Ностальгия, или Необъявленный визит

Анатолий Мерзлов, 2021

На всеобщее обозрение предлагается настоящая книга-откровение, как, впрочем, многое в творчестве писателя Анатолия Мерзлова. Материал написан в форме рассказа-беседы с другом-врачом. В последовательном временном повествовании раскрывается незаретушированная, настоящая жизнь. Здесь и мистика, и эротика – все, чему можно присвоить качество внутреннего мира целого поколения. Красная канва книги: «Читайте, завидуйте! Можно жить в своем мире, не страшась попасть на помойку новых веяний».

Часть 1. Проверено, «мин» нет!

В переполненном в пиковые фазы транспорте, среди массового скопления праздно гуляющих людей профессиональный взгляд непременно выхватит пару-другую особенно озадаченных глаз. Безразличная мимика не остановит на себе внимание большинства окружающих, лишь пристрастный взгляд знатока серого контингента заставит последнего сделать маневр для совершения «иллюзиона» классического типа. Так было в Средневековье, так будет всегда, пока расплата за содеянное не станет единственной и неизбежной закономерностью. К счастью, природа многогранна, возможности мозга трансформируются в самые неожиданные решения, в большинстве своем воплощаясь в конечный продукт технического прогресса. К несчастью, нередко природа выдает суррогат в виде подобных озадаченных глаз. Средневековый мозг через столетия превратился в такие генетические хитросплетения… Глаза вора уже не те бегающие исподлобья зрачки — совершенством заражено все. Вор в обиходе принял обличье обиженного агнца. Возможно, актуально, но наш разговор не о мелком, не о том, кто лишает возможности расплатиться при расчете, и даже далеко не о том, кто шельмует с финансами по-крупному, — истинный вор восседает в отрыве от всего наносного, земного, этот выше — он крадет самое святое: веру и надежду. Во многом печальнее осознавать: этот мандат дает ему существующий строй, а наш убогий на сегодня призыв затеряется «жужжанием» одиночки-пчелы только в набирающем силу негодования рое.

Я пришел к нему с определенной последовательностью посещений, когда старые долги начинали жечь особенно острой неизбежностью платы за добро. Понимание мелочности притязаний на громкую заявку всякий раз оттягивало визит. Однако последовательность оставалась непоколебимым правилом, и ты рано или поздно с благоговением переступаешь заветный порог и на каждом этапе видишь одинаково ровный глубокий взгляд его — врача и человека, лишенного благости лотереи привилегий.

…Разверзлись хляби небесные. На Смоленщине в эту пору года обычно сухо. Невыразительное своей блеклостью небо на короткое время полуденного солнцестояния озаряется призрачностью засыпающих красок. Расцвеченные рубином гроздья рябины, обвитые нитями жемчуга паутины, просят иной доли, лучшей, чем унылое повествование их яркой сущности. В это время все еще не верится в торжество грядущей неизбежности. Хочется выскочить, прильнуть лицом к пунцовому глянцу и прошептать им что-то ободряющее. А нынче обычно зеркальные в это время озерца исказились ненастьем, суровой свинцовой безысходностью, провожающей в далекий путь косяки перелетных. Неровности заплатанного шоссе следом за маячившим впереди большегрузом мгновенно заполнялись водой, чтобы при случае ударить безжалостной струей в тонкое днище идущего следом изрядно подношенного микроавтобуса.

Водитель за час движения в однообразном режиме расслабился, полулежа, он, казалось, подремывал, тем не менее, без излишней суетливости уходил от коварных выбоин. На сидении сзади уютно расположились парень с девушкой. В первой части путешествия с напряженным недоверием косились на резкие маневры, но со временем успокоились его уникальной способности дремать, но предвосхищать мгновенно меняющиеся на дороге обстоятельства. Однокурсники, месяц как муж и жена, выпускники медицинского института, после окончания ординатуры решились на отчаянный шаг — поселиться в южной черноземной полосе.

Непогода частью скрадывала окрестные пейзажи, другой, эмоциональной, частью дополняла просторы обострившихся мыслей. Если осеннее ненастье и навевало какую-то грусть, то вовсе не в дополнение к принятому решению. Вопрос обсудили еще год назад — с этим смирились. Выходцам из города, но все же глубинки, им не виделось чем-то геройским отдать себя во власть новым обстоятельствам. Богатая кубанская станица показалась им воплощением прогресса. Солидное жилье в доме коттеджного типа располагало к работе. Он планировал аспирантуру, она — уютное гнездышко с двумя детьми. Не успела она сказать ему еще о едва зародившейся под сердцем жизни. Шесть лет совместной учебы казались ей таким пустяком в сравнении с новообретенным родством. Мягкая и лиричная от рождения, она противилась жестким профессиональным штампам, хотя ее медицинский сленг и изобиловал достаточными скабрезностями. Возможно, именно поэтому на специализации она отказалась от хирургии.

