Тихий омут

Анатолий Галкин

Самоубийство бизнесмена Маруева выглядит очень естественно. Но сыщики из агентства «Сова» понимают, что это криминал!.. Они начинают свое следствие. Кто-то вслед за вдовой Маруева едет в Сочи. Кто-то вместе с туристами из фирмы «Дронт» летит на Камчатку. А шеф «Совы» Игорь Савенков активно работает в Москве. И везде свои опасности, свои приключения и свои улики по делу Маруева. Фирма «Дронт» была создана для скучающих бизнесменов. Их развлекали участием в опасных акциях, включая убийства и похищение людей. Тут адреналина – выше крыши!.. Маруеев был богатый человек, но при этом оказался слишком честным. А порядочные люди у нас долго не живут…

Глава 3

Павел Тучков просто высиживал время. До назначенной на шесть вечера встречи с агентом оставалось еще два часа. Так что минут сорок, а может быть и больше, можно просто посидеть в своем кабинете и насладиться «ничегонеделаньем». Он сам придумал это слово и был этим горд. Нет такого слова в русском языке. Занимаются этим все и часто, а слова такого нет. Странно…

Есть, конечно, понятия «бить баклуши», «гонять собак», «плевать в потолок», «болтаться без дела». Но, заметьте, при этом надо всегда что-нибудь делать. Кого-то гонять, куда-то плевать, где-то болтаться. А баклуши. Это вообще парадокс, загадка русской души. Баклуши — это такие бруски, заготовки для деревянных ложек. И какой-то лентяй целый день бил, а точнее — рубил их топором из целого бревна. Ничего себе дядя отдыхал!

Павел откинулся в кресле и зажмурился. На улице жара только начинает спадать, а здесь, в бетонном кубике на Лубянке прохладно. Это зря говорят, что эти реформаторы полностью развалили органы безопасности. Кондиционер-то еще работает.

Стоило бы прошвырнуться по кабинетам и удостовериться кто из дюжины его подчиненных еще трудится на благо Родины. Но он и так знал. На месте должен быть один Кудюков. Наверняка подшивает дела, закрывает сигналы, пишет описи. Это он готовится к проверке секретного делопроизводства, которая неизбежно нагрянет через два — три месяца. Чуваш он Кудюков, что с него взять. Зато всех остальных в нехорошем свете упомянут в «Справке о проверке…», а он будет чист и горд… Бог с ним… Кстати, а какой у него бог? Во всех бумагах до сих пор есть графа о членстве в КПСС, а вероисповедания нет. На православного он не тянет. Вроде и не мусульманин и не иудей. В бане вместе были. Правда, мог и не обратить внимания…

Тучков начал лениво вспоминать местонахождение остальных своих «гавриков». Двое, якобы, болеют. Один — копает колодец на даче и кто-то его страхует. И правильно — еще не хватает чтоб этого дачника завалило на его шести сотках. Для начальника что самое главное — жизнь и здоровье его подчиненных.

А где еще трое? Так, сегодня четверг. Они уже заступили на дежурство в ночном кабаке «Хромая собака». А завтра будут отсыпаться в своих кабинетах. И будут уверены, что Тучков их не побеспокоит. Он знает о их «подработках», но и они о нем много знают. Так что, все будут молчать. И правильно, раз государство их работу оценивает по три доллара в день. Тут без приработка на обойтись. Или что — купил семье по «Сникерсу», съел и порядок?

Тучков посмотрел на часы, которые тикали на его руке еще с доперестроечных времен, и начал лениво собираться. Встреча на явочной квартире — особый ритуал. Он, как профессионал, не мог упростить его даже в период всеобщего разгула свободы. Надо прибыть на квартиру намного раньше агента. При этом необходимо долго проверяться, петляя по переулкам, не увязался ли за тобой «нехороший человек». Очень желательно иметь план беседы, темы, наводящие вопросы. И обязательно — чай, сахар и чистая бумага для «шкурок».

Бедные агенты! Они даже не предполагают, что основная цель опера при встречи — содрать с них «шкурку», агентурное сообщение. Устную информацию к делу не пришьешь. Начальство будет считать такую «явку» пустышкой. Даже если ты сам что-нибудь напишешь, сославшись на «нецелесообразность отбора письменного сообщения по оперативным соображениям».

