Вектор ненависти

Анатолий Александрович Страхов, 2019

"Прятки на сутки" и комиссия по делам несовершеннолетних. Интернет-зависимость подростков и бессилие взрослых перед ней. Суицидные селфи и самоубийства перед ЕГЭ. Компьютерные игры в теракт и настоящие бомбы. Обычные школьники становятся террористами, а школа – объектом совершения теракта.

Глава 4

Перечитав только что законченную характеристику Тосина, Вяльцев фыркнул с досадой: «Глупости!» Слова «высокий уровень учебно-познавательной мотивации», «отношения с одноклассниками ровные», «конфликтов с родителями не было» никак не вязались с выходкой Тосина и с тем, что она неизбежно влекла за собой.

Конечно, в школе Вяльцев регулярно сталкивался с трудными подростками; конечно, ему доводилось наблюдать грубость и провокации, в том числе и в свой адрес; конечно, на специальных семинарах для педагогов Вяльцеву рассказывали об угрозах интернета и соцсетей. Поражало другое. Подраставших маргиналов и уголовников Тосин всячески сторонился. Замкнутым интернет-одиночкой тоже не был. Серёжа относился к той группе учащихся, с которыми легко любому учителю. Он делал домашние задания, в меру активно работал на уроках, не выплёскивал негативных эмоций. Словом, не доставлял учителям хлопот.

Не доставлял…

Вяльцев всегда был убеждён, что проблемы детей, во-первых, вызревают постепенно, во-вторых, проявляются в той или иной форме на любом этапе вызревания. Это подтверждал и весь его педагогический опыт: не было случая, чтобы не «прозвенели тревожные звоночки».

Но случившееся с Тосиным свидетельствовало о таком, с чем раньше Вяльцев не сталкивался. Крепко удерживая нить рассуждений, учитель пришёл к выводу, что либо проблема возникла спонтанно, либо в течение инкубационного периода не проявлялась вовсе. Либо проявления её были такими, что он, Вяльцев, сам не смог в них разобраться. Имелась выгодная лазейка: списать всё на летние каникулы, когда он с подростком не контактировал, выходит, не мог наблюдать и развитие проблемы. Выходит, он, возможно, тут вовсе ни при чём. И Вяльцев не заметил сам, как лазейкой воспользовался, да так ловко, что и нить рассуждений незаметно исчезла.

Тосину предстоял совет профилактики, и Вяльцев вызвал в школу его родителей, пообщался с ними, разъяснил ситуацию, вкратце описал грядущую процедуру. Родители, чувствовавшие себя виноватыми перед ним, под конец разговора выглядели окончательно подавленными. Положение, в котором они оказались, было для них постыдным и унизительным, и они, как и учитель, также не могли найти внятного объяснения поведению Серёжи.

Через несколько дней в кабинете директора собрались на совет профилактики, и явившийся с родителями Серёжа был удивлён: кроме Вяльцева и директора, пришли ещё два завуча, соцпедагог и школьный психолог. Мальчика напугало, что его поступок будут обсуждать так много взрослых людей, почти или вовсе не знакомых ему.

Расселись. Столы в кабинете, выстроенные буквой Т, всегда виделись Вяльцеву некой бюрократической фортификацией: сидит за главным столом начальствующее лицо и ведёт своими разрывными замечаниями прицельный огонь по подчинённым, которым и укрыться-то негде.

— Ну, Тосин, поиграл в прятки? — с ходу пальнула в ученика директор, Виктория Дмитриевна. От этого мальчику захотелось или выбежать из кабинета, или сползти под стол, найти там люк и нырнуть в него. Ему никогда прежде не доводилось разговаривать с Викторией Дмитриевной, так что её вопрос, заданный в упор безапелляционным тоном, полностью подавил его, и без того напуганного, слабого.

— Давайте рассмотрим суть дела, — попытался вмешаться Вяльцев.

— Именно этим, Андрей Александрович, я и занимаюсь, — отрезала директор, и Вяльцев покорно замолчал, а Виктория Дмитриевна продолжала: — Перейдём к разбору ситуации.

