«Родина» наша. Есть ли будущее у северной деревни?

Анатолий Ехалов

Это книга о непреходящем: о родине, деревне, корове, мифической прародительнице славянского племени… Это прошлое, настоящее и будущее современного животноводства. В центре книги – Геннадий Шиловский, самородок из деревни Переборы с отрогов Северных Увалов, хранитель деревенских устоев и создатель самого современного в стране молочного производства и многие другие крестьянские сыны, прославившие русскую деревню…

Сказания о Вологодской корове

Барыня Белава

Когда-то была у меня долгая беседа с дояркой из-под Вологды Ниной Пасхиной. Мы сидели с ней в благоустроенной, почти городской квартирке, пили чай и она поведала мне такую историю:

— Нет-нет, и привидится она во сне. — Рассказывала Пасхина. — Стоит будто бы у ворот и смотрит с укоризной, словно в душу заглядывает:"Мол, что же это ты хозяйка меня позабыла? Все коровы давно по дворам, одна я, словно сиротина бездомная.»

Проснусь в городской квартирке своей вся в слезах: «Господи! Да что же это такое, что же ты память-то мою не отпускаешь? Столько ведь лет прошло…» Думаю, краше моей Белавы во всем свете не было, А уж какая умница-разумница! Бывало стадо с поскотины идет, Белава завидит меня, голос подает.

Бабы мне: «Нина, твоя труба впереди всех, словно барыня вышагивает».

Три ведра молока на дню надаивала от нее. А молоко-то какое! На три пальца сливок настоит в кринке. Каждый год теленочка принесет. Мы ее уже коровкой купили в соседней деревне. Мама мне присоветовала: чтобы, говорит, корова обратно к хозяйке не убежала, ты, говорит, у себя на дворе нательную рубаху сними и протри корову рубахой с головы до ног, чтобы она дух твоего дома на себя приняла…

Так я и сделала. С первого дня дорогу к дому Белава нашла. Мы с ней душа в душу жили. Уж я ее словом худым не обидела, пойло готовила, хоть сама пей, сенцо мелкое давала, зеленое, солью посыпанное.

Да что там говорить, и в каждом доме корова за кормилицу и поилицу почиталась. Прежде так и вовсе у нас бабы мужние на голове кокошники: где рогатые носили, а где так и коровьим копытцем. Бабой да коровой, не в обиду будь мужикам сказано, дом — то держался.

Как-то вечером пригнали пастухи стадо в деревню, а моей Белавы нет. Кинулась я в поскотину — нет ее, по лесам да болотинам побежала — не чуть и голоса. Деревню всю на ноги поставила, каждый кусток и кочку обрыскали — пропала Белава.

Пала я на землю сырую, зашлась как по покойнику.

— Ах, ты мне, горе горькое, как же мне без тебя, Белавушка, жить, чем детей малых поить-кормить?! Сутки Белавы нет, вторые, неделя прошла. Я уж все ноги в кровь сбила в поисках, а тут мама советует: «Иди, говорит, Нинушка, в Загоскино. Там живет старушка-вековушка ясновидица, может она скажет чего.»

И тот час в Загоскино собралась, яиц решето да сала край в подношение и — в дорогу. Бабка и впрямь ясновидящей оказалась. «Иди, говорит, за гари, там за гарями попала твоя Белава в круг. Да иди, поспешай!» И подношения моего не взяла, а дала бутылочку со святой водой.

Побежала я за гари, и там в лесочке нашла свою Белавушку. Круг такой метров на двадцать в поперечине вытоптан до земли, и ходит по нему моя Белава вся кожа да кости, ходит, еле ноги переставляет, качает ее бедную. Закричала я, что мочи есть от радости, а она и не чует вроде, голову опустила, с губ пена падает.

Открыла я бутылку со святой водой, сбрызнула, благословясь, коровку, и тут передние ноги у нее подкосились и пала она на землю и замычала жалобно…

Вот какие чудеса бывали в прежние времена. Я бы и сама не поверила, если бы своими глазами не видела.

Или вот в нашем сельсовете жил такой человек, глаз у него, сказывали, был недобрый. Как=то молодые поехали на колхозном жеребце проведать родню в соседнюю деревню, а жеребец=то был такой: как пойдет махать, ровно огнем палит.

Тот мужик=то и вышел, поглядел вслед, жеребец и обезножел, так еле-еле до нашего дома приплелся, в пене весь. Послали за тятей моим, так он только прошептал чего=то, как жеребец вздыбился и пошел на махах, едва молодых не вывалил. Я вот все думаю, глупые мы были, у стариков ничего не переняли, а они многое знали, чего бы и нам, и внукам нашим сгодилось.

Ну, а потом война началась, так скрутило, что небо с овчинку показалось. Остались без мужиков, без лошадей, все хозяйство на

бабьи плечи свалилось.

Надо весенне-посевные работы проводить, а не на чем, попробовали вручную копать, руки вытянули так, что от напряжения чирьи по рукам пошли…

Чего делать=то? Выручай, Белава! Выручай, милая!

Как вспомню сейчас, сердце кровью обливается. Одели ярмо на шею кормилице, прицепили плуг и в — поле.

Земля тяжеленная, к отвалу липнет. А чего силы=то осталось в Белаве моей, коль сами с голоду пухли… А она будто понимает все, упирается, что есть мочи, борозду ведет.

Всю весну на ней работала, а к концу пахоты сил не стало вовсе у Белавы. Как=то встала посреди борозды, и ни с места. А я и сама еле на ногах держусь.

А надо план давать, сводку каждый день в райком отсылают, на фронте хлеба ждут… Не выдержала я и огрела кнутом любимицу свою. А она только передернула крупом и стоит.

Я через борозду перевалилась и к ней, в глаза-то заглядываю и вижу: Бог ты мой, у Белавы моей слезы, что горошины, катятся. И такая в глазах этих боль и вина, что обхватила я ее морду и заревела в голос, и прощения у нее просила и войну проклятущую проклинала.

