Сильнее боли

Андрей Буторин

Фантастический триллер, детектив, любовная драма – это все о романе Андрея Буторина «Сильнее боли». И в то же время ни первое, ни второе, ни третье. Просто жили-были двое одиноких людей – Тарас и Галина, и был кто-то еще, глубоко безразличный к их судьбам, но трепетно жаждущий встречи двух этих людей.

3

Сон не принес Гале желанного облегчения. Напротив, она проснулась опустошенной, разбитой и подавленной. Словно ее тревоги и страхи, пока бездействовало сознание, резвились вовсю и, подпитываясь энергетикой близкой им по духу ночи, росли, росли и росли. И набухли к утру упругими, скользкими хвостами, облепили холодными щупальцами грудь, затрудняя дыхание; опутали вязкой паутиной сердце, мешая тому гнать теплую кровь по артериям и венам. Последнее ощущение было тем более сильным, что Галя чувствовала, как замерзли руки и ноги. Коснувшись правой ступней левой голени, она зашипела сквозь зубы — компресс изо льда привел бы к такому же результату.

Поскорее выпрыгнув из постели, Галя шмыгнула в ванную. Плотно закрыв дверь — пусть Костик поспит хоть пять лишних минуточек, — она выкрутила кран с горячей водой до упора, еле дождалась, пока вода нагреется, и сунула дрожащие ладони в блаженное тепло. Вода становилась все горячей и горячей, а томная сладость растекалась при этом все выше и выше по рукам, будто и впрямь таял лед, сковавший ночью кровь в жилах.

Гале очень хотелось набрать полную ванну горячей воды и залезть в нее, окунуться с головой, чтобы растопить ночной лед полностью, сбросить с себя мерзкие наросты подавленности и необъяснимого страха, но это желание удалось погасить, прикрутив заодно кран с красной нашлепкой и добавив немного холодной воды, а то руки уже впору было обсасывать вместо раковых шеек.

Наскоро умывшись, Галя включила на кухне чайник и пошла будить Костю.

По дороге в садик Костик был непривычно серьезным, словно мамино настроение передалось и ему. Лишь после того как Галя, переодев его возле шкафчика с нарисованным на дверце солнышком, чмокнула сынишку в завиток на макушке, он поднял на нее глаза, растворив на мгновение в небесной синеве все тревоги и страхи, и спросил:

— Ведь скоро же лето, да, мам?

— Да, скоро, — кивнула Галя, — совсем скоро.

— Мы поедем летом туда, где речка и лес?

Гале показалось, что солнышко на дверце шкафчика подпрыгнуло к зениту и вцепилось горячими лучами ей в голову. Стало невыносимо больно. Наверное, она застонала, потому что Костя сжал ее пальцы теплыми ладошками и дрогнувшим голосочком прошептал:

— Мамочка, тебе опять больно, да?…

— Ничего, котеночек, — выдавила Галя, стараясь не закричать во весь голос, — уже лучше.

И стало правда лучше. Солнышко вновь закатилось на положенное место, а вместе с ним закатилась и боль. Но не исчезла совсем, затаилась, спряталась. Галя боялась подумать о чем-либо, чтобы шевелением нечаянной мысли не потревожить боль, не дать ей снова выпрыгнуть, вцепиться шипастыми лапами в мозг… Но ведь мозг не чувствует боли! Почему же он так болит?

Гале действительно казалось, что боль раздирала именно мозг и зарождалась тоже в его глубинах. Ведь это мысли — да, именно мысли — нажимали ту самую кнопочку, что отпускала пружину с закрепленным на той чертиком по имени боль. И на сей раз Галя поняла, какие именно мысли. Вопрос Кости о лете, о речке и лесе заставил ее на мгновение вспомнить о сегодняшнем сне. Туманном и зыбком, уже полустертом из памяти. Остались обрывки, но в этих неясных, нерезких картинках можно было разглядеть домик на берегу речки, за которой начинался лес.