Её тон, теперь ставший официально-сухим и лишённым агрессивных интонаций, даже казался более миролюбивым. Но восстановить атмосферу объективности и беспристрастности уже было невозможно, особенно для Серёжи, опустившего голову и съёжившегося на стуле. А Виктория Дмитриевна заговорила:

— Утром 19 сентября этого года ученик 8 «Б» класса Сергей Тосин ушёл из дома и отправился гулять по городу вместо того, чтобы идти в школу. Сергей никому не сообщал о своих планах, выключил сотовый телефон, и в течение суток его родственникам не было о нём ничего известно. По словам ученика, он ходил по торговым центрам, по улицам, а ночь провел под мостом. За это время с ним ничего не случилось, и утром 20 сентября его, направлявшегося в школу, встретил классный руководитель, — Виктория Дмитриевна указала ручкой на Вяльцева. — Родители, ничего не знавшие о планах сына, обратились в полицию. Были проведены меры по розыску пропавшего, не давшие результатов.

Виктория Дмитриевна замолчала и выдержала паузу, после чего зачитала характеристику Тосина. И теперь слова «высокий уровень учебно-познавательной мотивации» и «конфликтов с родителями не было» звучали для Вяльцева так, словно это не положительные моменты, а отягчающие обстоятельства. Сидит виновный перед судом — и про него говорят хорошее. А это хорошее, оттеняя и ярче очерчивая вину, лишь усиливает её. И виновный должен не только свою вину искупать, но и всё то хорошее, что про него сказано. И отношение к нему — строже. И приговор — суровей.

Прочитав характеристику, директор выдержала ещё одну паузу и обратилась к ученику:

— Теперь мы слушаем тебя.

Сидевший понуро Серёжа даже не понял, что обращаются к нему. Тогда мама тронула его за руку, и он поднял голову.

— Слушаем тебя, — спокойно повторила директор.

Серёжа раскрыл рот, но ни мыслей, ни слов у него не было. А все ждали, он должен был говорить, и это понуждение лишило его последних сил: мальчик неожиданно зарыдал. Внезапно, резко, со всей мочи. И звуки рыданий похожи были на слова, будто мальчик оправдывался — и его оправдание с плачем клокотало в горле.

Сидевшая рядом мать обняла его, и он уткнулся в её пальто, словно ища защиты. Отец, степенный и молчаливый, встал и бросил директору:

— Могли бы говорить и помягче!

Та открыла рот, чтобы возразить, но речь про дисциплину, плохое воспитание, дрянное поведение, ответственность за свои поступки и за последствия, к которым эти поступки приводят, — речь эта так и осталась невысказанной: слишком злобно смотрел на неё Тосин-отец.

Психолог подошла к маме:

— Вам лучше выйти в коридор.

— Да-да, — сказала та, встала вместе с сыном и вывела его из кабинета.

Недовольная тем, что постепенно нагнетаемое ей напряжение привело к слишком быстрому — и совершенно не запланированному — срыву, директор подождала, когда оставшиеся рассядутся, и обратилась к отцу:

— Тогда расскажите вы.

— Что рассказать?

— По поводу случившегося. Ваше объяснение.

— Выслушивают ребёнка и родителей, — пояснила соцпедагог. — Пункт такой.

Отец, соображая, помолчал некоторое время, пожал плечами и произнёс:

— Мне сказать нечего.

Директор рассчитывала на нечто подобное и, как только обнаружилась брешь в уверенности противника, пошла в наступление:

— Но ведь с вашим сыном произошёл инцидент.

— Да.

— И нам всем, — она обвела взглядом присутствовавших, — нужно знать причины. Какие мотивы побудили ученика совершить столь безрассудный поступок.

Вяльцеву стало противно. Он бывал на советах профилактики и знал, что эта часть процедуры — самая унизительная. Сперва каяться и выворачивать душу наизнанку заставляют ребёнка, а потом — его родителей. И Виктория Дмитриевна Удальцова проделывала это умело, с деликатной изощрённостью. Отцу Тосина хотелось, чтобы она вела себя помягче, — и она будет вести себя мягче. Настолько мягче, что тошнота возьмёт. «Где она только научилась такому изуверству? Специальные курсы для директоров есть, что ли? Или, чтобы стать директором, нужно быть прирождённым изувером?» — гадал Вяльцев.