Ночью Белава моя померла. Утром пришла на двор, а она уж холодная…

Если на том свете есть коровий рай, так точно Белава моя в раю. Не зря она мне во сне грезится. Верно, к себе зовет. А я и сама последние лапти донашиваю на этом свете, только вот попаду ли в рай=то — не знаю. Ох, нагрешили мы за время свое безбожное немало, и церкви наши лесом на куполах поросли…

Чемпион Вена

Знаменитая чемпионка Вена в последние годы жизни

Историю коровы Белавы записал я у старой крестьянки из-под поселка Молочное, который вот уже целое столетие является признанным научным центром Российского животноводства.

В самом Молочном обязательно поведают вам историю другой коровы, судьба которой могла бы лечь в основу целого романа.

Корову звали Веной. Взята она была в стадо, над которым работал молодой ученый-селекционер Алексей Емельянов, с крестьянского подворья деревни Митицино, что в пятидесяти километрах от Вологды. Ничем особенным не выделялась — обыкновенная ярославка из Домшинского племенного рассадника, заведенного еще земством.

Таких племенных рассадников до революции на Вологодчине было много. Наверное, некогда в недрах партийного политпроса родилось обидное определение дореволюционной северной крестьянской буренки — «корова — навозница», от которой проку и было только — поля удобрять.

Определение это переносилось на все северное молочное животноводство, Но тогда, скажите, откуда у нас мог появиться обширный маслодельческий промысел, который в начале этого века вывел Россию в лидеры по поставке на мировой рынок сливочного масла?

Конечно, были на Руси нерадивые хозяева, у которых коровы кроме навоза ничего не давали. Но большинство крестьян не стало бы держать корову ради навоза.

Племенная работа с молочным скотом на Севере велась уже много веков. Сначала ей занимались монастыри, через систему монастырей племенной скот проникал в крестьянские хозяйства, а уж позднее племенной работой вплотную занялись земства, организуя племенные рассадники породистого скота на территории всей Вологодской губернии.

Держать породистый скот было престижно. В 1911 году в Вологде прошла крупнейшая сельскохозяйственная выставка, на которой были представлены не только продукты и товары, производимые селом, техника для обработки земли и переработки сырья, но и племенной скот. Тогда лучшей коровой была признана корова предводителя Вологодского дворянства Андреева, коему и был вручен почетный Диплом и денежная премия. На базе андреевской фермы многие годы существовало под Вологдой племенное хозяйство, разрушенное ныне.

Сегодня лучшим в мире молочным скотом считается заморская голштинофризская порода. Однако, наши ученые порой шутят, что голштинофризы, есть не что иное, как испорченная хорошим содержанием наша северная холмогорка.

Холмогорская северная порода молочного скота имеет тысячелетнюю историю, и вполне вероятно, что поморские коровы являются далекими предками голштинофризского скота. Иноземные купцы зачастую увозили из России не только меха и пеньку, но и скот для пропитания в дороге, для скрещивания со своим скотом. В тринадцатом веке Голландия подверглась такому наводнению, что весь скот ее утонул. Несомненно, что стада ее пополнялись через морской путь с Севера России. Так что Россия не только «лаптем щи хлебала да решетом воду носила». И не только царская, но и советская, колхозная.

В годы застойные и не столь давние любили у нас рассказывать такой анекдот: «На ферму в орденоносный колхоз «Родина» приезжает первый секретарь Вологодского обкома партии Анатолий Семенович Дрыгин, беседует со знаменитой дояркой, Героем Социалистического труда Клавдией Петровной Грачевой:

— Скажи, Клавдея, — спрашивает секретарь, — ты три тыщи от коровы надоить можешь?

— Могу, — уверенно отвечает доярка.

— А четыре?

— Могу и четыре, — подумав отвечает героиня

— Ну, я пять? — Не унимается Дрыгин — Могу и пять, и шесть, но ведь, Анатолий Семенович, синё будет.»

…Впрочем, разбавлять молоко водой в колхозе «Родина», которым командовал дважды Герой Социалистического труда, крестьянский самородок Михаил Григорьевич Лобытов, не было нужды. Коровы здесь и так доили по пять тысяч и шесть тысяч литров в год. Потому как уход за ними и кормление были настоящими.

И сегодня здесь, не смотря на всеобщий экономический развал, доят не меньше, а много больше. Некоторые коровы и вообще подбираются к мировым рекордам знаменитой Вены.

Но вернемся к корове Вене, родоначальнице современных рекордов.

В конце тридцатых годов прошлого столетия Вена стала бить один за другим мировые рекорды в надоях молока. А сороковом году ею был поставлен мировой рекорд, который долго не удавалось побить. Тогда суточный надой Вены составил 82, 4 литра! Восемь с половиной ведер!

Рассказывают удивительные истории об этой корове. Она настолько в своем коровьем сознании прониклась важностью поставленной перед нею задачи, что отдавала рекорду самою себя. Несмотря на усиленное питание \ кормили девять раз в день, а доили шесть \ кости ее истончились и стали хрупкими, так что на пастбище, рассказывают, ее возили на специально оборудованном автомобиле. Одна беда: от Вены не могли получить бычка. Для того, чтобы получить большое потомство нужен бычок, а рождались у Вены одни телочки.

Эта причина, должно быть, охладило отношение к Вене партийных органов, а соответственно и ученых, Когда началось война, то и вовсе было не до науки. Да и сам Емельянов был мобилизован и охранял с винтовкой военный аэродром.

Вена превратилась в обыкновенную корову, для которой весь рацион составляла охапка соломы Но и в этих условиях она еще долго давала рекордные надои за счет своих внутренних ресурсов, сдоилась с тела и стала похожей на обтянутый кожей скелет.

Не обошла Вену и участь коров военной поры. На ней пытались пахать и боронить. Алексей Емельянов вновь отыскал Вену уже после войны, с трудом узнав в ней бывшую чемпионку мира. Девять лет из-за бескормицы она не давала потомства, не годилась даже на мясо.

Но Вена узнала ученого, потянулась к нему, замычала жалобно. Емельянов решил вновь взять корову под свою опеку.

И поразительно: Вена в первый же год огулялась и принесла долгожданного бычка. И в этот же год дала три тысячи литров молока: надой, который считается для коров ярославской породы оптимальным.