Павел Васильевич аккуратно закрыл сейф, и, поплевав на маленькую медную печать, придавил ее к пластилиновой кляксе на косяке старого металлического шкафа. Отпечаток получился четкий — в центре номер и по кругу «УКГБ по Москве и МО». Эта печать протирала карманы Тучкова уже почти пятнадцать лет. Он знал, что их хотели заменить, но, когда название конторы стало меняться так же быстро как и фамилии их самого главного начальника, притормозили — меди на эти печати не напасешься. Сейчас вроде держится «ФСБ». Надолго ли? Это же как курс доллара — стоит, стоит и вдруг «бах». Какой-нибудь черный четверг или красная пятница.

Тучков еще раз осмотрел кабинет. До этого он дважды оставлял включенный кипятильник. Хватит! Так можно и погореть.

Уже в коридоре, запирая дверь, он проверил нагрудные карманы и улыбнулся, вспомнив старую байку, десятилетиями витающую в чекистских курилках. Дело было в бериевские времена. Вызывают старого опера на ковер и давай песочить: «Исключим! Выгоним! Арестуем! Соседи ваши сообщают, что вы верующий, каждое утро перед дверью креститесь». Тот испугался, на сообразил и объясняет: «Все не так! Врут соседи. Я честный и преданный. Это у меня проверочка перед выходом, просто взмахи правой рукой: фуражку не забыл, ширинка застегнута, удостоверение в правом кармане, партбилет — у сердца».

… Выскочив на Малую Лубянку, Тучков проходными дворами добрался до Мясницкой. Шел он неторопливо. Дважды остановился покурить. Похоже, что все чисто, «хвоста» нет. Но он автоматически продолжил проверку. На несколько минут зашел в рыбный магазин, где над новым великолепием товаров витал сохранившийся еще с застойных времен запах ржавой селедки. Затем посетил китайский чайный магазин, где наоборот почти выветрился старинный сладостный запах кофе и шоколадных конфет — «Арабику» загнали в вакуумные упаковки, а их «Сникерс» не пахнет, как наши «Мишки». Те, из детства.

На метро Тучков доехал до Сухаревки и еще через пять минут, оглянувшись в последний раз, вошел в еще сохранивший остатки былого великолепия подъезд старинного дома в начале Проспекта Мира.

Он очень дорожил своей явочной квартирой, любил ее, холил, лелеял. И было за что. По нынешним временам даже маленькая камерка была для опера роскошью. А тут — пяти-комнатная и в центре. Правда, жильцы из дома давно были выселены и рано или поздно должна была начаться реконструкция. Но Тучков знал, что «рано» это не будет. Это будет поздно, очень поздно. Дом оседлали две фирмы, у которых денег на строительные работы не было, но было много бумажек с резолюциями, много амбиций и желания бегать по судам. Проигравшая в суде фирма писала протест в следующую инстанцию. А пока дойдет до рассмотрения — год свободы. Затем писала жалобу другая фирма — и еще год ждите. Полнейшее торжество демократического судопроизводства!

Три года назад Тучков прихватил руководителя одной из этих фирм на мелкой взятке, а тот откупился целой квартирой. Все равно пустая. Так что — живите, пользуйтесь, владейте помогите, в общих интересах, затянуть эту волынку с реконструкцией.

Тучков успел обставить мебелью только две комнаты. Ближайшая ко входу была приемной, а дальняя — это уже личные апартаменты. С диваном, холодильником, зеркалом… Он понимал, что злостно нарушает законы конспирации. Нельзя водить посторонних на явочную квартиру. Но, каждая из этих посторонних могла рассматриваться как кандидат на вербовку. Он же не с улицы их брал. Сотрудницы солидных фирм. А именно там нужны свои люди, надежные и проверенные.

Да и что правила! Кто и когда их писал? Может быть, имелось ввиду: «Нельзя приводить… в момент проведения явки». Вот это Тучков соблюдал свято. Никогда никаких совмещений не было.

