Давненько в гостях у него не бывали женщины. Рита уже не приезжала. Они недавно расстались. Федоров не в счет, его он мог встретить в чем угодно, но Катя — дело другое. Она таким взглядом смотрела, что Иллариону начинало казаться, что все вокруг не так и имеет какие-то невидимые изъяны.

— Что вам предложить? Чай, кофе, коньяк? Увы, ужин не предлагаю, раз вы так спешите, да и, если говорить откровенно, ресторанными изысками побаловать не сумею.

— Известное дело. Как и все мужчины, вы ленитесь готовить.

— Почему ленюсь? — запротестовал Забродов, не желавший выглядеть в ее глазах мужчиной с вопиющими недостатками. — Просто это не моя стихия. Я бы мог приготовить что-то особенное, но не вижу в этом смысла, да и не стремлюсь. У каждого человека есть такое занятие, которое увлекает его, захватывает, и тогда получается что-то достойное. А готовка, скорее прерогатива женщин.

Он провел Катю в комнату и, заметив ее неодобрительный взгляд, спешно спрятал бутылку коньяка.

— Это мы с Витей пригубили немного по случаю. У него день рождения был недавно. Вот мы и отпраздновали, — Илларион не собирался признаваться, что, когда к нему заходили давние знакомые, он мог позволить себе немного выпить.

— Я уже все поняла. А откуда вы Виктора знаете? — с любопытством спросила Катя. — Мне почему-то показалось, что он артист. У него такое интересное лицо…

«А у меня, значит, военное и неинтересное, — расстроился Забродов. — Вот так всегда бывает. Не ты нравишься женщине, хоть из шкуры вон лезь, а твой друг, который увиделся с ней мельком и ничего даже не предпринял, чтобы ей понравиться. Это какая-то вселенская несправедливость. И почему она приняла его за артиста?»

— Я давно его знаю. С самого детства. И кстати, он не артист, а генерал, — Илларион не удержался, чтоб не развеять ее фантазии.

— Вот как? — она удивилась. — Никогда бы не подумала, честное слово, такой галантный.

— Конечно, не подумали бы, — с некоторой обидой ответил Забродов, намекая на ее недавние отзывы в свой адрес. — Особенно после такого неотесанного солдафона, как я. Кажется, вы это имеете в виду?

Катя не смутилась и отреагировала достаточно живо, словно опротестовывая несправедливый приговор.

— Что за чушь! Я никогда такого не говорила! Вот сейчас вы ведете себя совсем иначе. Я только сейчас отошла от того первого впечатления, которое вы о себе оставили. А теперь я вижу, что вы совсем другой…

— Человек не может меняться так быстро, — задумчиво ответил Илларион. — Я бываю разным, но кричу достаточно редко. А на женщин в исключительных случаях, так что если я вас сильно обидел, то хочу извиниться. И еще: это касается ваших денег, я отдам вам их обратно. Все равно они мне не понадобятся. У моего знакомого есть автосервис. Он мне бесплатно сделает, я как раз и ехал к нему, а тут такая встреча.

— Забавно, забавно, — Катя впервые улыбнулась. — Может быть, это судьба? Как вы думаете?

— Или просто случайность? — вопросом на вопрос ответил Забродов.

— По-моему, судьба и есть совокупность случайностей. Иногда мы делаем некоторые важные вещи неосознанно. Я случайно нажала на педаль газа и поцарапала вашу машину; если бы я этого не сделала, вы бы поехали дальше на свой автосервис, и, может быть, мы бы так никогда и не познакомились. Здоровались бы, как все соседи, изредка встречаясь друг с другом на лестничной площадке, и все. А так все интересно закрутилось! Как в фильме!

«Может, день все-таки не испорчен? — задумался Илларион. — Может, так и должно было случиться, чтобы я с ней повстречался? В конце концов, все вышло не так уж и плохо. Я жив-здоров, и она тоже. Приятная собеседница, пусть иногда и смахивает на стерву, но, когда ведет себя нормально, вполне милая и добрая девушка. Стоп! Притормози, Забродов, — неожиданно остановил себя Илларион, когда уж совсем размечтался. — Уж не решил ли ты за ней приударить? Вначале был готов голову ей свернуть за машину, а теперь начинаешь ее оправдывать. Да она моложе тебя в два раза, с чего это ты решил, что она тобой заинтересовалась? Ты для нее обыкновенный сосед!»

— О чем вы думаете, признавайтесь? — прервала его размышления Катя. — Только не делайте вид, что вы ни о чем не думали, а просто устали. Я по лицу вашему видела…

Илларион налил еще чаю в фарфоровые чашечки, которые извлекал из шкафа в особо торжественных случаях. Пользовался ими он достаточно редко, потому что торжественных случаев было как-то маловато, да и Федоров с Сорокиным чай не жаловали. А если случались серьезные проблемы, так не чайку хотелось выпить, а чего-нибудь покрепче. Шутка ли, когда ввязываешься в какое-нибудь опасное дело и совсем не знаешь, чем оно может завершиться, останешься ты жив или нет.