Вена умерла своей смертью. Но и после смерти еще долго служила науке. Скелет ее был выставлен в качестве учебного пособия в Вологодском молочном институте. А мировой рекорд Вены был побит лишь двадцать лет спустя кубинской коровой Убре Бланка — Белое Вымя, которая дала в сутки 127 литров молока, годовой надой ее составил свыше 27 тысяч литров.

В Гаване установлен памятник корове-чемпиону.

Беспартийный орденоносец

Алексей Степанович Емельянов, будущий член=корреспондент

ВАСХНИЛ и основатель Северо=Западного научно=исследовательского института молочного животноводства и луго-пастбищного хозяйства, начал свою деятельность в конце двадцатых. И начал ее довольно успешно.

На ферме Дитятьево под Вологдой коровы нашей отечественной ярославской породы, полученной от скрещивания местных пород, стали быстро прибавлять в надоях. Но у Емельянова нашлись недоброжелатели. В соответствующие органы поступил донос, что ученый скрыл свое социальное происхождение, а между тем отец его являлся священно служителем, попом и врагом народа. Емельянова исключили из партии.

А спустя какое=то время на Всероссийском съезде крестьян за высокие достижения в сельскохозяйственной науке \ по ферме Дитятьево был получен годовой надой в пять тысяч литров молока на каждую корову \ ему вручают орден Ленина.

Вышла какая=то путаница с документами, и сведения об исключении Емельянова из партии не дошли до наградного отдела. Емельянов вернулся в Вологду победителем.

Кинулись срочно восстанавливать его в партии, но оказалось, что ученый все эти годы в партии состоял. Он предвидел все и регулярно перечислял на партийный счет членские взносы.

Пройдет много лет, и увитый лаврами создатель уникального молочного стада и не менее уникального института, обласканный властями ученый, будет бесцеремонно изгнан из собственного кабинета собственным учеником, ставшим на какое-то время новым директором института.

К счастью, научная преемственность хоть и была изрядно подорвана, но не прервалась со смертью Емельянова. У него было много учеников и талантливых последователей, которые бережно хранят память о своем учителе и его заветы.

Луга медовые

Паводок в Присухоне

Институт не зря называется институтом лугового и пастбищного хозяйства. Дело в том, что мы, чаще всего не подозреваем, каким великим богатством располагаем.

Таких лугов, такого разнотравья нет ни в одной развитой сельскохозяйственной державе, где давно уже перешли на искусственно созданные луга и пастбища. А это значит, что нет и таких молочных продуктов. Знаете ли вы что такое заливной луг Вологодчины? О, это настоящий космос!

Представьте, что где=нибудь на лесной полянке за десятки километров от большой реки вырастает под солнцем былинка, цветочек аленький. Уронит он после Петрова дня семена свои на землю, а потом вьюги и метели укроют его, а по весне, как растопит снега солнце, подхватит семена эти быстрый ручеек, понесет к ручью большому, из большого в речку малую, из малой в большую реку. А как подопрут воды бесчисленных ручьев и речек Сухону — реку, как переполнится она склень, упадут миллиарды семян, принесенных за сотни верст на речную пойму и месяц спустя поднимется в поймах тех буйное медовое разнотравье, от которого голова кружится и сердце молодо стучит.

А знаете ли вы вкус настоящего вологодского масла? О, этот вкус воистину неповторим! Возьмите на ложечке немного настоящего вологодского масла, положите его на язык, разогрейте чуть, и языком раздавите о небо. А теперь вдохните в себя воздух! Чувствуете его особенный ореховый вкус и аромат замирающего под жарким солнцем медового разнотравья.

Американские специалисты, приехавшие в Вологду учить наших крестьян выпускать конкурентоспособное на мировом рынке продовольствие, были потрясены неведомым им вкусом вологодских молочных продуктов. Таких продуктов по их заверению не пробовал даже президент Соединенных Штатов!

Чтобы получить настоящее вологодское масло нужно еще иметь корову ярославской породы. От голштинофризской коровы его трудно получить, как не получить от отсфризской, айширской… Потому что молоко у них по структуре своей другое. Дело в том, что у ярославки жировые шарики по размерам своим гораздо мельче, чем в молоке от других пород, а каждый жировой шарик покрыт лицетиновой белковой оболочкой, которая при длительной пастеризации подгорает и дает тот самый насыщенный ореховый вкус.

Казалось бы, чего не хватает нам, вновь стать лидерами на мировом рынке по поставкам такого замечательного продукта, вкус которого недоступен сегодня даже американскому президенту?

Коровья психология

Однажды на Вологодском областном партийно-хозяйственном активе выступал член=корреспондент ВАСХНИЛ Алексей Степанович Емельянов. Выступал с докладом о научно=обоснованных методах кормления коров. Не зря говорят, что у коровы молоко на языке. И тут докладчика прерывает первый секретарь обкома партии А. С. Дрыгин:

— Вот вы говорите, что корове нужно в день девять кормовых единиц. Тогда скажите, почему в Усть=Кубенском районе дают четыре единицы, а доят по три тысячи с лишним?

Емельянов обернулся в президиум.

— Знаете, Анатолий Семенович, этот феномен наука не в состоянии объяснить. Его можно объяснить только с партийных позиций!

Зал грохнул. Хотя смешного, если разобраться, в этой шутке совсем мало.

На самом деле кропотливая селекционная работа, которая велась на протяжении столетий, в веке двадцатом и большей частью колхозном, зачастую жестоко подрывалась следованием не здравому научному смыслу, а партийным лозунгам.

Кажется невероятным, но колхозная корова стала учитывать партийную идеологию и искать против нее свои предохранительные меры. Известно, что главным врагом нашего колхозного села была погода, которая не баловала земледельца: то весна поздняя, то осень ранняя, то недород, то проливные дожди.

И катились чуть ли не ежегодно с Севера на Юг обозы с лесом для обмена на солому, а с соломы много ли проку.

Чем отличалась наша колхозная корова от коровы западной? Прежде всего, психологией. Западная не думает о том: накормят ли ее завтра, подоят ли? Она все свои ресурсы на главное дело — производство молока направляет.

