Привал с выдернутой чекой

Анатолий Гончар (2016)

Российский вертолет с подразделением спецназа на борту потерпел крушение в одном из районов Сирии. По счастливой случайности никто из бойцов и членов экипажа не пострадал. Вскоре разведчики благополучно вернулись на базу и сразу же заметили разительные перемены в поведении своих боевых товарищей. Те вдруг перестали употреблять алкоголь, курить и сквернословить, заметно повысился уровень профессиональной подготовки. Узнав истинную причину такой метаморфозы, участники злополучного вылета испытали настоящий шок.

Глава 2

Долетели мы довольно быстро. Думал: сейчас отчеты посадят писать. Ни фига. Комбат — подполковник Мохов Степан Игнатович, ротный — майор Белов Алексей Георгиевич и прочее начальство на площадке приземления ждали. Построились мы, как и положено. Комбат с каждым поздоровался за руку, а меня даже приобнял. О как! Ротный рукопожатиями обошелся. Остальные начальники сунулись было ручкаться, но комбат их строго одернул: мол, «парням отдыхать надо».

— Оружие, — приказал, — перед палатками выложить, и в баню.

— А масло залить? — нарыхтнулся было я на неприятности, а ротный только рукой махнул:

— Ребята позаботятся. Не ломай голову. Отдыхайте!

И все, и ничего больше. Ексель-моксель, какая, блин, забота! Они что тут, нас уже покойниками считали? А ротный с комбатом о чем-то переговорил и вновь ко мне подошел.

— Виктор Петрович… — Это он мне, что ли? Точно мне! Странно, он меня по имени-отчеству отродясь не называл.

— Да, Александр Георгиевич, — так же вежливо ответил я, еще и слащавости в голосок добавил. Ну, «любовь» у нас взаимная. Грыземся мы с ним постоянно по поводу и без оного.

— Здорово приложило? — с неподдельным сочувствием поинтересовался ротный.

С «сочувствием» — странно, ну очень странно, раньше за ним такого не водилось. Не характерно это для него. И не характерно — это еще мягко сказано. Ну, думаю, сейчас я ему, блин, задам, и таким невинным-невинным голосом поинтересовался:

— Отчеты когда писать буду? — Это типа «как подобное с предстоящим отдыхом сочетается?».

— Отчеты? — На миг на лице ротного появилось непонимание. — А, это ты о разборе боевой ситуации? Завтра, наверное. Отдохнете, готовы будете — скажешь, тогда и соберемся. Но никто не гонит, раньше чем через три дня вас на задачу никто не поставит, можете на послезавтра перенести. А завтра отдыхайте.

Это он об чем? Мы — перенести? Обалдеть! Чудны дела твои, Господи! Такое впечатление — это не мы, они тут все головами ударились.

А ротный продолжал:

— И кстати, к нам в библиотеку книги новые привезли. Зайди, не пожалеешь. Да что я говорю, сам наверняка после бани сразу туда и рванешь.

Это я-то? Да я свою последнюю книгу в школе прочитал! Хорошо, не в школе, но давно очень. Как в советское время говорили, «хороший офицер должен читать три книги: расчетную, вкладную и сберегательную», вот и я так. Издевается, гад! Ну, я ему отвечу:

— Пренепременно! — и улыбнулся. Надеюсь, улыбка оказалась вполне идиотской.

А он посмотрел на меня так жалостливо-жалостливо, мне аж стыдно стало. И промолчал. Матюгнулся, что ль, хотя бы? Мне бы не так совестно было, а то он вроде как ко мне со всей душой, а ему всю свою злобу показываю. С другой стороны, мне что, так сразу и поверить, что он все мои прежние грехи простил? Я тоже не наивный дурачок: сейчас он добрый, а завтра семь шкур сдерет. В принципе, оно понятно, откуда ветер дует, психолог отрядный наверняка напел. У нас типа психологическая травма, помягше с нами надо, а то как бы с катушек кто не слетел… Вот они и стелются, ясно, что не за нас, а за свою задницу беспокоятся. Да и плевать. Они беспокоятся, а мы пользоваться будем. Сейчас оружие скинем… Ишь ты, за нас стволы даже маслом зальют. Да пусть заливают. Даже пусть чистят, ради такого дела я еще пару дней готов идиотом побыть. Но, боюсь, они так долго не продержатся.