— Думал о том, как хорошо, когда рядом есть приятный собеседник. Одиночество, знаете ли, тоже иногда бывает гнетущей штукой, несмотря на это духовное наследие, — Забродов показал рукой на этажерку с книгами.

— Да, вы правы, — после некоторого раздумья ответила Катя, словно и сама не раз оказывалась в подобной ситуации, когда пообщаться было не с кем, разве что с увлекательной книгой, — часто общение с живым человеком дает гораздо больше, чем прочтение самой интересной книги. У вас шикарная библиотека. Кем вы работаете, если не секрет?

— Солдафоном на пенсии, — отшутился Забродов. — Это мое хобби; пожалуй, этими книгами я готов заниматься вечно. Перелистывать, перебирать, переставлять с места на место. Бывает, возьму наугад какую-нибудь книгу, открою и начну читать. Абзац за абзацем, так и не замечу, как день пройдет.

Катя сделала вид, что удовлетворилась ответом Забродова. Хотя, ясное дело, как и все любопытные женщины, она не отступится от своего и, если захочет, рано или поздно узнает, кто он такой. Жизненный опыт научил Забродова скупо делиться информацией о своей жизни. Может быть, именно поэтому он и жил до сих пор один, потому что доверительные отношения предполагают искренность с обеих сторон, а вот Забродов не мог быть искренним во всем по вполне понятным причинам. Чтобы его скрытность не испортила о нем впечатления в глазах гостьи, он в свою очередь поинтересовался, чем же занимается Катя.

— Я студентка. Учусь на четвертом курсе. Факультет психологии.

— Это выходит, что вы и меня можете по полочкам разобрать? Угадать все мои мысли? Женщина-психолог — это, наверно, что-то вроде экстрасенса.

— У женщин, к вашему сведению, интуиция развита гораздо лучше, чем у мужчин.

— Не спорю, — согласился Илларион. — И этим, видимо, объясняется тот факт, что женщин в мире больше, чем мужчин. Конечно, болезни, неправильный образ жизни, войны делают свое дело. Но интуицию тоже не стоит сбрасывать со счетов. Мужчины часто действуют напролом и попадают в неприятные ситуации, а женщины, чувствуя природным чутьем опасность, обходят ее стороной. Может быть, только потому, что так предопределено природой.

— А вы как действуете? Напролом? — усмехнулась Катя.

— Не всегда, — немного подумав, ответил Илларион. — Так можно все испортить. А что, разве я похож на верзилу, который сразу пускает в ход кулаки?

Катя посмотрела на Забродова и звонко рассмеялась, словно он сказал детскую наивность, которой она от него не ожидала.

— Почему вы так решили? — отсмеявшись, спросила она и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, добавила, в один момент сделавшись серьезной: — У меня такое чувство, вы только не обижайтесь, Илларион, будто вы что-то недоговариваете, темните и храните какую-то тайну.

— Как все загадочно, — улыбнулся в ответ Забродов, не подтверждая и не опровергая ее догадку. — Но, кажется, для этого вам и дана интуиция, чтобы разгадать мою тайну.

— Я попытаюсь, — пообещала Катя и, допив чай, звякнула чашечкой о блюдце. Задумалась и замолчала, а Илларион как заколдованный смотрел на ее длинные и тонкие пальцы. Пребывая в своих мыслях, они не замечали друг друга и, казалось, были способны так сидеть целую вечность.

— А знаете, — прервала молчание Катя, пристально глядя на Иллариона. — Вы ведь очень одиноки. Просто не хотите в этом признаться.

«Ох уж эти женщины, — проворчал про себя Забродов, — вечно им надо твою душу разворотить, разбередить все раны и убедить тебя во всякой сентиментальной чепухе, которой, к сожалению, мужчины имеют свойство поддаваться. Или она просто блефует, смотрит и пробует, каков я характером? И какая ей, в конце концов, разница, одинок я или нет. Она что, замуж за меня собралась?»

— Допустим. Это вы говорите с целью предложить мне свое общество?

— Ничего я предлагать не собираюсь, — вспыхнула Катя, как будто Забродов уличил ее в непристойных замыслах. — Я просто констатирую очевидный факт. Это не так уж трудно заметить, как вам кажется. Первый раз вы прокололись, когда пригласили меня к себе домой. Женатый мужчина, который живет с семьей, не будет приглашать к себе незнакомую девушку, а если и будет, то явно не на лестничной площадке, перед глазками всех соседей. В прихожей висит только мужская одежда, нет ни единой пары женских туфель, ни одной сумки и женских перчаток. Как видите, ничего сложного.

Она была права больше чем на сто процентов, Забродов чувствовал это так же ясно, как однажды в горах, ночью, на спецоперации, учуял в местном жителе врага и вовремя метнул в него кинжалом. Только что получится, если он начнет во всем с ней соглашаться? Неизвестно куда заведет она его в своих рассуждениях, запутает и, может так статься, поймает на противоречиях. Илларион промолчал с полуулыбкой на губах, а потом взглянул на часы с явным намеком.