А наша российская корова опытом не одного поколения научена, если сегодня в кормушке много, то это не значит, что и завтра поесть дадут.

А потому она про запас в себе ресурсы откладывает, чтобы в трудную минуту с голоду не помереть. Стыдно, право слово, господа, перед скотиной стыдно при наших-то богатствах, при наших необозримых просторах скотину впроголодь держать!

Тут уж надо в нашей с вами психологии разбираться. Если коровье стадо с человеческим сообществом сравнивать, то такое сравнение, думаю, будет не в нашу пользу будет.

Вот к примеру, собирают стадо коров на одном дворе. И начинаются у них внутренние разборки, междоусобица. Одна другую норовит рогом поддеть, третья копытом соседке в брюхо метит. Рев, шум, надои на самую низкую отметку падают. Совсем как у нас, у людей. Но и разница большая есть.

Через десять дней в стаде коровьем иерархия внутренняя устанавливается и воцаряется мир и покой, надои опять же вверх идут.

На земле будущего

В начале этого века департамент земледелия Соединенных Штатов Америки провел грандиозную работу по определению перспективных сельскохозяйственных угодий планета.

Руководил этой работой академик Криштафович, бывший земский агроном из Архангельской губернии.

Результаты этой работы были для многих специалистов неожиданными.

Самыми перспективными землями будущего признавались земли Северо-Запада России. Та самая зона рискованного земледелия, Нечернозёмка…

Почему тогда они — земли будущего? А потому, что здесь никогда не бывает засух, здесь достаточная температура для созревания растений, здесь обилие непрямой солнечной радиации, выражающееся в длинном световом дне, И здесь, наконец, достаточное плодородие почвы. А лессовые почвы, очень урожайные, доходят до среднего течения Печоры.

При развитии новых технологий выращивания сельско-хозяйственных культур, промышленном производстве удобрений, эти выводы вовсе не кажутся фантастическими.

А сегодняшние прогнозы экологов подтверждают выводы команды Криштафовича. Глобальное потепление климата приведет к тому, что в 21 веке вся тяжесть продовольственного обеспечения планеты ляжет на Канаду и Северо — Запад России.

Так что же мы тогда, россияне, вот уже тридцать лет бодаемся, шумим, за место под солнцем боремся, про дела свои забыв. Слушаем экспертов, которые вешают нам на уши лапшу о несостоятельности сельского хозяйства на Русском Севере.

Пора бы уже и за ум браться. Как там в песне поется?

«А ни коровы, ни козы

Не коси, не майся…

Только с милым на печи

Лежи да обнимайся!»

Зубры селекции

В тот вечер мои ожидания не оправдались. Зубры на кормежку не вышли. Было ветрено и студёно.

Пришлось, забыв об опасности, отправиться к ним в логово — самую гущу леса.

Удивительно видеть в наших северных лесах этих могучих былинных зверей. Некогда почти полностью истребленных человеком

История вологодских зубров — родственников северо-американских бизонов, — такова.

В 80-х годах наша сельскохозяйственная наука пыталась решить проблему мяса и молока одновременно, скрестив зубров с коровой. Эта работа была поручена Северо-Западному научно-исследовательскому институту молочного и лугопастбищного хозяйства. В вологодские леса было завезено несколько зубров. Сначала их выпустили на территории национального парка «Русский Север», однако зубрам, видимо, не понравились почвы парка — сырые и болотистые. И они отправились на поиски пригодных условий. Скоро из стали замечать в деревнях Устье-Кубинского района

Эти встречи стали потрясением для местных жителей. Встретить в лесу былинного зверя, косматого, рогатого, размерами своими в два, три раза превосходящего корову, не каждому по нутру. Ведь вес отдельных особей достигает у зубров более тонны. Рассказывают, что у некоторых хозяев эти восемь вольных зубров, предназначенных для опытов по скрещиванию с черно-пестрым скотом, за ночь съедали все приготовленное на зиму сено…

Я сам видел, как зубры подобно половику раскатывают по полю специально для них привозимые рулоны сена. Тогда еще была надежда, что ученые выполнят задания партии и правительства и на наших прилавках появятся ценное дешевое мясо, продукт селекции и целебное, жирное молоко. Надо сказать, что жирность молока у зубрих достигает 12—14 процентов. При этом питаются ветками и травой, добываемой из — под снега копытами… Перспективы были самые радужные.

И тут нагрянули лихие 90 — е годы. Без финансирования остались не только зубры, но и сами ученые.

Но жизнь не стоит на месте. И битва за большое молоко, за корову, мифическую Земуну прародительницу славянского племени, превратившуюся сначала в корову навозницу, из нее в колхозную корову, а теперь корову рекордистку, более напоминающую станок для производства молока, продолжается.

Сколько замечательных людей встретилось мне на этом пути. Чтобы понять весь драматизм борьбы за новую корову у нас в стране, я встретился с академиком РАСХН Петром Никифоровичем Прохоренко.

Петр Никифорович хорошо знает историю развития молочного животноводства на Вологодчине, знаком был с нашими учеными Емельяновым и Кривенцовым, которые занимались генетикой молочного скота и достигли больших успехов. Бывал и Вологде, встречался с нашим Дважды Героем Социалистического труда Михаилом Григорьевичем Лобытовым.

До недавнего времени он возглавлял институт генетики животноводства под Санкт-Петербургом, а сейчас, оставив за собой отдел генетики, активно продолжает заниматься сельско-хозяйственной наукой. Поэтому его взгляд на развитие молочной отрасли в стране кажется мне чрезвычайно интересным, как и сама жизнь академика.

С иностранным клеймом в ухе…

Черно-пестрая голштинизированная корова.

Западные аграрии русский Север красят в белый цвет, как территории, на которых невозможно сельское хозяйство, поскольку здесь отрицательная среднегодовая температура. Этот посыл не более, как лукавая, зловредная пропаганда.