Невольно вызвав из памяти этот домик снова, Галя зажмурилась, ожидая нового взрыва боли. Но голова лишь тупо ныла, что по сравнению с недавним приступом казалось просто блаженством. Зато Галя вдруг отчетливо поняла, что знает, где находится этот домик, хоть и не смогла вспомнить, когда она его видела наяву. Да и какая разница — когда? Главное, что этот дом, точнее — дача, как нельзя лучше подходила для ее с Костиком летнего отдыха. И Галя, направляясь уже к автобусной остановке, чтобы отправиться на работу, чуть было не свернула к вокзалу, чтобы сесть в электричку и поехать туда, где ждал ее домик из сна.

Она остановилась и раздраженно топнула. Знала, что надо спешить, но почему-то работа казалась ей сейчас вовсе не важной, даже ненужной, чуть ли не помехой по-настоящему значимому делу. Домик из серых шлакоблоков с шиферной крышей — вот что было единственно нужным, важным и правильным. Она должна, она просто обязана увидеть его сегодня, зайти внутрь. Впрочем, Галя знала и то, что может не торопиться. Не обязательно отправляться на заветную дачу прямо сейчас. А вот вечером, после работы — да, да, да! Бежать, мчаться, лететь!..

На работе она была непривычно рассеянной. Невпопад отвечала посетителям, дважды перевела звонок не тем, кому требовалось. Наконец, вместо затребованного кофе принесла начальнице чай.

— Галчонок, что с тобой сегодня? — Зоя Сергеевна приподняла и снова поставила на блюдечко чашку. — Заболела? Или… влюбилась? — Шутить начальница не умела, сама знала об этом, поэтому тут же, не дав Гале ответить, сказала: — На тебе лица нет, иди, может, домой? Сегодня ничего важного не будет.

— Но ведь еще рано! — почти выкрикнула Галя.

— Ну и что? Я тебя отпускаю.

— Да нет же… — Галя хотела сказать, что еще рано ехать на дачу, она ведь знает, что время еще не пришло, но вовремя спохватилась, поняла, что говорит совсем не то, что нужно. Разозлившись на себя за очередной «срыв с катушек», она почти с мазохистским наслаждением продолжила: — Я доработаю, Зоя Сергеевна, спасибо. Со мной все в порядке. Так, голова немножко… Пройдет.

Галя подхватила чашку с «неправильным» чаем и поспешила в приемную, где включила кофеварку и через пять минут подала начальнице то, что требовалось.

— Извините, Зоя Сергеевна, — сказала она, продолжая злиться на себя.

— Ничего-ничего, — рассеянно ответила начальница, уставившись в монитор. И вновь попыталась пошутить: — Весна же, я понимаю.

«Весна, весна, весна… — продолжало крутиться в голове, когда Галя вернулась в приемную и откинулась в кресле, прижав к вискам холодные ладони. — Весной наступают обострения у психов. Может, я и впрямь сошла с ума?»

Развить тему помешал телефонный звонок. Галя привычно посмотрела на маленький дисплейчик. Номер не определился. Такое случалось, если звонили с номеров, подключенных к старым АТС.

— Слушаю, — нейтрально-приветливо ответила Галя, отчеканив название конторы.

— Пыльева Галина? — Глухой бас с другого конца провода волной прокатился по Галиному телу сверху вниз, оттолкнулся от пола и вернулся к голове, пнув притаившуюся боль. Та не замедлила огрызнуться легким укусом.

— Да… — попыталась ответить Галя. Судорожно сглотнув, повторила: — Д-да. — И сама удивилась, услышав свой голос, затравленный, съежившийся, блеющий и неприятно заискивающий. Недавняя злость выпрыгнула изнутри и будто вырвала трубку из рук: — Да, я вас слушаю. С кем я говорю?

— Что ты делаешь сегодня вечером? — пробасили из трубки, проигнорировав Галин вопрос.

— Еду на… — непроизвольно начала Галя, но злость вновь перехватила инициативу: — Кто вы такой? Что вам надо?!

Голос, безликий, низкий, глухой, вновь прокатился вибрирующей волной до самых пяток:

— Ты никому не сказала?

— Что? Что я не сказала?! — прокричала Галя, но в трубке уже пищали гудки. А в голове еще слышалось затихающим эхом: «Ты никому не сказала?» И явственно вдруг почему-то вспомнилось вчерашнее отражение в зеркале.

Чтобы немного успокоиться, остановить нарастающую панику, Галя схватила со стола портрет улыбающегося Костика, прижала к груди, затем поднесла к губам и стала целовать, целовать, целовать… Она то ли просила у сына защиты, то ли, напротив, клялась защитить его от всех напастей и невзгод. То, что они где-то рядом, она уже чувствовала.