— Я не понимаю, как это случилось, — глухо проговорил отец.

— Тогда давайте подумаем вместе.

«Вот! Вот оно: вместе! Давай, Тосин-папа, выкладывай всю подноготную. Живописуй семейные проблемы. Сколько времени уделяешь воспитанию сына, а сколько времени не уделяешь».

— Чем ваш сын увлекается?

«И на что засматривается?»

— С кем дружит?

«Гуляет ли допоздна? Перезванивается ли с девочками?»

— Что читает? Какие фильмы смотрит?

«Какие сайты посещает? Был ли застукан с порнушкой? Восьмой класс — самый возраст».

— Виктория Дмитриевна, — вмешался Вяльцев, — я уверен, что Серёжиному папе, простите, вылетело из головы, как вас зовут, действительно нечего сказать. Я думаю, что уход сына из дома оказался для родителей полной неожиданностью.

— Вот и плохо, Андрей Александрович. Вот и плохо, что подросток сбегает из дома — а для родителей это полная неожиданность. Я подготовилась к нашему собранию. Вот, полюбуйтесь, — и из-под кипы лежавших перед ней листов директор вынула книжку.

Психолог ойкнула, и директор обратилась к ней:

— Сталкивались?

— Слышала о таких блокнотах, — уклончиво призналась та, и деланая неопределённость ответа выдала её куда более глубокую осведомлённость.

— Слышали? Теперь вот возьмите, полистайте. Я вам всем покажу, — директор вытянула перед собой руки и стала листать книжку, — смотрите. Это что-то вроде ежедневника, называется «Уничтожь меня». Задания на каждый день. Начинается с инструкций: «Всегда носи с собой. Следуй всем указаниям». Дальше вроде бы безобидно: «Оставь страницу пустой». А вот читайте: «Встань сюда, вытри ноги, прыгни сверху». Ребёнок должен это выполнить, да так вытереть ноги, чтобы следы остались. В уличной обуви, понимаете? «Разлей, расплескай, накапай».

— Расплещи, — зачем-то поправила соцпедагог.

— Ребёнок и расплещет, и расплескает, и размажет потом. «Нарисуй толстые и тонкие линии. Закрась всю страницу», — опять вроде бы безобидное, хоть и глупое. «Нарисуй что-нибудь бессмысленное. Разорви страницу на полоски». Не задумывайся, а просто разорви. «Пожуй эту страницу». Кто-нибудь из вас когда-нибудь жевал страницы? А вот эту страницу надо пожевать, и, я уверена, множество детей такое со своими дневниками проделали. «Вырви и скомкай. Рисуем языком». Остальное — в том же духе. Ну, что скажете?

— Где вы это достали? — спросила одна из завучей.

— Купила. Да, купила. И любой из вас может купить, в любом книжном. Или в интернет-магазинах. Это не сектантская брошюрка, не подпольный контрафакт. Всё абсолютно легально, никаких ограничений, никакого нарушения законов. Эту мерзость ещё и рекламируют, активно рекламируют. Покупайте, дарите детям, пусть жуют страницы, — Виктория Дмитриевна сделала очередную эффектную паузу и продолжила: — А что будет в голове у ребёнка после того, как он выполнит все задания? Что в голове у него будет, как по-вашему? Чего он захочет после? Что ещё ему захочется потоптать и порвать? «Уничтожь меня». Отличное название! А почему бы не придумать продолжение, а? «Уничтожь себя» или «Уничтожь друга». Выпустить такой же милый блокнотик с заданьицами, которые научат ребёнка, как с крыши спрыгнуть или товарища столкнуть. Про «синих китов» слышали? Здесь, — Виктория Дмитриевна щёлкнула ногтем по обложке, — та же методика. Абсолютно та же. И находятся те, кто покупают своим детям… такое.

