Пришествие. Киберпанк

Андрей Валерьевич Сухарев

«Ты уже никогда не сможешь вернуться. Никогда…»Падший ангел Данел, застрявший в людском мире, не единожды выполнял черную работу. Когда-то изгнанный из рая, теперь он бессмертен, но помнит все свои перевоплощения, каждый момент своего прошлого – сплошной боли длиною в несколько тысяч лет. Он может погружаться в воспоминания людей, только дар это или проклятье?Данел получает необычное задание – найти девушку по ее воспоминаниям. Девушку, которая умеет видеть будущее, как он прошлое. Книга содержит нецензурную брань.

Корректор Елена Дубинина

Дизайнер обложки Максим Новиков

© Андрей Валерьевич Сухарев, 2022

© Максим Новиков, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-5539-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

— Вот это место, о котором рассказывала музыка, — прошептал дядюшка Рэт.

— Здесь, здесь мы его встретим, того, который играл на свирели.

Кеннет Грэм «Ветер в ивах»От автора.Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью»..

Однажды мне говорили, что ты это и есть Вселенная.

Ну, с каждым заебанным днем моей жизни я понимаю другое.

Я — это часть Вселенной.

— Какого хрена ты наделал? — говорит он мне, не замолкая, передвигаясь позади меня от одного угла в другой, пряча свою ангельскую физиономию под темным капюшоном.

Ее больше нет. Однако она до сих пор счастлива. Ее счастье не умерло вместе с ней, а растворилось в молекулах воздуха и заразило всю эту атмосферу вокруг.

Я закрываю глаза и вспоминаю тот день, когда впервые вошел на землю в образе человекоподобного.

Я ценил этот день, когда мы в семь утра вместе выходили на пробежку. Я ценил этот день. Поэтому его было немного.

Закрытый капюшоном, я сидел в своем длинном черном плаще на пыльной кровати в какой-то дешевой гостинице с общим туалетом. Мне хотелось блевать. Я впервые попробовал водку, ощутил вкус горечи и отчаяния, и, как назло, она оказалась паленой.

Сариэль нервно ходил позади меня и сурово ругался ангельским матом. Тогда я впервые закурил и прочувствовал, что такое сигарета.

— Ты понимаешь, как ты накосячил? — постоянно говорил он мне эти слова и снова продолжал ругаться ангельским матом и бросал мне подзатыльники.

Я же просто молчал и выкуривал одну за другой сигарету.

— Ты уже никогда не сможешь вернуться. Никогда, — твердил мне эти слова до бесконечности. Затем подошел ко мне и положил свою тяжелую руку на мое плечо. — Прощай, Брат. И помни то, что жизнь хуевая штука. И на твоей улице будет когда-нибудь праздник.

Он похлопал меня по плечу и растворился в воздухе, это был последний день, последний вечер, когда я видел Ангела.

Реального, настоящего Ангела с большими белыми крыльями и светлым чистым лицом, а не глюк, который видят большинство землян из-за белой горячки.

Я смотрю на нее и понимаю, что мой праздник на моей улице был так близок, а теперь все изменилось.

Все изменилось ни к лучшему, ни к худшему.

Все просто взяло и изменилось.

* * *

Однажды мне говорили, что ты — это и есть Вселенная.

Ну, с каждым заебанным днем моей жизни я понимаю другое.

Я — это часть Вселенной.

Ты спросишь меня: почему?

Я не знаю.

Ты спросишь меня, почему я сижу на наркоте.

Я не знаю.

Ты спросишь, к чему эти татуировки на моем теле.

Я снова не знаю.

Ты спросишь меня, люблю ли я тебя.

Я засомневаюсь.

Ну, потом снова скажу, что не знаю.

Ты будешь дуться, бить посуду, ругаться матом, откроешь окно и скажешь, что прыгнешь с девятого этажа, разлетишься вдребезги, пока я не дам тебе точного ответа.

Но я тебе вновь и вновь скажу, что я не знаю.

И я проебу тебя.

И на этот раз проебу навсегда.

Ты упадешь глубоко вниз, и мои руки уже не смогут дотянуться до тебя и поднять на ноги. Твоя стройная фигура размажется об асфальт, от твоего тела отлетит голова и покатится к бабушкам на скамейке, которые щелкают семечки. Твои глаза будут открыты, так и не получив ответа.

На улице ебучая осень, которая залетает в мою однокомнатную квартиру сквозь разбитое окно.

Мне холодно, я стою босиком в одних спортивных штанах красного цвета, но я привык к холоду, и порой мне кажется, что у меня стальные яйца и мертвое тело.

Выдыхая дым сигарет с ментолом в окно, оно запотевает, и моя прострелянная голова на нем может написать лишь маты.

— Ты не думал поставить новое окно? — спрашивает меня очередная разовая девушка, замечательно сосущая хуй.

Она вся укуталась в двух одеялах, из-под которых торчит ее светловолосая голова.

Я выдыхаю дым.

И посылаю этот мир нахуй.

— Тебе холодно?