Галя мчалась на вокзал, забыв обо всем на свете. Даже о Костике вспомнила, лишь отойдя от кассы с билетом в руке. «Дикость, дикость! Я точно сошла с ума», — мысленно простонала Галя и схватила мобильник:

— Мама! Забери, пожалуйста, Костю из садика. Пусть он у вас побудет до вечера. Мне надо, очень-очень надо!.. Правда. Ну, мама, я потом расскажу. Приду вечером и все расскажу… Наверное, поздно. Мамуля, потом, хорошо? Я опаздываю. Целую. Пока!

Она и правда опаздывала. Электричка отправлялась через три минуты, а надо еще найти нужную платформу. На пригородных поездах Галя не ездила с прошлого лета, а там, куда собиралась сейчас, не была и вовсе ни разу. Стоп!.. Как не была? Откуда же она знает про эту дачу, почему ее так отчетливо помнит? Серые шлакоблоки, крыша, покрытая шифером, густой малинник вдоль дощатого забора… И билет! Она же купила сейчас билет. Не задумываясь, сказала кассирше название станции. Но… какое?!

Галя посмотрела на билет. Но там значился лишь номер зоны. «Куда же я еду?!» — запаниковала Галя, а ноги уже вынесли ее на платформу и побежали будто бы сами, без ведома недоумевающей хозяйки, к зеленой гусенице электрички, предупреждающей невнятным бормотанием о том, что «двери закрываются».

Но едва Галя опустилась на жесткую скамью вагона, как мгновенно улетучились и недоумение, и паника. Осталось искреннее убеждение: она все делает правильно. Она поступает именно так, как надо. Просто «надо», безо всяких «зачем» и «почему». Надо. Необходимо! И точка.

Дальше все было точно во сне. Галя осознавала себя, но действовала словно лунатик. Впрочем, как и во сне, все казалось логичным и правильным. И то, что услышав название незнакомой станции, она поднялась со скамьи и направилась к выходу, и то, что шла по неширокой тропинке меж освещенных вечерними солнечными лучами, почти красных стволов сосен, и то, что, выйдя наконец у небольшого дачного поселка, уверенно направилась к извилистой речке, на берегу которой стоял тот самый домик из серых шлакоблоков.

Лишь возле калитки она остановилась и впервые с момента, как вышла из поезда, вполне осознанно спохватилась: «А ключи? Как же я зайду в дом?» В том, что туда надо обязательно зайти, Галя не сомневалась. И в том, что ей никто не откроет, если она постучится, тоже. Будто знала об этом. Или действительно знала?

Калитка оказалась открытой. И Галя вновь восприняла это как нечто само собой разумеющееся, как и положено по законам сновидений. Прошла по дорожке, мощенной плитками, к дому, потянула ручку незапертой двери.

Внутри все было так, как и в большинстве подобных строений, где живут лишь наездами. Да и «живут» — громко сказано. Так, выбираются на выходные покопаться на огороде, поесть шашлыков, сходить в лес, на рыбалку. Впрочем, иногда и живут тоже: пару-тройку недель летнего отпуска, если не хочется или не на что ехать в более жаркие края. Короче говоря, типичный дачный домик — не сарай, но и не хоромы. В тесной прихожей на дешевых крючках вдоль стены — неказистая одежда, под ней — две пары резиновых сапог, кроссовки со смятыми задниками; посаженные друг на друга донышками вверх ведра в дальнем углу, там же, за ними, черенки лопат и чего еще там — мотыг, грабель? Три двери: две узкие, из покрытого прозрачным лаком дерева — туалет, подсобка? — и более солидная, обитая черным кожзаменителем, ведущая, скорее всего, в жилое помещение. Еще неширокая лестница наверх — к белой двери на чердак. Почему-то Галя выбрала именно ее — и зашагала по скрипучим дощатым ступеням.

Белая крашеная дверь неожиданно оказалась запертой. Но Галя, словно делала это не раз прежде, просунула пальцы в щель между стеной и дверной коробкой и вытянула за веревочку ключ. Легко повернула его в замке и толкнула белую дверь. За ней был мрак.