Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 2. Война

Анатолий Крикун

Роман-эпопея, семейная сага, основанная на истории моих предков. Главный герой романа – Георгиевский кавалер, участник Мировой войны, революции и войны Гражданской. Удивительная история его биографии проходит на фоне важных событий истории России с участием главных действующих лиц и простолюдинов. Роман – попытка осмысления исторического пути России в первой половине 20-го века.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поезд мчал Степана вновь к солдатскому братству с твёрдым решением — вернуться быстрее к земле, к мирному труду. Только этому можно служить всю жизнь, проливая пот и кровь, и это достойно такой же любви, как любовь к матери, женщине и детям. И не укладывалось в голове, что найдется такая сила, которая сможет оторвать от всего этого. А сила такая нашлась. Война! Уже стучали по рельсам колёса двигавшие армии людей в серых шинелях к местам, что на штабных картах значились театрами военных действий. Колеса вагона, что нёс Степана в родной полк отсчитывали последние недели мирной жизни.

Казалось бы — всё естество человека должно противиться этому бессмысленному смертоубийству, но неведомые

Степану силы толкали людей на это под истошные вопли и нравоучительные проповеди тех, кто не хотел сам касаться

этой грязной работы, либо считал молча и не противясь, что иного выхода нет и эта необходимость и есть оправдание всех ужасов, которые приносят миллионы трагедий одним и чины и награды — другим. Страх — одно из самых сильных чувств, которое охраняет людей разумных и совестливых от этой беды. Мало кому хочется покинуть этот, сходящий с ума мир, не исчерпав всех возможностей устроить свою жизнь в поисках рая на земле. Именно этот страх и хранит человечество, как сообщество разумных особей. Все виды живых существ — тварей божьих, за небольшим исключением, в редких случаях занимаются истреблением себе подобных. Природа мудро регулирует пребывание тварей на своем теле. Только, по непонятным разуму законам, волки могут уничтожать волков, а тигры тигров, хоть они самые кровожадные хищники. Только люди, обдуманно и расчётливо, уничтожают себе подобных и разжигают животные инстинкты. Стая голодных волков,

выследив стадо диких кабанов, где самцы имеют клыки-резцы одним движением распарывающих брюхо волчьего вожака, долго преследует добычу, изнуряя жертву, добивает больных и обессиленных. Медведь — если не голоден, не бросается на человека, а добычу хранит до полного

поедания не ища новой жертвы. Сокол — хозяин неба, зорко выискивает добычу на земле и, падая камнем с большой высоты, не отбирает чужую добычу и не питается падалью, как вороньё. Сражения между рогатыми сохатыми происходят только как любовные игры в битве за самку, которая произведёт с победителем более жизнеспособное потомство. Побеждённый уступает поле боя, потеряв призрачное право, и, сохраняя свою жизнь. От этой

схватки только крепче стоит на ногах потомство победителя и совершенствуется вид. Изучая природу, и безумствующие

мудрецы в человеческом обличье утверждают, что войны — это благо, совершенствующее мир, и ступенька прогресса.

Истребить тех, кто стоит на пути прогресса, подчинить слабых, за счёт которых можно двигаться вперёд — отсюда самый быстрый прогресс в орудиях убийства. И смысл прогресса — в поедании благ, которых на всех не хватает. Расчистить маленькую землю для сверхчеловеков,

освободив её от лишних ртов, и, создав армии рабов покорных воле настоящих хозяев мира. Гуманитарная помощь американским индейцам зараженными

смертельными болезнями одеялами и накачка их спиртным, чтоб быстрее вырождались; производство и

распространение наркотического опиума и насильственное навязывание его быстро плодящимся китайцам; расстрелы из пулеметов бушменов и готтентотов в Африке — все эти блага цивилизаторов для обеспечения своего господства. Человеколюбцев, среди правящих элит, не наблюдалось. Эти милые люди любили своих детей, самих себя, а иные должны были им только прислуживать и удовлетворять духовные и материальные потребности. Отсюда

человеконенавистнические теории раплодившиеся в

цивилизованном мире. В человеке борются два существа — одно — неразумное звериное, другое — божественное.

