Пришельцы и КО

Анатолий Алексеевич Шинкин

Если есть открытый космос, значит, есть и закрытый от взгляда непосвященных, в котором строят баньки из липы без единого гвоздя; в котором депутаты и олигархи охотятся на космических монстров и вылавливают гигантских рыб; воины-десантники развлекаются перетягиванием каната с птицами, а летчики-осьминоги бьются за любовь.

© Анатолий Алексеевич Шинкин, 2023

ISBN 978-5-0059-5288-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРИШЕЛЬЦЫ и КО.

Счастье рядом

Может быть, вечность думает о нас. Должна обратить внимание на тех, кто перед ней проходит, а вглядится, так и лица различит

Поехали

Жизнь — это гонка, кто всех обгонит, тот и на коне; кто на коне, тот и обгонит

До старта оставалось десяток минут. Я курил, стряхивая пепел, в приоткрытый иллюминатор грузопассажирского «Протона». За спиной ребята торопливо осваивались в жилом отсеке корабля, накрывали столик, торопясь выпить «за отъезд». Строго говоря, по этому поводу крепко выпили уже вчера, а сегодня у всей бригады «горели трубы», и требовалось опохмелиться, пока ракета не взлетела, не вышла на первую космическую скорость, и пока невесомость не стала помехой в употреблении спиртосодержащей жидкости.

Внизу, у подножия космического корабля черными тараканами суетились техники обслуги, что-то неразборчивое орал, с трудом ворочая лысой башкой на толстой короткой шее генерал-лейтенант космических войск. Не знаю, в чью «умную» голову пришла идея срубить на удаленной космической станции баньку из липы без единого гвоздя, но «подписал» нашу бригаду на невиданную «шабашку» именно этот толстомордый пупырь.

В строительстве «рулит» прогресс. Электрорубанки, электропилы, лобзики, дрели — свели творчество плотника до обычного ремесла, а всего-то сотню лет назад русский мужик стеснялся в руки ножовку взять, управляясь остро отточенным, идеально подогнанным по руке топором. Мы ребята консервативные. В арсенале бурав — дырки сверлить, долото — пазы долбить, двуручная пила, чисто, для блезира, и бритвенной остроты топоры.

Наша бригада шабашников: Витька-Рыжий, Колька-Фиксатый, дед Васильич и я, «плотник от Бога», точнее от отца, деда и прадеда, отделывала лесом дачку генерал-лейтенанта, скромное трёхэтажное сооружение на двух гектарах, деревом под русскую старину. Среди прочего «обшили» парную липовым тесом, которого, по русскому обыкновению, не хватило, и заднюю стену пришлось «забрать» сосновой «вагонкой». Парная наполнилась хвойным духом, и генерал радостно задышал:

— Вот он божественный липовый запах русского леса.

Мы потихоньку улыбались, переглядываясь: не дано толстомордому различить едва уловимый медовой свежести аромат липы и плотный хвойный смолевой настой.

Весь вечер и всю ночь руководство космических сил оттягивалось в клубах нового пара, а утром заявилось к нам в бытовку с взглядом строгим и значительным. Мы только-только успели пустые бутылки ногами под кровати распихать.

Генерал-лейтенант впереди, сзади свита топчется, и мелькает среди шепотков слово «Родина». Дед Васильич подтянулся, десять лет со своих пятидесяти скинул, ну и мы напряглись. Родина у нас не простая, всего от нее ждать можно: лесоповал, передовая, пояса затянуть.

— Руководством страны поставлена задача: первыми создать в открытом космосе деревянную функционирующую конструкцию, закрепить приоритет страны в книге мировых рекордов! — генерал формулировал, как рубил: по-военному четко и доходчиво. — Задача поручается вашей бригаде. Срок — неделя, подготовка и отлет на орбиту завтра — до восемнадцати ноль-ноль.

От сердца отлегло: такие задачи мы на раз решаем. Сколько президенты о дружбе не твердят, а соревнования великих держав никто не отменял. И, говоря простыми словами, от нас требуется утереть нос америкосам, плюнуть в душу дяде Сэму и вставить перо в зад ихнему Бараку Обаме.

Это только в верхних Российских кругах понятие Родины и патриотизма ниже плинтуса: деньги наворованные в банках по всему миру, и для них везде, мать ее, Родина, а нам с голым задом из страны бежать некуда, поэтому для уважающего себя плотника отстоять интересы державы — священный долг, почетная обязанность и душевная потребность.

Работа завертелась. Подогнали на стартовую площадку лесовоз, начали грузить в «протон» доски, брусья и лес-кругляк. Специальный дядька в строгих очках инструктаж провел, объяснил, что Юрий и Бог встретились-таки в 61-ом, но запись диалога до сих пор гостайна.

Бригаду в космический отряд записали, звания присвоили: я, как бригадир, стал майором, дед Васильич, с учетом ветеранского стажа, капитаном, Колька получил старлея, а к Витькиному рязанскому лицу никакое военное звание никак не прикладывалось. Так-сяк вертели, потом придумали — плотник-лейтенант и выдали соответствующую форму. Витька сразу умотал фотографироваться, чтоб послать фото в родное Гусятниково, и всех там «умыть».

