В стороны света

Анатолий Жариков, 2020

В сборнике, кроме поэтических заглядываний в книги русских авторов, помещены: рифмованный перевод «Орфея и Эвридики» великого Р.-М. Рильке, вариации его стихотворений; новые тексты гениального перса О. Хайяма; поэтический взгляд-отношение на «Цветы зла» Шарля Бодлера; а также стихи из стихов по-мужски грустного эстета Поля Верлена, своеобразные вариации стихотворных текстов кобзаря украинской духовности Т.Г. Шевченка и другое. Содержит нецензурную брань.

Кубок Северянина

Белое в бокале

Жизнь поддержите бокалом белого за ужином,

прошвырнитесь на метро, пенсионер, оно на шару Вам,

Ведите девушку за бёдра в мире перегруженном,

ах, да! перечитайте на ночь Жарикова.

Футуроскандализм

В ночном кафе играют Фета,

кордебалета им мало словно.

С чьего стола стащить сигарету?

Кому бы бросить на стол слово?

Эгофурор

Королева и столяр в кровати,

ох, не надо, ой, не затевайте…

Столяриха билась, как форель,

и кричала: «Где электродрель?!»

Рондола

Я хочу в неё по пояс, весь

запоэтиться и петь песнь.

И нырнул, но в лилии был лепет —

это пел уже о небе там лебедь.

Эгофутур

Собрались в кучу кони, дни, подростки,

трещит от напрягона стадион.

Вы ждёте, что поэт пророк он,

и я вам ссу в глаза с моих подмостков.

Футур бессмертный

Вы думали, что пропаду, облезу,

но от Державина до Жарикова в ряд

все, как живые, с вами говорят,

и я вам шлю через гроба поэзу!

Мельк

Трубку выкурил, шубу пропил,

сер, как сера, пел, как перепел,

звёзды поел, небо попил,

и остался только пепел.

Фуга непонимания

Мы дети неба, люди мира,

мы звёзды, надписи в сортире,

овечки «ве», коровы «му»,

и никогда я не пойму.

Солома и фарфор

Здесь солома, там камыш,

так и косит глазом, ишь!

Там фарфор и страсть изъята.

Здесь тоска в глазах каждой хаты.

Сентимент

Вечер второй и снова,

обещай мне, обещай!

жду напрасно полный час

на скамейке липовой, сосновой.

Неизбыв

Помнишь, Муза, куст сирени?

Память — моя ранка.

Запах, ночь, я на коленях,

сад, мыза Ивановка.

Природомания

Вот село: здесь взрослеет пиит,

разливается мыслью река.

И телега скрыпит,

и читает стихи пеликан

Гробовое

Страна моя, в тебе я слышу рост

и дивных песен и корост.

И в унисон мой молниевый мозг

в моём гробу мильйонокрасных роз!

Всё то же

Над нами звёзд сияют лики,

под звёздами — молящий взгляд.

Всё те же знаки, те же липы,

как век вперёд, как век назад.

Я

Мой стих озвёзден и зазывен,

мой — вызывающий прикид.

Я — Северянин. Это — имя,

в веках громокипящий хит!

Эгоплач

На Гатчину приеду я и плачу

на улице, когда иду на дачу.

О чём, читатель, плачу горячо?

О многом, о безногом, ни о чём.

***

Таблетки, склянки и цветов корзины.

Ваш бывший пышный лик охорошел так сразу,

и Северянин удивлённо скажет:

–Я затону пилюлей аспирина

в бокале Вашем!

***

Каково быть поэтом

на вашей жестокой Земле?

Игорь Северянин

На вашей, не совсем согретой,

зелёной, призрачной планете,

где с петлею верёвка — высь,

пророки, мытари, поэты —

не перевелись?

***

Ветхий рыбак в звёздном исподнем

солнечной пыли бриз

тянет сетью из преисподней,

тёмного мрака из.

В жёлтой рубашке бредёт нетленная,

сияет надо лбом

в левой горсти дождинка Верлена,

в правой харк Рембо.

Там, одолев одиссею, под кровль

хаты, облипшей сиренью,

вернулись Ахматова и Гумилёв,

варят варенье.

Кажется, кто-то живёт или бредит

тайною жизнью во всём,

воз скрипит, возница — Басё,

млечная путь — Хлебников.

***

От Хайяма к Эдгару По

я спешу с предложением по

100 граммов, чекушку поровну,

только янки корпит над «Вороном»,

значит, пробовать надо удачу

с кем-либо на Переделкинской даче,

либо там, на Востоке, с Ли Бо,

либо с кем уж сосватает бог.

Потому я иду к соседу,

пьём и мирно ведём беседу

за хороших ребят-поэтов,

и не только за это.

Здесь

Полдня шёл дождь.

Он размозжил дорогу,

и я вернулся в дом, судите сами,

как жаль, здесь мог бы Хокусаи

мне встретиться

с карандашом и строгий

к стихов объёму давний друг Басё.

Мы знаем всё:

что было, есть, что будет

опять, сначала блоковское здесь,

и мы дыханьем поднимаем груди

и понимаем Мандельштама спесь.

Слова

И от писцов Антефов и Осирисов,

от Фёдоровых библиотекарей

шли к нам слова,

плотнели, силились,

столетьям поднимали веки.

В дожди Рембо, Верленов,

как с Овидиями

во глубину тлена,

в ларго, в тише

навстречу Эвридикам, еле слышно

идущим от заката.

А слов приливы и токкаты

громадны, чтобы видеть их,

будем слушать.

Перед Словом

А не время ль рассказать, славяне-братья,

как ложились в брани наши рати.

Проснулась кукушка, пророчит ночью,

ещё до солнца роса выжжет очи.

В широком поле зноя полдня около,

как на стадо лебедей пала стая соколов,

как по древу белки быстро бегали,

как рыскали волки, птица пела в бездне.

Выходили девы в красно-белых платьях,

и за ним ветр в пыль дорог стояти.

Так персты Бояна пробуждали струны,

те же пели сами князьям славу.

Там

Где печенегов поднимала сечь,

где имена раскатывали солнце,

где Слова буква расточала речь

и Мандельштам кидал князей в колодцы.

***

Прогноз погоды грустен, по Верлену,

дождит, у стариков болят колена,

рисует чудный стих поэт, однако

всё так же моросит, по Пастернаку.

***

Я сегодня рано встану,

разбегусь на раз-два-три

и исчезну с Антуаном,

пропаду с Экзюпери.

Конец ознакомительного фрагмента.