— Очень. Иди ко мне.

В ответ лишь моя мертвая тишина.

— Что ты знаешь о любви? — говорю ей я, стирая слово любовь с окна.

— Лишь пару слов, — четко отвечает это тело, как привыкли отвечать мы на службе.

— И что эти за слова?

— «Я люблю тебя» — других слов не существует. Вот что тебе нужно сказать тому человеку, которого ты, быть может, любишь.

Ебануться.

«Быть может».

«Быть может».

Ну, может и не быть.

— У тебя такое красивое сильное тело и все в шрамах, эти татуировки… Чем ты занимался?

Я опустил глаза в пол с перевернутой пепельницей, c бычками сигарет на полу и с отпечатком губной помады.

— Я убивал людей, — с ебанутой ухмылкой на лице произнес я, словно это вполне нормально в нынешнем мире, и повернул свой пристальный взгляд убийцы к ней.

— Убиваешь плохих людей, — зевая, говорит моя очередная баба для траха.

— Запомни, плохих людей не бывает, я убивал именно людей. Обычных людей: у кого есть жены и дети, которые любят развлекаться в клубах, потрахать баб, кто-то из них примерные семьянины. И если я все же смогу умереть, встречу Бога, я уже не смогу отмазаться, сказав ему: «Дружище, я солдат, убивающий по приказу». «Похуй» — вот что он мне скажет.

«Похуй», и я попаду в ад.

«Похуй», и я встречу своего старого друга сатану.

«Похуй» скажет он, и я вынужден буду страдать.

— Твой имплантат? Таким выдают либо военным, богатым или крутым шишкам.

Я подхожу к ней и скидываю с нее одеяло своей металлической правой рукой.

Имплантат.

Который я заработал за свою службу.

Мощную железную руку.

Робокоп.

Такое мое погоняло среди близких, когда мне отхуярили с дробовика руку, когда выносил раненого своего сослуживца.

Я вожу металлическими пальцами по ее гладкой и прекрасной спине, медленно опуская к заднице в черных стрингах.

Я вижу их лица.

Лица тех, кого я убивал.

И мне их не жалко.

Однако за таких уродов я вынужден попасть в ад и вместе с Люцифером обсуждать баб, а потом снова вариться в котле собственных кошмаров.

Мы все думаем, что такое справедливость?

Что этот мир все же справедлив?

Но я позабыл это понятие, подтер свою жопу этим понятием и смыл в унитаз, когда впервые убил человека — местного упыря нарколыгу, насильника женских сердец.

Однако я все равно становлюсь ее слугой.

Зная то… что она есть.

— Мне холодно, — дрожащим голосом говорит она.

Я беру одеяло, на котором моя засохшая сперма, бросаю его на пол, на котором разбросаны пакеты со спидами и парочка баночек дешевого синтетического пива.

Моя металлическая рука, которая не является моей врожденной частью тела, а лишь приобретенной, залезает ей в трусы и ничего не чувствует, лишь ее тяжелое дыхание.

— Мне холодно, — сквозь стон говорит она.

Я ускоряю свой темп.

Мы поднимаемся на этаж выше.

Все выше и выше.

К небу.

К Богу.

А порой спускаемся снова вниз, нажав кнопку лифта, чтобы купить хлеба и пачку кефира.

Она кладет свои руки на мою холодную железную руку.

Противостояние между человеком и машиной.

Я еле притрагиваюсь к ее правому уху и почти шепотом говорю ей:

— Тогда пошла нахуй отсюда. Даю тебе пару секунд.

Девушка выпучивает свои зеленые глаза и в шоке не понимает, что делать. Как такой охуенный, романтический, молчаливый парень превратился в отбросы общества.

— Я не шучу, — говорю ей я. — Знаешь, почему у меня нет руки? Мне отрезали ее местные авторитеты за то, что я убивал правой рукой, сносил им бошки, резал, кромсал.

Конечно я же ей налечил, однако в такие моменты я люблю наблюдать за людьми.

За их страхом.

Где умирает твое эго и человек предстает перед тобой таким, какой он есть.

Боязливым никчемным существом, мечтающим выжить.

Девушка вскакивает с кровати и в спешке собирает свои дорогие вещи и надевает на роскошное тело, цепляя на правую ногу мой фирменный ремень, на котором я мечтал повеситься.

Я же слушаю ее суетливую тишину, сижу на кровати, уставившись в одну точку.

Девушка почти оделась.

Быстро накрасила лицо и остановилась.

— Кто ты все же? Какой-нибудь маньяк-насильник? Какому-то мудаку с района никто не поставит имплантат вместо руки.

А она стойкая девочка.

Обычно местные шлюхи из бара выбегали из этой квартиры, затыкая свою анальную дырку большим пальцем с маникюром.

— Ты не боишься меня? — продолжаю снова играть ей.

— Боюсь. Но я хочу знать, кто ты, — она стоит возле двери и ждет от меня ответа.