Прохоренко не склонен идеализировать западную цивилизацию. Хотя бы потому, что на его глазах, а было ему в ту пору шесть лет, немцы устроили показательное сожжение в мельнице половины населения деревни Кирилловки, среди которых были в основном дети, женщины и старики. Сожгли для порядка…

Прохоренко во многом открыл мне глаза на происходящие процессы в молочном деле России. И я хочу, чтобы эта победная информация согрела сердца тех, кому дорого наше северное село.

— А скажите, Петр Никифорович, а правду ли говорят, что у нынешней, прославленной во всем мире коровы голштино-фризской породы, корни-то холмогорские?

— Да, здесь есть момент истины. Голштино-фризская порода произошла из Голландии, от голландского скота. А корни голландского скота есть в холмогорском скоте. Как и в голштино — фризах есть корни холмогорского скота.

— Говорят, что в Голландии в 13 веке было большое наводнение и весь скот у них погиб. И, восполняя стадо, они привезли морем часть скота с севера России.

— Наука генетика в животноводстве, она многие другие науки еще в себя вбирает. Это, прежде всего, история. Да, да. История и генетика вместе идут.

Я хотел бы сказать несколько слов про голштинскую породу. Американцы себе на континент голландскую породу еще в 17 веке завезли. До 90-х годов прошлого века еще завозили.

Но в это же время шла селекция молочного скота в Америке и Канаде, шла в других направлениях, чем в самой Голландии.

Голландцы стремились создать комбинированный тип скота, чтобы было сразу молоко и мясо.

А Америка, сразу, как завезла голландский скот, сделала ставку только на интенсивную селекцию по молоку — молочный тип. И в результате получилась голштинская порода, которая по молоку не превзойденная.

Мировой рекорд за этой породой. 32 тысячи килограммов молока за лактацию.

— Это сколько же в день надо доить?

— Это в день, давайте разделим на 365, это очень много.

— Где-то под сто килограммов

— И в результате этого голштинская порода начала распространяться по всему миру. И она сейчас среди всех семи пород мира занимает первое место — голштинская порода. Первая порода на земном шаре.

В 50-е годы в Советском Союзе животноводство стало переходить на промышленную технологию, выбор пал на черно-пеструю породу, от которой можно было получать мясо, и молоко.

Но она резко уступала по молочной продуктивности. А самое главное, она уступала по технологичности. Переходили на доильные, высокопроизводительные установки, вымя было не развито, скорость молокоотдачи была очень низкая: 1,1 — 1,2 литра в минуту, когда у голштинов уже было два килограмма в минуту.

И поэтому было принято решение использовать на нашем черно-пестром скоте голштинскую породу. В 82-м году мы разработали программу улучшения черно-пестрой породы в Советском Союзе.

Этой программой предусмотрено было выведение 12-ти внутри породных типов: Московского, Ленинградского, Литовского, Уральского, Сибирского, Украинского… Двенадцать типов скота на основе использования голштинов на базе нашего черно-пестрого скота.

И вот, когда мы начали использовать быков-производителей, и получили первое поколение скота от скрещивания, то сразу скорость молоко отдачи увеличилась. Вымя получилось очень приспособлено к доильным установкам, равномерно развито… Это были прекрасные результаты.

Это было в 82—83 году. Вот под Ленинградом у нас были выделены базовые хозяйства. Это знаменитые племзаводы: «Лесное», «Петровское», «Детскосельский», «Раздолье», «Рассвет», «Тарасово». Семь хозяйств. И за каждым хозяйством были закреплены научные сотрудники. Вот у нас создалась сильная лаборатория черно-пестрого скота, а наш колхоз «Лесное» был признан лучшим племзаводом Советского Союза.

Он оказал огромное влияние на черно — пестрый скот, в том числе и в Вологодской области.

И вот началась перестройка, реформы. Начался откровенный грабеж государства. Было закуплено около полумиллиона коров за границей. Это гигантские деньги, потраченные впустую, растащенные!

Наш институт и лично я доказывали, что не надо завозить чужое маточное поголовье в страну, тут можно завезти и лейкоз, и генетические нарушения, и так далее.

Я выступил в газете с большой статьей, что можно завозить только быков высокоценных, сперму и эмбрионы. Вот эта статья: «Корова с иностранным клеймом».

А «Рослизинг» и Скрынник, бывший министр, сейчас она опять поднялась в гору, не знаю почему. Он тогда была руководителем «Рослизинга». И я осудил в газете практику распространяемую «Рослизингом» покупать маточное поголовье.

И мы, Ленинградская область — единственная область, которая пошла по своему пути, отказавшись покупать и завозить маточное поголовье.

И что же получилось? Коровы иностранки приезжали, акклиматизацию проходили, молоко давали год — два и дальше эксплуатация их оказывалась невозможной.

— Даже на мясо не годились эти коровы?

— Да.

А Ленинградская область под руководством нашего института, не допустила чужой скот на комплексы. И вот, эту статью я посылал министру Гордееву, Скрынник в «Рослизинг» и нашему президенту Российской сельхоз академии Романенко Геннадию Алексеевичу.

И, представляете, я думал, они хоть почитают, одумаются.

Я выступал в академии несколько раз. И вот в 2007-м году меня вызвали на заседание академии, пригласили на трибуну рассказать о программе дальнейшего развития института.

И тут Романенко — президент академии говорит:

— Вот идет писака!

— Я говорю:

— Что вы имеете в виду, Геннадий Алексеевич?

— Вы сам знаете.

И представляете, на этом президиуме мне отказали в продлении контракта на заведование институтом.

А потом уже наш же президент в своей статье в «Сельской жизни» написал, что Академия предупреждала, что нужно завозить быков, эмбрионы и сперму, а не везти маточное поголовье…

— Я думаю, может быть, тут личные интересы были? Триста тысяч племенных коров купить, это вам не баран начихал…

— Ну, завезли не триста, а полмиллиона. Затрачены гигантские деньги.

А наша Ленинградская область — единственная область, которая своих, черно-пестрых коров осеменяет быками улучшателями.

Так работает Европа, так работает и наша Ленинградская область. И вот в результате этой работы в Ленинградской области создан ленинградский тип скота. Он апробирован, как селекционное достижение. Высшее достижение в селекции «Ленинградский тип»: 12 тысяч литров — годовой удой.