Молодые терапевты стеснялись откровенных чувств на виду, а непроницаемый водитель давал повод расслабиться. Она пододвинулась к нему вплотную и ущипнула за бок. Он чмокнул ее в близкий к нему вихорок, потом, косясь на зеркало, пониже.

Хотелось дать возможность читателю самому определиться с соответствием имен, но из-за односторонней связи с ним мы все же озвучим их: русские парень и девушка из Смоленщины. Интрига хороша в случае, когда она дает возможность расставить на свой манер предстоящие события и кульминацию. В нашем же происходит распечатка текущих дневниковых записей, без ориентира на художественное переосмысление. Мы проследим мгновение жизни молодых людей, проживая вместе с ними другое время. Будем знакомы — Вовчик и Светик. За их добрый нрав вкупе с одаренностью среди друзей у них не было недоброжелателей. Да и часто ли встречается слепое противодействие в студенческой среде? Простите, что их имена прозвучали в первозданном от студенческого сообщества виде.

Под ногами создавали затор несколько сумок с вещами, на сиденьях перед ними пружинили на рытвинах связки с книгами. Последний год перед свадьбой они жили вместе. За короткое время обросли некоторыми атрибутами домашнего обихода: постельные принадлежности, вазочки, пара сервизов. И это все заслуга Светика — Вовчик состоял в плеяде близкой к аскетической. Он не был неряхой — его вышедшие из моды рубашки и брюки всегда выглядели идиллически чистыми, но отголоски ушедшего стиля резали посторонний глаз.

Его подруга в противопоставление ему тяготела к новинкам, если сказать, что ее мысли до самоотвержения и в основном были заняты тонким соответствием нынешним веяниям, мы будем не правы. Все же наука и ее предпочтения стояли на приоритетном стартовом поле. По-видимому, как раз это и являлось толчком к некоторым крайностям. Усердствуя с учебой, она все же вспоминала о своей женской сути.

Вовчик, привыкший видеть ее ровной, внезапно просыпался от ее «термоядерной» спеси, начавшей привлекать ловеласов-однокурсников, а бесцеремонный кавказский контингент откровенно пялил на нее глаза, не стесняясь в эпитетах даже в его присутствии. Стервой она не была и ни перед кем никогда не бравировала своими возможными качествами. В эти моменты поблекший на ее фоне Вовчик становился молчаливее, его далеко идущие мысли мечтателя материализовались в нынешнее — он украдкой любовался ее ядовито-красной, похожей на взорвавшийся фейерверк прической. Он отставал, чтобы удивиться своим обладанием именно этой хорошо сложенной, в облегающей запредельной юбчонке фигуркой. Она с легкостью могла завладеть любым из красавцев-однокурсников, но ее выбор оставался непреклонен — играла воображением, но никогда не предавала.

Не под воздействием ее слов и их назойливых усилий Вовчик совершал подвиг: вытаскивал из слежавшейся стопки полосатую новую рубашку с неуклюже торчащим жестким воротничком. Он принимал беспутно-победоносный вид, чем вызывал у Светика прозрачную затаенную улыбку. Смешной и понятный, он совершенно не мог быть повесой по сути, облачи его хоть в какие изощренные наряды. Его главное продолжало жить в лабораторной атмосфере исследователя. Формат их отношений напоминал двух давних, успокоенных качеством супругов.

Туманный шлейф большегруза сбивался косыми потоками ливня. Дворники с судорожным усилием соскребали мутный налет со стекла, успевая на одно мгновение выхватить из мрака короткий просвет. Громада профиля фургона высвечивала в нем четыре красных назойливых глаза. Вовчик почувствовал, как потяжелело на плече. Светика что-то тревожило во сне — она цепко сжала его руку. Такой, без прикрас, он чувствовал ее тоньше. Складка доступного ему недоумения пролегла зигзагом от порозовевшего ушка через висок. Сколько в ней непонятной ему энергии… Вовчик прекрасно знал свои способности — умение концентрировать мысли в жгучий пучок энергии. Его так и тянуло удовлетворить свой исследовательский пыл и силой взгляда разбудить Светика, но ее милая доступность взяла верх над силой безрассудства — он остановил развитие мысли, рассеял взгляд.