Снизу бешено грозил в мою сторону кулачком генерал-лейтенант. Я выбросил окурок, закрыл иллюминатор и плотно закрутил барашки стопорных гаек.

— Бугор, водка прокисает, — нетерпеливо позвал Витька.

Стол радовал взгляд. Ребята сальца нарезали, колбаски, пучок зеленого лука красиво в центре пристроили.

— А это что за кремы? — горка тюбиков на краю стола.

— Космическая закусь, — Витька смотрел именинником. — Вот котлета по-киевски. Откручиваешь крышку, нажимаешь сюда, и вылезает какашка.

— Тогда, давай сало. Ну, за отъезд.

За иллюминатором взвилось и забушевало черно-красное пламя, раздался мощный грохот внизу, а из рубки пилота донеслось басовитое, срывающееся на визг:

— Поехали!

Витька торопливо разливал:

— Бугор не тормози, давай, пока перегрузка не началась.

— За нас, ребята, — дружно захрустели луком.

До встречи, Земля.

Простое человеческое счастье — уезжать.

Любовь-любовь

В любви все возрасты проворны

Стыковка прошла нормально, только пришлось багорчиком «Протон» подтянуть да обушком обколоть лед со шлюзовой камеры, ну, еще гайки ключом на тридцать два подтянуть до полной герметичности: на ручном управлении стыковка.

Вышли в открытый космос осмотреться. Ничего так: темновато, зато звезды сверкают ярче. Земля внизу проплывает, параллелями-меридианами исчерчена. Если всмотреться, можно реки и города различить. Витька начал загоняться, типа, видит крышу Гусятниковского сельсовета, но тут из люка выбрался дед Васильич, и мы от смеха едва на ту крышу не свалились. Поверх комбинезона умудрился напялить дед свою дранную измызганную фуфайку, а на гермошлем натянул порыжевший от времени треух, шапку-ушанку.

— Напрасно смеетесь, — переждав хохот, улыбнулся Васильич. — Я по жизни все объекты в этой одежке начинаю и сдаю с первого предъявления с высоким качеством.

Кто поспорит? Мастер, он и в космосе Мастер. После его топора не только рубанок не нужен, наждачкой делать нечего — идеально гладкая поверхность.

— Банька шесть на девять метров, — я взглядом собрал внимание бригады. — Высота — три. Углы рубим «в лапу».

— Как «в лапу»? — взвился Васильич. — «Ласточкин хвост» надежнее.

— Не понимаешь, дед, политического момента, — сверкнул насмешливо золотой фиксой через стекло гермошлема Колька. — Образ нашей страны и символ ведущей партии — кто? И фамилия главы государства не Ласточкин и, тем более, не Хвостов. Правильно говорю, бригадир?

Колька, как раз тот случай, когда поговорка «Язык мой — враг мой», подходит идеально. Я поколол его глазами, а хотелось еще дать пинка: Русский космос имеет уши.

— Все ты правильно объяснил, — процедил я сквозь зубы. — Поэтому за тобой разгрузка бревен, и попробуй, хотя бы одно упустить в бесконечное, едрит твою молотить, и бессрочное плавание по безбрежному межпланетному пространству.

Быстренько разметили с Васильичем площадку справа от станции. Начали рубить первый венец. Щепки по всему космосу полетели. На Земле тысячи астрономов приникли к телескопам, радостно и возбужденно дивясь обилию вновь объявившихся небесных тел. Стали торопливо светимость, удаленность, орбиты просчитывать. Самые ловкие за кандидатские-докторские уселись.

А по космосу топот, свист, хохот и частушки ядреные. Врут ученые, будто вакуум звуки не проводит. Смотря какие звуки!

Подлетает к станции и с ходу швартуется космошлюпка и вываливаются из люка четыре девицы в сарафанах и кокошниках поверх скафандров — ансамбль Песенная Русь, а следом с громогласным «Эх» сама Вера Дедкина. Типа, агитбригада, чтобы поддержать наш тяжелый, но благородный труд, и вдохновить космических плотников на рывок к новым, мать их, вершинам.

А мы и сами не прочь отвлечься. Быстренько стол сгоношили: выпить, закусить, дорогих гостей приветить-попотчевать. Перезнакомились, перецеловались пробно, для разогрева. По первой, второй выпили и грянули песню про лошадей: «Запрягайте, хлопцы, коней!…»

А дед Васильич тишком-сопком да к дверям, вернее, к шлюзовой камере:

— Пойду пару-тройку бревешек ошкурю, для следующего венца подготовлю.

Прекрасно его понимаю. Человек старой закалки, развитым социализмом воспитанный, и в сомнительных предприятиях предпочитает не светиться.

Оборачиваюсь, а мои орлы уже свой репертуар включили. Витька крепенькой грудастенькой Олечке прелести деревенской жизни расписывает. Не перестаю удивляться: девчонки разного рода сельскую скотинку видели только в виде бифштексов, лангетов, шашлыков и других кулинарных чудес, а слушают Витькин треп о коровке в хлеву да белых гусках на росистом утреннем лужку, и щеки у красавиц горят румянцем, и в глазах теплый огонек. Видно, генетическая память из глубин души поднимается. А упомянет Витька о зеленой копешке, с медвяным запахом свежескошенного сена, и все… Зарделась девка, задышала, и делай Витька с ней, что хошь. Отказу нет.

