Тема смерти в философии, истории и литературе

Андреас Буллер

Андреас Буллер (Dr. Phil. Andreas Buller) неразрывно связан как с немецкой, так и русской культурой. Родился в 1961 году и вырос в СССР. С 1990 года проживает в Германии. Исследуемая автором тематика охватывают собой теорию исторического познания, а также проблемы практической философии. К его наиболее известным работам, кроме изданного для российских вузов учебного пособия «Введение в теорию истории», принадлежит и исследование «Теория и история понятия „след“» (2016 года). В 2018 году автор опубликовал в издательстве «Наука» монографию «В. С. Соловьев и современность», в которой особое внимание уделил «философии чувств» Владимира Соловьева. В оформлении обложки использована фреска в палаццо Склафани, Палермо (XV в.) из серии «Триумф смерти».

2

Краткий очерк культурной истории смерти

2.1. Междисциплинарные дифференции в подходе к проблеме смерти

Культурную традицию смерти мы можем разделить на три большие и относительно независимые сферы — (1) тема смерти в естественных науках, (2) гуманитарная традиция смерти, (3) смерть в литературе и искусстве. Вначале я, однако, хотел бы обратиться к вопросу о том, каким образом традиция смерти, вообще, как таковая стала возможной? Чтобы дать всеобъемлющий ответ на этот вопрос, необходимо, по моему мнению, обратиться к проблеме отношения материального (природного) и идеального (духовного) в человеке.

Человек, как и все другие живые существа, обладает живым организмом, функционирование которого, разумеется, подчиняется биологическим законам. Как существо разумное, человек, однако, следует не только биологическим, но и нравственным законам, т. е. он следует не только потребностям своего тела, но и рекомендациям своего разума или же своему интеллекту, который я обозначу здесь одним коротким словом — «Я». Человеческое «Я» не в состоянии существовать вне своего организма. «Я» заявляет о себе впервые в момент рождения и в последний раз оно напоминает о себе в момент смерти «своего» организма. «Я» неразрывно связано со своим организмом и тем не менее оно не тождественно ему, ибо способно вставать наперекор желаниям и наклонностям своего организма, решительно противодействуя им. Благодаря «Я», существование человека является не только биологическим, но и духовным существованием. При этом, как биологическое, так и духовное существование человека протекает на индивидуально-универсальном уровне. Но что мы понимаем под этим двойным понятием?

Несмотря на то, что существование всех живых организмов основывается на универсальных биологических законах, каждый организм имеет свою собственную индивидуальную жизнь, которую он должен прожить «сам». Каждый организм должен пройти все, запрограммированные в нём, универсальные фазы биологического развития и умереть. Каждый организм умирает «сам», а не за кого-то. Это означает, что жизнь живого организма протекает как на универсальном, так и индивидуальном уровне.

Но также духовная жизнь человека является жизнью как универсальной, так и индивидуальной. Человек использует не только идентичные «инструменты» познания мира, но и опирается на идентичные познавательные структуры, изучением которых занимались такие величайшие мыслители как Эммануил Кант (Immanuel Kant), Вильгельм фон Гумбольдт (Wilhelm von Humboldt) или Людвиг Витгенштейн (Ludwig Wittgenstein), которые исследовали законы функционирования человеческого разума или человеческого языка. В тоже время духовный мир любого человека является миром индивидуальным и неповторимым. Любое человеческое «Я» живёт в своём индивидуальном и неповторимом духовном мире, осознавая при этом свою преходящесть и смертность. Осознать свою смертность может только существо природное и разумное. Сознание смерти возможно лишь при наличии этих двух предпосылок — а) биологического существования и б) рефлектирующего сознания.

