Гениальный язык. Девять причин полюбить греческий

Андреа Марколонго, 2016

Древнегреческий язык, навеки погрузившийся в молчание, до сих пор поражает своей красотой, глубиной и человечностью. В эпоху социальных сетей и мессенджеров, когда наша речь стремительно упрощается и превращается в набор смайликов, Андреа Марколонго, писательница и журналистка, выпускница классического лицея, предлагает обратиться к мертвому языку, дабы воскресить всё то, что теряют языки живые. Ее книга, ставшая неожиданным бестселлером в Италии и Франции, а затем переведенная на все основные европейские языки, – не академическая грамматика, а чувственное и страстное признание в любви к «гениальному» древнегреческому.

Questo libro è stato tradotto grazie a un contributo del Ministero degli Affari Esteri e della Cooperazione Internazionale italiano / Эта книга переведена благодаря финансовой поддержке Министерства иностранных дел и международного сотрудничества Италии.

© Gius. Laterza & Figli, all rights reserved, 2016

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2023

* * *

Посвящается Ливорно, Сараево, мне самой

Введение

Море сжигает маски

Едким раствором соли.

Люди и все их маски

Сверкают на берегу.

Ты одна устоишь

На костре карнавала.

Ты, что без маски прячешь

Жизненное искусство.

Джорджо Капрони.Из книги «Хронистория»

«Странно» — очень странно — «…что, несмотря на бесчисленные разрешения и лакуны, кто скажет, из каких разнородных обломков составлено наше так называемое знание греческого и насколько совпадает наше представление о нем с исконным его смыслом? ‹…› несмотря на все эти препятствия, мы рвемся к знанию древнегреческого, стремимся постичь его тонкости, он неизменно притягивает нас», — пишет Вирджиния Вулф. Потому что мы «невежды и двоечники по этому предмету, раз нам не известно ни точное произношение древнегреческих слов, ни природа комического у греков — мы даже не представляем, где надо смеяться по ходу драмы…»^[1]

Я тоже странная — более чем…

И благодарна этой странности, ненамеренно, как всё прекрасное, что случается в жизни, приведшей меня к написанию книги о древнегреческом языке. В силу своей странности я загорелась желанием не только изучить его, но и рассказать о нем.

Вам. Опять-таки, разумеется, от лица худшей ученицы в классе, но хотя бы способной теперь сказать, где именно следует смеяться.

Мертвый язык и живой язык.

Лицейская пытка и мытарства Одиссея.

Перевод или иероглифика.

Трагедия или комедия.

Понимание или недоразумение.

В основном, любовь или неприязнь.

А значит, бунт.

Для понимания греческого — точно так же, как и для понимания жизни — нужен не талант, а решимость действовать.

Я написала книгу лишь потому, что влюбилась в древнегреческий язык в детстве; по большому счету, это самая длинная в моей жизни любовь.

Теперь же, став взрослой женщиной, я хотела бы попробовать подарить (или возвратить) немного любви разлюбившим этот язык — почти всем взрослым, которые окунулись в него, будучи лицеистами. И даже, может быть, влюбить в греческий тех, кто его совсем не знает.

Да, моя книга прежде всего о любви — к языку, но главным образом к человеческим существам, которые говорят на нем, а коль скоро никто на нем больше не говорит, — к тем, кто его изучает, по нужде или повинуясь неотвратимому влечению.

Поэтому неважно, знаете вы древнегреческий или нет. Вам не придется сдавать экзамен на аттестат зрелости и писать неожиданные контрольные. Но неожиданностей будет хоть отбавляй.

И неважно, учились вы в классическом лицее или нет. Будет даже лучше, если не учились. Я постараюсь силой собственной фантазии провести вас по лабиринту греческого языка, чтобы вы смогли достигнуть конца этого пути, вооружившись новым способом осмысления мира и своей жизни, на каком бы языке вы ни говорили.

Вы учились в лицее? Еще лучше! Если мне удастся ответить на вопросы, которыми вы никогда не задавались или которые остались без ответа, быть может, дочитав эту книгу до конца, вы вернете частичку самих себя, утраченную в юности, посвященной — непонятно зачем — штудированию греческого, и возможно, та частичка окажется для нынешних вас полезной. Очень полезной.

В обоих случаях на страницах данной книги мы с вами сможем поиграть в мышление на древнегреческом языке.

Каждый человек на протяжении своей жизни наверняка сталкивался с греческим и древними греками. Кто-то — вытянув ноги под партой лицея, кто-то — в театре на постановке греческой трагедии или комедии, кто-то — в белоснежных коридорах многочисленных археологических музеев; так или иначе, ощущать себя греком, похоже, бывает немногим живее и ярче мраморной статуи.