У Кольки Фиксатого своя фишка — интеллектом берет. Ловлю краем уха, как он шелестящим шепотком в ушко черноглазой Анжелочке напевает: «Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, я ловлю в далеком отголоске, что случится на моем веку.«* Слова простые, а душу цепляют. Неужели, сам сочинил? У Анжелы глаза матовым блеском заволоклись. Весь мир жалеть готова, а прямо сейчас вот этого одинокого, несчастного, двухметроворостого бедняжку, в плечах косая сажень.

Ну, эти не пропадут. Перевел глаза на оставшихся: Наденьку, Любушку и Веру Дедкину, выпил с ними по-доброму за песню Русскую и мимоходом, с долей шутки вроде, упомянул о крепости семейных уз и совершенной ненужности случайных связей.

У девчонок глаза зеленым блеснули. Значит, угадал. Охотницы, тигрицы, хищницы. А я что? Я мальчишка покладистый, могу и добычей побыть. Только не дай бог таким подругам легко сдаться: охладеют мгновенно и забудут. Им победа нужна трудная, кровь горячая, чтоб жертва под ними билась до конца и пощады не просила.

Юморком-юрком закружил: лапнул, тиснул, чмокнул, анекдотец закинул. Платочки из рук нежно выдернул и пообещал поцеловать взасос, которая платочек себе первая вернет. Девчонки игру приняли, с визгом вдогонку помчались. По отсекам космостанции, по шхерам, каютам, задевая переборки, запинаясь о миллионной ценности оборудование и банки с биологическим научным материалом, помчались хохочущим, вопящим ураганом.

Я уворачивался, как мог, успевая при случае легонько ущипнуть, целомудренно погладить, скромненько поцеловать, а то и бесстыдно шлепнуть по крепко танцевальными упражнениями накачанному заду. Но и мне доставалось: за часовую гонку всего исщипали, истискали, остренькими кулачками и локоточками по спине приложили.

Нагнали-таки, свалили в грузовом модуле, на упаковки с космическим питанием и в полной мере насладились достигнутой победой ко всеобщему удовольствию. Наслаждались бы дольше, но расшатали космическую станцию, еще бы чуть-чуть и совсем грузовой отсек оторвали и улетели в автономный полет (а я бы и не возражал). Пришлось вновь хвататься за пресловутый ключ на тридцать два и протягивать вкруговую гайки на шлюзе.

В ЦУПе (Центр управления полетом) тогда все на ушах стояли: воздух из станции уходит, давление в отсеках падает. Мировая новость номер один. Штурман примчался с центрального поста, когда я последнюю гайку закручивал:

— Вы совсем тут одурели?! Станция с орбиты сбивается. В океан рухнем на хрен.

А сам смотрит на моих девчонок тоскующим взглядом и, чувствую, плевать ему и на станцию, и на Тихий океан, и на все служебные космические обязанности. Коротко обрисовал Вере ситуацию:

— Станцией управляют двое наших ребят и американская астронавтка, жердина с лошадинообразным, ну, пусть будет, лицом, но ребята через полгода уже и такую хотят. Ярая феминистка повадилась за каждый взгляд, с признаками выражения сексуального интереса, слать заявления в самый справедливый в мире американский суд, и ребята уже должны мисс Джуди Джонс зарплату за два года вперед.

Штурман лишь вздохнул, кивком подтвердил мою информацию, смахнул набежавшую слезу рукой в кровавых мозолях. Не перестаю поражаться красоте души русских женщин. Шагнула вперед Надежда, потеребила пальчиками рукав, прижалась слегка, шепнула несколько слов, и посветлело у парня лицо. Потянулся он к девушке, но отпрянул сразу:

— Не могу. Там командир… один… с этой.

Понимаю штурмана: последнее дело — друга в беде бросать. Вера тронула парня за плечо, взглядом обнадежила: «Все хорошо будет», — подтолкнула к Надежде, другой рукой направила Любовь в центральный отсек командира спасать. Русские женщины!!!

Вернулись в жилой отсек. Пастораль, картина маслом и акварелью. Воркуют мои ребята с девчушками. Хлопнула дверь шлюза, и ворвался дед Васильич:

— Бригадир, там какие-то с мешками прилетели: «Товалися, товалися,» — а сами наши щепки подбирают.

Колька вскочил из-за стола, рванул на груди рубаху. Молодец парень: плотник, интеллектуал, богатырь, внешность киногероя и всегда готов первым из окопа. Наткнулся на мой жесткий взгляд и сел тихо. Космос пока мирный, и пусть так будет. Воевать никогда не отказываемся, но всегда успеем, а сейчас надо договариваться.

— Иди, Витек, разберись

В странствиях по шабашкам и калымам Витька родного языка не забыл, а мордовский и китайский очень похожи: ни черта не поймешь, о чем болтают. Пока я Витьку выпроваживал, Веруня деда Васильича в оборот взяла, и Васильич уже неосторожно выговорил «нет».

Я в усы усмехнулся: «Лучше бы ты, дед, выговорил «каюк». Мне уже не надо объяснять, что любые препятствия в жизни Вера сносит напрочь грудью шестого размера и своим знаменитым «Эх!», а уж дед Васильичево тихое «нет»… Словом, скоро из спального кубрика раздались такие стоны, вопли, охи да грамогласные матерки, что мы с Колькой рты пооткрывали, ощутив свое неполное сексуальное соответствие.

