Погоня за тенью

Ана Вэл

Джон, частный детектив, разочаровавшийся в своей жизни и погрязший в алкоголе, ищет спасение от призраков прошлого. Кэролайн — самая известная певица, способная очаровать любого мужчину и не только мужчину.Они встретились в тени мира, где правда и ложь переплелись и уже невозможно отличить одно от другого. Она — женщина, что скрывает свои тайны за маской обольстительницы, он — мужчина, что терзается внутренними демонами, не находя спасения.И неизвестный вор, которому придется выйти из тени…

2

Лабиринт тайн

Гостиница «Лисабон» не входит в число элитных и дорогостоящих мест для ночлега. В ней не останавливались знаменитости, она не имеет вековой истории и в принципе ничем не отличается от многих похожих заведений. Однако есть у нее одно отличие: номер 215 находится в конце коридора на втором этаже. Этот номер, словно иллюзорный оазис в мире серых обыденностей, окутан завесой тайны.

Обстановка в нем очень проста — кровать с потертым покрывалом, столик с единственной лампой, излучающей тусклый свет, и старый шкаф с легким ароматом затхлости. По сравнению с другими номерами, которые тоже не блещут роскошью, номер 215 выглядит даже убого. Но куда более странным обстоятельством является то, что по утрам его покидают достаточно состоятельные персоны города, по которым и не скажешь, что они останавливаются в подобных гостиницах и вообще знают об их существовании.

Горничная — единственный свидетель этих загадочных событий — работает в гостинице уже много лет. Ее повседневная рутина — убираться в номерах и быстро забывать о том, что видела. У нее нет времени на дополнительные вопросы. Подобно призраку, она проходит мимо дверей, зная, что десятки историй и судеб проносятся мимо нее, оставляя за собой лишь лёгкий след в пыли и едва ощутимый шлейф духов.

В эту ночь номер 215 погружён в абсолютный мрак, плотные шторы не пропускают ни лучика света с улицы. В этом мире тьмы только звуки способны рассказать о произошедшем. Легкий шорох одежды, стук туфель на полу и тихий смех, который кажется совершенно неуместным в этом закоулке. Для случайного наблюдателя показалось бы, что номер пуст, но будто бы кто-то невидимый удерживает мгновение.

Ничто не смело нарушать покой гостиничного номера, кроме звука открывающейся двери. Момент, когда она слегка заскрипела от прикосновения. На этот раз посетителями комнаты стали прекрасная девушка с таинственной полуусмешкой на губах и состоятельный мужчина в дорогом, но сдержанном костюме. Их взгляды встретились, и на мгновение между ними возникло электричество — со стороны это было именно так.

Но кто эта девушка? У нее загадочные глаза, наполненные нежностью и угрозой одновременно, ее улыбка кажется игривой, но в ней скрывается что-то еще, едва уловимое невооруженным глазом. Ее присутствие — это не просто прихоть, а часть чего-то большего.

Прошло немного времени, и вскоре раздался шум, когда таинственная девушка начала собирать вещи. Мужчина, спал беспробудным сном и даже не подозревал, какой день ждет его завтра. Как бы странно это ни казалось, ночью, полной тайн и интриг, они оба оказались в ловушке своей судьбы.

Наутро гостиницу «Лисабон» вновь покинет человек, которому не по статусу находиться в ней. Остальные гости, просыпаясь, не будут иметь понятия о происходящем за пределами их вполне нормальных жизней. Номер 215 продолжит хранить свою тайну до следующего визита загадочной девушки, став тем местом, где скрываются очередные тени небольшого городка. Каждый новый визит только добавляет слоев к загадке, которую никто так и не стремится разгадать. Горничная вновь пройдет мимо, ведь ее собственные тяжёлые мысли о жизни и будущем не оставят свободного места для любопытства. Но номер 215 всегда будет готов принять своих новых гостей, оставляя за собой только шёпот секретов и эхо неразгаданной тайны.