… Пора. Надо расположиться у окна и проследить, когда «Пегас» войдет в подъезд. Вот это тоже правило. И оно верное — агентов надо беречь… И что это за псевдоним он себе выбрал. Тоже мне, конь с крыльями, жеребец летающий.

«Пегас» всегда был точен. Но на этот раз он ровно в шесть подкатил к подъезду на какой-то иномарке. Это уже прокольчик! Надо учить подлеца. Это он у себя в банке председатель, член правления и прочее, а здесь он… агент «Пегас», работой которого руководит начальник отделения майор Тучков. Так-то вот!

Раздался условный звонок в дверь (хоть тут молодец) и румяный лысоватый «Пегас» влетел в комнату. Он быстро устроился у стола, многообещающе улыбался и потирал руки, ожидая, когда опер начнет его «потрошить». Было очевидно, что сегодня Николай (таким было мирское имя «Пегаса») принес в клювике что-то срочное, важное, любопытное. Или, на языке чекистских бюрократов — «информацию, представляющую значительный оперативный интерес».

— Вот что, Павел Васильевич, все, что я тебе раньше говорил — ерунда. Воровали, воруют и будут воровать. Но сейчас я такое расскажу! Орден тебе обеспечен.

— Ты, Николай, не принижай своей информации. Ерунда! Нет, это очень важно… Давай свою сенсацию, а потом спокойно вернемся к твоим… старым песням о главном.

— Вернемся, вернемся. Если будет такое желание… Так вот, уважаемый гражданин начальник, вы слышали, что на днях такой Маруев вроде с собой покончил, а через пару дней Кавторадзе взорвали?

— Маруева не знаю. А о Кавторадзе слышал что-то. Это же не банкир. Он фирмач какой-то, промышленник. Это не по моей части. И вообще — им вроде бы Центр занимался.

— Какой центр?

— Ну… неважно. Это тебя не касается. Центр — он и в Африке Центр. В чем суть?

— Я знал Маруева. И познакомился я с ним в одном спортивном центре, на Черемушках — ФОК «Дронт» называется.

— Комплекс, физкультурно-оздоровительный.

— А когда это ты, Николай, спортом стал заниматься?

— Да нет там спорта, Павел Васильевич. Там сауна, душ Шарко…

— Это когда из шланга поливают?

— Да, да. Тренинг всякий, велосипеды и прочее… Массажистки симпатичные…

— Понятно!

— Да нет, Павел Васильевич. Тут все чинно и благородно. Без интима, но симпатичные.

— Ты давай ближе к телу. Десять минут трепешься и все про душ Шарко. Когда интересное начнешь, Коля?

— А интересное вот в чем… Вчера было жарко…

— Уже любопытно!

— Я захотел холодного пива…

— Наконец началось важная оперативная информация. Я так генералу и доложу: нашего общего друга жажда замучила.

— Да не шутите вы, Павел Васильевич. Сейчас будет вам важная информация… Так вот, буфет закрыт, а у директора этого «Дронта» — такой Карин Юрий Иванович, весь холодильник пивом забит. Я давно это просек. Я к нему — его нет, я дверь открыта.

— Ну?

— Зашел…

— Ну?

— Взял пиво…

— Дальше!

— Хотел выскочить, а они идут. Сам Карин и его зам. Его я только в лицо знаю. Его, правда, все зовут «Вась-Вась».

— Василий Васильевич, очевидно. Что, поймали они тебя, мелкий ты воришка?

— Как же! Я в одном прыжке к стене сиганул, и за диван.

— А они?

— Взяли пиво, сели на диван и пьют.

— А ты?

— А я не пью. Неудобно там за диваном. И пыльно. Два часа там пролежал… Они все о делах. Группу на Камчатку скоро везут. Ну и обсуждали: с кем и что согласовывать, что брать, как с билетами.

— А что это им на Камчатке понадобилось?

— Так это, Павел Васильевич, мне еще Маруев успел объяснить. Ну, пока еще живой был. Полетели, говорит, с нами. Красный рыбки половим, медведя стрельнем, бичей будем гонять, туземок пугать. Все, говорит, будет — погони, засады, взрывы, стрельба… Это у них для самых богатых такой отдых. Экзотика.