Я медленно встаю с кровати и подхожу к ней, хватаю ее за шею своей обычной рукой из пота и крови и толкаю до тех пор, пока она не ударяется об стену головой.

— У каждого из вас есть прошлые жизни. Ты могла быть каменщиком и умереть от недостатка в твоем сердце любви проституток. Ты могла быть студенткой-наркоманкой, влюбившейся в мажора на крутой тачке. И в отличие от вас у меня была всего одна жизнь, и я продолжаю жить именно этой жизнью. Жизнью слуги, у которого больше нет выбора. И самое ужасное в ней то, что я не могу умереть. Представь, насколько ты должен не хотеть жить, желая умереть. Ну, что бы ты ни делал, у тебя этого не выйдет. Как бы ты ни стрелялся, как бы ты ни резал себе вены, как бы ты ни вешался — ничего. Я вынужден ждать суда, и самое ебанное в том, что я понятия не имею, когда он настанет. Вы, люди, всегда любите говорить о своей боли, всегда говорите о своих страданиях — как вам тяжело, — однако вы не знаете, что такое боль, у каждого из вас есть право на ошибку, а у меня больше его нет.

Я вижу страх в ее глазах.

Я вижу, как ей больно, и продолжаю сжимать ее шею.

— Кто ты? — продолжает она.

— И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли. И не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю Вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

— Что это? — ее страх становится все больше и больше. Возможно, она поверит в то, что ужаснейший маньяк-насильник.

— Это Библия, женщина. Я помню и знаю все. Ну, в отличие от моих соратников, им повезло меньше, чем мне. Хотя… кто знает. Они были отправлены в ад, я же на землю мучеником, сохранив свое бессмертие и часть своего дара. Вынужден шляться здесь и бухать в барах уже долгое время. Я завидую вам, людям: у вас есть возможность измениться, исправить свои ошибки. Я же вынужден нести свой тяжкий крест, и ничто не изменится. Потому что ангел, падший ангел, и мы не вправе что-то менять, потому что мы — слуги Божьи, и совсем забыли о самом главном. Это и есть судьба.

— Что ты сделал?

Я продолжаю смотреть в ее глаза.

— Мой товарищ, старый друг Денница, совратил меня и еще других ангелов, я поверил ему, поверил в то, как этот мир несправедлив, что можно сделать его для нас лучше, позабыв как раз таки о его справедливости. Я сделал этот выбор, потому что был влюблен, просто влюблен в него. Но святой Архангел Михаил поразил нас и, грубо говоря, дал пизды, Бог низвергнул Денницу и множество других ангелов в ад, отправив их в царство Вельзевула. Треть звёзд была сброшена в ад, в нескончаемую бездну. А меня же отправил сюда и наградил бессмертием, чтобы я больше никогда не встретился с Денницей.

— И ты мечтаешь вернуться?

В ответ лишь тишина.

Я не знаю.

В центре рая находится древо жизни. Я знаю, там заебись, мы не раз с Денницей пожимали плоды этого дерева. Однако кто вне Рая, тот лишён плодов этого древа и без них не может жить вечно. И когда низвержен был Денница и другие ангелы, они все до единого лишились жизни вечной, кроме меня и его.

И нам не суждено больше встретиться.

Я знаю все.

Я видел многое.

Я познал многое.

Я потерял все.

Однако связан еще с космосом.

— И в чем же твой дар?

Я смотрю в ее глаза.

В ее зеленые планеты, в которые на космическом корабле я готов познать и лишь за пару секунд узнать ее жизнь.

Я вижу ее боль, ее убитого в машине отца, расстрелянного из-за того, что он не поделил бизнес с лучшим другом.

Я вижу ее вторую боль — оставленную матерью дочь, вынужденную шляться по бабушкам и тетям с целью прокормить себя.

Я вижу начало жизни проститутки, я вижу ее первую любовь, который отымел ее в очко, кончил на клитор, я вижу рождение и смерть и еще кучу бесконечных слёз.

Но я молчу.

Стараясь ничего не говорить.

Я хватаю ее крепко за руку своей металлической рукой и не отпускаю, я не хочу, чтобы она сейчас говорила.

— У тебя есть кумиры? — спрашиваю ее я.

— Я не знаю. Ленин, наверное. А у тебя? — я снова вижу ее улыбку.

— Сид Барретт… Основатель культовой группы Pink Floyd. Одна из загадочных фигур в истории рок-музыки. Личность, которая не открыла нам всех секретов. Лишь хранил молчание, глядя в лицо пустым, немигающим взглядом, как зомби. Слышала, что музыканты в следующей жизни становятся Буддой? Так это про него. Он выпустил лишь единственный студийный альбом «The Piper at the Gates of Dawn», — с жестким акцентом говорю я. — Альбом был записан в несколько подходов с февраля по июль 1967 года, когда Beatles записывали унылую композицию «Lovely Rita». Сингл «See Emily play» стал хитом на родине музыкантов. Когда «Битлз» пели свои попсовые девчачьи песни, они отсасывали у «Пинк Флойда», которые несли нечто божественное в своих песнях c глубоким недоступным для нас смыслом. Они были как религия. Ну, познакомившись с ЛСД, многие говорили, что у него поехал крыша, и в итоге его выгнали из группы, написав дурацкую композицию «В свете безумного бриллианта», словно решили отдать ему должное за всю работу, которую он проделал для группы. Он не сошел с ума. Он просто увидел правду жизни и таил молчание. Закрывшись в своей комнате, он неделю жрал ЛСД абсолютно один. Он видел все стороны жизни. Он создал абсолютно свой божественный мир, наполнив его своими иллюзиями и фантазиями, он был создателем в этих четырех стенах, где мог быть кем угодно.