Не обладающие разумом животные не в состоянии «осознать» факт своей смертности или преходящести, а тем более — сознательно отнестись к нему. Также существа божественные (если таковые, конечно, существуют) не чувствуют необходимости осознать смерть, ибо бессмертные создания в этом не нуждаются. А вот человек, являясь существом как преходящим, так и разумным настоятельно нуждается в познании и объяснении своей смертности. Поэтому он на протяжении всей своей истории предпринимал бесконечные попытки познать, понять и объяснить феномен смерти. Благодаря его стремлению мы имеем сегодня оригинальную и неповторимую культуру смерти, начало которой лежит в древних мифах и верованиях. Последние стремились объяснить причины не только «начала», но и «конца» мира. Именно мифология дала толчок развитию как философских, так и религиозных знаний о смерти, которые в начальный период своего развития не позволяли чётко отделить себя друг от друга. В древнейших культурах зародились первые элементы естественных знаний о смерти, которые человек приобрёл в своей практической деятельности и прежде всего благодаря развитию искусства исцеления (лат. medicina), а также искусству бальзамирования.

Что интересно, уже в древнейших культурах мы констатируем самые различные подходы к теме смерти. Проблема смерти, с одной стороны, исследуется в мифологии, религии и философии, а также изображается в искусстве. С другой стороны, она оказывается в центре внимания древнейшего естествознания, которое объединяло в себе физику, химию и биологию. Уже в древнейших цивилизациях мы наблюдаем междисциплинарный подход к проблеме смерти, которая освещалась как с точки зрения гуманитарных, так и естественных наук. С тех пор в исследовании смерти мало что изменилось.

Современные естественные науки видит свою главную задачу в том, чтобы исследовать процессы организации жизни на молекулярном, клеточном, органном и организменном уровне. С точки зрения естественных наук смерть человека не отличается принципиально от смерти животного. С генетической или физиологической точки зрения она, действительно, не отличается от смерти животного, но, в отличие от животного, человек относится сознательно к своей смерти. Более того, он готовится к ней. Кроме того, гуманитарные науки воспринимают смерть не только в биологическом или медицинском, но и в социальном и историческом контексте. По этой причине с точки зрения гуманитарных наук смерть имеет не только биологические, но и социальные причины, как, например, голод, эпидемии, войны, геноцид или убийства. Социальные и политические причины, однако, никак не интересуют естественные науки. Кроме того, естественные науки никогда не ставили и не будут ставить философского вопроса о смысле человеческой жизни / смерти, они не обращались и не будут обращаться к проблеме «бессмертной души», а также к проблеме «жизни после смерти». Однако для философии и религии именно эти проблемы являются центральными и даже ключевыми исследовательскими темами.

Но как можно объяснить эти, надо признать, довольно радикальные дифференции в подходе к проблеме смерти между естественными и гуманитарными науками? Главная причина вышеупомянутых различий в подходе к проблеме смерти лежит, по моему мнению, в одном простом факте: если объектом исследования естественных наук является человеческий организм, то объектом исследования гуманитарных наук — духовный мир человека, а, точнее, его индивидуально-универсальное «Я», которое мы анализировали выше. Индивидуальность этого универсального «Я» проявляет себя в том, что любая духовная традиция человечества включает в себя конкретные имена, труды и работы. В тоже время любая человеческая традиция позволяет презентовать себя как универсальная традиция, т. е. описывать себя без упоминания конкретных имен, что ярко проявляет себя, например, в описании общих понятий. В развитие этих понятий свой вклад внесли, возможно, сотни выдающихся личностей, но мы, употребляя эти понятия, отказываемся от упоминания тех имён, которые определили их развитие. После того как мы назвали основные различия в описании смерти между естественными и гуманитарными науками, обратимся к исследованию одной только гуманитарной традиции смерти.

2.2. Традиция смерти в гуманитарных науках

Своё описание гуманитарной традиции смерти я начну с исторической науки, которая свои первые знания о древнейших культурах и цивилизациях почерпнула, прежде всего, из дошедших до нас древнейших могил и захоронений. Большую помощь в этом ей оказала, конечно, археология. Некоторые археологи и историки по праву утверждают, что сознательная история человека началась в тот момент, когда он начал хоронить умерших. Самые древние захоронения, как нам сообщают справочники и энциклопедии, были обнаружены на территории нынешнего Израиля. Датируются они периодом ок. 120 000 лет.