— Понятно, с жиру бесятся… Так что ты еще услышал… Там, за диваном?

— Самое главное! Всего-то две фразы, но я попытаюсь дословно. Этот Вась-Вась спрашивает: «Ты в «Сову» эту не звонил? Не очень мы с Маруевым наследили?» А Карин ему отвечает: «Все обойдется. Менты уже все закрыли. А Игорь тоже копать не собирается. Зато по Кавторадзе твой «Зяблик» чисто сработал. Молодец!»

— Все?

— Все, Павел Васильевич.

— А что такое «Зяблик».

— Я думаю — псевдоним. Я — «Пегас», а он, кто Кавторадзе взорвал, он — «Зяблик».

— Там еще и «Сова» какая-то есть. Вот, дьявол! Мне тут с этой птичьей стаей разбираться: сова, зяблик, пегас, дронт.

— А что, Павел Васильевич, дронт — есть такая птица?

— Была, Николай. Ее австралийцы всю под корень слопали. Даже яиц не оставили… Но не об этом сейчас. Ты вот что, «Пегас», познакомься поближе с этими, ну, которые на диване сидели. Попытайся в эту элитную группу вписаться. И на Камчатку, может быть, слетай. Денег не жалей — потом компенсируем… А я этих жуков установлю и проверю со всех сторон… Ты, Коля, бери бумагу и пиши самую суть. Можно без пива и без дивана.

Николай на секунду вспомнил, что он действующий председатель совета директоров банка «Букбэнк». Он улыбнулся и быстро приступил к любимому занятию: агент «Пегас» пишет сообщение. Пишет о себе, но в третьем лице. Так положено:

«Источник сообщает, что с Маруевым В.А. он познакомился десять дней назад на фирме ФОК «Дронт». Руководителем этого «Дронта» является весьма подозрительная личность некто Карин Юрий Иванович, который…»

* * *

Первый день поисков начался очень удачно. На фирме Маруева оказалась очень информированная и еще более разговорчивая секретарша. За час Варвара зафиксировала несколько версий смерти любимого шефа, множество сплетен о его жене и до десятка возможных источников информации — друзей семьи и личных подруг Валентины Маруевой.

Версии серьезно можно было и не рассматривать. В конечном итоге они сводились к двум: «Если это убийство, то наверняка солнцевские бандиты сработали. А кто же еще? Если самоубийство, то это жена довела. Такого мужика угробила, стерва».

Из сплетен лишь одна заслуживала явного внимания. Очевидно, что и в остальных что-то было, но это что-то надо было долго выуживать из массы преувеличений, выдумок и завистливого вранья. Но одна была точно в десятку, в цвет, в масть.

Два года назад на фирме появился новый охранник, некто Леонид Жидков. Для одних он был веселым, общительным, свойским парнем, а для других — трепач, болтун, балаболка. То есть, оценки отличались лишь эмоциональной окраской. Одним словом, уже через неделю все знали, что к своим двадцати пяти годам Леонид перепробовал до десятка профессий.

При этом ни одно дело он не мог довести до конца. Может быть, и мог бы, но он просто нигде долго не задерживался. Хроническая невезуха!

С исторического факультета его «попросили», когда он увлекся челночным бизнесом. О своем исключении он узнал случайно, когда после годового отсутствия в поисках рынков сбыта неожиданно появился в «храме науки».

Из челноков ему пришлось бежать после случая в Одесском порту. Даже изнуренный долгой морской дорогой, жарой и прокисшим пивом Леонид не терял бдительности. Он кругами ходил возле только что выгруженных на причал шести тюков с ароматной турецкой кожей — дубленки, куртки, кепочки. Он постоянно пересчитывал их, загибая пальцы. Но в какой-то момент хватило пальцев на одной руке. Тюков было ровно пять. Шестой же убегал вместе с двумя белобрысыми пацанами… Леонид догнал свой товар только около Потемкинской лестницы, но вернувшись на причал обнаружен, что оставшиеся тюки испарились в неизвестном направлении. И спросить было не с кого. Вернее, Леонид пытался спрашивать, но в ответ получал полное понимание, сочувствие и одобрение: «И что вы так волнуетесь, молодой человек? Вы в Одессе или где? Я не знаю, кто так ловко «приделал ноги» вашим шубам, но скоро их будут носить очень достойные люди…»