— Где он всегда будет счастлив? — уныло спрашивает меня, делая вид, что продолжает меня слушать.

— Возможно. Но даже в собственном придуманном мире есть свои демоны, — жизнеутверждающе ответил я. — Он видел Ад. Он видел Рай. И однако ничего нам не сказал, он не поведал нам правду жизни. Абсолютно ничего, зашифровывая всю правду в своих песнях, составляя ребусы, но его никто не понял, абсолютно никто, он оказался никому не нужен со своей правдой жизни. И в итоге он отправился жить в материнский дом, занимаясь садоводством и живописью.

Она делает вид, что действительно меня слушала.

— Ты действительно ебнутый, — говорит очередная шлюха, не поверившая в мою историю Падшего Ангела.

Целует меня в бороду.

Открывает и закрывает дверь.

Я же стою без каких-либо движений, уставившись вниз, куда-то в ад.

Я закрываю глаза, и обида переполняет меня.

Ударив кулаком, я очередной раз делаю дырку в стене.

Падаю на пол и начинаю отжиматься до потери пульса.

Желая того, чтобы мое сердце остановилось. Солнечный свет обжигает мне глаза, но это не свет в конце тоннеля, от бессилия я падаю на спину и смотрю в потолок, ища бычки сигарет, брошенные на пол.

Нам не суждено быть вместе.

Никогда.

Я подобен падшему ангелу.

Я вспоминаю себя падшего.

Подобного падающему самолету я летел вниз. Поток воздуха обжигал мое лицо, мое тело горело, но я не чувствовал физической боли, лишь боль внутреннюю, ебучую внутреннюю боль и чувство утраты.

Это как когда твоя девушка, которую ты любишь и покупаешь ей дорогие стринги в соседнем супермаркете, трахается с другим типом, изменяет тебе с другими волосатыми задницами, и ты узнаешь об этом. И тебе больно.

Ты чувствуешь себя брошенной вещью, микроволновкой, которая нахуй никому не нужна.

Моя боль занимает тысячелетия. И какой-нибудь друган тебе может сказать, что на свете тысячи других красивых девок, с которыми ты будешь вместе, однако он мне уже ничего не сможет сказать, а просто похлопает по плечу со словами «Бывает».

Я могу рассказать все о небесной жизни, каждому проходимцу поведать о ней во все красках. Когда там завтрак, обед, ужин, какое там кабельное. Но я так не делаю. Даже Бог не дал мне запрета на это, зная, какой информацией владеет моя голова. Он знает, что, так же, как и Иисуса, меня повесят, сожгут на костре или же упекут в психушку — в современно мире сейчас несколько другие, более гуманные методы борьбы с такими личностями.

Поэтому я предпочитаю молчать и видеть свет, испускаемым солнцем, которое я когда-то любил.

На улице светает. Этот мир готов проснуться, неохотно зевая очередному беспонтовому дню.

Живой рукой, по венам которой еще течет кровь, я беру бычок с пола, вставлю его в рот, прикуриваюсь и выдыхаю дым в потолок, с которого текут капли воды мне в рот, на лоб и в область яиц.

Я поднимаю свою механическую руку вверх, закрыв тем самым солнце за моим окном. Закрыв, но так и не уничтожив.

Солнечный свет обжигает мне руку. Однако я ничего не чувствую, а тупо любуюсь искусственно созданной красотой, словно импотент-турист, заглядывающийся на огромные небоскребы урбана и готового дрочить на них.

Я медленно растопыриваю пальцы и пускаю лучи солнца на свое бородатое лицо и на мой пыльный диван позади меня.

Я король посреди этой комнаты и разбросанной китайской лапши вокруг.

Я мило улыбаюсь, показывая этому миру свои металлические коронки и несколько выбитых зубов.

Мелкие частицы пыли при солнечном свете отчётливо видны. Словно снег, они ложатся на мое тело и, кажется, что их число бесконечно, как вселенские звезды, однако при темноте мы не замечаем их, считая, что мы все крутые домохозяйки в коротком платье и с турбовеником в руках. Но стоит открыть шторы, как мы видим едкую пыль в нашей квартире. Это словно наша душа — стоит только нам посветить фонариком далеко внутрь себя, так сразу увидим, насколько она гнила изнутри.

Капли воды с потолка заполняют мой рот, и тухнет моя сигарета.