А так как это базовое хозяйство, у нас создается племенная база в Ленинградской области — 60 племенных хозяйств по оптимизированной породе — 60 племенных заводов.

Сейчас идет интенсивный перевод скота из черно-пестрой породы в голштинскую. Пять лет назад я выступил в научном журнале, что мы должны аттестовать наш скот, как «голштинская порода России.

Так сделали все европейские страны — Голландия поглотила скот голштинами, Германия, Прибалтика. И называют: «голштинская порода Эстонии», «голштинская порода Литвы», «голштинская порода Германии», «голштинская порода Франции». И так далее.

Так вот, наша популяция, эти 60 племзаводов — это самая лучшая племенная база России.

Ленинградская область сейчас занимает первое место по надою в России — 8200 килограммов в год от коровы. А по племенным хозяйствам по этой голштинской породе, если взять только по голштинизированным племзаводам — наш скот превзошел чистопородных голштинов.

Вот есть бюллетень — 28 стран мира ежегодно печатают о своих результатах — Всемирная ассоциация голштинов. Так вот, Ленинградская область превзошла по удою чистопородных голштинов в 14 странах мира. Какие это страны? Франция, Бельгия, Ирландия, Швейцария, Словения, все наши прибалтийские — Литва, Латвия, Эстония, Польша, половину европейских стран мы превзошли.

— Вот вам и Нечерноземье, вот вам и страна, в которой невыгодно заниматься сельским хозяйством!

— А племзаводы, я назову их: Гражданский, Петровский, Гомонтово, — являются лучшими не только в России, но и лучшими в Европе.

Неудача Лысенко

Мой стаж 57 лет, после окончания Ленинградского сельскохозяйственного института меня попросили быть бригадиром опытной станции и опытной фермы в Новгородской области, где проводилась работа по повышению жирномолочности.

Я первый получил там серебряную медаль выставки ВДНХ. Удой был пять пятьсот, 4,5 процента жира.

Я там чуть не погиб. Там была ручная случка, так требовал Лысенко. Был один чистопородный джерсейский бык.

Женщина выводила быка, причем как-то они с ним легко обходились, выводили на веревке. Я стоял в стороне однажды, а он, бык, резко повернулся, едва не задел доярку. А его щелкнул прутиком.

Прошла примерно неделя. Я стою, выводят двух коров, они уже привязанные стоят. Приводят этого джерсея.

Я стоял спиной, чувствую мощнейший удар. Но я счастливый человек. Сейчас он меня раздавит, поднимет на рога! Что меня спасло? В носу кольцо у быка, к которому привязана толстая веревка, а на конце этой веревки был узел.

Я лежу, доярки кричат благим матом, я смог еще отползти еще немножко. И вот веревка попала быку между копытной щелью. И он ревет, а шагнуть не может, притянут за кольцо.

Меня оттащили, на скорой в районный центр привезли. от фермы был четыре километра. Туда отвезли и я пролежал 20 дней. У меня было сломано два ребра.

Еще можно немножко про Лысенко хотелось сказать. Он использовал джерсейских быков. Он сказал: будет три пятерки: пятьсот килограмм веса, пять тысяч удой и пять процентов жир.

И вдруг приезжает гонец из Москвы, доктор Дунаев с задачей взять пробы молока от потомков лысенковского быка Размаха, который стоял у нас в подсобном хозяйстве и привезти ему в Москву. И как развиваются события. Прошло еще четыре месяца, как я поступил в аспирантуру, я жил вот тут в комнатке на десять метров, у меня был сын, жена…

Вызывает директор меня: «Петр, — он кому доверял, того по имени звал, — я повезу тебя до Агалатова, чтобы взять пробы молока от коров быка Размаха.»

Собрался, там ночевать надо было. Взял кусок колбасы, полбуханки хлеба, ящик с бутылочками для проб. И поехали. Приезжаем туда, а стадо уже угнано на отгонное пастбище в район Ильичёва — историческое место, где в шалаше скрывался Владимир Ильич Ленин. До этой фермы еще семь километров пешком. Ну, я и пошел… Пока добрался, коровы пришли с пастбища, уже привязывают их. Я сказал старшей, что вот я из лаборатории, у меня задание — взять пробы. А там было девять доярок.

Все, беру пробы, консервирую и ставлю. А бык — Размах, у него была красно-пестрая масть. И он буквально печатал, не надо быть специалистом, вы придете и скажете, где дочери этого быка. По масти сможете определить, вот Размах — исторический бык. Ну, вот я беру пробы, настроение хорошее. Слышу в углу разговор приглушенный, ссорятся доярки: одна, Марьей звали, матом на соседку:

— Он будет мой. Ты недавно с мужиком имела дело, а я уже месяц одна.

— Е-мое, — думаю, это ведь меня делят, — я даже вздрогнул. И то верно, после войны мужиков по деревням было мало.

Ладно, пробы взял, законсервировал, поставил в ледник, где молоко хранилось. Там была казармы, в ней были полати, сено наложено, одеяла набросаны. Фонарь закопченный висел, стол.

Вот мы стали ужинать. Я свою колбасу, хлеб, в общий котел положил.

Лег на нары с самого края от дверей, и как будто захрапел, слышу, эта Марья, у них там было у каждого свое одеяло, она лежала в конце барака, переползла через одну, через другую, уже ругань идет. Я соседку толкаю, говорю:

— А где у вас туалет?.

— А что? Зайди вон за дверь.

Ну, я вышел за дверь, думаю, что же делать? А на каждой ферме, может, и у вас в Вологодской области, была водогрейка. Избушка такая, там печь мазанная, большой котел такой.

И когда на ночь уходили доярки, они закладывали дрова, вода нагревалась, утром брали ведра и подмывали коров.

Я, значит, думаю, если вернусь, то будет драка, а потом я жену свою люблю и случайные связи мне не нужны. Я зашел в водогрейку и закрылся на крючок изнутри. Там на котле была деревянная крышка большая.

