Юрьев день

Андрей Величко, 2017

«Никогда не разговаривайте с неизвестными» – так предупреждал Булгаков. Сан Саныч Смолянинов, авиационный инженер на пенсии, не внял совету классика… И угодил прямиком в конец XIX века. Вроде бы в такой рокировке много приятного – молодость, богатство, неограниченные возможности карьерного роста… Но появились и новые обязанности, которые он вынужден сам на себя возложить. Так ли просто быть великим князем, вторым сыном Александра Третьего, от рождения кавалером многих высших орденов Российской империи, будущим наследником престола, любимым братом Николая Второго, зная, что совсем скоро одна за другой произойдут три революции, а за ними гражданская война? Первая книга нового цикла от автора бестселлера «Инженер».

Глава 1

Похоже, меня и в этот раз успели откачать… примерно так я подумал, когда ко мне вернулось сознание. Интересно, с операцией это произошло или без таковой? Похоже, что без, потому как никаких последствий наркоза вроде не ощущается, да и ни сердце, ни вообще в груди ничего не болит. Даже как-то странно, честное слово. Правда, побаливает голова, но вполне терпимо — будь я у себя дома, даже не полез бы за пенталгином. Так, ладно, но где я вообще-то нахожусь?

Попытка открыть глаза удалась, но не принесла почти никаких результатов. Во-первых, видел я почему-то очень смазано и расплывчато, а во-вторых, вокруг было довольно темно. Примерно как в больнице ночью, когда горит только слабое дежурное освещение. Хорошо, пусть сейчас ночь, но с глазами-то у меня что? Вот уж на что до сих пор не было особых поводов жаловаться, так это на них. Несколько раз моргнул — и картина стала гораздо резче. Оказывается, мне мешали смотреть слезы? С чего бы я тут, не приходя в сознание, рыдал как крокодил, совершенно непонятно. Но это не столь интересно, как то, что меня окружает. Сейчас ясно видно, что я лежу на очень большой кровати, весь обмотанный тряпками, а рядом стена. Разглядеть больше мешала полутьма, причем какая-то желтоватая и слегка мерцающая. Кажется, именно такой свет давала плохо отрегулированная керосиновая лампа, вспомнил далекое деревенское детство я. Хорошо, но зачем меня так всего замотали? Жарко же!

Я попытался позвать сестру или врача, но, к моему изумлению, получилось только какое-то еле слышное невнятное мяуканье. Однако удалось высвободить левую руку… и только тут я начал понимать, что со мной случилось. Рука была не моя! Пухленькая такая, со складочками — в общем, совершенно детская. И слушалась она меня не очень — пальцы сжимались и разжимались только вместе, а по отдельности никак. Так что же, этот хренов Ша… блин… херезад — он действительно ухитрился отправить мое сознание в чье-то детское тело?

От полноты чувств я позволил себе произнести краткую нецензурную тираду… точнее, попытался. Получилось же что-то вроде жалобного «бя-я-я…». Однако оно было услышано, и где-то рядом оглушительно завопили:

— Господи, живой ангелочек-то! Жи-и-вой!!!

Зато сейчас, кажется, оглохнет, мысленно продолжил я. Невидимая же тетка не унималась:

— Доктора, доктора скорее верните! И их высочеств! И вовсе он ничего не помер, живехонек ненаглядный наш!

Ага, прикинул я. Вопль про высочеств явно намекает, что меня, в смысле информационный пакет с моим сознанием, закинули, куда и было заказано, то есть в тело второго сына цесаревича Александра. Причем, похоже, сразу после остановки его сердечка, которое в результате тут же запустилось по новой, потому как иначе эта голосистая тетка не стала бы впадать в такой экстаз только оттого, что я жив. Вот именно — жив! И это будет продолжаться не до ближайшего инфаркта, как я считал еще час назад, а несколько десятилетий! Уже одно это искупало все неудобства, связанные с переселением сознания в тело десятимесячного ребенка. Который вообще-то практически умер от менингита, но Шахерезад обещал мне почти стопроцентный иммунитет к той болезни, что свела в могилу реципиента. Жалко, я не знаю, какой именно менингит был у маленького Александра, то есть уже меня — туберкулезный или еще какой-нибудь. Потому как получить иммунитет против туберкулеза было бы очень кстати, в высшем свете им болели многие. Эх, мне бы хоть полдня на подготовку! А то ведь все пришлось решать в течение буквально пяти минут, да еще и не веря в реальность предложенного.

Помнится, раздумья над ответом неожиданному утреннему собеседнику заняли совсем немного времени. Ведь требовался безвременно умерший ребенок из семьи с достаточно высоким положением в обществе, причем это событие должно укладываться в обозначенные временные рамки. Навскидку я смог припомнить всего двоих, да и то первый почти сразу отсеялся. Это был сын императора Александра Второго, Николай, умерший молодым в Ницце. Так ведь молодым же, а не младенцем! То есть он уже владел несколькими иностранными языками, имел вполне сформировавшийся почерк, массу знакомых, знающих его очень неплохо, — и даже невесту, в конце-то концов! А я в упор не представляю себе правил дореформенной орфографии, и единственный выход — симулировать полную амнезию. Нет, это не подходит, но я вовремя вспомнил, что был и еще один кандидат в реципиенты, подходящий по всем статьям. Да заодно еще и тезка, так что не придется привыкать к новому имени. Фамилия, правда, другая и до моей по звучности немного не дотягивает, но ничего, и такая сойдет. Вот, значит, этого мальца и назвал, а теперь, как выяснилось, мне тут предстоит жить.