Прогресс человечества — есть движение от дикости к храму, который сам может построить в свое душе, так и во вне — в том материальном мире, который окружает его. Война не делает человечество и человека лучше в смысле строительства души и развития сил духовных в большинстве случав, но ведёт к большим изменениям в мире вещей, совершенствуя орудия убийства и орудия возрождения. В пламени войны рушатся цивилизации, исчезают народы. Потоки крови и страданий возмущают разум, рождают потоки чувств — от звериной злобы — до искупительного самопожертвования. В войне, чаще всего, обостряются дикие, звериные инстинкты, лезущие из нутра человеческого наружу. Страх смерти заставляет убивать того, кто объявлен врагом и поднял на тебя свое оружие. У

слабых и грешных людей затухает, от вида смертей и жесткостей, божественное, но человек инстинктивно ищет опору и хочет найти ту силу, что спасёт и явит себя силой способной убить войну. У одних вера рушится у других крепнет и война даётся, как наказание для испытания человека, как существа духовного. Война разжигает инстинкты дремавшие в глубине подсознания до времени, притупляет то, что существо впитало с молоком матери, которая даёт новую жизнь не на пожирание молохом войны, а на радость миру и творцу. И ласковые нежные песни, певшиеся над колыбелью, не должны превращаться в вопли разорванных войной сердец матерей над могилами молодых детей!

Война рождает удивительную породу людей являющих бесстрашие, безучастных к своей личной судьбе, когда дело касается боевого товарищества и верности долгу. Их немного, но они рождают тот дух, что ведёт за ними и некрепких духом и любящих милостивого бога христиан и иных. Это те потомки малоцивилизованных скифов, викингов, греков-спартанцев, римских центурионов,

монгольских боатуров и славянских богатырей, чьи суровые языческие боги требовали кровавых жертв и охраняли покой и богатства земли родной и вели на разбои в чужие земли. Это каста избранных дикими богами, кто на войну смотрел как на арену, где рождается доблесть, честь и достоинство. Старый викинг умирал в бою, считая это достойным чести концом жизни, чем ожидать смерть на тёплой лежанке. Для них бой был — показатель достоинств и сил духовных и физических. Такие бойцы, как и гладиаторы и борцы на арене цирка, вызывающие восторг публики от кровавых поединков, толкали политиков использовать эти инстинкты к мысли, что, направив эту кипучую энергию на разрушение жизней, они создадут условия для своего роста и возвышения тех, кого они захотят облагодетельствовать. История даёт редкие, но яркие факты, когда общество производило только воинов и многие годы было успешным. Спартриаты Девней Греции, из сотен мелких государств, явили режим, где у всех свободных мужчин была одна профессия — воин. Их кормили илоты-рабы обрабатывающие

земли и иноземцы ремесленники. Они вели суровую жизнь с колыбели до смерти, не нуждаясь в науках и искусствах, деньгах и излишествах. Спартанские матери были лучшими няньками для младенцев и отказывались от своих детей не выказавших доблести в бою. Они безропотно отдавали своих мальчиков на воспитание суровым воинам и гордились павшими в битвах не проливая слёз.

Трусость — несмываемый позор. Товарищество-закон

жизни. Самые достойные шли в бой рядом с царём

шагавшим в бой в первом ряду воинов. И монгольские всадники, являя горстку диких азиатов, сумели покорить полмира. Сросшиеся с лошадью, скотоводы-араты, Чингиз-ханом были превращены в армию степных разбойников с железной дисциплиной. Привычные к морозам и жаре, неприхотливые в пище и, считающие главным богатством лошадь, бившие стрелой на скаку бегущего волка баатуры (богатыри) оставили под копытами своих низкорослых лошадок просторы Южной Сибири, Китая, Средней и Передней Азии, хлынули с тьмой покоренных народов со своим разбойным войском в половецкие степи на Урал и Волгу. В жестоких сечах пали русские княжества и русские дружины вместе с воинами-башкирами участвовали

в походах азиатов, платя завоевателям дань своей кровью. Обильная городами и людьми, Русь не нашла такого вождя как Темучжин (Хан-океан, Великий хан-Чингиз).

К последнему морю их не пустили распри после смерти Чингиза, создавшего самую обширную империю, которой невозможно было управлять из Каракорума. К тому же, Папа Римский сумел сплотить перепуганную Европу и укрыться в крепостях рыцарям. Монголы не смогли переварить богатую добычу и закончили тем, что вошли в историю и остались небольшим и слабеньким государством в глубинах Азии. Богатства развратили знать и разрушили единство навязанное силой и жестокостью.

Проходили тысячелетия, а постоянные война оставалась универсальным средством для скорого решения многих проблем, затрагивая почти все поколения. Мудрецы подсчитали, что за всю писаную историю человечества только триста лет, когда не найдено упоминаний о войнах. Каких только объяснений не производили на свет философствующие исследователи о причинах войн: от

заложенных в каждом мужчине потребностях выплеснуть в агрессии свои силы, до экономических и социальных законов, требующих войну как священную жертву для успешной жизни. В бреду и в сознании многих политиков войне всякой можно было найти разумное объяснение.