Потом Леонид целых три недели работал осветителем на киностудии, где и сорвал съемки эпохального шедевра о кознях КГБ. И всего-то — уронил софит. Правда, не на пол, а на нос главному герою, а тот в истерике отказался сниматься в крупных планах…

Все эти истории Варвара услышала как что-то очень важное, содержащее, возможно, разгадку. Дело в том, что в начале этого подробного рассказа было сказано буквально следующее: «Валентина Маруева часто у нас здесь бывала. И сразу на этого типа… глаз положила. Все это видели. Их недавно в городе вместе видели…» И еще — приметы Жидкова и того парня, с которым несколько дней назад уехала Маруева, совпадали.

Беседы с другими сотрудниками фирмы ничего не дали. Все держались очень стойко: мы работаем так напряженно, что ничего вокруг не замечаем.

Последним был визит к Игорю Ферапонтову. Он сидел теперь в бывшем кабинете Маруева, в том самом кресле, которое еще неделю назад было очень прочно занято.

Формально Игорь Васильевич мог быть в числе подозреваемых. Он больше всех выиграл от смерти Маруева. И, понимая это, он был предупредителен, услужлив, доступен.

— Ну, как наши дела, Варвара Петровна? Удалось что-нибудь выяснить? Я, знаете, всех сотрудников предупредил — полная откровенность.

— Спасибо.

— И не благодарите. Мне в первую очередь важно истину установить.

— Не только вам.

— Да, да, не только мне. Но мне — прежде всего.

— Почему это?

— А как же, Варвара Петровна. Если это убийство, то встает классический вопрос следствия: Кому это выгодно? Мне! Перед вами главный подозреваемый. Взять меня не за что, а подозрение будет висеть всю жизнь… Какая вам помощь нужна?

— Игорь Васильевич, есть ли у вас полные данные о действующих и бывших сотрудниках?

— А как же? Личные дела по полной форме. Я, понимаете, ожидал это. И сегодня утром все у кадровика нашего забрал.

Ферапонтов отошел к своему сейфу и через минуту перед Варварой лежали десятки аккуратных папок с номерами, фамилиями и датами. На верхнем личном деле значилось: «1724, Жидков Леонид Петрович, принят — 03.05.95, уволен — 15.08.95».

Игорь Васильевич правильно оценил паузу и последующий вопросительный взгляд Варвары:

— Да, это не случайность. Я знал, Варвара Петровна, что он заинтересует вас в первую очередь… Вы уже слышали эту историю?

— Кое-что…

— Да, это я его уволил… Гнусное дело. Каюсь, но не сожалею.

— Можно поподробней, Игорь Васильевич.

— Да, конечно. Володя, Маруев даже об этом не знал.

— О чем?

— О моих действиях… Валентина, его жена вела себя… недостойно. На глазах у всех, с простым охранником… Знаете, у Маруева всегда была такая привычка — взъерошит себе волосы, а потом долго их ладонью приглаживает. Так в то время мне стало казаться, что это он щупает — не растут ли рога. Глупо?

— Не очень.

— Вот, вот. Мог быть взрыв. Володя был нормальный русский мужик. Терпел, терпел, а потом как шуганул бы. Заодно и вся фирма бы в клочья разлетелась. Вы не подумайте, что мне нашу контору жалко было. То есть, да, но не в первую очередь. В общем, уволил я этого Жидкова.

— Каким образом?

— Маруев в командировке был, а этот тип дежурил ночью. Вечером по моей просьбе один парнишка из охраны накачал Жидкова коньяком, а сам исчез. Тут появляюсь я, вызываю зама по режиму, других людей. Шум, крик, вытрезвитель… И уволил.

— Понятно. А что Маруев?

— Нормально. Сделал вид, что ничего не случилось. Руку только мне пожал крепче, чем обычно — дал понять, что оценил мое рвение.

— Игорь Васильевич, я возьму это дело на недельку.