Но своего расцвета «культура смерти» достигла в древнейших человеческих цивилизациях, которые оставили нам самые разнообразные «следы смерти». К этим «следам» относятся как материальные захоронения, так и устные или письменные предания. Древнейшим письменным источником по истории смерти является т. н. «Книга мёртвых», различные варианты которой образуют древнетибетская (буддийский текст «Бардó Тодóл»), древнеиндийская (к ней относится часть Вед — священных писаний индуизма «Атхарваведа») и, конечно, древнеегипетская «Книга мёртвых». Последняя представляет собой собрание мифов, молитв, заклинаний, погребальных сказаний, традиций и обычаев, которое создавалось практически на протяжении последних 5 тысячелетий.

В древнеегипетском обществе культ смерти, надо сказать, играл особую роль. В этом обществе практически не имелось такой сферы жизни, которая каким-либо образом не была бы связана с темой смерти. Последняя присутствовала в архитектуре (древнеегипетские пирамиды и захоронения), в ремесле (бальзамирование и мумифицирование умерших, изготовление саркофагов), в торговле (продажа ритуальных услуг), в религии и мифологии (древнеегипетские священные тексты), в живописи и искусстве (фрески, изображения). Строящие величественные пирамиды архитекторы, украшающие их надписями и изображениями писари и художники, изготавливающие саркофаги и бальзамирующие тела мёртвых мастера даже не подозревали о том, что они делают свою работу не только для загробной жизни умершего человека, но и для будущих историков и археологов, которые на основе дошедших до нас захоронений получат широкий доступ к познанию самых различных сфер жизни древнего общества и смогут реконструировать основные моменты его истории.

Но вот парадокс! Хотя археологи в прямом смысле слова всё своё время проводили и проводят в древних могилах и захоронениях, они долгое время не рефлектировали о смерти как таковой. Надо признать, что по сравнению с теологами и философами, археологи и историки с большим опозданием обратились к проблеме смерти. Первые теоретические работы по истории смерти были опубликованы ими лишь в 1970-е гг. Я имею в виду здесь прежде всего работы французского историка Филиппа Арьеса¹⁶. С этого момента поток исследований по истории смерти стал постепенно расти и набирать силу. В наше время исторические труды в области истории смерти издаются практически беспрерывно.

Российская историография обратилась к исследованию смерти лишь после того, как она окончательного освободила себя от марксистской идеологии, для которой эта тема, надо признать, не являлась важной или ключевой проблемой исторической науки. Тем не менее интерес к теме смерти имелся уже и у советских историков, о чём свидетельствует появившаяся сразу после развала СССР книга известного медиевиста Ю. Л. Бессмертного «Жизнь и смерть в средние века»¹⁷. Приблизительно тогда же в Санкт Петербурге был основан альманах «Фигуры Танатоса», который объединил специалистов самых различных областей¹⁸, а с 2015 года в Москве стал издаваться журнал «Археология русской смерти»¹⁹.

Совершенно по-другому дело обстоит с философией, которая, в отличие от исторической науки, практически изначально занялась рефлексией о смерти, хотя философы, надо признать, чаще всего стремились познать смысл жизни, а не смерти. Но, обращаясь к своей центральной теме, каковой является проблема смысла жизни, философия никак не могла обойти стороной и тему смерти. По этой причине тема смерти заняла важное место в философской рефлексии уже древнегреческих мыслителей, таких, например, как Сократ, Платон или Эпикур. Ещё более важную роль эта тема играла в мифологии и религии. Можно без всякого преувеличения сказать, что если бы человек был бессмертен, то он тогда не нуждался бы в религии, которая, по сути, является «человеческим ответом» на проблему смерти.

В то же время тема смерти, как это ни парадоксально звучит, образует фундаменты также атеистического мировоззрения, которое тоже имеет довольно богатую историю, берущую своё начало с античных мыслителей (напр., Эпикур) и которая позже нашла своё продолжение в работах таких выдающихся философов эпохи Возрождения и Нового времени как Фрэнсис Бэкон (Francis Bacon), Готхольд Лессинг (Gotthold Ephraim Lessing), Людвиг Фейербах (Ludwig Andreas von Feuerbach), Артур Шопенгауэр (Arthur Schopenhauer) и Карл Маркс (Karl Marx). Цель атеистической концепции смерти лежала, по существу, в том, чтобы продемонстрировать несостоятельность её религиозной интерпретации. Но именно потому, что обе — как религиозная, так и атеистическая — концепции смерти принципиально противоречат друг другу, они неразрывно связаны друг с другом. Религиозная и атеистическая концепции смерти, как и все другие «противоположности», не могут обойтись друг без друга. По этой причине в данной работе эти две противоречащие друг другу концепции исследуются в одной взаимосвязи и в рамках одной и той же главы.

