Мама, я не буду шизофреником

Анастасия Толмачева, 2012

Потеряться в себе, потому что этого хотят другие, не так просто. Кто-то обязательно попытается подстроить вас под себя, но стоит ли с этим бороться? Сдаваться или отстаивать себя? Найти себя или потерять? Все не так просто, но и это не диагноз.

Кто я такая? Всего лишь ещё один представитель слабого человеческого рода.

* * *

— Зачем люди производят на свет себе подобных существ? — говорю я, когда, наконец, стихает эта оживлённая болтовня о новинках кино.

Все сидящие в комнате недоуменно уставились на меня. Опять эти взгляды: «Я не понимаю тебя иди дальше».

— Ну всё-таки, зачем? — продолжаю я.

— Наверное, чтобы продолжать жизнь, а? — отвечает после небольшой паузы девочка. Сарказм — ее второе имя. — Мне кажется, все об этом знают, а?

— Именно такому ответу и учат людей в высших слоях общества, — вздыхаю я.

— Что ты имеешь в виду? — удивлённо спрашивает мальчик, сидящий ближе всех ко мне.

— Допустим, мы призваны продолжать жизнь, но зачем? Зачем это нужно? Что люди делают такого полезного и хорошего, что природная сущность заставляет нас размножаться и жить дальше? — я, как будто выплескиваю кипяток из кипящего чайника, только словами.

— А разве философы не ответили уже на этот вопрос, а? — снова вступает в разговор девочка, и опять её голос полон сарказма, только на этот раз к нему примешалось презрение и ещё что-то, что сложно различить. — Или ты хочешь быть новым философом?

Два мальчика и три девочки начинают смеяться. Они переглядываются, и их взгляды явно говорят: «Посмотрите на эту сумасшедшую! С какой планеты она свалилась. Что ж, ничего удивительного. Этот взгляд я ловлю от всех. Жаль, не могу уйти от них или вбить в их тупые головы хоть что-нибудь полезное. Я их знаю только две недели, но иногда и двух минут достаточно, чтобы понять, что за человек сидит перед тобой. Конечно, были за стенами этой комнатки и другие дети, но Организаторы постарались распределить всех так, чтобы никто ни с кем не общался больше двух недель.

— Следующий! — раздаётся голос из-за двери, около которой мы сидим. Это прерывает смех. Одна девочка встаёт, поправляет одежду, приглаживает волосы и заходит в кабинет. Мы остаёмся впятером. Я сижу в самом углу этой небольшой комнатки. Сначала нас было десять. Никто не возвращается, чтобы рассказать, что скрывается за дверью.

— О-о-о! А вы слышали, что Доминто записал новый альбом и сейчас снимает на нее клип? — восклицает мальчик. Впервые слышу его голос.

— Ты тоже его любишь, а? — восхищённо отзывается «Девочка-а». — Какая твоя любимая песня?

— «У меня есть Порше».

— О-о-о… Классная песня, а? А ты слышал…

Дальше я отключаю внимание от их пустой болтовни. Зачем мне знать, что какой-то там Домито выпустил новый альбом, а самой его популярной песней является какое-то там Порше? Я, конечно, знаю, что эта фирма до сих делает весьма дорогие автомобили, но сейчас совсем не хочется засорять себе голову. Мне прямо проблем не хватает в жизни, как обсуждать посредственных певцов и их песни!

— Следующий!

На этот раз пришлось идти мальчику, который завёл разговор о «великом» певце. Моя очередь подойдёт ещё не скоро. Не в моих правилах идти первой. Тем более, для чего ещё создана очередь, как ни для того, чтобы хорошенько поразмыслить и понаблюдать за людьми? Что-то я опять начинаю много думать… Многие говорят: «Это плохо!» Но какое мне дело до многих? Я есть я, и ничего уже не поменяешь.

Внезапно из коридора рядом с нашей комнатой ожидания раздаётся звук, который может рассмешить лишь ребёнка и заставить улыбаться подростков. Все в комнате (разумеется, кроме меня самой) заулыбались. Потом начали смеяться, да так, будто в последний раз в жизни. Одна я осталась сидеть с невозмутимым лицом, обводя каждого взглядом, который говорил: «И кто из нас тут сумасшедший?». Единственный оставшийся мальчик посмотрел на меня. Его улыбка не погасла:

— Ты слишком серьёзно ко всему относишься.

И это был не вопрос.

— Ты не первый, кто говорит мне об этом, — произношу я, и отворачиваюсь от него.

— Эй! Я не хотел тебя обидеть!