Победа в войне требует напряжения всех сил человека. Интеллект, дух и опыт и ещё множество составляющих венчают победу. Стоят ли эти усилия хоть одной сознательно загубленной жизни? Неужели и боги и церкви освящают эту жертву и отпускают людям все грехи человекоубийства и почитают это за благо. Война не только порождает в человеке зверя, но и оставляет привычку убивать. Когда в войне теряется цель и смысл убивать, то инстинкт и привычка остаётся. Что дальше? Как вернуть убийцу в человеческое состояние — от ненависти повернуть к любви? Наученный убивать врага, и, заметивший, что врага нет и нет цели уничтожения, не найдёт ли легко другого врага на которого укажут и обвинят его во всех бедах, и призовут уничтожить? Кто оборвёт эту цепь убийств? От войн происходят и внутренние потрясения, как в человеке, так и в обществе. Как силой разума остановить безумство миллионов людей и направить силы духовные и физические на созидание?

Винтовка — рождает власть. Власть, опирающаяся на

штыки и вызывающая страх, не может плодить этот страх вечно. Она превращает этот страх в противоположность, порождает такие стихии, когда смерть, ставшая привычкой, и страх, загнанный внутрь человека, ведёт к взрыву сметающему то, что давило и гнуло, насиловало человека, отрывало его от любви и веры. Человечество должно

вернуться к своей главной сущности — трудиться в поте лица и ценить жизнь данную не на страдания, а на радость.

Как может горсточка честолюбцев повернуть массы людей и бросить их в топку войны? Какие струны души затронуть, какие песни спеть? Слава, богатство, власть,

возможность без большого труда сладко жить, имея рай на земле — стоит ли это призрачное счастье, купленное ценой крови, в то числе и своей, жертв и усилий? Бог или дьявол гонит скопища людей убивать себе подобных!? Почему жаждущие славы и власти сами не готовы нести жертвы? Кому достаются плоды воинских побед? Эти вопросы ещё не задавал себе Степан, но наступали времена, когда на эти вопросы начнут искать ответы миллионы людей. И горе тем, кто не услышит народный стон и не поймёт, что гнев обрушиться на них.

Если в Санкт-Петербурге, даже в кабинетах, где сновали люди в мундирах с погонами, о надвигающихся

Потрясениях не думали в должной мере (С 1 июня 1914 года по 31 декабря в России было произведено всего 253 мотора четырёх типов!?), то в Волынском полку, куда

вернулся Степан с надеждой на скорую демобилизацию, вовсю шла подготовка к летнему лагерному сезону с учениями, походными маршами, стрельбами. В мае ряды белых палаток выстроились ровными шеренгами на изумрудной траве. Лес оделся в зелёный наряд. В полку появилась авто-пулемётная рота броневиков образца 1911 года Русско-Балтийского завода. Белой краской сверкали названия: «Ястреб», «Орёл», «Сокол», «Коршун», «Свирепый», «Страшный», «Сердитый». По другую сторону близкой немецкой границы тевтоны поднимали в воздух громадные Цеппелины, которые озирали сверху с большой высоты приграничные территории необъятной по

просторам и людским ресурсам, сказачно богатой

природой, ещё мало затронутой промышленной

цивилизацией, Российской империи. С российской стороны в воздух поднимался дирижабль «Кречет». К винтовке Мосина крепили новый четырёхгранный штык Гулькевича, что был длиннее и легко входил в тело. В полку, в мирное время насчитывавшему 1500 нижних чинов, готовились увеличить его до штатного расписания военного времени в 3455 человек. В третьей гвардейской пехотной дивизии находилось четыре полка из одиннадцати императорской лейб-гвардии. Их задачей было прикрытие Варшавы и крупнейшего промышленного центра Лодзи. В Волынском полку зимой сменился командир. Вместо Турбина появился имевший боевой опыт Александр Владимирович Геруа. В военном округе имелось пятнадцать самолётов конструкции Сикорского. Вместе с самолётами в воздухе витал дух войны.

Пётр встретил возвращение Степана расспросами о сельчанах и подковыркой:

— Как там твоя краля не нашла дружка?