А потом была баня. Баня как баня. Хорошая баня. Неторопливая. С веничком. С бассейном — он у нас резиновый, на восемь кубов. Уф, хорошо! К тому же, пока нас не было, наши прачечную организовали. Всю грязную одежду велено было в пакеты сложить (для каждого отдельный пакет, с фамилией на бирке, в предбаннике лежал). После бани ужин. Вот тут нас действительно удивили: разносол не разносол, а от привычной солдатской пищи — небо и земля как отличается. Мясо — по приличному куску в каждой порции, а не та пенообразная тушенка, которой нас обычно здесь потчуют: не разберешь, то ли мясо «гидропонное», то ли соя голимая. Опять же, овощи-фрукты почти в изобилии присутствуют.

— Наконец-то! — говорю я своему заму. — Наладили закупки у местных, а то посреди лета живем, а ни овощей, ни фруктов не видим. Как мишки на севере.

— Угу, — согласился он, — а порядочек какой навели? Любо-дорого.

«И это точно»! — кивнул я, подтверждая. И всего-то на полдня отлучились, а скатерти на столах, салфеточки, цветочки искусственные в вазочках. И это в солдатской столовой! А кстати, офицерской я вообще не нашел. В одинаковых условиях все питаются. А самое главное — мух не видно. И чем они их, интересно, потравили? Многое тут поменялось, никак генерала какого-то ждут. Хотя нет, для генерала слишком круто. Как минимум министра обороны, а то и президента. Кстати, вместо безвкусного чая настоящий сок — гранатовый, терпкий, но вкусный. Не, ну просто праздник какой-то!

— Ты, Илья, сейчас куда? — спросил у поднимающегося из-за стола Болотникова.

— Спать пойду, — ответил Илья. И в подтверждение своих слов зевнул. — Вымотался я что-то. Спать, только спать.

Я хмыкнул. Еще бы не вымотаться! Стресс — он выматывает похуже тяжелой работы. Я тоже устал, но после баньки хоть и тянет в сон, но усталость немного отступила. Баиньки пока не буду. Не то чтобы не хочу. Не буду, и все. По лагерю пошарашусь. Так я Илье и сказал:

— А я поброжу туда-сюда, а потом, может, и до библиотеки прошвырнусь. — В пику ротному в этот Храм Просвещения я все-таки решил сходить.

— Сходи, — до обидного равнодушно протянул Илья, как в замедленном кино провел взглядом по заполнявшим помещение разведчикам. Одни уходили, другие приходили, и как-то так получалось, что какой-нибудь столик всегда оставался свободным. И не в пример более заинтересованно добавил: — А они это правильно сделали, что хождение в столовую строем отменили.

— Давно пора, — согласился я. Действительно, тут ведь не мальчишки какие-то, а мужики контрактники, что их на поводке-то водить? Время определено со стольких до стольких, и будь добр укладывайся. Раньше пришел — подождешь, позже — уж пардоньте, ваши нынче не пляшут, без ужина перебьетесь. А то ведь обычно обязательно строем, со старшиной во главе. Хорошо хоть, песню петь никто из высокого начальства заставить не догадался. Хотя с них станется.