— А я и не обижаюсь. Люди склоны забывать обиды в двух случаях: первый — когда чаша обид переполнится, второй — когда уже привыкаешь к таким словам, и счесть, сколько людей их произнесли, становится невозможно.

— А у тебя какой случай? — заинтересованно спрашивает мальчик.

— У меня третий.

— А это что? — не понимая, произносит, глядя мимо меня, девочка с короткими волосами и туннелем в правом ухе.

— Это? И то, и другое вместе.

Девочка замолкает.

— Но ты не говорила об этом третьем случае, когда перечисляла их, а?

— А я и не была обязана упоминать об этом, а? — передразниваю я эту «Девочку-а».

Многие неуверенно улыбнулись — да уж, услышать от меня шутку они явно не ожидали. Но я ещё не закончила говорить:

— И кто ещё из нас относится ко всему серьёзно? Уже и пошутить нельзя.

Обстановка опять накалилась. Что поделать? Не хотела я этого и всё!

— Следующий!

— Пропусти меня, а? Пожалуйста!

— О-о-о! Какое достижение! Она сказала целое предложение, не употребив в нём «а» в конце! — Конечно, я промолчала, а эта фраза прозвучала только у меня в голове.

— Иди, — удивлённо пожав плечами, пробубнила девочка с туннелем в правом ухе, которая должна была сейчас идти.

Мы остались сидеть в тишине. Что происходит за дверью, не слышно. Остались только мальчик, который не переносит серьезных людей, и девочка с туннелем в правом ухе и короткой стрижкой.

— Следующий!

Девочка с туннелем поднимается и направляется к двери. Возле неё она оборачивается и говорит:

— Никто не возражает, если я сейчас пойду?

Мы отрицательно мотаем головами. Девочка пожимает плечами и уходит.

— Ты следующий, — бурчу я.

— Это почему же? — удивлённо спрашивает мальчик.

— Потому что у меня есть принцип.

— Какой такой принцип?

— Я всегда в очереди забиваю последнее место.

— А если ты, допустим, сидишь в очереди к врачу, и после тебя приходят люди, ты всех пропускаешь? — с усмешкой интересуется он.

— Если я и иду к врачу, то только под конец рабочего дня.

— Зачем?

— Принцип.

— И много у тебя принципов?

— Достаточно, чтобы усложнить себе жизнь.

Мальчик смотрит на меня, и улыбка мелькает на его губах, то скрываясь, то вновь появляясь. Такое впечатление, что он не знает, засмеяться ему сейчас или не стоит. Потом он всё-таки не выдерживает и заходится смехом:

— Извини… Я не над тобой смеюсь, — с силой выдавливает он из себя, заметив мой кислый взгляд. — Просто это всё настолько нелепо! Извини…

— Да ладно, с кем не бывает! — говорю я и тоже начинаю смеяться.

— У тебя красивый смех.

Я удивленно вскидываю брови.

— Правда! Жаль только, что ты так мало улыбаешься, а ещё меньше смеешься, — задумчиво протягивает мальчик.

— Да? А чего радоваться-то?

— Как чего? А разве того, что ты живешь, дышишь, видишь не достаточно?

— Ты любишь природу? — отвечаю я.

— Люблю, только в меру. А ты нет?

— Люблю.

Снова воцаряется молчание. Я сижу и понимаю, что чувствую себя не совсем уверенно. Только сейчас я осознала, что нахожусь в небольшой незнакомой комнате с каким-то человеком, который дышит, думает, говорит, смотрит. Мне становится страшно. Ещё ужаснее от ощущения, что комната давит своими квадратными стенами. С другой стороны, другому моему «я» кажется забавным, что люди живут в каких-то бетонных ящиках. Вся жизнь проходит в них. Люди хвалятся друг перед другом: «Смотрите! Смотрите, как мы тут всё устроили! Здесь у нас шкаф из индонезийского дуба. Тут холодильник, способный вырабатывать арктический лед» и так далее в таком же духе. Банально. Ужасно. Смешно. Деньги — клочки бумаги. Ценность человеческой жизни — ничто. Эгоизм — на первом месте. Вот так и живём.

— О чём задумалась? — вырывает меня из раздумий мальчик. Оказывается, он всё это время наблюдал за мной.

— О жизни. О людях. О странностях, которые большинству кажутся нормальностями.

— Это как?

— Я не могу тебе объяснить…. Это сложно…

— Ладно.

И через некоторое время мальчик добавляет:

— А ты необычная. Какая-то не такая. Как бы это сказать… Другая.

— Следующий!

— Спасибо.

— Ты уверена, что не хочешь пойти сейчас? — вставая, спрашивает он.

Конец ознакомительного фрагмента.