По-счастью, вернулся Витька с двумя пакетами китайской жрачки и рисовой водки. Начали пробовать восточные деликатесы: тараканов в сахаре и кузнечиков на меду. И неплохо идут под рюмашку.

— Древесина в космосе, как золото на земле, — разъяснил Витька и бросил на стол солидную пачку китайских денег-юаней. — Встречается редко и стоит дорого.

Логично. Если бы не знал Витьку, поверил бы. Дремлет в парне мини-олигарх: никогда не пройдет мимо того, что можно взять и унести.

Типа, отлить за углом, я выбрался наружу — четырех бревен, как ни бывало. Вернулся, глянул на Витьку в упор. Заюлил-заерзал парень и повинился:

— Я эти бревна еще на космодроме заприметил и погрузил вместе с нашими, чтоб не присвоил какой-нибудь нечестный человек.

Стали подтягиваться к столу девчата. Из спального отсека выпорхнула Вера Дедкина. Любовь и Надежду на руках командир и штурман доставили.

Кстати, забегая вперед. В командном посту американку наши ребята просто перестали замечать. Джуди Джонс ногти себе изгрызла, локти искусала, про феминизм забыла напрочь, округлилась, похорошела, ямочки на щеках появились, и месяца через три пришла-таки к гармоничному сосуществованию разнополых особей в замкнутом пространстве на длительном отрезке времени, а по завершении полета попросила сексуального убежища в России, чем едва не разрушила хрупкий мостик взаимоотношений двух великих держав.

Стали пить «посошок», целоваться на прощанье, обещали не забывать и проведовать. Затянули вновь так полюбившуюся песню про лошадей: «Распрягайте, хлопцы, коней»… Вышли скопом провожать.

Космошлюпка отстыковалась и ушла к Земле, а в вакууме еще долго звучали задорные частушки и радостное «Эх!» — визитная карточка ансамбля Песенная Русь.

Простое человеческое счастье — любовь.

Трудовые будни

Мы движемся или пытаемся двигаться по дороге с финишной лентой в конце. Одни, с отчаянной злостью, отталкивая и продираясь; другие, с доброй иронией, уступая и веселясь

Утром в иллюминаторе все та же темень, с проплывающими неторопливо звездами. Бригада поднялась бодро и дружно, будто и не было вчерашних возлияний и плясок в невесомости. Скоренько за топоры схватились, побрились каждый своим. У Витьки на топорище красная молния нарисована и закрыта от стирания бесцветным лаком. Лезвие так и сверкает отблесками у щек и подбородка.

— Витька, нос не задень.

— За своим смотри.

Душ космический приняли: стоишь в стеклянной трубе, а вода то снизу-вверх, то сверху вниз окатывает. Космический чаек через трубочку пососали, заедая «какашками» из тюбика, с надписью «тульский пряник». Настоящие космонавты.

Пошли в открытое пространство в мастерстве упражняться. Витька топор за пояс и щепки собирать. Бизнесмен, едрит его налево!

Связали второй венец, а он на первый не ложится — улететь норовит. Невесомость, мать ее!

— А гвоздями прибить?

Глянул я на Кольку, и парень язык прикусил.

— Я марку всю жизнь держу, — ворчанием поддержал меня дед Васильич. — Позориться не буду. Сказано, без единого гвоздя.

— На шканты надо каждое бревно сажать, — подал голос Витька.

— Не каждое бревно сажать, а прогнать шканты на всю высоту сруба и нанизывать на них венцы, как в детской пирамидке, — выдал идею Колька, и сам засветился от своей сообразительности.

Работает голова у парня, не зря два института осилил. Пошло дело. В нижний венец вставили трехметровые тесины. Сверлим в бревнах отверстия, насаживаем бревна на тесины, мхом прокладываем, чтобы вакуум не поддувал. К обеду половину сруба подняли, подкрепились «какашками» из тюбиков и к вечеру выгнали сруб на требуемую высоту.

Вошли в рабочий ритм. Сруб каждый день прибамбасами обрастает, становится все краше. На полах досочку к досочке подогнали, заклинили; крышу тесовую дубовыми стяжками к балкам на века притянули. Крылечко с резными балясинами, чтоб рука не скользила. По периметру крыши узорчатый кантик с вензелями мастеров: типа, «здесь был Вася», но гораздо красивше.

Кипит и радует работа. Вот только «гости» задолбали. На третий день заявились сомалийские пираты на космобанане и попытались взять станцию на абордаж. Колька Фиксатый отложил топор в сторону, сопло сзади банана вырвал, перевернул и обратно вставил. Где они теперь?…

Следом замигала-закружила летающая тарелка, и вывалилась из нее толпа симпатичных зеленых зверушек. Ни дать, ни взять, инопланетяне. Витька Рыжий на меня украдкой хитренько глянул и поволок свой мешок со стружками и щепками к трапу.

Закурили, наблюдаем. Витька суетливо товар нахваливает, зеленые въехать не могут, зачем им это нужно. Вытягивают-отпускают пружинки стружек, хлопают щепкой о щепку перед раструбами ушей, опилки жевать пробуют. Потащили мешок в корабль, а Витьке вытолкнули девицу неземной красоты — восемь зеленых ного-рук или руко-ног и полуметровая пасть с остро заточенными зубами по периметру.