***

Еще одно выполненное дело. С этим было несколько сложнее, чем обычно. Слишком уж Аксель Боррель напорист и настойчив, а с виду и не скажешь. Да и с информацией собранной Уиллом такое поведение не вяжется. Это алкоголь на него так подействовал? Надо будет продумать план действий в подобных ситуациях. Возможно, даже держать дополнительную дозу препарата, осечки мне ни к чему. Удивительно, что раньше таких инцидентов не случалось. Мне и в голову не могло прийти подобное обстоятельство. Встаю с кровати, поправляю платье и понимаю, что что-то не так. Черт! Этот недоумок умудрился мне платье порвать. Придется в ближайшие дни заглянуть в ателье. Надеюсь, Мадам Гофман сможет его починить. Забираю у мистера Боррель все ценное и покидаю номер. Хорошо, что у меня с собой накидка, разгуливать ночью по городу в порванном платье не самая удачная идея. Спускаюсь на первый этаж и подхожу к стойке администратора.

— Не кажется ли тебе, Уильям, что два ограбления подряд с разницей в пару дней выглядит несколько подозрительно?

Глаза цвета молодой листвы оторвались от изучения бумаг и посмотрели на меня, а на лице расплылась мальчишечья улыбка. Он, что издевается надо мной?

— Тебе это кажется смешным?

— Моя дорогая Кэролайн, тебе абсолютно не зачем переживать. К тому же на ближайшие несколько недель это было последнее дело.

Интересно, насколько я помню, на конец этого месяца было запланировано еще одно ограбление и оно должно было быть последним в этом месяце. Чем чаще происходят ограбления, тем больше риск. К тому же с каждым годом Уиллу все сложнее подбирать жертв. Обрабатывать одних и тех же клиентов может быть опасно. Мы еще ни разу не рискнули ограбить кого-то повторно, но на всякий случай у Уильяма хранится весь необходимый компромат на них.

— Мистер и миссис Атталь решили отправиться отдохнуть на море. По моим сведениями, их поезд сегодня утром. У меня на примете есть еще один человек, но мне необходимо время, чтобы собрать нужную информацию. Так что в этом месяце у тебя не будет больше дел, возможно. Все зависит от нашего клиента.

Отворачиваюсь от молодого человека и опираюсь спиной на стойку ресепшена. Еще одно дело. Я бы предпочла, чтобы не было больше ни одного. Лишь бы он не заметил перемену в моем настроении.

— Ах, да, еще одно. Сегодня мистер Борраль был слишком уж напорист и даже агрессивен. Платье мне порвать умудрился и относительно долго не засыпал. Не знаю, алкоголь на него так подействовал или препарат, но думаю этот аспект тоже надо заранее прорабатывать. Нам повезло, что раньше подобное ни разу не происходило. Наверное, надо готовить два флакона разной концентрации. Один как обычно, а второй чуть слабее на всякий случай. Мало ли что может случиться, а нам проблемы не нужны.

— Хорошо, я подумаю, что можно будет сделать.

Не проронив больше ни слова, я вышла из гостиницы и шагнула в прохладную ночь. Воздух был насыщен примесью дождя, только что прошедшего, с запахом свежести, который контрастировал с гнетущими остатками горечи от сегодняшнего вечера. Еще одно ограбление. Омерзительно.

В голове крутились мысли о том, как быстро все прошло, как обычный вечер обернулся кошмаром. Я старалась избавиться от образа Борраля с его липкими руками и лукавым взглядом, но это ощущение, заползшее в подсознание, было невыносимым. Чувство уязвимости и страха накрывало, как черная волна и уносила в свои темные глубины, и с каждой секундой становилось все тяжелее.

Скорее бы попасть домой и окунуться в горячую ванну, чтобы смыть с себя эту гадость и почувствовать себя живой. Но даже в этой мысли я упустила главную деталь — как же сложно будет избавиться от ощущения прикосновений. Они оставили свой след на коже — напоминание о том, что произошедшее я приняла слишком близко к сердцу.