В XX столетии процесс изучения смерти всё чётче стал приобретать междисциплинарный характер. Наряду с теологами, археологами, философами и медиками к исследованию феномена смерти стали привлекаться психологи, биологи, социологи и этнографы. Однако из всех вышеперечисленных дисциплин одна только философия была в состоянии связать вопрос о смерти с вопросом о смысле жизни, т. е. рассматривать два этих вопроса в одной логической взаимосвязи. По этой причине самыми популярными трудами о смерти в XX столетии стали именно философские труды, среди которых особо выделяются работы Мартина Хайдеггера и уже неоднократно упоминаемого нами выше французского философа Владимира Янкелевича.

Но настоящего прорыва в исследовании темы смерти не удалось, надо признать, достигнуть и философии. Тем более, что количество посвящённых этой теме работ, как считает современный немецкий исследователь смерти Хектор Виттвер (Hector Wittwer), по-прежнему остаётся довольно мизерным. Виттвер называет нам всего лишь две, вышедших в немецкоязычной среде с 1960‐х гг., книги, не упоминая при этом своего собственного труда о смерти²⁰. Эту негативную ситуацию не удалось переломить и проектным исследовательским группам. Примером последних служит, финансируемый «фольксваген-фондом», пятилетний проект (2008 — 2012) немецких специалистов «Смерть и мёртвое тело» («Tod und toter Körper»)²¹. Но с помощью ограниченных во времени проектов действительно невозможно познать такое сложное явление, как феномен смерти, исследование которого требует комплексных, целенаправленных, длительных и скоординированных усилий самых различных дисциплин.

Существенный недостаток научного анализа смерти заключается в том, что наука, как правило, лишена чувств и эмоций. Потому она не в состоянии воспринимать и описывать смерть из эмоциональной перспективы. Человек же, воспринимая чужую смерть, переживает целую гамму чувств, которые непосредственно влияют на его представления о ней. Поэтому было бы большой ошибкой игнорировать влияние человеческих чувств и эмоций на процессы познания смерти. Тем более, что чувства и эмоции являются важными познавательными инструментами человека, что нам убедительно демонстрируют литература и искусство.

2.3. Тема смерти в искусстве и литературе

Широкое отражение тема смерти получила в изобразительном искусстве. Человек стал изображать смерть визуально на самых ранних этапах своей истории. Эта тема была представлена уже в наскальной живописи первобытного человека (напр., сцены охоты). Своё дальнейшее развитие она получила в изображениях погребальных сцен древнейших культур, среди которых особо выделяется древнеегипетская культура. Традицию интерпретации смерти с помощью изобразительных средств продолжили античные культуры, от которых до нас дошли многочисленные фрески, изображения на керамике, а также скульптуры, в основе которых лежали, как правило, мифологические образы смерти.

С возникновением и распространением христианства мифологические образы смерти сменились иллюстрациями распятого или умирающего Христа. Вначале это были настенные или скульптурные изображения, которые устанавливались в церквях, монастырях и молитвенных домах. Позже смерть Христа стала изображаться на гравюрах и полотнах. К сожалению, не представляется возможным назвать здесь даже и незначительную часть работ на эту тему и их авторов, но я всё-таки упомяну некоторых из них. К теме распятого Христа обратились такие художники, как испанец греческого происхождения Эль Греко, голландец Ганс Мемлинг, немец Альбрехт Дюрер, итальянцы Аннибале Карраччи и Андреа Мантенья, француз Никола Пуссен (ит. Никколо Пуссино), русский художник Николай Ге, а также сотни других специалистов искусства и культуры.