Всем без исключения говорили, а может, даже не говорили, поскольку данная мысль более двух тысячелетий остается неизменной и уже вползла под кожу и въелась в мозг каждого европейца: «Всё, что ни есть прекрасного и непревзойденного из сказанного и сделанного в мире, впервые сказали и сделали древние греки». Ясное дело, на древнегреческом языке.

Почти никто не знаком с ним напрямую; единственное, в чем мы уверены, так это в том, что древнего грека, говорящего на древнегреческом, больше не существует. О нем лишь «слышали», а может, и не слышали, как уже было сказано; это так — и точка. Уже много веков.

Предполагаемое греческое культурное наследие безвозмездно перешло нам от древнего народа, с которым мы не знакомы, на языке, которого не понимаем.

Бесподобно!

Ужасно, когда тебе велят полюбить то, чего ты не понимаешь; такой приказ уже вызывает ненависть!

Мы гордимся греками и древнегреческим языком, стоя перед мрамором Парфенона или посещая театр Сиракуз, словно их сотворили наши предки, наши далекие прапрадеды. Нам приятно представлять их под солнцем какого-нибудь островка, погруженными в измышление философии или историографии; сидящими в театре, что раскинулся на склоне холма, и созерцающими трагедии и комедии; или же ночью, когда они глядят на небо, полное звезд, раскрывают тайны мироздания и астрономии.

Но в глубине души мы всё же ощущаем неуверенность в себе, как на экзамене по истории чужой страны: вдруг да и забудем что-нибудь о Древней Греции? А греческий язык — как раз и есть это непонятное нам «что-нибудь».

«Греция — абсурдный и трагический миг человечества», — писал Никос Диму в своем известном «Несчастье»^[2].

Мы тем самым не просто приближаемся (как отлученные или отвлеченные) к древнегреческому культурному наследию. Стоит нам ухватить хотя бы кроху того, что древние греки оставили нам в дар, и мы становимся жертвами самых ретроградных и ортодоксальных схоластических систем на свете (конечно, это мое мнение — мнение всё той же худшей ученицы в классе, а после выхода книги, вероятно, провалившей экзамен и исключенной из школы).

Классический лицей, в силу своей структуры, нацелен, по-видимому, лишь на удержание древних греков и их языка на недосягаемой высоте, в немоте и славе Олимпа, в пеленах робкого благоговения, нередко превращающегося в священный ужас и поистине земное отчаяние.

Принятые методы обучения (если исключить немногих просвещенных преподавателей) гарантированно внушают скорее ненависть, нежели любовь тем, кто осмелится подступиться к изучению древнегреческого языка. В результате мы капитулируем перед наследием, которое оказывается уже совсем ненужным, поскольку, стоит только коснуться его, как мы в страхе бежим прочь, стыдясь своего непонимания. Большинство людей сжигает внутри себя греческие корабли, как только оканчивает школу.

Среди читателей данной книги окажется немало тех, кто вспомнит свой липкий страх перед древнегреческим, изнурение, ярость, отчаяние и обнаружит в моей истории описание всех этих чувств. И все-таки я пишу данные строки, убежденная в том, что нет смысла изучать что-либо и потом благополучно это забывать, особенно если вы трудились над чем-то в поте лица пять или более лет.

Моя книга, следовательно, не является традиционной грамматикой древнегреческого языка — ни дескриптивной, ни нормативной. Она ни в коем случае не претендует на академизм (к которому прибегали другие авторы на протяжении тысячелетий).

Но, конечно, данная работа претендует на страсть и вызов. Это словесный (а не дословный) отчет о некоторых особенностях великого и изящного языка, каким является древнегреческий, о его молниеносной, синтетической, иронической, открытой манере выражения, по которой — что греха таить — мы неосознанно тоскуем.

Древнегреческий — что бы вам о нем ни говорили (а главное — не говорили) — прежде всего язык.

Каждый язык любым своим словом служит для описания мира. И этот мир ваш. Благодаря языку у вас есть возможность формулировать мысли, выражать чувства, сообщать о своем состоянии, изъявлять желания, слушать песни, писать стихи.

В наше время, когда все мы связаны с чем-то и крайне редко — с кем-то, когда слова выходят из употребления, сменяясь смайликами и другими современными пиктограммами, в этом всё убыстряющемся мире и в этой реальности, настолько виртуальной, что люди превратились в записи о самих себе, мы фактически перестали выражать свои мысли словами и понимать друг друга.

Язык, или то, что от него осталось, становится всё банальнее: многие ли нынче звонят по телефону (я имею в виду — набирают номер, чтобы услышать человеческий голос) от любви? И когда вы в последний раз писали письмо (я имею в виду — ручкой на листе бумаги) и, лизнув марку, наклеивали ее на конверт?

Разрыв между значением слова и его толкованием растет не по дням, а по часам, точно так же как недоразумения и недомолвки — прямо пропорционально сожалениям и неудачам. Мало-помалу теряется способность говорить на языке — абсолютно на любом. Понимать и объясняться. Рассказывать о сложном простыми, подлинными, искренними словами — вот в чем силен древнегреческий язык.