Зашла в ближайший бар, решила отогнать демонов хотя бы бокалом чего-то крепкого. Хочется выпить. Я, конечно, запрещаю себе пить после каждого ограбления. Такими темпами и до алкоголизма недалеко. Но сегодня это словно стало необходимостью. Быть может, это не станет моим согласием на побег от реальности? По крайней мере, сейчас будет время привести мысли и чувства в порядок, пока Уилл занимается своим делом.

Села на барный стул, сделала глубокий вдох и облокотилась на стойку. Взгляд скользнул по лицам незнакомых людей, которые завели свои разговоры о чем-то обычном, как будто и не случилось ничего ужасного. Завидовала этим людям. Рядом с ними мне хотелось слиться, углубиться в их невежество к реальности и выплыть оттуда невредимой.

Я сделала заказ на мартини, жадно ожидая его, как манящий приз. Очередная встреча с нереальностью, которая позволяла немного забыться, размыть контуры.

Бармен налил мне напиток, записав траты, как и всегда, на счет Уилла, и я подняла бокал, чувствуя, как его холод остужает пальцы. С треском разбилась стеклянная стена, за которой прятались все страхи. Напоследок взглянула в отражение в зеркале — в глазах затаилась безысходность, но на губах нежная улыбка, словно восторг от нахождения бокала в руке.

— За забвение, — произнесла я шепотом и выпила. Как же приятно было ощущать, как алкоголь разливается по венам, забирая с собой тяжесть. Но даже это было временным утешением. В глубине души было чувство, что мне нужно сражаться, а не убегать.

5 лет назад

Слух резанул звук разбитого стекла и ругани. Внутри меня что-то перевернулось: снова драма, снова непонятные разборки. Вечер обещает быть интересным. Что в этот раз не поделили эти двое? Судя по их громким голосам и нецензурной бранью, они пришли сюда не за мирным времяпрепровождением. Но без драки, похоже, не обойдется. Уверен, Ник быстро выставит обоих за дверь до того, как они успеют замахнуться кулаками. Его строгий вид и устрашающий взгляд очень помогают в таких ситуациях.

Сейчас он, как всегда, сосредоточен на своем деле, занятый натиранием бокала, будто тот был его единственным другом. Ни единой эмоции на лице — холодный, безразличный, словно все вокруг его не касалось. Но, к моему огорчению, сегодня я остался без шоу. Видимо, у этих пьяных дурней все-таки хватило ума угомониться, или, возможно, они осознали, что не стоит ссориться в такой дырявой норе, как «Хамелеон».

Бар «Хамелеон» — действительно весьма посредственное место, с дешевой, разбавленной выпивкой и обшарпанными диванами, пропитанными запахом пота и алкоголя. Амбре стоит столь сильное, что с непривычки могут и глаза заслезиться, вытаскивая из забытья воспоминания о более чистых и светлых местах. Словно величественный грозный собор, смягченный выпивкой и светом неона, но без надлежащего ухода и заботы.

По крайней мере, в такую дыру не сунутся эти богатеи, потрясывая своими толстыми кошельками. Ненавижу их. Понятие «благополучия» мечется в моем сознании, как призрак, отравляющий каждую мысль. По вине одного из них — сукина сына, который обвинил мою мать в краже — мы с ней оказались на самом дне. Я запомнил его лицо на всю жизнь: самодовольная усмешка, будто всевышний, щеголяющий своим богатством и влиянием, воющий свирепым зверем на тех, кто не смог убежать от его гнева.

Когда мы лишились всего, даже крыши над головой, жизнь на улице стала одним сплошным мучением. Усталая от блужданий в этом дерьме, мама стала терять себя. Питание объедками с помоек, сон в холодных подворотнях, продуваемых всеми ветрами, резко ухудшееся качество жизни быстро сгубили ее. Каждая слеза, что она пролила, была об этом богатеем. И теперь я клялся отомстить не только ему, но и всем, кто был похож на него.