— Этот блокнот какая-то канадская художница придумала, — подала голос одна из завучей. — Его во всём мире продают. Мировой бестселлер.

— А нам непременно нужно всякую гадость перенимать. В 90-е — я тогда начинала в школе учителем — особо рьяные старшеклассники писали на партах: «Секс — в школы». Тогда идеи секса активно в молодые умы внедряли. Так я одного отловила и поинтересовалась: «А как ты это себе представляешь — секс в школе?» Да, не стала ругать, а попросила озвучить, так сказать, план действий. А он стоял весь красный и молчал, болван. А сегодня секс для подростков — обычное дело. Сейчас уже и наркотики… Вот, недавно был случай в одной школе: нашли шприц в туалете для девочек. Выяснилось: выпускница забежала по старой памяти — и укололась. А дальше что будет внедряться: гей-пропаганда, группы смерти? А вы, — она вперилась суровым взглядом в Тосина-отца, — не знаете, как ваш сын докатился до такого. Не кажется ли вам, что вы слишком многого не знаете? Что пора бы уже знать побольше?

— Я не знаю, почему мой сын исчез на сутки, — отец говорил словно по инерции.

— Но серьёзность-то ситуации вы понимаете?

— Да.

— И нужно принимать меры. Срочные меры. «Прятки на сутки» — это сейчас модный тренд среди подростков. Хорошо, что Серёжа остался цел. Могло бы и что-нибудь неожиданное произойти. Или партнёры по игре такие правила придумают, что… Знаете вы, кто его в эти прятки сыграть надоумил? И с какой целью? Сейчас жизнь такая: всё быстро, молниеносно. Раз — и нет человека. И это не детские страшилки, поймите.

Виктория Дмитриевна спрятала книжку под кипу листов. Её отповедь произвела на всех гнетущее впечатление. Конечно, ждали чего-то подобного, ибо Удальцова славилась большим мастерством по части нагоняев и выговоров. Но сейчас она продемонстрировала не только напор и директорское красноречие — в её речи звучала правота. И она обрушила обвинения столь безжалостно, что, несмотря на полное согласие разума с доводами и аргументами, в душе хотелось защищаться. Вяльцев, которому Удальцова однажды устроила даже откровенную выволочку, после споров с ней всегда оставался при своём мнении, хоть и вынужденно подчинялся решениям директора. А на этот раз он был полностью согласен с начальницей, но что-то в нём противилось сказанному.

— Продолжим собрание, — чуть ли не обречённо сказала Виктория Дмитриевна, кивнула психологу и указал на дверь: — Пригласите.

Та послушно отправилась выполнять поручение.

Вот тут-то Вяльцев и разобрался в причине своего внутреннего несогласия, своего душевного протеста, сопротивления голосу разума — голосу Виктории Дмитриевны Удальцовой. Серёжин плач настроил Вяльцева против неё, и то в её словах, что было правильно, правильно, трижды правильно, тысячу раз правильно, — дошло до разума, но не достигло сердца. В сознании, словно мигающая лампа аварийной сигнализации, вспыхивало и вспыхивало: «Так нельзя. Так нельзя. Так — нельзя!» И что-то металось внутри, не находя покоя, лишая Вяльцева равновесия.

Когда вместе с психологом и мамой в кабинет входил заплаканный Серёжа, Вяльцев, посмотрев на него, решил, что обязан принять чью-то сторону. Пусть не в обсуждении, а мысленно. Он всегда и во всём стремился достичь определённости, ясности, потому что любил честность. Неопределённость же виделась ему отступлением от честности, рано или поздно приводящим к лживости. История, которую он преподавал уже много лет, имела множество примеров того, как личности, не способные совершить выбор, в конечном счёте терпели поражение. Когда необходим выбор — нужно выбирать, а не уклоняться, не отступать в сторону. И Вяльцев принял сторону провинившегося, потому что, приняв сторону директора, почувствовал бы себя предателем.