Необходимо заметить, что средневековая традиция смерти не ограничивалась одним только изображением распятого Христа, а включала в себя также светские мотивы. Достаточно вспомнить здесь широко распространившиеся в Западной Европе в XIV–XVI вв. иконографические сюжеты на тему «Пляска смерти», которые изображали танцы скелетов с новопреставленными. Одним из известнейших сюжетов на эту тему является Любекский фриз «Пляска смерти» (нем. «Lübecker Totentanz»), украшавший долгое время церковь Святой Марии (Marienkirche) в Любеке. Создан он был около 1463 года, как предполагается, Бернтом Нотке. В 1701 году сильно повреждённый временем оригинал был заменён копией из холста, который был безвозвратно разрушен военной бомбардировкой 1942 года²². Этот, более не существующий, фриз тянулся по всему помещению церкви непрерывной полосой около 30 метров в длину и 2 метров в высоту, изображая в натуральную величину цепочку ведомых смертью двенадцати пар горожан, которые принадлежали самым различным социальным слоям. На нём можно было увидеть и папу римского, и короля, и графа, и горожанина, и крестьянина, и ремесленника, и торговца, т. е. представителей, практически, всех слоев населения тогдашнего общества. Главная цель работ на тему «Пляска смерти» заключалась в том, чтобы подчеркнуть абсолютное равенство всех людей перед смертью, напомнив им, что «прах всех равняет, неравными родимся, равными умираем» («аequat omnes cinis, impares nascimur, pares morimur»). Работы на тему «Пляска смерти» напоминали человеку не только о его преходящести, а они также подчёркивали его первосущность, которую не могла разрушить и сама смерть.

В XVIII и XIX вв. большую популярность стали приобретать картины из серии «Портреты на смертном одре», на которых изображались умирающие или только что умершие великие личности. Примерами таких работ в России являются картины, изображающие смерть императора Петра I (Иван Никитин), писателей А. С. Пушкина (Аполлон Мокрицкий), Н. А. Некрасова (Иван Крамской) и И. С. Тургенева (Э. К. Липгарт). С XIX столетия на картинах русских художников стала изображаться также смерть простого человека. Этой тематике были посвящены, например, работы известного русского художника Василия Перова — «Сцена на могиле», «Проводы покойника» или же «Утопленница».

Тема смерти продолжает играть существенную роль и в современной живописи. Из необозримого количества работ на эту тему я назову здесь литографию на тему «Смерть» немецкой художницы Кете Кольвиц (Käthe Kollwitz), графическое собрание «Человек и смерть» немецкого литографа и художника Андреаса Пауля Вебера (Andreas Paul Weber), цикл графических работ «Пляски смерти» бельгийского художника Франса Мазереля (Frans Masereel) или же серию масок мёртвых австрийского художника Арнульфа Райнера (Arnulf Rainer).

Надо сказать, что тема смерти нашла своё отражение не только в живописном, но и музыкальном искусстве, источники которого, без всякого сомнения, лежат в традиции древних плакальщиц, которых были изображены уже и на древнеегипетских фресках. Именно в искусстве плакальщиц берет свое начало музыкальная традиция смерти, нашедшая своё продолжение в религиозной музыке, где родился такой жанр как, сопровождающаяся траурным пением и молитвами заупокойная месса, реквием. Ещё в начале XVIII столетия чешским композитором Яном Дисмасом Зеленка (чеш. Jan Dismas Zelenka) был создан целый ряд реквиемов для католической мессы. Но уже к тому времени реквием практически эмансипировал себя от церковной музыки, приняв статус самостоятельного музыкального жанра. С XVIII столетия словом «реквием» стала обозначаться также траурная оратория (сочинение для хора, солистов и оркестра), которая исполнялась в концертных залах. Многие известнейшие композиторы стремились создать свои версии реквиема. Наиболее известными из них являются версии реквиема Михаэля Гайдна и Вольфганга Амадея Моцарта (австр.), Антонио Сальери (ит. / австр.), Иоганна Брамса (нем.), Джузеппе Верди (ит.), а также Антонина Дворжака (чеш.), Гектора Берлиоза и Камиля Сен-Санса (фр.), в России Игоря Стравинского, Альфреда Шнитке и Эдисона Денисова. Кроме жанра «реквием» тема смерти нашла своё отражение также в симфониях, сюитах или же песнях смерти. В качестве примера можно здесь назвать произведения из истории русской музыки — «Песни и пляски смерти» Модеста Петровича Мусоргского, а также созданную под их впечатлением «Четырнадцатую симфонию» Дмитрия Дмитриевича Шостаковича или же симфоническую поэму Сергея Васильевича Рахманинова «Остров мёртвых».