Отделение Степана за пять месяцев после очередного призыва превратило троих новобранцев в гвардейцев. Лагерную жизнь открыло общее построение. Гордость полка — оркестр, играл бравурные марши на зелёной поляне и совсем мирный новомодный джаз. На страницах же газет чёрными буковками били барабаны войны На улице в Париже был убит журналист Жан Жоресс — яростный разоблачитель замыслов военщины. В ресторанах пили шампанское, слушали джаз, любовались длинными дрыгающими ногами танцовщиц в кабаре и не обращали внимания на вопли отдельных писак. Правительства

уверовали, что всё можно утрясти тихо, по-семейному, по телеграфу, в тиши канцелярий и новые горы оружия без выстрелов сделают своё победное дело через угрозы и запугивания. Голодные до земель могли сесть за один стол с обожравшимися и вновь поделить сладкий пирог. Тридцать с лишним лет Европа не знала больших войн и наивно надеялась на продолжение благоденствия. Пусть войны катятся подальше от Европы, а нынешняя Европа

настолько цивилизована, что ни германские гунны, ни русские варвары — скифы, имеющие самые сильные армии, не вступят в открытый бой, а уравновесят друг друга в военных союзах, давно сколоченных на случай больших потрясений. Французские банкиры осыпали военными кредитами русского царя, твёрдо веря в его честное слово расплатиться» пушечным мясом» их русских мужиков за благополучие Парижа от вторжения диких тевтонов. Все хитросплетения дипломатии неведомы были Степану, но и он был вовлечён, как и миллионы других, в грандиозный спектакль означенный в театре красочной афишей — «Бой гладиаторов» на арене цирка, которым станет весь мир с его океанами и континентами. Первый выстрел, сразивший французского пацифиста Жореса, оказался холостым. Второй выстрел националиста и студента — недоучки, сразивший насмерть наследника австро-венгерского престола эрц — герцога Франца Фердинанда и его супругу в маленьком, провинциальном городишке Сараево, вверг мир в хаос Первой мировой войны, затмившей и жертвами и последствиями всё, что произвела предыдущая история. Третий, одинокий выстрел солдата лейб-гвардии

Волынского полка, вверг Россию и весь мир в невиданные перемены, определившие развитие человечества на

большую часть двадцатого века. Погибла старая Россия и родилось в страшных муках и корчах новое государство совершавшее невиданный эксперимент. Рассказ об этом будет впереди.

От возвращения Степана в полк до рокового выстрела сербского студента Гаврилы Принципа оставалось ещё три месяца, которые Мария ещё проживёт без тревог, а в сладком ожидании скорой встречи, которая должна была решить судьбу Степана и её судьбу. Рок событий нёс весь мир в неизвестность. Кто мог предвидеть, что война разрушит четыре империи в Европе и Азии и создаст новые проблемы колониальным владыкам? Кто мог поверить, что все эти помазанники божии: султаны, короли, цари и императоры, забыв божественное предназначение, ввергнут своих, в большинстве богобоязненных, подданных в грех смертоубийства подобных себе. В демократиях — там, где глупые избиратели, с обработанными мозгами, передали это право президентам и председателям, в большинстве прожжённым политиканам и лгунам — это ещё куда ни шло — им бог не указ, а как же богом обласканные монархи в просвещённом веке, по какому Завету льют кровь тех, кого обязаны защищать и как Бог это терпит? Почему толпы, стоя на коленях, умоляют их уничтожить врага, а не зададутся вопросом, как их обвели вокруг пальца и натравили на таких же людей, что пашут землю и куют металл, учат ребятишек и пишут стихи? Как происходит сумасшествие и как за это отвечать?

И в полку Волынском многие солдаты и головы ломать

не хотели над этими вопросами, но свою новую профессию под надзором начальства осваивали основательно. Даже Степану, начитавшемуся книг по военной истории и газет с последними новостями, трудно было представить ссору трёх родственников, где английский король Георг 1, немецкий кайзер Вильгельм и русский царь Николай смогут смертельно рассориться. В веке девятнадцатом Россия помогала Пруссии и Германии не раз против Франции, а французы с англичанами не раз теснили Россию и торжествовали в Крымской войне вместе с извечными врагами России турками, а теперь объявившимися друзьями. Да и российский государь, получив нахлобучку от самураев и не успевший как предполагалось

перевооружить армию, не горел желанием воевать, но, на всякий случай, имел союз с недавними врагами и интерес большой на Балканах, прежде всего в овладении

Константинополем и влиянии среди балканских славян. Только что отгремели две войны на Балканах, о которых пошумели газетчики, но которые не взволновали обывателя. А тут только выстрел юноши-студента и политического недоучки из партии «Млада Босна»? Неужели это может разжечь мировой пожар? Да и сам террорист, мечтавший объединить всех славян под эгидой России и мститель за поругание славян австрийцами, не предполагал, что его «подвиг» понимет в мире такую бурю. Выстрел, который и втянул великие и малые державы не пожелавшими мирно за столом переговоров поступиться своими интересами в поделённом мире, где кто-то считал себя обиженным и обделённым. Сила — главный аргумент в решении многих споров. Так считают неразумные политики, но большинство людей с этим не согласно, но идёт за поводырями ведущими к пропасти. И внутри стран, в эпоху быстрых перемен, шли сложные социальные процессы, которые пытались притушить победной войной. Обыватель еще не понимал, что может принести война новой эпохи — эпохи динамита и электричества, моторов и бензина. Успехи наук создали невиданные средства разрушения и правила войны прежних столетий перестают действовать.