Рука сжалась в кулак так, что побелели костяшки, напряжение пробежало по телу, как поминальный звоночек. Внутренний огонь жгучей ненависти сжигал меня изнутри. Спокойно, Уильям, незачем вымещать свою злость на стакане. Нужно оставить эти чувства на уровне, под строгим контролем.

Я посмотрел на напиток, стоящий передо мной, будто он мог дать ответ на все мои вопросы и страдания. В его янтарной жидкости таился мой внутренний конфликт — не желая принимать тени своей жизни, я все же жаждал забвения. Я подавил внутреннее напряжение, потянулся и одним глотком опустошил стакан, чувствуя, как глотка согревается изнутри, даря мне несколько минут покоя, которые мне так нужны. Ненависть не должна превращаться в бездну, и тем более в плен.

Но именно об этой бездне я мечтал — о том дне, когда все ограничения окажутся разрушенными, и у меня появится возможность отомстить безжалостным ублюдкам, которые питают мои кошмары. Именно этот день станет новым началом. Днём, когда я смогу сказать себе: «Это было время, когда мне было плохо, но сейчас я за это заплатил им сполна».

— Почему бы вам не пойти в бар поприличнее? Там и выпивка получше, и меньше шансов быть убитым в пьяной драке.

— Да, но там нет такого великолепного бармена, как ты Ник.

— Это наглая ложь, но сделаю вид, что поверил вам.

Ник, молча, подлил бурбор и продолжил протирать стаканы.

— Ну а ты Ник. Почему не уйдешь отсюда? Такого мастера с руками и ногами оторвут даже в самом солидном кабаре.

Бармен не отвечал. Молчание затянулось. Неужели я чем-то обидел его? Зря видимо спросил. Да Уилл, на сегодня надо завязывать с выпивкой, язык за зубами совсем не держится.

— Честно, и сам не знаю. Что-то меня здесь удерживает. Возможно, вера в то, что однажды это место станет лучшим кабаре города. Может быть, я даже застану это время.

— Может быть.

Оставляю на стойке несколько купюр и выхожу из бара. Дверь за мной плавно закрывается, и на мгновение слышится еле уловимый щелчок. Ночь сегодня холодная и звездная; небосвод искрится, словно кто-то раскидал по нему миллионы алмазов. Красиво, конечно, но под поверхностью этой вуали превосходства сквозит усталость — я все равно хочу вернуться домой поскорее.

Сквозь пронизывающий ветер я осознаю, что не по погоде сегодня оделся: тонкий свитер почти не сохраняет тепло, а легкие обувь не защищает от ледяного дыхания зимней ночи. Грязный городишко раскинулся передо мной, как зловещая сцена из фильма, где каждая мелочь выглядит как предвестие беды. На каждом углу либо нищий сброд, просящий милостыни, либо пьяницы, у которых похмелье уже сменяется новой дозой безумия. Омерзительно.

Я не могу избавиться от мыслей об их жизни — трудно смириться с тем, что отказ в помощи может быть неравнодушием. Интересно, что когда-то я ничем не отличался от них. Я был такой же, как они: полным мечтаний и надежд, но без решимости, чтобы сделать что-то значимое. А теперь, глядя на каждого из них, я ненавижу их и тех, благодаря кому они ведут такую жизнь. Словно мрачный призрак, следящий за теми, кто был забыт обществом.

Вряд ли, конечно, все богатеи города повинны в этом; скорее всего, никто. Разум понимает это, но от этой мысли мне легче не становится. Я страдаю от гнева, возможно, это и банальная зависть, но мне наплевать. Это чувство то и дело пробивает дно, оставляя за собой шрамы — я заберу у них все, без исключения.

Чувствую, как в моем сознании растет ярость, становясь неотъемлемой частью меня. Мысль о том, что у них есть то, что принадлежит мне по праву, с каждым днем разрастается как раковая опухоль. Каждый день моя ненависть набирает силу, как прилив, поднимающийся с каждой волной. Я стану сильнее, я стану тем, кто указывает на них пальцем.