Замахал Витька конечностями протестующее и удовлетворился игрушкой, типа, Тетрис. Улетели братья по разуму, а он дурачок стоит, в кнопки пальцем тычет. Взял я у него из рук инопланетную заморочку, положил на бревно и одним махом топора располовинил вдоль. Внутри полный набор шпионского оборудования: камера, диктофон и передатчик, с включенной постоянно трансляцией на Альфа-Центавру. Вот такого Троянского коня Витьке всучили.

Колька порадовался случаю в очередной раз «умом», как фиксой во рту сверкнуть:

— Бригадир, эти лезут и лезут ниоткуда. Мы в открытом космосе, значит, есть еще и Закрытый.

Поистине, знания добавляют не ума, а печалей на задницу, по которой я и въехал ему крепенько космическим сапогом.

Молча втянул доморощенного «аналитика» в корабль, топором начертал на переборке надпись: «В России и космос имеет уши». Трижды ткнул умника лбом в каждое слово, а в союз «и» четырежды, потому что в русском языке имеет значение каждая буква.

Забегая вперед. Сразу после нашего приземления военно-космические силы взяли Кольку в оборот. Обложили расписками о невыезде, неразглашении и необщении. Сделали главным аналитиком: день грузят запредельно умной информацией, а вечером Николай Валерьевич!!! выдает оптимальное решение проблемы. Случилось, аккурат, под Восьмое марта, Николаю Валерьевичу в компании с секретаршей за раздумьями литр усидеть, и под конец рабочего дня выдал уникальную Теорию безотносительности знака «бесконечность», отчего знаменитый, хотя и покойный ученый перевернулся в гробу, а здравствующая рок-певица отчетливо выговорила «Б…ь». Такие пироги.

По жизни моему хладнокровию крокодилы завидуют, но последний случай «гостевания» и меня из терпения вывел. Прикатил на космокапсуле некто чернявенький и шустрый, в темных очках и фотоаппарате с полуметровым объективом:

— Я Франс-пресс. Имею интерес смотреть ваш чудо.

На чистом французском отвечаю:

— Велком, придурок. Ты в курсе, что разведчики враждующих государств должны сотрудничать, для усиления совокупного вреда, наносимого шпионской деятельностью.

Француз лоб наморщил:

— Боюсь, я не совсем понимайт, что вы имеет сказать?

— Уматывай на хрен!!! — гаркнул я ему в ухо.

У парня космокапсула от неожиданности юзом пошла и, не справившись с заносом, врезалась в атмосферу и сверкнула метеором в сторону Австралии.

— Загадывай желание, бригадир, — пошутил дед Васильич.

— Не космос, а проходной двор.

Банька радовала глаз. Еще несколько штришков. Сплели из лыка косички, привязали к бочкам для холодной и горячей воды липовые ковшики. Сруб, покрытый тремя слоями прозрачного лака, сверкает золотым слитком. Дверь открывается без напряжения и плотно закрывается на дубовых петлях. Окошечко поблескивает чистым стеклом и резными наличниками.

Любуемся и глаз отвести не можем от собственноручно созданной красоты.

Строитель — благородная и благодарная профессия. Проходим по жизни, оставляя памятники самим себе.

Пирамиды, дома, дворцы, плотины,… баньки в открытом космосе — хранят тепло рук, частичку души и наши негромкие имена.

— Ну, пора, ребята

Поднялись над банькой, и, по старому плотницкому обычаю, выбросили топоры в открытый космос, в знак того, что лучшего создать уже не получится.

Пошвыряли рюкзаки в космошлюпку, растолкали всю неделю беспробудно спавшего пилота и улетели. На космодроме толстомордый генерал-лейтенант суетится:

— Тут в сторонке четыре бревна лежали…

— Да пошел ты!

Повалился я на траву, закурил, наслаждаясь глубокими затяжками:

— Ну, здравствуй, Земля, скучали о тебе там.

Простое человеческое счастье — возвращение.

Вечером в новостях: Американский спутник-шпион сбит с орбиты и упал в районе мыса Канаверал. На месте падения обнаружен топорик, с изображением красной молнии на топорище.

Кому бы в голову пришло, что топор, брошенный с первой космической скоростью (7,8 км/сек) превращается в страшное оружие.

А ведь три топора еще летают.

П. С. Топор, с изображением красной молнии на топорище, несколько лет хранился в музее истории НАСА, но бесследно исчез, аккурат, после посещения экспозиции делегацией индейцев племени Сиу.

* Б. Пастернак

Кардинал серый обыкновенный

Хотелось бы сказать: творим и управляем временем; но приходится признать, — это время строит,

дает нам лицо, определяет мысли и чувства

Техника меняется, люди те же; ракеты

достигли дальних галактик, но люди не перестали

любить или ненавидеть; не изменилось процентное

содержание поэтов, мерзавцев и безбашенных

экстремалов.