Преимущество музыкальной интерпретации смерти лежит в том, что она, в отличие от всех других её интерпретаций, доступна для понимания, практически, любому человеку. Ведь даже абсолютно лишённый музыкального слуха человек в состоянии различить «Похоронный марш» Фредерика Шопена от его мелодии «Весенний вальс». Музыка «говорит» на понятном для всех людей языке и вызывает у всех людей, как правило, идентичные чувства и эмоции. Впрочем, это касается также и произведений живописного искусства. Намного сложнее дело обстоит, однако, с литературой, которая, если она написана на чужом языке, доступна человеку лишь в переводе.

Я не мог обойти здесь вниманием литературную традицию смерти, которая оказала сильнейшее влияние на жизнь человека, существенно определив как его восприятие, так и его понимание смерти, в чём мы позже убедимся, анализируя песни и стихи Максима Горького о героический смерти. Кроме работ Горького мы обратимся также и к повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Здесь можно было бы также назвать сотни и сотни самых различных литературных трудов, которые в какой-то степени затрагивали тему смерти, но подобная попытка превратит нашу работу в бесконечный список произведений о ней. Специфическое качество литературной интерпретации смерти заключается в том, что она в состоянии ярко и эмоционально описать пережитые человеком критические, кризисные и трагичные, одним словом, «предсмертные» фазы. Никакой историк не в состоянии с такой эмоциональностью и достоверностью описать и передать царившую в России весной 1918 года общественную атмосферу, как это удалось сделать русскому писателю Ивану Бунину, который сравнивает свою охваченную революцией Родину с… «домом покойника»:

«Случилась великая смерть и дом был теперь растворен, раскрыт настежь и полон несметной праздной толпой, для которой уже не стало ничего святого и запретного ни в каком из его покоев. И среди этой толпы носились наследники покойника, шальные от забот, распоряжений, которых, однако, никто не слушал. Толпа шаталась из покоя в покой, из комнаты в комнату, ни на минуту не переставая грызть и жевать подсолнухи, пока еще только поглядывая, до поры до времени помалкивая. А наследники носились и без умолку говорили, всячески к ней подлаживались, уверяли ее и самих себя, что это именно она, державная толпа, навсегда разбила «оковы» в своем «священном гневе», и все старались внушить и себе и ей, что на самом-то деле они ничуть не наследники, а так только — временные распорядители, будто бы ею же самой на то уполномоченные»²³.

Праздная толпа, грызя подсолнухи и шатаясь из комнаты в комнату, пока ещё только присматривалась к его покоям, которые в скором времени будут завалены трупами миллионов людей. В июле 1918 года будет расстреляна царская семья, в стране развернётся кровавая Гражданская война, за которой последует затянувшийся на десятилетия «красный террор». Бунин всего этого пока ещё не знает, но он уже предчувствует приближение великой беды: «Весна, пасхальные колокола звали к чувствам радостным, воскресным, но зияла в мире необъятная могила. Смерть была в этой весне, последнее целование…»²⁴ Такая же «необъятная могила» развернулась в сентябре 1940 год перед глазами другого мыслителя — Вальтера Беньямина, который вынужден был покончить свою жизнь самоубийством. В последний год своей жизни Беньямину удаётся сделать наброски своих знаменитых тезисов «О понятии история»²⁵, в которых тема смерти играет исключительно важную роль.