Прошла верхушка лета. Гимнастёрки, выгоревшие на солнце, пропитанные солёным потом лопались на спинах и плечах у взмокших измождённых солдат от постоянных напряжений на учениях. В воздухе пахло войной и военные это чувствовали острее обывателя и политика. Командир роты поинтересовался у Степана относительно продления службы. Его не обманывали миролюбивые заявления

дипломатов и родственные связи монархов. Он больше

доверял не своим чувствам, а аналитическому уму, но и он

не мог предположить ни масштабов, ни последствий

надвигающихся событий.

Степан ответил, что твёрдого решения не принял, но тянет его к земле и невесте и дома его ждут.

— Вольному — воля, только мне кажется, что нам не скоро

дом свой придётся увидеть. Сдаётся мне, что война не за

горами, а из тебя Драбков солдат суворовский может

получиться. У тебя и глазомер и расчёт на нужном месте и

силушкой наделён. Больше бы таких в армии было — и нам

бы спокойнее жилось и врагу охоты не было бы к нам лезть,

надеюсь на тебя.

Степана спешно произвели в заместители командира взвода и командира первого отделения третьей роты. На учениях усиленно отрабатывались вопросы и обороны и

наступления. Ощущения напряжения сквозили в действиях офицеров. Кто — то на лето отправил свои семьи на родину. Со вниманием вчитывались в свежие газеты. Период с 28 июня по 28 июля был заполнен попытками определиться в сербско — австрийском конфликте и занять наиболее

удобную позицию в оправдании перед избирателями и подданными своих намерений. Царь Николай получил телеграмму из сибирского села Покровского от старца, оберегавшего царскую семью, Григория Распутина, что лечился в больнице на родине и кого многие мужики считали своим заступником при царе: «Милый друг!

Ещё раз скажу: грозна туча над Россией, беда горя много, темно и просвету нет, слёз-то море и меры нет, а крови?…

Ты, царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать, и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать так всё по — другому. Не было от веку горше, страдальцы, всё тонет в крови великой, погибель без конца, печаль».

Прав оказался провидец, разумнее министров и депутатов. «Кузен Вилли» и жена Алиса уговаривали Николая уступить

требованиям Австро-Венгрии к Сербии. Русский царь слал телеграммы сербскому королю уступить во всём. А его кузен слал в Вену телеграммы зашифрованные — все уступки отвергать и воевать. Военный министр и министр дел иностранных просили начать мобилизацию, что, по их мнению, крайне необходимо. Под их напором Николай согласился и, придя к супруге сообщил эту весть. Алиса разрыдалась. Супруги за чаем просидели молча. Царь прервал привычный летний отдых в Царском селе и отправился в столицу. К Зимнему дворцу явились толпы возбужденных манифестантов (журналисты ура-патриоты делали свое дело). Людское море с портретами царя и флагами, пением гимна «Боже царя храни!» вызвали

государя на балкон. Тысячи людей пали коленями на брусчатку мостовой плача и молясь. 26 июля государь принял в Николаевском зале Зимнего дворца членов Четвёртой Государственной Думы, где большинство были ярыми монархистами, и членов Государственного Совета. В короткой речи, приободрённый император, используя опыт обращений своего победоносного предка Александра

Первого, с воодушевлением заявил, что «не окончит войны пока не изгонит последнего врага из пределов русской земли». В ответ председатель Думы Родзянко, ещё более возвышенно, произнес: « Дерзайте, Государь! Русский народ с вами, и твёрдо уповая на милость Божию, не остановиться ни перед какими жертвами, пока враг не будет сломлен и достоинство России не будет ограждено!» Царь прослезился!