В сгустившемся сумраке впереди продолжала прыгать подсвеченная стена. Водитель, заняв удобную позу на локте, вяло управлял рулем. Однообразие, легкое посапывание на плече Светика да непогода убаюкали Вовчика. В неглубоком сне он почувствовал резкий маневр — их машина круто вильнула вправо, покатила по неровностям.

— Держись сзади, попали… — захлебнулся криком водитель.

Машина подпрыгнула, заваливаясь на бок, заскользила по склону обочины. С резким ударом движение прекратилось, наступила зловещая тишина. В разбитые стекла резануло холодом. Мокрая шершавая кора застыла в открытом проеме в сантиметрах перед лицом, на зубах хрустнуло стекло. Впереди ворохнулся и застонал водитель. Светик прижалась к нему — по ее остановившемуся лицу катилась струйка дождя. Жуткая мысль ознобом охватила тело — он схватил ее руку: пульс уходил на глазах — он дернулся встать, но внезапная боль сковала тело…

Я пришел к нему, как прихожу уже 30 лет с определенной последовательностью, излеченный им однажды от тяжелого недуга. И с каждым разом больше не для того, чтобы услышать его оптимистичное: «Проверено, „мин“ нет!», — скорее, освежиться исчезающей в мире добротой, заразиться энергией чести, взбодриться радостью мысли от его присутствия в твоей судьбе, а заодно и посетовать о попранных временем ценностях.

— Я позволил себе таким нехитрым способом обозначить тебя, мой друг. Скажи, насколько я был неточен в описании трагедии, постигшей тебя. Ты мне рассказал ее много лет назад — извини, не смог забыть. Не будь прошедших лет, поверь, не стал бы ворошить дорогое тебе. Ты стал для меня образцом подражания. История моей жизни иная, и не мудрено: ты врач от Бога, а кто я? Попрошу, не останавливай меня, хотя отдельные детали тебе известны. Не знаю, точнее — знаю, ты определенно привязывал в ранних рассказах завуалированные мной эпизоды, ты ведь очень хороший психолог! Свое слово врача ты сказал 40 лет назад — спасибо, живу до сей поры. Сегодня из тех разрозненных, а теперь собранных воедино фактов тебе, психологу, просьба дать оценку и определить время и место моей главной оплошности.

— Вы-ыпросил похвалу… заслуженную, надо отметить. Моя история передана практически дословно. Думал, с прошлым смирился, ан, проглотил слезу с «гроздьями рябины, обвитыми жемчугом паутины». Об этом, помнится, не рассказывал, но было же именно так?! Первое упоение счастьем определило уровень — один живу до сих пор… Запросы мои застыли в качестве, с каждым последующим годом восходя к Эвересту, все дальше от потужных предложений времени.

Его ответная реакция стала для меня неожиданностью. Он обычно, свойственно себе, отшучивался. В тонко выданной им фразеологии — его непревзойденный дар психолога. Уходя от тяжелого диалога, он лаконично давал понять: трагедии в том нет — есть заразная мещанская ментальность, жизнь продолжается, и итоги подводить рано. Я был готов принять и эту, ожидаемую, реакцию, но, зная отрывочные детали моего неотъемлемого, в этот раз он отказался от той возможности, мягко положив руку на мое колено. Рука была теплой успокаивающим теплом Человека и врача. Его действие я принял не иначе как готовность в участии услышать.

— На поприще классического врачевания ты победил, мой друг. Что скажешь о всеобъемлющей морали, которой не сделать пункции и не поставить скорый диагноз? Прости и останови, если покажусь нудным или неинтересным. Я в то далекое время, о котором начнется повествование, по ощущениям находился между небом и землей. Скудные знания зиждились на закваске из эмоций. Об этой части моей биографии ты не догадывался ни сном ни духом. А коль все еще стремишься к званию доктора психологических наук, уважь, как говорят, закуси удила и слушай. Получишь целостный портрет в неглиже, и не только мой. В подарок, надеюсь на самое для меня большее, — твое независимое заключение. А вдруг во мне не укоренятся мучительной болью бесцельно прожитые годы?!

…Мой длинный путь начинался с моря. А куда, как не в мореходку, в приморском городе? Поступал дважды, с промежутком в два года — оба раза удачно. В первый раз — на штурманское отделение. Как удалось злодейке-судьбе вывернуть устремленное существо буквально мехом вовнутрь, сделав механиком?! Заставить врожденного романтика и гуманитария управлять энергоустановкой океанского судна?! В рычащем нутре машинного отделения сделаться единым с ним винтиком?!

Чтобы ответить и создать некую целостность, вынужден выложить перед тобой тяжеловатые для полного осмысления, наиболее значимые сюжеты из личной жизни.