Стараясь всё делать беззвучно, вошедшие расселись, и Виктория Дмитриевна продолжила спокойным, даже чуть миролюбивым тоном:

— Нам необходимо выяснить причины, толкнувшие Сергея на этот поступок.

— Прекратите! — выкрикнул отец Серёжи.

— Это наша обязанность, — всё тем же ровным голосом ответила директор.

Вяльцев тронул отца за локоть, словно хотел если не удержать его, то хотя бы предупредить резкое движение:

— Не волнуйтесь. Так нужно, такая процедура.

— Сергей, — обратилась Виктория Дмитриевна к ученику, — ты видишь, в какой ситуации оказался сам и как подвёл своих родителей. Мы, — она обвела всех руками, — вынуждены вмешаться. И нам необходимо знать, что толкнуло тебя на этот поступок. Пожалуйста, расскажи нам.

Наступила пауза, которую директор умышленно не прерывала. Ученик должен был заговорить. И он заговорил:

— Это игра такая… Я узнал про неё в интернете…

— А от кого узнал?

— Ну, случайно…

— И что было дальше?

— Захотел попробовать. Поиграть.

— Тебе кто-то помогал? Кто-то общался с тобой, — Виктория Дмитриевна внимательно следила за учеником, за каждым его движением. И по тому, как он две-три секунды сидел молча, явно что-то обдумывая, она поняла: «Помогал».

— Нет, никто, — еле слышно проговорил Серёжа.

— Ты уверен?

— Да…

— А если ты просто забыл? Забыл от волнения. Ты подумай, вспомни. Это может оказаться очень важным.

— Со мной никто не переписывался.

Виктория Дмитриевна перевела взгляд на отца и повторила глухо, отстранённо:

— Никто не переписывался. А дальше? — и снова нацелила взгляд на ученика.

Серёжа растерялся от такого простого вопроса: он никак не мог сообразить, где во всей цепочке событий находится то самое «дальше», о котором его сейчас спрашивают.

— Как его звали? — неожиданно спросила психолог.

— Никак, — выпалил Сергей.

— Значит, кто-то всё же был, — подвела итог Виктория Дмитриевна.

Поняв, что запутался, Серёжа чуть было снова не заплакал. Ему очень не хотелось упоминать о BlackAnna, иначе он счёл бы себя предателем. И ещё ему стало жутко: а вдруг BlackAnna найдёт его и отомстит за всё… Но все взрослые пристально смотрели на него, и даже родители в эту минуту не выказывали своей поддержки. Нужно было срочно придумать какой-нибудь никнейм, но ничего подходящего на ум не приходило.

— Black, — сказал Серёжа. Он решил, что если не назовёт имя полностью, то и не предаст человека.

— Чёрный, — директор сказала так, словно, играя в мяч, ловко поймала сложную подачу. Итак, некто Black предложил тебе сыграть в «прятки на сутки». А где ты с ним познакомился?

— Не помню, — и тут Серёжа нисколечко не соврал, ибо и вправду не помнил, где и как пересёкся с BlackAnna.

— В соцсетях?

— Да, но где — не помню.

— А что ты знаешь о нём?

— Ничего, — и это тоже было правдой.

— А как он преложил это?

— Не помню. Просто предложил.

— Как вы общались? — вставила вопрос психолог. — Была какая-то закрытая группа, в которую ты входил?

Серёжа заёрзал: его снова припёрли к стенке. Сейчас ему придётся назвать группу — и окончательно раскрыться.

— Нет, — помедлив, ответил он.

— Тогда как вы общались? — не отступала психолог.

— По почте переписывались. Он мне письма слал.

Психолог посмотрела на Викторию Дмитриевну и еле заметно мотнула головой. Та заметила подсказку, да ей и без того было ясно, что никакой переписки не было. А была — и сейчас наверняка есть — закрытая группа, где натасканные по части психологии дяди и тёти морочат подростков, подстрекая их совершать страшные поступки.

— Сергей, припомни, возможно, всё-таки была закрытая группа? — вопрос Виктория Дмитриевна задал таким тоном, чтобы стало ясно: любой ответ, кроме утвердительного, будет расценен ею как ложь.