«Кузен Вилли» слушал эту трескотню. Его генералы только и ждали когда Россия подаст сигнал и немецкий сапог ступит на её землю. 28 июля Россия заявила, что не допустит оккупации Сербии. Германия молчит. 31 июля царь объявляет всеобщую мобилизацию. Тут же в армию призываются несколько возрастов и численность должна вырасти с 1 350 000 до 5 338 000 человек. (Справка. В армии всего 240 тяжелых орудий и 4 157 пулемётов,

4 519 700 винтовок, 263 самолета, 14 дирижаблей, 101 мотоцикл и 2 трактора. Запас снарядов — 1000—1200 на орудие. К концу войны потребность в пулемётах удовлетворялась на 12%, в армии насчитывалось 10 000 000 человек, из них на фронте сражались 20%). В этот же день Германия встрепенулась и послала России ультиматум с требованием прекратить мобилизацию направленную против Германии и её союзницы Австро-Венгрии и в ответ на это объявляет свою мобилизацию. Немцы уже у границ Бельгии — нейтральной страны. Нейтралитет и

международные договоры уже не были надёжной гарантией спокойной жизни для тех кто не хотел воевать и не входил в военные союзы. В действие вступают планы двадцать лет разрабатываемые педантичными немецкими генералами. 1 августа министр иностранных дел Англии сообщил немецкому послу в Лондоне, что Англия в случае войны Германии и России останется нейтральной если немцы не тронут Франции. Вот так союзник!? В тот же день Германия объявляет войну России, рассчитывая, согласно планов командования, что пока Россия на своей гигантской территории и бестолковой бюрократии будет вести мобилизацию, тевтоны будут в Париже, а Франция у ног Германии. В этот же злосчастный день, без объявления войны, Германия, смяв в одночасье крошечное герцогство Люксембургское, начала военные действия. Франция бросилась за помощью к Англии, но английское правительство 12 голосами против 6 заявило, что не в состоянии сейчас оказать помощь и, если немцы займут только Люксембург, то Англия будет нейтральной. Посол Франции, забыв всякий дипломатический этикет, заявил, что если Англия предаст Россию и Францию, то после войны ей придется плохо, независимо от того, кто победит в войне — Германия или Россия с союзной Францией.

Молчание Англии привело к тому, что 3 августа Германия объявила войну Франции и нейтральной Бельгии. Когда же Бельгия отказалась пропустить её войска в обход сильно укреплённой французами оборонительной линии Мажино на границе с Германией, германский ультиматум требовал в течении 12 часов дать ответ. Своему населению кайзер объявил, что Франция бомбардировала с воздуха Германию, а Бельгия нарушила нейтралитет!? Забыты всяческие приличия!

Войска тевтонов хлынули через Бельгию. Король Бельгии обратился к гарантам нейтралитета за помощью и призвал свой народ к защите небольшой страны. Наконец, Англия направила в Берлин ультиматум, на который Германия демонстративно наплевала, дав ответ, что этот ультиматум-«предательство»? Англия объявляет войну Германии и послала пять дивизий на защиту Франции?!

Немецкий план Шлиффена предполагал вывести Францию из войны за 39 дней (какая точность!) Вильгельм в одой

фразе объявил планы: «Обед у нас будет в Париже, а ужин в Санкт-Петербурге!» План начал осуществляться, если не

считать непредвиденной задержки у стен Антверпена, где бельгийский король с остатками армии приостановил победное шествие тевтонов. В Санкт-Петербург из Парижа полетели телеграммы: «Спасите!!» 250000 французских,

английских и бельгийских солдат было за несколько дней уничтожено. Правительство покинуло Париж и, спешно бежав, переместилось в Бордо. 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России.

(Справка. Вооруженные силы: Германия — 3 812 000 человек, тяжёлых орудий — 1688, самолётов — 232.

Австро-Венгрия — 2 300 000 человек, тяжёлых орудий — 168, самолётов — 65.

Россия — 5 338 000 человек, тяжёлых орудий — 240, самолётов — 263.

Великобритания — 1 000 000 человек? тяжёлых орудий — 126, самолётов — 80.

Франция — 3 781 000 человек, тяжелых орудий — 84,

самолётов — 156).

Вся эта круговерть стремительных, кровавых событий, всколыхнувших мир, подхлестнула боевую подготовку у волынцев. Не было — ни шапкозакидательских настроений,

ни — уныния. Третья гвардейская пехотная дивизия была направлена на защиту Лодзи и заняла позиции. В это время

две русские армии Самсонова и Реннекампфа, в ответ на вопли французов о помощи, вторглись с территории Царства Польского на территорию Германии в направлении на Берлин. Поначалу им сопутствовал успех, и в Берлине

началась настоящая паника, но приостановив натиск на

Париж, не имея возможности бросить туда резервы, немцы, оправившись и, отметив ошибки русского командования, не сумевшего организовать согласование действий двух русских армий, разбили русские армии, углубившиеся без должной поддержки и чёткого планирования в глубину территории врага. Не сумев взять Париж, немцы же

перегруппировали силы и повели наступление на Лодзь и Варшаву.