По мере того как я прохожу мимо уличных фонарей, свет этих жалких точек делает мир еще более унылым. Я чувствую себя как будто на грани: между двумя мирами — тем, кто имеет власть, и тем, кто вынужден бороться за выживание. В этом противостоянии не остается места для слабости.

Я решаю продолжать путь, сжимая кулаки. Все, что осталось сейчас, — это стремление к избавлению от обиды и ненависти, которые внутри меня, и с каждым шагом они поднимаются ко мне, как обещание однажды осуществить месть. На губах появляется холодная улыбка, отражая мою решимость. Моя ночная прогулка только начинается, и куда бы ни уводила меня судьба, я знаю, ради чего я это делаю.

Найдется ли в сердце место

Любви, что не перестанет?³

Что это? Кто-то поет? Прохожу дальше по улице, пытаясь понять, откуда доносится это печальное, но красивое пение. Голос словно струится сквозь холодный воздух, аккуратно ложась на ночное безмолвие. Он удивительно мелодичный, но очень слабый, едва слышимый, будто хочет выделиться среди надоедливого шума города, но не может. Кажется, поет женщина, хотя на самом деле — скорее девушка.

Звуки доносятся из переулка, затянутого тенями и мраком. Меня словно невидимая нить тянет к источнику этого трепетного звучания. Я настораживаюсь, вглядываясь в непроглядную тьму, и, прищурившись, различаю неясные контуры. В слабом свете от уличных фонарей успеваю разглядеть кучу тряпья, завалившуюся в углу. С каждым шагом уверенность укрепляется: эта крошечная, казалось бы, безжизненная куча чего-то имеет под собой глубину.

Подхожу ближе, и картинка расплывается, обретая четкость. Это оказывается молодая девушка, сидящая на холодной земле в лохмотьях и грязи, словно жизнь обошла ее стороной. Ее лицо искажается от страданий, а глаза, хотя и блестят в свете фонарей, наполнены печалью и усталостью. Как же сильно она истощена! Взгляд умоляет о помощи, но пение продолжает звучать, как будто это ее способ дать голос своим страданиям.

Кажется, она уже давно ничего не ела; ее щеки впали, а руки тонкие, как ветки. Пальцы слабо перебирают немые аккорды, а голос еле доходит до меня, как призыв из подземного царства. Я представил, как ее грудь сжимается от боли вдали от радости, и с каким трудом она находит в себе силы продолжать петь.

Мир вокруг меня вдруг начинает казаться гораздо более жестоким. Я подношу руку к лицу, и, не смея нарушить это трепетное мгновение, стою, как замороженный в моменте. Слышу, как мелодия становится то яснее, то тише, пробиваясь через неприветливую атмосферу города. Как-то грустно и одновременно прекрасно видеть, как даже в абсолютной тьме сохраняется возможность музыки. Пение этой девушки становится для меня символом надежды, но в то же время — безнадеги.

Я слегка наклоняюсь к ней и, хоть и не знаю, что сказать, осознаю, что подобные мимолетные встречи могут повлиять на чью-то судьбу. Эта девушка, сидящая здесь, в своих потрёпанных рваных тряпках, жила, облечённая в миражи прошлого — тех, кто, возможно, когда-то ставил ее на пьедестал, но теперь оставили совершенно одну.

Собравшись с мыслями, медленно подхожу ближе, готовясь предложить ей что-то тепло, разговором или, может быть, чем-то более материальным, что, будучи простым жестом, может хоть немного скрасить ее горечь. Слышу, как пение затихает, но в этом затишье таится что-то ободряющее — возможно, надежда, что не все еще потеряно.

— Вы кто? — Едва слышно произнесла девушка и потеряла сознание.

Черт! Умерла? Вроде дышит. Что же делать. Если оставлю ее здесь, то она умрет. Но какой мне резон забирать ее и спасать? А к черту все, не позволю кому-то пройти тоже, через что прошли мы с мамой.