Тем временем в комнате, где я лежал, стало довольно многолюдно. И заметно светлее — вошедшие, похоже, принесли еще несколько ламп. Или свечей, я не видел. Меня наконец-то распутали из тряпок, и сильно пахнущий каким-то одеколоном мужчина начал меня мять, переворачивать и прослушивать при помощи маленькой трубочки с раструбом — кажется, это был стетоскоп. Наконец он отлип от меня, выпрямился и довольно растерянно заявил:

— Ваше высочество, это просто какое-то чудо. Разумеется, до полного выздоровления пациенту еще далеко, этот процесс может затянуться на месяц или более, но кризис совершенно явно миновал.

— Чудо, говоришь? — уточнил чей-то внушительный бас. — А почему бы и нет, во здравие ведь молились очень усердно. И не только мы, грешные, но и святой жизни люди. Доктор, делайте все необходимое для скорейшего выздоровления маленького Саши. Господа, пойдем — мы, кажется, здесь мешаем.

Потом этот человек сказал еще что-то, но уже, насколько я смог понять, по-французски. Ему на том же языке ответила женщина, причем явно не та, что недавно тут орала. Кажется, это были мои родители. Впрочем, почти все довольно быстро ушли, оставив в комнате врача и тетку, которую я решил считать нянькой. А мне просто неудержимо захотелось спать. Последняя мысль была — если я вдруг проснусь на той скамейке посреди Нахимовского проспекта, вот это будет облом! Прямо хоть сразу идти топиться, так ведь ближайший пруд довольно далеко, аж за Черемушкинским рынком.

Однако проснулся я в том же теле, в коем засыпал, и в той же комнате. Уже светало. Я попытался повернуться, и мне это довольно быстро удалось — тело слушалось заметно лучше, чем сразу после переноса. Теперь я смог рассмотреть не только стену, рядом с которой находилась моя кровать, но и большую часть комнаты. Так, доктор, похоже, умаялся и дремлет в кресле. Няньки, или кто там эта голосистая, вообще не видно. Что ж, пока обстановка спокойная, можно немного поразмышлять на тему, как жить дальше.

Что не вызывало у меня ни малейшего сомнения — так это то, что Сашенька Романов должен расти совершенно обычным ребенком. Упаси господь, никакого вундеркиндства! Жалко, что в десять месяцев дети еще не говорят, поэтому и пытаться не надо, по крайней мере на людях. А когда они, кстати, начинают? Помнится, мой сын начал болтать года в три, и жена беспокоилась, якобы это поздно. Как же давно это было — сорок пять лет тому назад! Однако смотреть следует в нынешнее будущее, а не предыдущее прошлое. Насколько я помню, книжка Чуковского про перлы детей называется «От двух до пяти», из чего можно сделать вывод, что человек начинает разговаривать в два года. Значит, решено — до второго дня рождения никому ни слова, а вот после него можно будет потихоньку начинать, но без фанатизма. Например, слово «эксгибиционизм» в моих устах может вызвать ненужные вопросы у окружающих. Да и более простые, но менее цензурные слова тоже, так что придется внимательно следить за базаром. Это, пожалуй, будет не так уж трудно — ведь я уже не в двадцать первом веке, где большинство действий власти можно комментировать только упомянутым выше способом.

Далее, чем будет интересоваться второй сын наследника престола, когда хоть немного подрастет? Скорее всего, математикой, физикой, химией и инженерным делом, хоть это и сильно удивит родных и близких. Но идти по накатанной стезе, то есть готовиться к армейской службе, мне совершенно не хотелось. Ведь служить-то придется в гвардии, а она, насколько я уяснил из всяких исторических и псевдоисторических книжек, твердо стояла на четырех китах — картах, разврате, безудержном пьянстве и строевой подготовке. И если с первым я при каких-то условиях еще мог бы смириться, то со вторым, третьим и особенно четвертым — никогда. Пусть всем этим старший брат Николай занимается, а я не наследник престола, можно и увильнуть от гвардейской карьеры. Значит, придется увлечься техникой и даже изобрести что-нибудь этакое, сравнительно безобидное. Вроде велосипеда. Ведь не все великие князья шли по военной линии! Кто-то, как мне помнится, был неплохим поэтом, а какой-то другой ухитрился сделать имя в археологии. И в архитектуре кто-то из Романовых вроде успел засветиться, так что пусть для разнообразия среди них появится еще и один инженер.

Да уж… если бы мои теперешние мысли стали известны в двадцать первом веке, многие впали бы в тягостное недоумение. Мне, по их мнению, следовало срочно начинать строить планы спасения России и расширения ее во все стороны, включая верх и низ. Как же можно пренебрегать такой задачей?

Да запросто, ответил бы я любопытствующим. Например, вдруг поставленная задача вообще не имеет решения? Вот это и следует прояснить в первую очередь, а уж только потом начинать прикидывать, кого спасать и куда расширяться. И вообще думать сейчас нужно не о глобальных проблемах, а о том, как прожить первые несколько лет. Ни с кем толком не разговаривая, ничего не читая и вообще с минимальными сведениями об окружающем мире. Хотя, с другой стороны, все люди, и я в том числе, однажды побывали в такой ситуации, и ничего. Если кто и помер, так явно не от скуки, а остальные не жаловались. Так что не бойся, Саша, прорвемся!

Мне уже давно хотелось есть, а тут вдруг резко и со страшной силой захотелось совершить обратный процесс. Я набрал полную грудь воздуха, поднатужился и заорал. Получилось не как ночью, а громко, звонко и переливчато. Ну не гадить же под себя в постели! Пусть хоть на руки возьмут — младенец же, не надорвутся сначала поднять, а потом почиститься.