Шарахаться по лагерю я не стал, сразу Храм Просвещения искать отправился. Благо искать его долго не пришлось. Палатку под библиотеку поставили на том месте, где раньше (еще утром) комбатовская палатка стояла. Интересно, а куда тогда комбат переселился? Они тут, кстати, пока нас не было, все палатки поменяли и взамен нар раскладушки поставили, легкие, компактные — типа советских, только поудобнее. Вот что значит приезд высокого начальства! Оказывается, у нас в армии все есть, раз все нашлось, вплоть до кондиционеров воздуха. А библиотеку я сразу нашел, вывеску на палатке издалека было видно. Крупными такими буквами. Не удивлюсь, что они еще и ночью подсвечиваются. Зашел, а внутри действительно библиотека. И когда только оборудовать успели? Но странная какая-то: книги есть — стеллажи в несколько рядов тянутся, — а библиотекаря нет. А книги хорошие, и как их до сих пор по палаткам не растащили? И не пустует она. Заходят, выходят, и книги кто уносит, кто приносит (когда прочитать-то успели, если еще утром ее здесь не было?). Я сначала про приходящих подумал: «Как и я, любопытствуют на такую диковинку», а потом гляжу: нифига, читают, некоторые тут же в библиотеке сидят, здесь и кресла удобные, и тихо. Взял пару книг, в руках повертел и на место поставил. Не хочу читать. Обложки красивые, конечно. Но читать — только глаза портить. Так и ушел. Хотя надо было какую-нибудь книгу взять, хоть полистал бы.

А перед вечерней поверкой ко мне мой заместитель подошел, какой-то серьезный, озабоченный.

— Командир, поговорить надо! — говорит, а сам на нашу палатку, на две группы рассчитанную, косится.

— Какие проблемы, товарищ старший сержант, говори, — отшутился я.

— Командир, — Болотников укоризненно покачал головой, — нам всем поговорить надо. Всей группой.

— Так за чем же дело стало? — удивился я, действительно не понимая проблемы. — В палатку зайдем и поговорим.

— Командир, ты не понял. — Илья зыркнул по сторонам, будто опасался, что нас могут подслушать. — Нам надо группой переговорить, без посторонних ушей.

Он интриговал меня все больше и больше. Такая таинственность становилась интересной.

— Тогда как вечеруха пройдет, так и соберемся, — пообещал я.

— Не пройдет! — Илья как-то загадочно ухмыльнулся.

— Н-да? — Вопросительная интонация этого восклицания от моего заместителя не укрылась.

— Не будет ее. — Ухмылка на лице Болотникова стала шире.

— С какого перепугу? — Вообще-то я хотел сказать «хрена», но почему-то выразился иначе.

— Не проводят ее, — объяснил Илья.

— Что значит — не проводят? — Отсутствие вечерней поверки в командировке было выше моего понимания.

— А то и значит: не проводят, и все. Я точно так же у Грушницкого, — назвал он фамилию командира отделения соседней группы, — спросил, а он едва ли пальцем у виска не покрутил: мол, зачем она? Все тут люди взрослые, кто куда денется-то? А опасаться похищения не приходится, охрана базы надежная. Вот как-то так… Непонятки, в общем. Поговорить надо.

— Хорошо. Тогда через пятнадцать минут на волейбольной площадке. И мяч взять не забудьте — нам хоть какой-то отмаз перед командиром роты за свое гуляние под луной иметь надо, а то опять орать будет: «Где? куда? зачем?» А так: в волейбол играли. А что ночью, так прохладней. Днем на жаре не поиграешь. Вот и все объяснения. Кстати, а ведь в новых палатках и кондиционеры есть!

Болотников ушел, а я постоял несколько минут и к волейбольной площадке побрел. Пройтись захотелось, воздухом в одиночестве подышать, но не тут-то было — почти сразу начали подтягиваться бойцы. И когда все собрались, я спросил:

— Ну, и какие проблемы? — и наступило долгое молчание. А взбаламутивший меня, возможно и всех остальных, Болотников помялся, словно не зная, как сформулировать вопрос, затем, пожав плечами, задумчиво произнес:

— Ребята какие-то не такие стали.

— В смысле? — не понял я сути проблемы.

— Не такие, и все, — Илья развел руками, давая понять, что сформулировать точнее он не в состоянии. Но меня такой ответ не устраивал, и я, сделав как можно более ласковую мину, вкрадчиво уточнил:

— Илья Федорович, а поконкретнее можно?