— Мы по почте переписывались, — ответил Серёжа, и в его голосе зазвучала некая твёрдость. А потом добавил: — Я все письма удалил.

Виктория Дмитриевна снова перевела взгляд на отца:

— По почте переписывались. Все письма удалил.

И вдруг, метнув взор на ученика, рявкнула:

— Перестань врать! Не было никакой переписки по почте. Посмотри на родителей. Посмотри, до чего ты их довёл. И не вздумай снова реветь! Как называлась закрытая группа? Отвечай!

Отец Сергея шумно завозился, словно хотел выразить своё недовольство чем-то, но Виктория Дмитриевна оставила это без внимания.

И Серёжа рассказал всю правду, умолчав лишь об одном: что никнейм был BlackAnna, а не Black. Он верил, что с ним общалась девушка, и после всего по-прежнему чувствовал себя немножечко рыцарем: не выдал её, утаив имя.

Покончив с выяснением прочих подробностей, директор обратилась к родителям и, периодически обращаясь к психологу для подтверждения собственной правоты, объяснила им механизм работы закрытых групп в соцсетях, часто оказывающихся группами смерти. Предложила несколько рецептов, больше для профилактики, чем для настоящей борьбы. Потом перешла к законодательству:

— Мы должны предупредить вас об ответственности за воспитание и поведение вашего несовершеннолетнего сына, которую вы несёте согласно, — она взяла верхний лист из своей кипы и стала читать, — Конвенции о правах ребёнка и Конституции Российской Федерации, статья 38, часть 2. За неисполнение или ненадлежащее исполнение родительских обязанностей вы можете быть привлечены к юридической ответственности: к административной (статья 5.35 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях); к гражданско-правовой (статьи 1073, 1074 и 1075 Гражданского кодекса Российской Федерации); к семейно-правовой (статьи 69 и 73 Семейного кодекса Российской Федерации); к уголовной (статья 156 Уголовного кодекса Российской Федерации).

Кончив перечислять, она протянула лист отцу Тосина, который тот взял так небрежно, словно собирался сразу скомкать. Заметив это, директор попеняла:

— Зря вы так. Дело-то серьёзное. Вам ещё в КДН ехать.

— Куда? — отец удивлёно посмотрел на Вяльцева: ни о чём подобном классный руководитель Серёжиным родителям не рассказывал.

— Комиссия по делам несовершеннолетних, — расшифровал аббревиатуру Вяльцев. — Да, придётся. Это… — Вяльцев хотел сказать «неизбежно», но вовремя поправился, — необходимо.

— В полицию, что ли? — сдавленно проговорила мать.

— Нет, — посмешила вмешаться директор. — Но представитель полиции там будет.

Вяльцев хотел было бросить: «Спасибо, утешили», но промолчал.

— Процедура неприятная, — пояснила соцпедагог, — но — если в первый раз — больше формальная.

— Хотелось бы, чтоб вы оказались правы, — с явным неверием в формальность КДН заметила директор. — Теперь мы снова выслушиваем вас, — обратилась она к Тосиным. — Прежде всего тебя, Сергей. Что ты извлёк из нашего обсуждения? Какие выводы сделал?

Серёжа, большую часть обсуждения проплакавший в коридоре, пробубнил избитое обещание:

— Я больше так не буду.

— Да уж, постарайся. Вам тоже, — Виктория Дмитриевна глянула на родителей, — следует о многом подумать и предпринять необходимые действия. За помощью обращайтесь к классному руководителю, к соцпедагогу Тамаре Васильевне, — директор кивнула на неё, — и к школьному психологу Ольге Сергеевне, — и слова сопроводил кивок в другую сторону. Вы обещаете принять меры?

— Обещаем, — выпалила мать, — мы обещаем.

Родители Сергея, посчитав, что на этом всё и завершится, почувствовали хоть какое-то облегчение, внешним видом выражая готовность встать, попрощаться и уйти, но директор сменила тон на непроницаемо-официальный:

— Решение: ученик 8 «Б» класса Сергей Тосин ставится на внутришкольный учёт. Усиливается контроль за поведением ученика, который должен каждую неделю приходить к соцпедагогу и рассказывать о своих делах. Давайте протокол, Тамара Васильевна.