В печке были дрова сырые, они потихоньку горели, я залез на этот котел на крышку и стал ждать утра. Ну, и конечно, уснул. И надо же мне было повернуться, и я улетел в этот котел…

— Не смешно

— Да, я еле вылез, вода еще не горячая была, а тепленькая была. Я разделся, одежду выкрутил, повесил на эту печку. Немножко обсох. В пять часов, доярки уже идут. Ну, а в этой водогрейке.

Эта Марья набирает воды:

— Так вон где он прячется.

Слушай, начал я брать пробы. Она — нет, ни в какую:

— Откуда приехал, туда и езжай, и все.

Еле-еле уговорили всем миром:

— Это же научная работа в Москве, нужно доставить пробы.

Вот эти пробы взял и потом восемь километров, потом на автобус… Я приехал только в два часа дня. Михаил Михайлович сидит с Дунаевым, беседует на большие темы. Ну, приехал, привез. Значит сразу эти пробы опломбировали, но даже в лаборатории не было центрифуги. Она была в Павловске, вот у нас город Павловск тут. Там ведь и Павловский дворец, и музей большой. Там был лаборатория, повезли крутить жиры. Ну, я пошел пообедать, немножко поспал дома. Вдруг меня опять вызывают. Привезли пробы, прокрутили. И жирность — самая высокая у одной коровы был — 3,8, а то 3,2—3,3.

Нет пяти процентов лысенковских. Ему возвращаться надо — этому Дунаеву. Он: «Петр, надо еще съездить раз, взять пробы». Послушай, я прямо вот так: «Не поеду! Исключайте из аспирантуры.

Общая судьба

Приходится только удивляться насколько схожи судьбы героев, собранных в этой книге. Вот я не удержался, чтобы рассказать историю рода Петра Никифоровича, главного ученого специалиста по молочному скоту.

— Село Кирилловка историческое, — Рассказывал Прохоренко. — Их в Советском союзе было три Кирилловки. Первая — наша на Брянщине, вторая Кирилловка — в Алтайском крае, и третья — на Украине, где родился поэт Тарас Шевченко.

Я хотел бы сказать, что у нас была очень работящая большая семья. Отец Никифор Артемович имел четыре класса образования, мать — Улита Тимофеевна, два класса, они колхозники были.

У матери фамилия Куликова, у деда, то есть у ее отца Тимофея, было девять детей.

И вот Улиту он отдал в монастырь на реке Снови. Она пробыла там два года. Однажды девочка прошла лес за грибами, бросила корзинку и прибежала домой. И она упала перед дедом и сказала:

— Я не хочу в монастырь.

Дед сказал:

— Нет!

Дед Тимофей был жестокий человек. Тогда девочка сказала ему:

— Я лучше утоплюсь, но не вернусь в монастырь больше.

И бабушка Евдокия заступилась:

— Оставь!, — говорит.

Вот такая мать у меня была — Улита. И вот продолжаются события. У отца моего отца — это дед Артем Павлович, тоже было девять детей, и всё дочери.

Бывало родится очередная дочь, он выругается на бабушку, и пойдет с горя в лес.

А генетика показывает, что от бабушки ничего не зависит, пол зависит только от мужчины.

И вот, наконец, десятым в 1909 родился Никифор Артемович, мой будущий отец. Дед был работящим, плотник, столяр. И вот когда отцу было 17 лет, умерла бабушка Евдокия — деда Артема жена.

И вот дед говорит:

— Ну, что, сын, кто будет жениться?

Отец такой был боевой:

— Я буду жениться.

А в семнадцать лет не регистрировали.

Кое как уговорили власть и зарегистрировали брак.

Нас было у деда семь внуков, вот у деда были дочери, а у отца были только сыновья. И вот, я помню, голодные годы, сад был небольшой, но яблоки были.

— Ну, внуки, яблоки посчитал.

И вот, бывало, сорвешь, о песочек потрешь, говоришь ему: —

— Дедушка, упало.

— Покажи. Ну, хорошо, одно со счета сниму.

Вот как было. Значит, пошла коллективизация, уже родился брат Филипп — 1927 год, и потом уже где-то 1931 года Федор — первые братья мои. Отец вступил в партию.

А вот у матери деда Тимофея раскулачили. Он был инвалидом, не ходил, а шарашился, опираясь на палку.

Что у деда было? У деда была пасека — 50 ульев. И там небольшая речушка, на речушке водяная мельница.

Вот я сейчас узнал, что для каждой деревни был доведен план раскулачивания. У нас в Кирилловке было раскулачено 28 семей.

— А дворов сколько было?

— А дворов около трехсот.

— Ну, каждый десятый…

— Да, причем раскулачили, а не хватило все равно до плана. Вот и пришли раскулачивать деда. Сыновей — сразу на выселку.

Все семьи наши выселялись в Омскую область. Они рассказывали, что два года жили в землянках. И пол был ледяной, зимой морозы в Омской области какие были!

Ну, короче говоря, пришли деда раскулачивать. Дед сидел на скамеечке с палкой в полушубке… И стали стаскивать с него этот новый полушубок и тут оторвался рукав:

— Ну, черт с тобой, оставайся.

Короче, говоря, сыновей на выселку, а деда оставили жить в этой деревне. Ну, куда везти его больного!

А потом, когда мой отец с матерью уже жил, дети народились, отец вступил в партию. И вот отца вызывают на партсобрание, вопрос поставили:

— Или ты остаешься с кулацкой дочерью жить или положи партбилет.

Что делать? И дед ему говорит:

— Эх ты, таких красавцев парней двоих ты поменяешь на партбилет?

И отца исключили из партии, что не развелся. Вот какие были времена.

Свидетелем в Нюренберге

…Наше село партизанское. Там леса на берегу Снови. Наши многие были в партизанах.

Командир партизанского отряда был Романенко Кирилл Иванович. А он был женат на сестре моей матери. Но она умерла при родах и остался сынок Николай Кириллович. И он был разведчиком у отца в партизанском отряде.

И вот, что случилось в феврале сорок второго года. Наша деревня — две улицы параллельно, посередине храм. И вот один край деревни примыкал к кладбищу. И партизаны вошли, а тут нагрянули немцы. Мороз сильный был еще в феврале.