— Командир, не бузи! — Когда мое командирское «Я» начинало сердиться, я его всегда по имени-отчеству называл, и он это знал. — Сами еще не разобрались.

— Ну так давай вместе разбираться, что с ними не так? — Собственно, для себя я уже отметил многие странности в поведении остававшихся на базе военнослужащих и даже сделал определенный вывод, но хотелось узнать и мнение остальных. — Хуже? Лучше?

— Да как так определишь? — еще сильнее сконфузился Болотников. — Может, и лучше. Но дело-то не в том, лучше они или хуже. Они ДРУГИЕ стали! Упредительные какие-то, блин, вежливые. Да и хрен их пойми.

— Правильные они чересчур, командир, — подал свой голос сержант Бубликов, — вот и все.

— Например?

— Да что тут примерять? Матом не ругаются, курить почти никто не курит…

— В палатке себя как не в своей тарелке чувствуешь, — признался ефрейтор Чебуреков.

— Так и есть, — поддакнул рядовой Федотов. — Матюкнешься — и как пукнувшим в кампании девушек себя ощущаешь.

— И главное, никто ничего не говорит, — вклинился в разговор рядовой Опанасенко, — замечаний не делает, но молча так, украдкой косятся, и все, и самому почему-то стыдно становится.

— Да и так, — пожимая плечами, продолжил развивать тему Болотников, — начнешь разговаривать, а разговор не идет. Словно подменили их.

— Ага, инопланетяне! — усмехнулся я. Основную проблему личного состава я понял, и пора было расставить точки над i, пока они себе действительно про инопланетян не накрутили. — Парни, — обратился я к своим разведосам, — ничего сверхъестественного не произошло, ларчик открывается просто: психолог им тут всем по ушам проехал как мог, вот они и придуриваются — нашу травмированную психику жалеют. Как же: парни, ах, ах, ах, столько-то минут, — я покачал головой, — себя покойниками считали. Ах, ах, ах, как бы не тронулись! И это накануне прибытия президента.

— Президент прилетает? — встрепенулись ребята.

— Не знаю, — сознался я, — а кто еще, если тут за полдня такой шмон навели, все переделали? Да если бы кого-то не ждали, то и вокруг нас никто бы «прыгать» не стал. А так боятся, как бы какое ЧП накануне важного визита не случилось, вот нашим и поставили задачу. Понятно?

— Понятно-то понятно, — без особого энтузиазма покивал Болотников. — Но что они из нас дураков делают? — В последней фразе ясно прозвучала обида.

— Да и пусть. — Я улыбнулся беззаботной улыбкой. — Чем сейчас плохо? Делать нас ничего не заставляют, кормят, поят. Окончательная чистка оружия только на послезавтра намечена, а предварительная — силами не выходивших на БЗ (боевое задание) произведена. Я днем мимо чистильщиков проходил, видел: нормально так парни чистят, стараются.

— Ага, это точно, — поддакнул Илья. — Я у Нишенко спросил: мол, ты какого хрена мой ствол чистить собрался? А он так спокойно говорит: сегодня ты с БЗ пришел — я за тебя почищу, завтра я приду — ты за меня. Вы, мол, парни, отдыхайте. И все это таким тоном, будто заведено у нас так. Типа: он — за меня, я — за него. Ага, счас! Ну уж фигушки, я ни за кого чистить стволы не собираюсь. Хочется им идиотов из себя изображать — пусть чистят. А меня увольте!

— А я за пацанов почищу, — внезапно подал голос Буковицын. — Придут парни с задачи уставшие — и пусть отдыхают, моются, а мы стволы сядем чистить. Что тут плохого? Мы сегодня что делали? В баню и спать. А по-другому, так бы еще два часа с оружием валандались.

— В принципе, так удобно, — неожиданно поддержал его Бубликов.