Я похуистичен к себе. Поэтому я так давно не ходил к стоматологу и не проверялся на ВИЧ. Потому что мне похуй.

Видеозвонок в дверь.

Я хочу спать, но мне нужно вставать.

Ужасное коровье мычание раздается из видеофона прошлого жильца этой квартиры, которую я превратил в убожество.

Я лениво поднимаюсь с пола, подхожу к двери и смотрю в экран монитора, тыкая какие-то сенсорные кнопки на китайском языке.

На экране я вижу какого-то остроносого, зализанного назад типа в темных очках. По-видимому, вместо настоящих красивых голубых глаз стоят имплантаты, он пытается произвести улыбку на своем лице, оттого смотрится убогим.

Я пытаюсь вспомнить, кто это, но ничего путного в голову не приходит.

Ты спросишь, почему я не скучаю по твоим нежным рукам?

Я не знаю.

Ничего не спрашивая, я открываю входную дверь, видя, как помимо него в дом заходят каких-то два высоких урода в черных плащах.

Открыв дверь, я поднимаю с пола свою стильную и любимую, заляпанную в кефире кожаную куртку, спизженную из магазина модной одежды, надеваю ее сверху и распинываю ногами весь этот бардак по квартире, размазав куски лапши и соевого мяса по всему полу.

Мне абсолютно неинтересно встречаться со своими клиентами в сортире, в кафе, в кинотеатрах, в их офисах. Там они строят из себя охуевших шпионов, насмотревшись старых фильмов про Джеймс Бонда. Ведут себя неестественно, говоря шепотом и оборачиваясь по сторонам, словно они кому-то еще нужны, я же тупо попиваю синтетическую колу и еле сдерживаю смех внутри себя. Я слишком ленив, чтобы куда-то идти, если им что-то нужно — они приходят сюда. В мой засранный офис. Кто-то назвал бы меня рискованным дураком, так как конспирация превыше всего.

Дверь открывается.

И в мой мир с разбитыми окнами и разбросанной лапшой входит он.

Новая личность моего мира.

Мой очередной клиент, считающий себя владыкой мира, купив себе космический корабль и несколько синтетических жен-порнозвезд.

Я стою спиной к нему, а точнее, жопой, пытаясь поднять с пола коробку китайской лапши, взяв палочки, я соскребаю с нее остатки.

Я слышу его шаги.

Его дорогие остроносые туфли, которые я захотел спиздить.

В последнее время у меня появляется мания — пиздить вещи.

Говорят, это из-за того, что я стал зависим жестко от этого мира и слишком много смотрю рекламу.

— Господин, Данел? — спрашивает он каким-то брутальным голосом, неприсущему его телу.

— Именно так. К вашим услугам, — говорю я, усевшись на диван.

— Звучит как-то по-западному. А по батюшке вас как звать?

— Пускай будет Сергеевич.

— Отлично, Данел Сергеевич.

Остроносый тип разглядывает по сторонам квартиры все мое охуенное убранство в ней.

Через пару секунд он все же решил протянуть мне руку, оставив своих бугаев в коридоре.

— Я господин Кушинев и весьма рад знакомству с вами. Вы весьма легендарная личность среди лиц с потрепанными сердцами, которые все хотят знать.

Надо же.

Господин.

Как официально.

Сразу видно, что он из высшего круга, раз знает правила этикета, но это ничего не говорит о правильной его душе.

— Правда? Только почему-то я не слышал о себе никаких легенд, — отвечаю я, поедая соевое мясо со дна коробки.

В ответ он лишь усмехнулся, протянул мне визитку с надписью «Сатори» и принялся блуждать по квартире.

Вдруг приоткрывается моя дверь и в квартиру заходит какой-то непонятный уродливый китаец маленького роста. Меня учили люди, что никогда не смотри на карликов или уродов — это некрасиво, однако все равно, когда они проходят мимо тебя, ты пытаешься взглянуть хоть одним глазком на их изуродованные лица. Понимая, что это нельзя делать, тебе доставляет это наслаждение, словно ты видишь внутреннего себя, скрытого под красивой оболочкой. Видишь то, насколько уродливая твоя душа.

Китаец мелкими шагами обходит квартиру и прячется в углу, замерев на одном месте. Я пристально разглядываю его, пытаясь понять, как он выглядит, но не могу описать этого уродца, он словно какой-нибудь человек-мотылек не из человеческого мира, я чувствую его странную энергетику, которая не дает мне запомнить его лица.

— Это моя правая рука, не обращайте внимания на его внешний вид, он с рождения такой, и к нашему делу он никак не относится, — успокаивает он меня.

— И насколько потрепано ваше сердце? — в ответ я вижу его привлекательную улыбку, он бы мог сыграть Сатану в каком-нибудь дешевом боевике о войне рая и ада.

— Я о вас наслышан. И ваш дар весьма заинтересовал меня. Как бизнесмена. Я являюсь генеральным директором компании «Сатори».

— Знаю вас, вы мне руку ставили, — говорю ему я, поедая механической рукой лапшу.