— Да хоть на две. Только вы обещайте: когда все разузнаете — сразу к нам. И всем все объяснить. Самоубийство — так самоубийство, а убийство — так кто… Не люблю я этих недомолвок, слухов, подозрений.

* * *

Фотография из личного дела Жидкова помогла. Правда — не сразу. Две подруги Валентины Маруевой просто отказались разговаривать: «Мой коттедж с краю, я ничего не знаю».

Но третья, Ольга Зубова, оказалась миловидной, доверчивой и простой, как правда. Она самым естественным образом восприняла то, что незнакомая женщина ищет ее подругу, ставшую неделю назад вдовой. Не удивило ее и вдруг появившееся фото Жидкова.

— Ой, это же Леонид. Я их с Валентиной случайно в казино встретила. Она еще так смешно о нем говорила: «Это мой бойкий фрэнд…» А что ей было делать? Муж ее, конечно, обеспечивал, но был такой… мягкотелый. Вы меня понимаете?

— Не совсем.

— Валентина знаете как о муже говорила? «Он на работе горит, а в постели еле тлеет». Теперь понимаете?

— Понимаю. Оля, вы о Леониде, ну и обо всем об этом кому-нибудь говорили?

— Никому! Что я — дура? Только самым близким… А что? Это раньше у нас секса не было, а теперь это самое главное. А что?

— Ничего, все нормально. А где сейчас Валентина?

— Сама ее ищу. Мы обычно каждый день общались, а тут — исчезла. Последний раз я с ней три дня назад разговаривала, но очень коротко — минут двадцать, не больше.

— И о чем вы говорили?

— Обо всем, — вспоминая, Ольга наморщила лоб и стала разглядывать потолок. — Валентина говорила про поминки, как она устала. Потом мы об отдыхе вспомнили. Я месяц назад в Сочи была, в Лазурной — так она меня подробно расспрашивала: как номер, как пляж, как море. Точно, я еще сказала, что сейчас море должно быть совсем теплым, а она: «посмотрим…»

Варвара вышла в тихий Сретенский переулок, когда уже совсем стемнело. До Лубянской площади, до Аэрофлотовских касс — минут пятнадцать… Хорошо, что придется эту парочку в Сочи искать. Не так скучно. Не Мурманск, все-таки, и не Тамбов…

* * *

Дибич встретил его в генеральской форме. Впечатление было ошеломляющим. Савенков даже поймал себя на желании перейти на «Вы». Понятно, что многолетняя служба приучила уважать генеральскую форму, но не до такой же степени.

После обычных немногословных приветствий в кабинете зависла напряженная тишина. Савенков стоял, не решаясь сесть в присутствии генерала, а Дибич отошел к окну и, сцепив руки за спиной, внимательно разглядывал снующие по Петровке машины. Вся эта мизансцена, включая неподвижную генеральскую спину, показывала, что сейчас будут произнесены очень важные слова. И Дибич, не оборачиваясь, начал:

— Слушай, Савенков. Надо нам убрать куда-нибудь Павленко. Спрятать его надо.

— Уже убрал и спрятал.

— Не понял…

При этом Дибич медленно повернулся и расплылся в лучезарной улыбке:

— Узнаю «Сову». Корифеи сыска. Мы тут на Петровке еще и чирикнуть не успели, а они уже все сработали. За тобой, Савенков, не угонишься.

— И не надо. Даже не пытайся. Нас разные системы воспитывали. Тебя, генерал, учили на шаг вперед думать, а меня на Лубянке — на три шага.

— Кончай, Савенков. Не подливай масла в огонь межведомственных распрей. И так не все слава богу… Ты почему с Павленко так решил?

— Интуиция… Вру! Он сам напросился. Очень боялся чего-то.

— И правильно делал. У тебя новые факты есть, Савенков?

— Нет, ты все факты знаешь.

— То не факты. Так — информация для интуиции. У меня еще один фактик есть. Слушай сюда. Месяц назад в лесочке около дачи убрали Короткова. Не друг, но знакомый Павленко. Потом Маруев. Потом Кавторадзе. Чуешь, как мины вокруг нашего Сергея Сергеевича падают… А вчера — Лазутина хлопнули. И тоже, представь, знакомец Павленко.