— Кстати, вы же говорили, что спешите в театр? Уже прошло больше часа, и вы наверняка опоздаете.

Теперь он ясно понимал, что театр — это была лишь уловка. «Та еще гордячка, — подумал Илларион. — Решила, чтобы я не зазнавался, не говорить, что вырядилась так ради меня. Ну зачем все эти увертки? Сказала бы честно, что вы мне понравились, Илларион, и я передумала и захотела прийти к вам в гости, и нарядилась только для того, чтобы вы оценили меня по достоинству.

— Ах! — Катя притворно всполошилась, прилежно разыгрывая роль опаздывающей девушки. — Как хорошо, что вы мне напомнили. Я совсем заболталась и все забыла.

— Можете не торопиться, — усмехнулся Илларион, наблюдая за ее наигранной спешкой. — В театр вы все равно не поедете.

— Это почему же не поеду? У меня билет!

— Эх, Катя, Катя, кто же в такое время в театр едет? Вы хоть на часы смотрели? И допустим, даже если бы вы собирались в театр, то тогда вы бы точно не зашли ко мне в гости, потому что до театра женщина всецело сосредоточена на подготовке. Красится, моет голову, выбирает наряды. Неужели вы хотите меня убедить в том, что за час до выхода можете и в булочную побежать, и подружке позвонить, и еще квартиру прибрать?

Она перестала суетиться и, кажется, поняла, что допустила какую-то оплошность, потому что опустилась на стул и о чем-то задумалась.

— Интуиция у меня тоже развита, можете не сомневаться. За все время нашего разговора вы ни разу не взглянули на часы, не обмолвились, куда и с кем идете и что будете смотреть. Удивительное безразличие! Особенно для вас, такой утонченной натуры!

Она подняла на него глаза и выпалила в одночасье:

— Если я и обманула вас, это не означает, что вы можете так грубо надо мной подшучивать. И если вы упрекаете меня в этом, то в свою защиту я могу сказать, что за все время нашего разговора я не услышала от вас ни одного комплимента.

«Начинается, — с тоской подумал Забродов. — Опять переходит в атаку и начинает меня упрекать. Зачем вообще было выдумывать эту историю с театром? Это же какой-то детский сад получается: каждый старается обхитрить другого, но это так заметно, что становится смешно. Хорошо, вот ты ее упрекаешь, ну а ты ведь действительно Забродов — солдафон на пенсии. Мог бы сказать девушке пару приятных слов, или совсем разучился?»

Илларион мучительно раздумывал, что бы ей сказать такого приятного, но его размышления прервал телефонный звонок.

— Да, слушаю.

— Забродов? Это Марат Иванович звонит…

— Рад слышать, Марат Иванович. А я сегодня как раз собирался вам звонить.

Илларион чувствовал на себе любопытный взгляд Кати. Она словно следила за каждым его движением и проявляла любопытство ко всему, что было с ним связано. «Я как микроб под микроскопом, — подумал Забродов с раздражением и подошел с телефонной трубкой к окну, став спиной к Кате. — Пусть лучше в спину смотрит со своим неумеренным женским любопытством. Все ей знать надо».

— Илларион, тут… — Марат Иванович говорил так, словно задыхался. Он запинался чуть ли не на каждом слове, тяжело дыша в трубку и выстреливая рваными фразами. — Дело такое…

— Да какое такое дело, Марат Иванович?

— Помнишь нашего старого друга? Аркадия Николаевича?

— Так… так… Вы про Тихого говорите? — спросил Забродов и почувствовал, как засосало под ложечкой, словно он стоит на краю обрыва. — Не томите душу, выкладывайте.

— Повесился он. Дома, — упавшим голосом прошептал Марат Иванович и замолчал.

Забродову показалось, словно он только что пропустил сильный удар от невидимого противника. Резко отвернулся от падавших за окном снежинок, сделал несколько размашистых шагов по комнате, и сжал трубку так, что еще немного, и она разлетелась бы с хрустом.

— Алло… Пигулевский… — но в трубке послышались гудки; видно, Марату Ивановичу стоило больших усилий сообщить эту новость так, чтобы он мог продолжить разговор и тем более отвечать на неминуемые расспросы.

— Что? Что-то случилось? — с беспокойством спросила Катя, видя, что Забродов помрачнел и прямо при ней откупорил бутылку коньяка и сделал большой глоток, после чего опять подошел к окну.

— Друг. Друг детства повесился, — с печальной растерянностью пробормотал Забродов, рассеянно наблюдая за падающим снегом. Услышав страшную новость, он все не мог поверить в смерть Тихого, наверно, оттого, что свершившееся было слишком жутким и трудным для понимания. — Больше сорока лет друг друга знаем. Точнее, знали…