Доев ее до конца, я бросаю на пол и беру в руки другую коробку.

— Вы правы. И довольно таки дорогую модель. Вы догадываетесь, для чего я здесь? — замерев, словно памятник, он пристально смотрит на меня, я чувствую его взгляд.

— Я не знаю. У каждых людей разные причины. Ну, в основном в чем-то схожи.

Я чувствую внутри себя ветер.

Ветер, гуляющий по лабиринту моих органов.

— Я весьма поражен вашим даром.

— Не стоит благодарности, — усмехаясь, говорю я, отмахиваясь железной рукой.

— Как?

— Что «как»? — он пристально рассматривает разбросанные мои записи на столе, пытаясь найти в них смысл.

— Как вы это делаете? Погружаетесь в воспоминания?

— Просто беру и погружаюсь.

— А если поподробнее.

— Поподробнее, — ухмыляюсь я. — Вы же человек науки. И должны мне сами дать научное объяснение.

— Я не могу, — с дьявольской улыбкой говорит он.

Имея этот глупый и никчемный дар, я посещал все различные медицинские курсы, связанные с мозгом и функцией памяти, я ходил к какой-то старенькой тетеньке с одной гелиевой ручкой и всегда пустой тетрадкой, стараясь запомнить сказанные ее слова о всех различных нейронных процессах в голове, что память — это потоки электричества в башке. Я зевал и крепко встал, в итоге я ничего не понял и не нашел стоящего ответа, что за хуйня со мной происходит, воспринимая это, как дар Божий — все, что он мне оставил, помимо бессмертия.

Чтобы помнил.

— Память — это лишь совокупность видов деятельности, включающих в себя биолого-физиологические и психические процессы, по определению Цезаря Флореса. И весьма умно сказано. Это не психический процесс. Человек это, по сути, батарейка, в которой проходит ток. Благодаря ему мы живем, существуем и движемся дальше. И наша память — это энергетический поток информации, к которому можно подключиться. Я, словно флешка, вхожу в USB-порт и закачиваю всю информацию.

— Вам знакомо, что такое забвение? — говорит он, смотря в мои глаза. — Человеку свойственно все забывать.

— Память, как я сказал, это биолого-физиологический процесс, так же и психический. Человек помнит не все. И за счет его психики он способен забывать, однако ваш мозг хранит все. Вы просто забыли об этом и решили спрятать это глубоко в его извилины, чтобы жить дальше.

Я лишь помню все.

— Чтобы жить дальше, — с той же ухмылкой повторяет он. — В мифологии Древней Греции существует миф о реке Лета. Эта река является одной из главных частей в царстве смерти. Тот, кто пребывает в царство Аида, пили из этой реки и получали забвение всего прошлого, и те, которые вновь появлялись на земле, должны были еще раз напиться из подземной реки. Умершие — есть те, которые потеряли память. Это вполне логично. Нет прошлого — нет тебя как личности. Ты мертв. Однако если ты сохраняешь память всей своей жизни и жизни прошлых, то это и есть Бессмертие души. Помнить. Вот и в русском языке появилось выражение «Кануть в Лету».

Я помню все.

Все свои перерождения с момента изгнания.

И я бессмертен.

— Богиня Мнемозина, — умничаю я, — полная противоположность, обладающая Всеведением, согласно Гесиоду она знает «все, что было, все, что есть и все, что будет». Ее музы овладевают человеком, он бухает из источника знания Мнемозины и прикасается к познанию начал. Он знает все.

— То есть если ты не попьешь из этой Леты, вкусишь Всеведение этой Мнемозины, тогда кто ты? — с большим интересом спрашивает меня.

— Тогда ты и есть Бог, — угрюмо и без улыбки отвечаю задумчивый Я.

— В этом и весь вопрос. Откуда это у вас? Может, вы и связаны с богиней? Этой Мнемозиной? Открыв в себе божественный свет.

Я лишь молчу, стараясь ничего не помнить.

Кушинев достает одну из картинок, пыльно лежащих на деревянном обшарканном столе.

— Вы увлекаетесь работами Рериха? — серьезно спрашивает меня.

На этой картине изображен одинокий конь без всадника, спускающийся со скалистых гор. Он не несет мешок кокаина, героина, анаши или какого-нибудь другого прущего наркотика. Он несет нечто большее. То, что непонятно бывалому человеку. Мы считаем это сказкой, но отрицать природу его существования большой грех. Три пылающие сферы, образующие огромную вселенскую силу, о которой так и приходится мечтать, как о новенькой «Шевроле камаро».

— Что это? — его тощие сосиски тычут на этот священный камень, посланный Богом с Ориона.

— Это… Чинтамани. Обычный камень.

Господин Кушинев усмехается.

