Кафка

Андрей Бурцев, 2013

Трудно сказать, о чем этот рассказ, написанный в истинно «кафкианском» стиле. О писателе, который неспособен творить? О том ли, что не стоит пытаться «въехать в рай на чужом горбу» – за этим непременно последует расплата? Или просто «ужастиковая фэнтези» о неких существах, которые размножаются, превращая людей в себе подобных? Не знаю, не знаю… Но просто проснетесь вы однажды утром с «похмела», а у вашей постели сидит…

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Токарев проснулся и, не открывая глаз, стал вслушиваться в себя. Голова болела, гудела голова, как вечевой набат, в ушах, как ртуть тяжелая, стучала кровь. Тошнило. В квартире было тихо, лишь где-то далеко, на кухне, звенела о раковину вода из раскрытого крана. Чирикали за окном воробьи. Не открывая глаз, Токарев стал вспоминать вчерашний вечер, когда обмывали его новую книгу. Все вроде бы было спокойно, чинно и благородно, никто не плясал без штанов на столе, никто не бил посуду и окна и не рвался «на волю», и не били, вроде бы, друг другу по мордам. Критик Заволжский, правда, изрядно назюзюкался, но блевать ходил строго в туалет, и, вставая из-за стола, говорил каждый раз своей даме: «Пардон». Токарев, пока был еще в силах, помнится, разговаривал с молодым писателем Сермигиным.

— Послушайте, мон шер, — говорил он тридцатилетнему юноше, цепляя на вилку скользкую матовую шляпку маринованного масленка. — Вы читали Кафку? Да-да, Ференца Кафку, великого и непонятного?.. Непостижимого… Прочтите, непременно прочтите. Вот у кого нужно учиться нам всем…

— Опять ты со своим Кафкой, — громко сказал, хлопая его по плечу подошедший Заволжский. — Брось! Не надоело тебе?.. Верите ли, — обратился он к смущенному Сермягину, который вертел в пальцах синюю рюмочку с прозрачным напитком. — Носится со своим Кафкой второй месяц. Всем уже уши прожужжал. Образованного из себя корчит. Эрудит…

— Да что ты понимаешь в классиках! — Взъелся Токарев. — Сидел бы здесь Кафка, он бы вам всем… он бы вас в порошок!..

— Кафка бы здесь не сидел, — с пьяной улыбкой ответил Заволжский. — К нашему союзу его бы на пушечный выстрел не подпустили. Да и вообще, Зачем он нам нужен, критик гнилого капитализма?

— Нужен! — стукнул кулаком по столу Токарев. — Хочу Кафку. Живого. Здесь. И сейчас!

— Да ты погоди, погоди, — сказал было Заволжский, но Токарев его прервал:

— Да что тут годить! Выпьемте лучше за усопших гениев человечества!

Они подняли рюмки, со звоном чокнулись и, под невнятный гул остальной толпы опрокинули в себя безвкусную жидкость, а потом… потом… А ничего потом не было. Это последнее, что я помню еще, подумал Токарев с неудовольствием.

Он осторожно коснулся пальцами холодных чугунных висков, потер их и открыл глаза. Яркий свет утра и солнца огненным бичом ударил по обнаженным нервам. Токарев со стоном зажмурился снова, успев отметить в комнате какой-то непорядок. UH прислушался, но все было тихо. Капала на кухне вода, и только. И вдруг, совсем рядом, непонятный звук, словно под полом зашуршала громадная крыса, и кто-то вздохнул, печально и тихо. Токарев осторожно приоткрыл глаза, и разом похмелье, и головная ужасная боль, которая тяжелее каторги, и вчерашние воспоминания — все отлетело прочь.

Конец ознакомительного фрагмента.