Савенков вдруг резким движением бросил на стол свой кейс, открыл его и стал коваться в бумажках.

— Как ты сказал? Лазутин? Не Дмитрий ли Иванович?

— Он. А что?

— Это один из должников Маруева. Помнишь, их расписки исчезли… А я завтра хотел к этому Лазутину идти.

— Не ходи, Савенков. Разговора не получится. У него две пули в грудь и одна — в висок… Сколько этих должников было? Трое? Выходит у тебя на треть меньше работы. Ты еще день-другой потяни и один останется.

— Я, Дибич, люблю юмор. Любой. Даже твой черный, милицейский.

Они помолчали несколько минут. Потом Дибич позвонил секретарше и попросил кофе — «побольше, погуще и покрепче». Савенков положил перед собой чистый лист и начал рисовать какую-то схему: круги, квадратики, фамилии, даты…

— Как думаешь, Дибич, это все одна группа работает?

— А я никак не думаю. Почерк везде разный. Одного в лесу, другого в квартире, третьего на улице. А вчера — традиционно, в лифте. Далее: Пистолет, бомба, шприц… Нет, почерк настолько разный, что даже подозрительно… А что все знакомые Павленко, так это ж новые русские. Отдельная каста. Узкий круг… Вот начнут сейчас певцов отстреливать и окажется, что все они знакомые Аллы Борисовны. И о чем это говорит? Да ни о чем.

Они еще немного помолчали, потягивая тот самый «наваристый, жгучий и черный». Савенков вертел перед собой свою же схему, изредка добавляя в нее какую-нибудь линию или вспомнившуюся вдруг фамилию. Он готовил очередные вопросы.

— Варвара сегодня в Сочи улетела. Маруева со своим хахалем там должны быть. Мы его установили. Вот посмотри.

Дибич взглянул на листок, набрал короткий телефонный номер, назвал пароль, зачитал установочные данные и, потирая руки, уставился на Савенкова:

— Зараз твоего Жидкова по ГИЦу прокрутят и будет у тебя все, если, конечно, он попадал в наше поле зрения.

— Нормально. Это всем так или только генералам?

— Всем — через час, генералам — через пять минут. Какие еще вопросы?

— Подстрахуй Варвару. Позвони в Сочи. Вдруг помощь будет нужна.

— Сделаю, — Дибич начал записывать на календаре. — Она у тебя, кажется, Галактионова?

— Да, Варвара Петровна.

— Ты вечером мне позвони, я уточню, к кому ей обращаться. Какие еще задания?

— По фирме «Дронт» не выяснял?

— Выяснял, да вся информация на уровне участкового. Мол, солидная фирма, клиенты на иномарках, пьянок, дебошей, драк нет, ничего не нарушают. Элитное заведение, а большинство нашей агентуры — голь перекатная. Подобные салоны не посещают.

— Я, Дибич, попробую туда Олега Крылова внедрить.

— Пробуй. Чем могу — помогу… Да, я тебе о Кавторадзе не рассказывал? Наши эксперты как разобрались, так чуть со стульев не попадали. Не киллеры, а какие-то «очумелые ручки»… Охрана проверила машину во внутреннем дворе. Зеркалами днище осмотрели — все как полагается. И — машину к подъезду. Ставят ее точно над люком. Постоянное место. Ждут. Злодей снизу сдвигает крышку люка, лейкопластырем приворачивает к днищу нормальную гранатку «Ф — 1», от кольца — леску и мощный рыболовный крючок. Такой, знаешь, тройник на сома. И его на пластилин, так, чтобы чуть-чуть держался… Через десять минут машина с шефом летит по нашим колдобинам, крючок падает…

Дибича отвлек телефонный звонок. Он слушал долго, почти ничего не спрашивал и постепенно мрачнел.

— Да, Савенков, есть на твоего Жидкова информашка. Год назад он наркотиками торговал. Вернее — подозревался. Но уголовное дело не заводили. И просидел он у нас всего два дня.

— Ты не спрашивал, чем он торговал, какой это был наркотик?

— Что мне спрашивать? Мне и так все сказали… Ты угадал, Савенков, зелье то же, коим и Маруева угробили.