— По мифам камень принадлежит Авалокитешваре и способен исполнить любое твое желание. В Тибете и в других отсталых странах ходит легенда, что этот конь, вроде его зовут Химават — да, точно — носит на себе огненную ношу — великий камень мудрости. Я читал то, о чем писал Рерих: Великий Тимур владел этим камнем. Камень обычно приносится совершенно неожиданными людьми. Тем же неожиданным путём в должное время исчезает, чтобы опять появиться в сужденный срок в совершенно в другой стране. Главная часть этого камня находится в Шамбале. Лишь небольшой кусок его выдан и блуждает по всей земле, сохраняя магнитную связь с главным Камнем…

— И зачем он вам?

— Просто интерес. Я люблю читать то, что не встретишь в реальной жизни, — обманываю его я, зная то, что я терпеть не могу книги и газеты.

Чинтамани — камень, исполняющий желания. Переходя из одной жизни в другую, я не раз слышал легенды о нем, повстречавший однажды пьяного бурятского шамана, знающего будущее. Мы бухали с ним водку и обменивались улыбками, он дал мне какой-то засохший гриб и показал всю силу и могущество этого камня. Прошептав мне уделанному, что лишь он может вернуть меня в царство Ориона, даже сила Бога не может остановить магическую силу этого камня.

С тех пор мысль о нем стала моей первой целью. Я шел к нему, не просыпаясь, бухал водку, сидя у окна, когда рассыпался снег на водяных лужах.

— Перейдем к делу. Те люди, которые к вам приходили, вам давали личность, с которой нужно узнать прошлое. Будь это муж, который хочет узнать, изменяет ему жена, или же наоборот. И лично я считаю, что это слишком легко было для вас.

В целом этот хер прав.

Минута молчания и робости в сердцах…

— И я вам предлагаю несколько другой вариант.

Его тощие руки протягивают мне цифровую фотографию девушки. Девушки красивой. Это не та девушка, которую ты увидишь на фотографиях моих порножурналов, такую не увидишь в клубах, в ресторанах. Она мимолетно пройдет по улице, секундой смотря на тебя, когда ты будешь сидеть на лавочке, поедая своей гамбургер, ебанет в твое сознание и уйдет. А ты будешь одурманенный смотреть на ее шикарную задницу, теряющуюся среди других жоп.

— Кто это? — я перестал жевать лапшу, смотря на ее красивые голубые глаза и светлые густые волосы.

На этой фотографии она улыбается — неподдельной счастливой улыбкой.

— Это Мария. И я прошу вас найти ее. Если вам раньше давали человека и просили узнать его прошлое, то я вас прошу по прошлому найти человека. Задача проста?

— Весьма. Однако как я найду ее прошлое без нее?

— Я вам дам наводку на людей, которые общались с ней.

— Это упрощает задание. Но все же: кто она?

— А теперь сама сложность, Господин Данел… Кстати, что оно значит?

— Что именно?

— Ваше имя?

— Не знаю. Может, что-то связанное с небом.

Мужик ухмыляется уголком своих губ и теперь он мне кажется весьма красивым мужиком, у которого любят сосать секретарши. Я уверен, что у него большой болт.

— Эта девушка наделенная таким же даром, как и вы, однако она может предугадывать будущее, а вы — прошлое. Теперь вы понимаете всю сложность вашего поиска, она опережает вас на шаг, зная, куда вы пойдете и что вы сделаете.

— Вы уверены?

— В чем?

— Что именно это она?

— Уверен, господин Данел, уверен.

— Я знал о таких людях, но ни разу с ними не сталкивался. Это непростая задача.

— Я знаю, и поэтому я вам предлагаю немалую сумму — полмиллиона — сейчас же. И полмиллиона потом.

Услышав такую сумму, я, конечно же, не имею права отказаться.

— Неплохо. Но зачем она вам?

— Моя компания переживает очень трудное сейчас время — мы должны заключить один контракт с одной богатейшей компанией, и мне нужно знать, на пользу ли он будет мне или же наоборот. Это просто бизнес. А вы разве не пытаетесь узнать прошлое своих клиентов, для чего они все это делают. Разве вам не любопытно?

Любопытно.

— Мое единственное правило: меньше знаешь — крепче спишь.

— Умно… я бы хотел вас спросить о вашем даре? Каково это?

— Чувствовать себя не таким, как все?

— Может быть.

— Я привык уже. Привык, как привыкает курильщик к сигарете, как наркоман — к дримам, как алкоголик — к выпивке и порой кажется, что кроме этого дара у тебя ничего нет.

— У вас неплохая карьера была в спецвойсках на войне? Почему вы ушли?

— Я больше не мог, — я кладу ее фотографию в свою куртку.

— Что именно, друг?

— Убивать людей… видя в их глазах прошлое. Видя их воспоминания. Самые счастливые фрагменты их жизни. Когда рядом умирает твой товарищ, когда в его тело выпустят целую обойму, он, несомненно, будет вспоминать самые прекрасные моменты в своей жизни. В его теряющих глазах ты видишь его прошлую жизнь: первый секс, первая любовь, прогулка по парку, посиделки с друзьями, рождение сына. Демоны специально подсовывают ему такие воспоминания, чтобы искушать его душу, порождать в ней страх, сделать ее слабой и затащить в ад, поэтому он помнит только прекрасное. Такая формула сносит башню по круче ЛСД. Ты смотришь на него, как он умирает на твоих руках, сверху пролетают вертолеты, кто-то стонет от невыносимой боли, а ты видишь всю его прошлую жизнь и больше не можешь плакать, потому что устал.