Роскошные казармы сменили походные палатки и полевые условия. Шинели, свёрнутые в скатку, являлись и одеялом и верхней одеждой. Вещмешок, с притороченной кружкой, фляга для воды, сапёрная лопата стали

постоянными спутниками солдатской жизни. Тесак на боку, винтовка с примкнутым штыком и патронташ на поясе неразлучны и днём и ночью. Наступила осень, а немцы ещё не решались перейти границу России в Царстве Польском и тщательно готовились к операции. Планы молниеносной войны начинали рушиться. Французы, благодаря

вторжению русских армий в Германию, великим жертвам

двух окружённых и погибших в Августовских лесах русских армий сумели выстоять, упереться и, зарывшись в

землю, стабилизировать линию фронта. Русское спешное наступление в Галиции опрокинуло австрийцев, которым потребовалась немецкая помощь. Русские армии в Польше готовились отразить врага. Взвод Степана, в котором был и Пётр, зарылся в землю, готовясь к обороне, и ждал приказа. Начались дожди, спустились ночные туманы. Лес готовился сбрасывать листву. Всё замерло в томительном ожидании первого боя. Шуточки и весёлые разговоры затихли. Враг был силён и скорого конца войны не предвещалось. В письме домой Степан коротко сообщал о себе, чтоб успокоить родных и близких. Снабжение и почта работали исправно. Нервы были напряжены. В полку было несколько офицеров, что повоевали с японцами и на Балканах, да из нового пополнения затесалось несколько солдат, что понюхали пороху. С японской войны прошло десять лет. Изменились уставы, но винтовка Мосина оставалась незаменимым оружием. Теперь — то время, что провели в

учебных боях, должно было проявить себя в бою

смертельном. Степан, как и многие его товарищи, ещё не сталкивался с этим и не знал как поведёт себя в бою. Устав — уставом, а бой — боем. Под холодным, нудным дождичком вспоминался жаркий летний день, когда в летнем лагере было объявлено общее построение полка и зачитан Всевысочайший Манифест о вступлении России в войну с Австо-Венгрией от 20 июля 1914 года (по старому стилю). «Божию милостию Мы, Николай Второй, Император и

Самодержец Всероссийский, царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем верным Нашим подданным. Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с

славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлимые для Державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского правительства, отвергнув доброжелательное

посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооружённое нападение, открыв бомбардировку

беззащитного Белграда. Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрия и Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стали домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ этим требованиям, внезапно объявили России войну. Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь,

достоинство, целость России и положение её среди Великих Держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные. В грозный час испытания да будут забыты,

внутренние распри. Да укрепиться ещё теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага. С глубокою верою в правоту Нашего дела и смиренным упованием на

Всемогущий Промысел, Мы молитвенно призываем на

Святую Русь и доблестные войска Наши Божие

благословение. Дан в Санкт-Петербурге в двадцатый

день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствия же Нашего в двадцатое. На подлинном Собственного Императорского Величества рукою подписано… Николай».

Степан вслушивался в каждое слово, стараясь понять смысл произнесённого. Зазвучал гимн России. Все дружно грянули: «Боже Царя храни, сильный, державный царствуй на славу, на славу нам. Царству на страх врагам Царь православный.

Боже царя храни, Боже царя храни».

Ни командир полка, ни Степан и его сослуживцы не знали о содержании телеграммы Николая Вильгельму за пять

дней до Высочайшего манифеста: «Рад твоему возращению в этот чрезвычайно серьёзный момент. Я прибегаю к твоей

помощи. Слабой стране объявлена гнусная война. Возмущение в России вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая оказываемому на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры,

которые приведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я прошу тебя во имя

нашей старой дружбы сделать всё, что ты можешь, чтобы твои союзники не зашли слишком далеко. Ники.“ В тот же день Николай получил телеграмму от германского родственника: „…Я вполне понимаю, как трудно тебе и твоему правительству противостоять силе общественного мнения. Поэтому, принимая во внимание сердечную нежную дружбу, издавна связывающую нас крепкими узами, я употреблю всё своё влияние, чтобы побудить австрийцев действовать со всей прямотой для достижения удовлетворительного соглашения с тобой. Я твердо

надеюсь, что ты придёшь ко мне на помощь в моих усилиях сгладить затруднения, которые могут ещё возникнуть. Твой искренний и преданный друг и кузен Вилли». В Вену из Берлина шли шифрограммы: «Не уступать». Прошло пять дней и «Кузен Вилли» объявил брату и милому другу войну. «Дружба — дружбой, а табачок — врозь». Вильгельм хорошо понимал, что у быстро растущей, развивавшейся России с её гигантскими ресурсами будет широкая сеть дорог и мощный флот. Только на верфях самой Германии по заказу России готовились спустить на воду шесть броненосных кораблей и были ещё заказы в Англии и США. Медлить нельзя! Неизбежное произошло или одинокий выстрел