Глава 1 Новая вводная

Военные учения призваны устрашить врагов

и убедить друзей ими и оставаться

Короткими залпами-квантами отстреливая одиночных космических пехотинцев с инопланетной тарелки, с требовательным негодованием «сверлил» глазами спину командира. Увы, Батя будто забыл об обещании закончить занятия пораньше и не вспоминать о существовании подчиненных на все время уикенда. Самозабвенно лавировал между разноразмерными камнями в метеоритном потоке, искал подходы к агрессору, совершенно упуская из виду, что у тарелки со всех сторон перед, а с двух оставшихся — верх.

— Виктор, приготовься, — в бою первый пилот обращается к экипажу полными именами. — Две торпеды по готовности.

Брюхо… или крыша инопланетной посудины по мере приближения заполняла монитор, но медлить нельзя: в космическом скоротечном бою выигрывает стреляющий первым, и я торопливо придавил большими пальцами обеих рук кнопки на боевых джойстиках. «Тарелка» ответила продолжительным лазерным квантом и ракетой. Батя движением ручки управления уклонился от залпа; а мне и моргнуть нельзя — вел к цели торпеды, одновременно расстреливая из бортового орудия выпущенное «зелеными человечками» серебристое «бревно». На третьем снаряде болванка рванула, застелив экраны слепящим магниевым светом; но наши торпеды уже дошли, прожгли кумулятивными струями обшивку посудины и рванули внутри. Командир спокойно отвернул в сторону и отгородил корабль от взрывной волны большим ломаным обломком когда-то взорвавшейся планеты.

— Николай, как в машинном? — Николай, в обычное время Колька-Колян, механик и третий член экипажа космолета-истребителя внепланетных поползновений.

— Срабатываний защиты не было, чистая победа, — коротко отчитался механик.

— Побеждать всегда — это наша неискоренимая привычка. Всем спасибо, все свободны. Занятия окончены, — командир откинулся на спинку кресла, устало взглянул на панель управления и поднял палец вверх, призывая к вниманию: назойливо мигала на скайпе кнопка связи с КДП (Командно-диспетчерский пункт).

Первый пилот «Руслана» Сергей Иванович Красильников, коротко стриженый брюнет с жестким лицом бойца без правил, почти двухметрового роста. К двадцати четырем годам наработал опыт полетов на грузовых транспортах и малых крейсерах. Излучает энергию подавляющей даже не силы, а неотвратимой мощи. Я мальчишка нагловатый с начальством, но к имени командира невольно добавляю отчество, а застенчивый механик Колька обращается исключительно по должности — «Командир». Между собой говорим: «Батя».

Я уже начал подниматься с места, собираясь сразу от трапа включить восьмую скорость и мчаться на продолжение вчерашнего нечаянного романа с фигуристой брюнеткой Олей, но теперь усмехнулся в полном разочаровании. Взглянул на Кольку и развел руки в межпланетном жесте, обозначающем «полный облом», присел на подлокотник кресла. Звонок от начальства в пятницу, без пятнадцати семнадцать, может означать только одно — выходные не состоятся.

И благо бы, действительно напали щупальцерукие пришельцы на неуловимых тарелках или «чужие» на всезаслоняющих космодирижаблях, или злобные ящеры в бронированных космокапсулах. Защищать от них Землю в любое время дня и ночи, во всякую погоду и в самых неожиданных местах наша прямая обязанность, священный долг и, что таить, жгучее желание. Для того и шли в космолетчики и в отряд защиты от космической угрозы, но последней пока не случилось, а современнейший, вооруженнейший, комфортнейший космолет повадились использовать для развлечения министры «родного» Правительства и депутаты «народной», мать ее, Думы.

Смешно и стыдно: «до зубов» напичканный самым современным, убойно-летальным оружием корабль-истребитель, с поэтическим названием «Руслан», вывозил по выходным и праздникам пресыщенный земными развлечениями истэблишмент в межпланетное пространство: на охоту, рыбалку и космический «пленэр».

Народные слуги, истомленные праведными трудами на благо общества, жаждали отдыха и приключений на грани фола: пьянства в межзвездном пространстве и плясок-хороводов в невесомости. Хозяева Земли. Кто бы осмелился отказать? Выбросив половину боезапаса, среди рабочих помещений корабля встроили люксовые номера, с широчайшими траходромами, и кают-компанию, с чудо-баром и супер-ассортиментом.

Колька-механик, покосившись на общающегося по скайпу командира, подошел в штурманский закуток, выговорил сокрушенно:

— Светка опять ворчать будет.

Колька в команде самый младший. Темный шатен среднего роста. Лицо славянско-рязанского типа, рябоватое от заживших юношеских «угрей» и веснушчатое. Тем не менее, парень пользовался всегдашним вниманием и расположением девчат, благодаря выраженному обаянию и излучаемой спокойной надежности.

— Счастье от тебя не сбежит, — успокоил друга, — не пройдет и полгода, и подаришь зазнобе волшебно красивый светлый день или томную темную ночь, а там и…

— Угу, приколист, — поморщился Колька, — вот я прикол так прикол недавно узнал, оказывается первыми космонавтами собаки были. Прикинь, не люди, а собаки. Интересно, как они связь с Землей держали? Собаки же не разговаривают.

— Не разговаривают, — согласился я, значительно глянув на друга. — Читал неоднократно статьи в научных журналах о тех полетах. Не разговаривают, а думать умеют. Есть гипотеза, научное предположение, что в космической невесомости собаки думали ненормативной лексикой, проще сказать, матом.