— Как она, док?

Седовласый мужчина склонился над девушкой, лежащей на кушетке в гостиной. Она так и не пришла в себя с момента, как потеряла сознание в переулке.

— Жить будет, но она истощена и обессилена. Ей требуется отдых. Думаю, она скоро очнется.

Расплатившись с доктором и проводив его к выходу, я вернулся в гостиную, где царил полумрак, и налил себе виски, чтобы ненадолго отвлечься от мыслей о случившемся. Сел в кресло напротив кушетки, стараясь не смотреть на бездыханную фигуру, которую я так неожиданно привел в свой дом. Знал, что оставлять ее одну нельзя; если не сегодня, то завтра она непременно умрет от голода. Ситуация, казалось, лишь усугублялась с каждой минутой, наполняя меня беспокойством.

Что же с ней приключилось? Вопрос мучил, как шипы на розах. Не так давно она, вероятно, была полна жизни; где-то неподалеку смеялась, пела, танцевала. Нужно будет расспросить ее, когда очнется. Ее голос был красив — мелодичный, тревожный и в то же время полон невысказанных эмоций. Девушка вполне могла бы зарабатывать на своём даре, странствуя по кабаре или, возможно, даже пробилась в театр. Мысль о ее будущем, освещенном светом софитов, согревала мою душу.

Ну да ладно, подумаю об этом завтра. Сейчас мне необходимо отдохнуть, немного отвлечься от напряжения, которое скопилось внутри. Допивая виски, чувствую, как алкоголь медленно расслабляет мускулы, позволяя уйти тревоге. Стараюсь размышлять только о ней, о том, как она могла оказаться здесь, о ее жизни, о том, как она могла так упасть, что единственным местом укрытия для нее стала улица.

Достаю из комода тёплый плед и укрываю ее. Он был старым, потертым, но все еще сохранил тепло, которое мог передать. Я не обязан ей помогать, и это знание пытается упрекнуть меня. Но в таком случае, зачем я забрал ее с улицы? Возможно, все, что ей сейчас нужно — это отдых. Пусть она спит, пусть этот бессознательный, подобный детскому сну, мир будет ее временным убежищем. Утром я приму решение, что делать дальше — как защитить ее, что сказать, как помочь, если это потребуется.

К тому времени, как я снова сел в кресло, в затопленной тишине чувствовался только звук моего дыхания и тиканье часов, которые слишком громко напоминали о времени. Ощущение спокойствия, вплетавшееся в мой разум, постепенно заполняло комнату, но внутри продолжала бушевать неясная тревога. Чувствовал, как новые заботы о девушке постепенно заполняют меня. В этих мыслях покойные образцы человеческой доброты начала затмевать нечто более глубокое — связь, которая образовалась в тот миг, когда я нашёл ее среди тьмы.

Слегка прикрыв глаза, я начал представлять, какой могла бы быть ее жизнь, если бы я не вмешался; с таким удивительным голосом она могла бы зажигать сердца незнакомцев и бороться с трудностями, наполняя мир светом. Но сейчас, в этом ненавязчивом покое, ей нужно просто отдохнуть, а я, возможно, смогу стать хоть частью ее новой истории.

Настоящее

От той измазанной грязью девчушки, которую я знал когда-то, уже совсем ничего не осталось. Время сделало своё дело, смыв с нее следы детства и наслоив на ее жизнь тяжёлые пластинки судьбы. Почему я вдруг вспомнил об этом? Беспокойство накатывало волнами, смешиваясь с недоумением. Может, это была удача или даже предопределение, но без нее мне было бы гораздо сложнее добиться желаемого. Моя жизнь, казалось, была бы пустой и серой, если бы не эта девочка — Кэролайн — ставшая символом безмолвной борьбы и надежды на перемены.

Ладно, пришло время навестить нашего гостя и оставить ему небольшой подарок.

Примечания

3

Альфред Теннисон, «Брачное утро»