безумца вверг мир в пучину всеобщего сумасшествия? В тот же день, когда обменялись телеграммами «братья», начальник Генерального штаба русской армии

Н.Н.Янушкевич разослал телеграмму во все военные округа за №1285, в том числе и командующему Варшавским округом генералу Иванову: «…тридцатое июля (17) будет объявлено днём нашей общей мобилизации». 1 августа английский брат Николая Джорджи прислал телеграмму: «…безвыходное положение создано каким-либо

недоразумением, которое следует устранить». Всесильный режиссёр чётко планировал безвыходное положение,

которое уже не зависело, ни от императоров, ни от народов.

Степан с напряжением ждал первого боя. Он теперь ответственен не только за себя; под его командой теперь и те с кем он начинал службу и кто влился в полк за два года. Тридцать душ под его ответственностью. То что своим телом и разумом к бою готов, то Степан понимал и чувствовал, но как разить врагов? Стрелял метко, штык в чучело входил точно в назначенное место. И прикладом и тесаком и сапёрной лопатой владел на загляденье другим. Не зря три года ел солдатский хлеб! И обучить этому мог и призы в фехтовании на штыках брал с учебным оружием. Зверя в лесу добывал, но дома даже кур не рубил и скот не резал. Было дело когда до крови носы разбивал и скулы ворочал в молодецкой потехе боголюбовским парням. Так на то она и потеха. Отец с матерью внушали ему в детстве неприятие насилия над человеком и это крепко сидело в нём. Никакие книги читанные о войне, не привели его к ответу — кого и за что можно убивать? Однажды, всеми любимая полковая дама, хранительница библиотеки, поощрявшая его чтение серьёзной литературы и, видя его интерес к военной тематике, принесла ему книжечку рассказов Гаршина, которой не было в библиотеке в свободном чтении и попросила внимательно прочесть и вернуть ей в руки. Уже первый рассказ, прочитанный в выходной день в одиночестве на скамейке, в аллее погожим осенним днём, окрасившим деревья багрянцем и окрасившим кисти рябин в кроваво-красный цвет произвёл на него ещё большее впечатление, чем повествования графа Льва Толстого о войне. Рассказ смутил его разум и заставил задуматься о своем нынешнем ремесле, которое может вызывать муки и страдания не только у врага, но и в своей душе. Хватит ли сил душевных без страха и сомнения вершить своё дело не с соломенным чучелом, а с живой плотью чувствующей боль? Он в детстве, один раз, перенёс, как ему казалось, невыносимую боль и она, иногда, просыпалась в нём, когда в деревне он слышал визг, рёв и хрипы забиваемого скота. Степан в первый раз серьёзно задумался о войне, как о страшной несправедливости и бедствии. Четыре дня, описанные писателем, добровольцем ушедшим на войну и познавший её ужасы, заставили Степана сейчас вернуться опять к пережитому при чтении в аллее. Перед его глазами, как живой, встал герой рассказа, забытый всеми в горячке боя, и сраженный врагом, сам вонзавший штык в живую плоть и стрелявший по людям. От страха громко кричал вместе с другими «Ура!» во всю глотку и мощь лёгких; молодой, полный, когда-то, сил и мечтаний солдат, медленно умирал, как ему казалось. Строчки знаков из книги переворачивали Степанову душу. Он возвращался к прочитанному не раз, но только сейчас, когда война добралась до его тела и сердца, его разум смутился и по телу от сердца потекла холодная кровь, от которой по спине прошёлся мороз. Размышления героя рассказа, глядевшего в лицо трупа убитого им турка, застрявшие в тайниках Степановой памяти, вернулись к нему опять в осеннем лесу с теми же багряными листьями и красными ветвями рябин. «В чём он виноват? Чем я виноват, хотя и убил его?» Ему скоро идти в бой. Сколько жизней он — крепкий, тренированный, наученный владеть смертельным оружием может унести? Цена жизни на войне — копейка. Любой вздох может оказаться последним. Во сколько оценят унесённую жизнь воина его родные и близкие? Сколько слёз прольют и до каких пор терзаться будут? Кто дал ему право убивать? И сейчас, с трепетом в сердце, ожидая первого боя, Степан думал и о Марии, которую стал ещё больше любить и вспоминать. Читая те же рассказы Гаршина, ворочавшие его мысли и будившие его чувства, Степан пытался понять что движет людьми и даёт им силы преодолеть все муки и тяжёлые обстоятельства на которые щедра жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.