— Сочиняешь, — не поверил Сашка. — Собаки на собачьем языке думают…

— Пока ведут беззаботную привольную жизнь на около космодромных помойках, а стоило поместить хвостатых в собачьи условия космокапсулы и отправить в холодный вакуум, так и открылись подспудно сохраняемые познания в трехэтажных уличных оборотах.

— Орлы, — донесся насмешливый баритон командира, — не хотелось огорчать, но, уверен, сами догадались, что перерыв на ужин закончится через двадцать минут. Отсчет начался три минуты как.

Пришлось посуетиться. Космическое начальство снабжает пилотов обильно и разнообразно… синтетическими консервами в тубах. «Быстрая» еда, не всегда понятно: мы ее едим или она нас. Может быть, на заре космонавтики, когда летчикам приходилось жить и работать в невесомости, применение туб-тюбиков имело смысл, но, когда в кабине поддерживается искусственная гравитация, выдавливать из пластиковых контейнеров «какашки» киевских котлет и шашлыков по-карски — смешно. «Консерваторы, — однажды пошутил Колька, — только одно на уме… консервы». Питание космонавтов, в прямом смысле, законсервировалось.

Наличие в нашем экипаже парня с «деревенскими корнями» очень помогло сберечь желудки. Тубы с борщами, супами, кашами и космическими компотами Колька в ближайшей деревне менял на нормальные продукты. Пастозные «какашки» крестьяне подсыпали курам и свиньям в качестве витаминных добавок, а изготовленную по «космическим» технологиям посуду использовали для консервирования на зиму овощей. Обоюдная выгода, общее удовольствие.

Пока «распевалась» кофеварка, наготовили бутербродов с кровяной колбаской и зеленью, позвали к столу командира.

— Рыбалка, она же охота на монстров, жирующих в хвосте кометы Галлея, — энергично прожевывая бутерброд, — прояснил ситуацию Батя, глянул на оставшиеся «бутеры», недовольно поморщился и откусил здоровенный кусок прямо от круга колбасы. Удовлетворенно уркнул и продолжил объяснения. — Знакомые господа Пушкарев и олигарх Зенковский везут на сафари известного по ТВ-программам «голубого» артиста-поэта Окорочковского и мисс Красоту.

— Пушкарев, который бандит? — переспросил Колька, непроизвольно тронув себя за подбородок. Пару месяцев тому пьяный пассажир начал буянить, спровоцированный простодушным замечанием механика: «Хапают и хапают олигархи: пора бы и нажраться, а, лучше, подавиться ворованным», — и Кольке пришлось отбиваться.

— Помнится, драка тогда не выявила победителя, — невинно глядя в стол, заметил я. — Наверняка депутат захочет довести дело до победного финала. Если что, правый хук у него «проседает», можно ответить прямым поверх.

— Не стоит задавать вопросов с общеизвестными ответами, — взгрустнул о несовершенстве истеблишмента Батя и отхлебнул кофе. — Олигархи не совсем люди и не нажрутся никогда. Обманул классик, объявив первой человеческой потребностью труд, а не еду. Безопаснее для челюсти излиться накипевшим перед нами. Мы и бить не будем и не скажем никому.

— Врал классик, как свойственно великим и считающим себя таковыми, — шутливо поддержал я Батин спич, — но и олигархи разные, и на каждую их душу нужен свой археолог.

— Не только олигархи, в каждом человеке второе дно обнаруживается, — откликнулся Колька. — Кто за доброй улыбкой злые мысли скрывает, а другой, хихикает противно, а сам такой и есть… падонок. Кулаки сжимаются.

— Желчь приносит в жизнь пикантность, — я снова не удержался от прикола. — Правильно поступаешь, выплескивая ее периодически, а то начнет отравлять организм изнутри.

— Смеешься, а прав, — усмехнулся Колька. — Высказался и вроде бы выполнил, и уже не стремишься махать кулаками в реале.

— Все равно, чем занимается человек, в каких условиях и в каком времени находится. Важно, что он остается человеком… или не остается, — философски «догрустил» и подытожил Батя. Резко сменив тон, безапелляционно прихлопнул ладонью столешницу. — Депутатов бить нельзя.

— А побои принимать можно, — осторожно проворчал Колька.

— Прав, побои принимать можно, — жестко усмехнулся Батя. — Парни, воспитанные на пещерных инстинктах, получили громадные деньги и власть. Сила и насилие в основе взаимоотношений. Убивая, грабя и насилуя, они не разбойничают, а решают хозяйственные споры…. Иногда, принимая неправедные побои, делают карьеру, но это к слову. Требования обычные. Что бы ни творили наши гости, воспринимать как само собой разумеющееся. В конфликты не вступать, на провокации не поддаваться, на пьяные выходки не реагировать. Об увиденном и услышанном молчать до конца жизни, если не хотите закончить ее несколько раньше определенного природой срока. Олигархи не звери, но деньги разрешают им иногда отпускать внутреннюю сущность с поводка, как они говорят: «Объяснять долго, а в лицо стукнуть не трудно!» Виктор, проверь страховки и медкнижки.