Вам это покажется странным (так ведь я с самого начала сказала, что я странная), но чтение книги, посвященной греческому, поможет вам в повседневности (я не о том, что у вас появится возможность наконец доделать просроченные домашние задания: о них уже позаботилась сама жизнь).

Да, именно тот древнегреческий. Если подойти к нему без страха (и запасшись изрядной долей безумия), он позволит заглянуть ему в глаза и даже поговорит с вами. Громким чистым голосом. С тем, чтобы, подумав, издать звук, выказать желание, выразить любовь, избавиться от одиночества, прочувствовать время и наконец-то обрести свое ви́дение мира и выразить его на собственный манер. Ибо (вновь обращаясь к тому же эссе Вирджинии Вулф) «…мы всякий раз к ним [древнегреческим авторам] обращаемся, когда нам тошно от царящей вокруг неопределенности ‹…› от времени, наконец, в которое нам выпало жить»^[3].

Написание книги, посвященной древнегреческому языку, стало для меня беспримерным человеческим опытом. Я вновь открыла смысл слов, написанных на школьной доске тысячу лет назад и тут же стертых после звонка — забытых.

Отправной точкой послужило воспоминание обо мне самой, почти ребенке, который корпел над чужим алфавитом, пока не увидел свой собственный язык, то есть собственную человеческую натуру, в абсолютно новом свете.

Я вытащила из коробок, переживших свыше десяти переездов, учебники, где, будучи четырнадцатилетней, писала рядом со склонениями слов имя соседа по парте, учебники, что сопровождают меня всю жизнь, из одного города в другой вместе с ключами от оставленных домов.

Попытавшись прогнать мысли, мучающие меня более десяти лет, я поняла, что достаточно разделить их с близкими: мы, порой безотчетно, думали об одном и том же. Но никогда друг другу в этом не признавались.

Я помогла ребятам, которые нынче, в 2016 году, борются с греческим в классическом лицее, и многому научилась у них; они задавали мне те же вопросы, какие ставила и я, будучи неопытной и в греческом языке, и в жизни. Ведь когда спросишь о чем-то, уже не сможешь отозвать свое любопытство, как ни старайся; именно так поступала я сама, хотя мне потребовалось невероятно много времени, чтобы найти или придумать ответ.

В компании многих друзей, теперь уже взрослых и прошедших сквозь те же мытарства с древнегреческим, я шутила, обнаруживая, что любой, кто начинает учить этот язык, хранит в ящике целую коллекцию конфузов — вот где нужно смеяться!

А главное, я пыталась излагать странности древнегреческого и тем, кто никогда его не изучал. Невероятно: они меня понимали, мы понимали друг друга. И хорошо. Быть может, так даже лучше.

Я, такая странная, выучилась благодаря виду в греческом языке иначе воспринимать время, а затем говорить о нем.

Я сдула столько зонтиков одуванчиков, загадывая желания в оптативе и подсчитывая, насколько сильно хочу осуществить их, что теперь к концу весны в полях вокруг Сараево эти цветы почти не вырастают.

Я однажды сказала «люблю тебя», употребив греческое двойственное число, означающее «мы оба» — только мы с тобой.

Я осознала жестокость вынужденного молчания, но и то, что иной раз музыку можно не только слушать, но и смотреть.

Я даже примирилась с моим мужским именем, — Андреа, — хотя считала ту битву давно проигранной.

В процессе написания книги «странное чувство»^[4], обуревающее меня, как это ни парадоксально, стало менее странным. Словом, благодаря древнегреческому (его пониманию или, по меньшей мере, интуитивному ощущению) мне удалось поведать намного больше, а отнюдь не меньше, и себе самой, и другим.

Надеюсь, то же самое случится и с вами, когда вы прочтете эти страницы. Надеюсь, вы сможете добраться до сути, зная, где нужно смеяться и как насладиться древнегреческим языком — хотя бы раз в жизни.

Примечания

1

Вулф В. О глухоте к греческому слову [1925] / пер. Н. Рейнгольд // В. Вулф. Обыкновенный читатель. М.: Наука, 2012. С. 25. — Здесь и далее астерисками обозначены примечания редактора, а цифрами — примечания автора.

2

Никос Диму (род. 1935) — греческий писатель, автор книги «Несчастье быть греком» (1975).

3

Вулф В. О глухоте к греческому слову [1925] / пер. Н. Рейнгольд // В. Вулф. Обыкновенный читатель. М.: Наука, 2012. С. 37.

4

Вордсворт У. Прелюдия: 1805 [1805] / пер. Т. Стамовой; сост. Е. Халтрин-Халтуриной // У. Вордсворт. Пребывание в Кембридже. М.: Наука, Ладомир, 2017. С. 49.