Господин Кушинев опускает голову вниз, а я продолжаю доедать лапшу.

Ты спросишь меня, люблю ли я порнуху с долей любви в сюжете?

Я не знаю.

— Я понимаю вас, — в ответ лишь мое чавканье. — Вы не можете считать прошлое с мертвых людей?

— Нет, как только человек закроет глаза, как только они потеряют искру жизни, я потеряю контакт с ним.

— Как вы думаете, это ваш дар или проклятье?

— Знаете, однажды мой один хороший друг говорил мне, что обладает даром чувствовать тех женщин, которым он нравится. Тыча пальцем, он говорил мне, какие девушки его хотят, и, что удивительно, он был прав. Однако спустя некоторое время ему поставили штамп эротомания и положили лечиться в лечебницу. Так, может быть, и мой дар будет считать просто психологической болезнью.

Я рассмешил серьезного дядьку до слез.

От чего стало и самому смешно.

В наш мир лапши заходит здоровенный буйвол с кейсом и кладет его возле моих ног.

— Это первая половина платы, вторая — после выполнения нашего договора.

— Вы мне нравитесь, господин Андерлехт. Те люди, которые знают истину, всегда молчаливы и немногословны. Ведь

вы же один из них? Не правда ли?

Он смотрит на меня своим пронзительным взглядом, наконец-то сняв свои ужасные очки, его лицо сразу же изменилось. Ощущение, что я разговариваю с другим человеком, похожим на дрозда.

— Вы даже представить себе не можете, насколько я был близок к этой истине.

— И, наверное, так глупо потеряли ее, — он как-то по-дьявольски усмехнулся и надел снова свои убогие очки.

— Вы заметили, как много уродов рождается за последнее время, — он смотрит на меня, пряча свой взгляд за глазами.

— Уроды — очень жестоко сказано. Люди с отклонениями, особенные люди. Радиация. Радиационная пыль, наверное, тому вина.

— Легче всего скинуть все на радиацию. Я знал одного мужика, он был сталкером, живущий рядом с заброшенным заводом плутония. Вся зона была заражена радиацией, и ничего — жив-здоров, да еще потомство нарожал.

— Тогда что? — с интересом спрашиваю я.

— Злость, обида и чувство отчаяния. Ее слишком много в каждом из нас. Возьмите скульптора, когда он работает и создает нечто красивое. То, что ему нравится делать. Он вкладывают душу в эту работу, делает ее с любовью, создает настоящий шедевр искусства, используя лучший материал для работы. И если он будет делать то, что он не хочет. То, что не доставляет ему удовольствие. Он делает это с чувством отвращения, притрагиваясь к этому со скорченным лицом, используя испорченную глину, он не захочет вкладывать душу, он слепит хрень. Так же и наша земля: мать-природа — она, как этот скульптор, лепит и создает нас. И что она может создать красивое, когда в нас живут злость и ненависть? Используя нас как прогнивший испорченный материал, ничего дельного слепить она не сможет, лепя каждого последующего человека с отвратными чувствами.

Я молчу, не имея ни малейшего представления, что стоит сказать по поводу его безумной теории.

— Нет сердца, Данел. В этом мире больше нет сердца. Его больше нет, — он как-то по-дьявольски улыбается и смотрит на меня. — Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.

Это откровение Иоанна Богослова. Я удивлен в религиозных познаниях этого богатенького дрыща.

Привычное молчание, я смотрю на свой бардак, пытаясь вспомнить тот миг, когда я заставил себя провести уборку. В моей памяти всплыли лишь те моменты, когда я балуюсь деньгами, заказывал проституток, и, вместо того, чтобы заняться с ними кибернетическим сексом, я им давал в руки пылесос и швабру.

— Желаю вам удачи, Данел. И еще один вопрос: вам знакомо, что такое внутренняя боль?

— Да, — как на службе отвечаю я.

— Это хорошо. Лишь людям, пережившим чудовищную боль, можно доверять свое сердце.

Он уходит из моего мира, напевая мотив какой-то старой мелодии из кинофильма.

Уродливый китаец, который слился с интерьером, заставив меня позабыть о нем, короткими шагами бежит за ним, как послушный китайский маленький пес с уродливым лицом по типу пекинеса.

Он утомил меня и жестко срубает спать.

Я достаю ее фотографию и не ложусь на диван, а ложусь на пол, укрыв себя какой-то простыней с пола, заляпанной в жире и моей сперме.

Я смотрю в нее и погружаюсь в нее.

За окном начинается дождь, и солнце исчезает.

Я чувствую радиационный ветер, гуляющий по моей квартире, и понемногу покидаю этот мир, входя в мир сна.

В сны, которые мне давно уже не снятся.

Вскоре мы снова будем вместе.