Когда командир говорит: «Виктор», — перестраиваюсь в рабочий режим моментально. Мощнейшая энергетика сильной личности не вызывает даже тени желания к неподчинению и неисполнению. Обращение по полному имени действует на меня, как команда «фас» на овчарку. Быстро присел к своим мониторам, на высветившейся голографической «клаве» набрал список «охотничков». Справа высветились данные о медицинских допусках и страховках.

Обывательская молва считает космический транспорт самым безопасным и комфортным, а полеты в межзвездном пространстве обычной скучноватой прогулкой. Космические полеты почти обыденка: «водила» двигатель на прогрев включил, сам себе время отсчитал и к ручнику потянулся, можно ехать.

Посмотрели бы на бесконечный список оставшихся в космосе навсегда, не обязательно погибших, иногда затерявшихся без шансов вернуться. А еще внезапные перегрузки, до двадцати «же», в переходах встречных гравитационных полей, когда корабельные механизмы в истирающих и закручивающих струях работают на пределе возможностей и не выдерживают порой.

Медицинские книжки оказались в порядке: у всех «космическое» давление, сто двадцать на восемьдесят, гемоглобин и холестерин в норме. Страховки в пределах разумного: у бандита-депутата и олигарха-афериста по миллиарду баксов; у артиста-поэта и супермодели по пятьдесят тысяч, — цена человеческой жизни в зависимости от социального статуса.

Зенковский, кроме почти официальных званий олигарха и афериста, оказался графом. Как грибы множатся среди богатых жуликов князья, герцоги, бароны и графья. Понимаю, что ребята уже и немало заплатили за гордое звание, но неплохо бы и ежегодный налог на титул: хочешь носить, плати, Ваше Сиятельство. Тебе честь, народу польза: вдруг случится, чиновники не все украдут и останется денежек на километр-другой асфальтированной дороги.

Страховки смотреть обязательно. На космических прогулках случались мудрецы, страховавшие себя на запредельные суммы в случае смерти, и заносившие в корабль рюкзак с динамитом, чтобы смерть непременно произошла, а родные получили безбедное существование.

Покрутив фото-голограмму в разных плоскостях, полюбовался формами девицы. Бедра равномерной полноты, про себя называю такие ведрообразными, вспоминая уличную частушку: «А под юбками бедра, как молочные ведра», — самый цимес; голени средней полноты, хочется прихватить всей ладонью и второй ладонью погладить. Колени круглые, глаз не отвести, ноги моей мечты. Живот измучен диетами, но сохранил, небольшой слойчик подкожного жирка, что придает фигуре волнующую женственность. Грудь великовата, но держится высоко, а грушеобразные плавности перед сосками задерживают взгляд. Простоватое лицо обрамляют длинные пепельно-блондинистые волосы. Звать, Мария, Мария Минская, — красиво. Супермодель и начинающая актриса. Все при ней; можно работать.

Глава 2 Чтобы жизнь не казалась пресной

«Плечевые» девушки и в космосе есть,

но, понятное дело, не выставляют свои

прелести на обочинах маршрута,

а подсаживаются в космопортах

— Витя, — голос командира заставил вздрогнуть. — Один раз скажу, а повторять не буду: девушку везут не для тебя.

— Мы не ищем возможности совершить, мы ищем причину уклониться. Помню я, помню, — смущенно проворчал в ответ. Осторожно глянув на друзей, подобрал «раскатившуюся» губу и перенес изображение в архив. Когда на корабле «высокие» гости, пословица: «Видит око да зуб неймет», — точно отражает наше состояние.

— Пойдем встречать, — Батя кивнул на экран наружного наблюдения, отразившего белоснежный лимузин у трапа и суетящуюся прислугу. — Для отдельных особ есть особые способы доставки. Поздороваюсь, а дальше ты. Взлет через час. Дай языку размахнуться.

Ритуал встречи за десяток экскурсий в межзвездные миры отточился до автоматизма. Командир выходил на верхнюю площадку трапа в костюме, «цвета кипящего кофе с молоком», небрежно лаская в левой ладони трубку черного дерева, в правой держал наготове зажигалку белого золота. Изображал желание шагнуть на ступеньку вниз, но оставался на месте; с шестиметровой высоты (два — свой рост, остальное — трап) равнодушно смотрел на приезжих.

Охотники в ярко желтых комбезах радостно топали по ступенькам: модель Мария, вертлявый длинноволосый хлыщ-«голубок», аферист-олигарх, и последним, презрительно оглядываясь багрово красным… мордой, тяжело переставлял ноги депутат и бандит в одном лице Пушкарев.

Начиная с первых выездов на охото-рыбалки обязанности экскурсовода и массовика-затейника естественным образом легли на мои плечи, точнее, на язык, которым и приходилось молотить без умолку. Депутаты и министры, сознавая свою значимость, отдавали команды и высказывали пожелания движением пальцев, их гости: «нужные люди» или оруженосцы-«шестерки» в присутствии хозяев старались помалкивать.

Короля играет свита. В момент встречи «охотников» я работал на имидж командира. Дав гостям подняться наверх, шагнул из шлюза на трап:

— Добро пожаловать на борт корабля-истребителя межпланетных негодяев «Руслан». Вас приветствует командир боевого экипажа Сергей Иванович Красильников, — Батя, отрешенно оглядывая пространство, кивнул и чуть подвинулся, пропуская всех к шлюзу.

Конец ознакомительного фрагмента.