— А я свое оружие сам привык чистить, — не сдавался Болотников. — Мало ли как почистят? Почистят плохо, и что я в бою делать буду, если оружие заклинит?

— Так это предварительная чистка! — успокоил я его. — Послезавтра за чистку сами засядем. Вот тогда блеск и наведешь. Доведешь, так сказать, до совершенства результаты чужого труда.

Болотников неопределенно хмыкнул и, вздохнув, уточнил:

— Так что нам делать, командир?

— Да ничего, собственно. Отдыхать! — без обиняков предложил я. — На все их психологические тонкости не реагировать — как будто так и надо. Сами первые не выдержат.

На том мы и разошлись. А наутро около нашего расположения, то бишь палатки, нарисовались наши вертолетчики, тоже на вид слегка обалдевше-пришибленные.

Первым делом они, конечно, со мной поручкались.

— Здорово, тезка, как жизнь? — Жизнерадостность приветствия никак не вязалась с внешним видом пришедших.

— Нормально. Без происшествий, — так же жизнерадостно откликнулся я. И не соврал, происшествий действительно не случилось. Пока.

Узнав, что у меня все в поряде, Виктор вроде бы обрадованно хмыкнул, придвинулся поближе ко мне, как-то странно (настороженно, что ли?) огляделся по сторонам.

— Слушай, тезка, — заговорщицким тоном обратился ко мне он. — У тебя, случайно, нигде не завалялось? — И совершенно недвусмысленно пощелкал себя пальцем по подбородку.

Мои брови удивленно поползли вверх: чтобы у летчиков не было? Это нонсенс. Обычно мы к ним бегали.

— А у самих-то что? — вместо ответа начал задавать вопросы я. — Вы что, со своими вчера так и не отметили?

— Да какое там, со своими! — понуро махнув рукой, вздохнул штурман Кирилл Алексеевич.

— Мы этим козлам выпить предложили, — совершенно искренне начал возмущаться Кузьма Иванович, — а на нас так зашикали, будто одни святые кругом. Тоже мне, праведники нашлись! С утра еще квасили!

— «И что из того, что у вас стресс? Пить — здоровью вредить!» — начал тянуть чуть не нараспев Виктор. — «Вы для того морально-психологическую подготовку и проходите. Настоящие мужчины не станут заливать страх водкой». Тьфу! — Он смачно сплюнул. А я мысленно заулыбался — приятно осознавать, что не только мы поднадзорные кролики.

— Что происходит-то? — Кузьма Иванович огляделся по сторонам, словно в поисках истины.

Вот тут я им и выдал свою версию про психолога и его бесчеловечные методы. Одно не стал уточнять, что это мои собственные умозаключения. Ох они распетушись, никогда бы не подумал, что летуны так свирепеть могут. С большим трудом уговорил их бучу не поднимать, оставить все как есть. Даже пришлось спиртом из спиртовой горелки пожертвовать. Зато теперь вертолетчики и спецназ — дружба навек. Впрочем, она и до того крепкая была — мы друг на друга завязаны. Они нас возят, мы их, если что, в смысле собьют кого, вытаскиваем. И коль им отдыхать не охота, так пусть нам кайф не обламывают. Летчики пообещали молчать, но добавили, что, мол, когда процедура реабилитации закончится, они нажрутся и обязательно набьют морду своим оппонентам. Я не возражал.

— Лады, — сказал Дружинин, — вы отдыхайте, а мы свою ласточку восстанавливать пойдем.

— Что, она еще будет летать? — недоверчиво покосился я на собеседников.

— Само собой. — Кузьма Иванович весело улыбнулся. — Ребята из рембригады обещали в три дня в строй поставить!

— Неплохо! — одобрительно закивал я головой, сильно удивленный таким поворотом дела. А ведь как падали, а на деревья как рухнули? Сколько вершин и стволов поломали… и три дня… Круто!

— Бывай! — попрощались вертолетчики и пошли к себе, благо палатки летчиков располагались неподалеку.