Родители посмотрели на неё чуть ли не с испугом. Отец, чьё внимание в течение всего заседания было сфокусировано на директоре, не замечал, что соцпедагог всё это время что-то непрерывно записывала. И как выяснилось теперь — протоколировала.

Директор просмотрела записи, убедилась, что про демонстрацию «Уничтожь меня» нет ни слова, после чего утвердительно кивнула и пустила их по кругу на подпись, сама расписалась последней.

— Что дальше будет, — отец Сергея указал на протокол, — с этим документом?

— Дальше Тамара Васильевна отвезёт протокол заседания в полицию, вместе с характеристикой классного руководителя. А потом — КДН. Дров-то наломали прилично.

Выходили из директорского кабинета так, словно никто не мог решить: лучше выйти первым или последним? Завучи, во время обсуждения почему-то не проявлявшие никакой активности, отошли в сторону и принялись философствовать. Отчего современные дети так восприимчивы к любому влиянию? Вот, «Трое из Простоквашино». Мальчик уехал из дома из-за пустякового конфликта с родителями, поселился в деревне. А родители не в милицию обратились, а дали объявление в газете: «Пропал мальчик». Сказочка, конечно. Но какая оказалась популярная! И не было никаких массовых детских побегов — вот что важно! Дети жили дома, а не удирали невесть куда с котами. А теперь подростки готовы копировать любую глупость. Да ещё и сами придумывают такое!.. Чего только не вытворяют, лишь бы их в соцсетях лайкали.

Соцпедагог и психолог куда-то незаметно исчезли, Серёжины родители, видимо, чувствуя перед Вяльцевым неловкость, попрощались и ушли вместе с пристыженным сыном. Чтобы не выходить следом за ними, Вяльцев поплёлся в свой класс. Для него ничего сверхнеожиданного на заседании не произошло. Серёжины увёртки — обычное поведение загнанного в угол подростка, натворившего глупостей, а потом испугавшегося ответственности. Вяльцев даже не счёл это ложью. Эмоциональные же встряски директор нередко устраивала не только ученикам, но и учителям, а иногда и завучам. Зная характер Удальцовой, Вяльцев и сегодня был готов к чему-то подобному. Да, её правота была неоспорима, но сама Виктория Дмитриевна не знала, где следует провести границу, отчего Вяльцеву захотелось протестовать, протестовать открыто. Возбуждённо походив пару минут по классу, он спустился к директору. Та всё ещё сидела за столом, занимаясь какими-то делами.

— Виктория Дмитриевна, я хочу поговорить с вами насчёт Серёжи Тосина, — произнёс Вяльцев типовую для подобной ситуации фразу.

— Я вас слушаю, — ответ Удальцовой также оказался типовым.

— Зря вы так…

Удальцова молчала.

— Серёжа — хороший мальчик. Он же не хулиган, не шпанёнок.

— Со шпанёнком у меня и разговор был бы другой.

— Но… вам не кажется… что вы… всё-таки… перегнули?..

— Если и перегнула, Андрей Александрович, то не сильно.

— Вы так считаете?

— Да, я так считаю. Пожалуйста, не забывайте, что мальчика искала полиция. И его возвращение — очень удачный… финал. Могло быть и хуже. Вы со мной согласны?

— Но я уверен, что больше подобное не повторится.

— Надеюсь.

— Он образумится, я вам ручаюсь, — Вяльцев даже удивился, как вдруг перешёл на высокий стиль.

— И мне искренне хочется, чтобы ваш ученик не подвёл вас. И меня тоже. Мне искренне этого хочется.

Выходя от неё, Вяльцев испытывал смешанное чувство недоумения и облегчения. Недоумения, потому что его протест ни к чему не привёл, несогласие выразилось в согласии с Удальцовой. И облегчения, ибо выпад, который он готовился нанести, не поразил цель. Нанесённый им удар пришёлся в пустоту.