Это звучит парадоксально, но, хотя смерть, по своей сути, есть не-существование, напоминать о себе она может только в момент существования. Это означает, что также смерть принципиально зависима от существования, только во время которого она может «напоминать» и «заявлять» о себе. Когда мы говорим о «напоминаниях» смерти, мы, как правило, имеем в виду акт прощания с умершим. Надо сказать, что этот акт преследует две друг другу принципиально противоречащие цели: с одной стороны, прощание с умершим преследует цель устранения останков умершего, с другой, этот акт является попыткой сохранить вечную память о нём. Две эти, друг другу явно противоречащие, цели своеобразным образом переплелись в одном и том же акте — акте захоронения, что очень точно отразил русский язык. Старославянское «хранити» означает как прятать / скрывать, так и сохранять / уберегать. Замечу, что в немецком языке момент «сохранения» или «вечного хранения» в слове «похоронить» (нем. begraben, bestatten, beerdigen, beisetzen) не проявляет себя с такой чёткостью, с какой он проявляет себя в русском языке. В немецком языке акценты ставятся, скорее, на устранение останков умершего. Подобные лингвистические вариации подчёркивают культурные особенности в восприятии феномена смерть.

Язык, однако, не только разделяет, но и объединяет людей, что убедительно доказывают созданные ещё древними культурами мифы о смерти, которые остаются понятными и доступными и современному человеку. Более того, мифологическую интерпретацию смерти, разумеется, в её модернизированной форме, до сих пор акцептирует значительная часть человечества, которая верит в «жизнь после смерти» или же в «воскрешение умерших» и «переселение души».

Несмотря на то что слово «мифологический» несёт в себе негативный оттенок, ибо ассоциируется с фантастическим, нереальным и выдуманным, я употребляю его здесь исключительно в позитивном смысле, учитывая тот бесспорный факт, что мифология сыграла очень важную роль в процессе познания такого сложного феномена как «смерть». Ведь именно мифологии удалось впервые антропологизировать и конкретизировать смерть, сделав её объяснимым, доступным и понятным явлением. Поэтому для нас очень важно обратиться к анализу мифологической интерпретации смерти, которая внесла значительный вклад в её понимание и осознание.

«Таллиннская пляска смерти» церкви Святого Николая в Таллине — изображение XV века из серии т. н. «Плясок смерти»

Примечания

16

Ariés, Philippe. Essais sur l'histoire de la mort en Occident: du Moyen Âge à nos jours, Seuil 1975 (переводы: Aries, Philippe. Studien zur Geschichte des Todes im Abendland. München 1986 // Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс — Прогресс-Академия, 1992). Я буду в дальнейшем цитировать немецкую версию этой книги.

17

Бессмертный Ю. Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. М.: Наука, 1991. 240 с.

18

Более подробная информация здесь: http://anthropology.ru/ru/periodical/almanah-figury-tanatosa

19

См. Археология русской смерти. URL: http://deathanddying.ru/

20

Choron, Jacques. Der Tod im abendländischen Denken. Stuttgart: Ernst Klett Verlag 1967. Scherer, Georg. Das Problem des Todes in der Philosophie. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft 1979. Один из трудов принадлежит самому Хектору Виттверу: Wittwer, Hector. Philosophie des Todes. Stuttgart. Recklam 2009.

21

http://portal.volkswagenstiftung.de/search/projectDetails.do?ref=83211

22

В церкви «Святого Николая» (Нигулисте) в Таллине сохранился начальный фрагмент этой работы Бернта Нотке, который получил название «Таллинской пляски смерти».

23

Бунин И. А. Окаянные дни (сборник). Запись «Ночь на 24 апреля». М.: Молодая гвардия, 1991.

24

Бунин И. А. Окаянные дни (сборник). Запись «Ночь на 24 апреля».

25

Об этом пишет Вольфрам Айленбергер в своей книге «Время чародеев. Великое десятилетие философии 1919–1929»: Eilenberger, Wolfram: Zeit der Zauberer. Das große Jahrzehnt der Philosophie 1919–1929; Verlag Klett-Cotta, Stuttgart 2018. В своей книге он описывает жизнь и творчество не только Беньямина, но и Хайдеггера, Виттгенштейна, Кассирера.