И партизаны убили двух немцев и двух ранили. Убитых партизаны забрали, а этих ранили. И еще последний свидетель рассказывала. Там колодец был, и эти немцы просто визжали и стрекотали по-немецки. Ну, раненые, мороз, и они замерзшие погибли.

Через неделю немцы на лыжах, в белых халатах окружили всю деревню.

И это было 9-го марта, кажется, и всех жителей собрали посреди деревни, где клуб. Клуб деревянный, крыша была соломенная, окон не было, загнали в этот клуб около двухсот человек с детьми. Воткнуты были пулеметы. Мне было пять лет только.

Я, Федька был. Всех туда согнали и стариков. Всех расстрелять хотели. Но был учитель Бохаревский, он вышел на сцену и встал на колени просить, что это невинный народ, никто здесь не участвовал в убийстве солдат.

Короче, говоря, офицерам ноги стали целовать, Боже мой. Потом они сказали: «Кто проживает в конце деревни, где кладбище, где свершился бой?».

Ну, люди думали, может спросить хотели что-то, вышли. Отсчитали тридцать два человека: девочки, старики, бабки, в коридор выгнали, всех раздели наголо, там примерно сто метров мельница крупорушка.

У нас там много сеяли гречихи, вот там лошади ходили, таскали жернова и крупу из гречихи делали. И их погнали по снегу голых, снега была по колено.

И зажгли. Стон был страшный. И так же зажгли деревню, пол деревни сгорело, все сгорело. И, представляете, только один мужик Иван Мигда в выскочил через соломенную крышу. Так он задрал ее и выскочил, и тут его из пулемета сразу посекли.

Наша деревня была обвинителем на Нюрнбергском процессе. В сентябре месяце 44-го года я пошел в первый класс. Нас тогда уже было пять братьев.

Филипп — единственный из братьев с 1927-го года участник войны, инвалид. Потом окончил пединститут — учителем был. Федор, он окончил Киевский политехнический институт, работал главным энергетиком завода в Белоруссии — Гомсельмаш. Я закончил сельскохозяйственный институт в царском селе в Пушкино. Григорий тоже закончил институт и Василий. Вот нас пять братьев.

В Кирилловку нашу я каждый год ездил, чтобы помянуть тех людей, которые сгорели. Я выступал там неоднократно, ветераны были. Но уже в прошлом году последний ветеран умер, который помнил — эту трагедию.

Пастораль без коровы

И вот ездим мы с Валерием Татаровым по следам великого организатора молочного дела в России Николая Васильевича Верещагина.

И что снова поражает в поездках по проселкам, удивляет и печалит журналиста из Питера, это опять же отсутствие в ландшафте нашей вологодской родины милых сердцу картин с пастушком и стадом коров у реки или речушки на заливных, исходящих медами и живительными соками плодородных лугах…

Луга были в самом непостижимом количестве, зарастающие уже кустарником и лесами, в лучшем случае дурной травой и борщевиком. Но не было коров в этом прославленном краю молочных рек с кисельными берегами. Чтобы не быть голословным, скажу: действительно молочном краю, поскольку в конце восьмидесятых Вологодская область производила более 800 тысяч тонн молока ежегодно. А Дрыгин, первый секретарь обкома партии, с именем которого связаны все успехи области в развитии вологодского села, ставил задачу выйти на миллион тонн…

К сожалению, за тридцать лет демократических преобразований и либерализации рынка, реки эти обмелели почти в половину, не смотря на успехи отдельных хозяйств, опередивших не только достижения социализма, но и местной региональной науки.

И мы снова отправились в ближайшее хозяйство от Вологды в племенной завод «колхоз «Родина» к Шиловскому Геннадию Константиновичу, одному из немногочисленных корифеев нашего села

Этот вот колхоз, а ныне племзавод, и станет заглавной буквицей в наших размышлениях о судьбе нашего сельского хозяйства и в целом северной русской деревни.

…Стояла замечательная пора золотого бабьего лета. Перелески сияли багрянцем, золотом, еще не поникшей зеленью, серебряные паутины летали в воздухе, в бескрайних полях «Родины» гудели комбайны. Вот она наша северная пастораль…

Но без тучных стад. Без единой коровки… И Валерий тут же атаковал Шиловского.

— Геннадий Константинович! Где ваши знаменитые коровы? Или их нет у вас вообще, а в магазинах продают полученное химическим путем молоко, синтезированное из травы либо зерна.

Шиловского этими вопросами не смутишь. Сколько их: журналистов, хроникеров, начальства всякого прошли через его легендарное хозяйство и у всех первым вопросом был этот: «А где коровы?»

— Не пасем коров уже много лет. Зеленой травкой давно коров не кормим. У нас единая, научно-обоснованная система кормления — кормосмесь.

И в этой кормосмеси мы даем все питательные вещества, которые нужны корове, чтобы она доила 8—9 тонн молока в год. И надо заметить, что при таком кормлении и содержании коров, молоко по качеству лучше, чем молоко, полученное от коровы на пастбище.

— Как так может быть? — Воскликнули мы оба.

— В нашем молоке, полученном в условиях фермы, — высокое содержание белков, высокий жир… Это за счет содержания и кормления. Посмотрите, мы закупаем: соевый шрот, это выжимки после получения масла, подсолнечный шорт, закупаем патоку, сахарин… Примесы, обогащенные витаминами даем. Если этого не будет, то состав молока будет другим уже. И Вологодское масло получается нисколько не хуже из молока от коровы, которая не выходит на пастбище. Если соблюдать технологии.

И тут Валерий не выдержал. Ему все же хотелось увидеть на лугу пасущуюся корову.

— Я так думаю, своя корова, которая целыми днями пасется, она лучше, чем корова из комплекса. Ну, вот по логике вещей, так? Разве я не прав?

— Это, друзья, сегодня просто не реально… — Отвечал рассудительный Шиловский. — Лет 15-ть назад мы ушли от выпаса скота на пастбище. И, первое, почему бросили это дело, потому что у нас были жесткие требования, предъявляемые фирмой «Данон», с которой мы ведем дело, по качеству. Именно по качеству молока, полученного на пастбищах.

Конец ознакомительного фрагмента.