Междузимье

Анастасия Полякова, 2021

Мы настолько привыкли видеть свою страну серой и суровой, что совершенно не замечаем вокруг себя контрастов и противоречий…

Я всегда был неважным журналистом. Я вёл жизнь среднестатистического человека с ценностями, как говорят в народе, западного толка, не имевшими никакого отношения к большой северной стране. У меня не было специального образования, но я теплился надеждой: вдруг ОНО, признание, слово с большой буквы, настигнет меня совершенно случайно.

Просто так случилось, что меня пригласили — нет, именно «позвали» — на встречу, где можно было сделать это интервью.

Он сам позвонил мне по мобильному телефону и не без лишней иронии спросил:

— Вы пойдете со мной на рыбалку?

Звучало это настолько сурово и одновременно интригующе, что я согласился.

— Я не умею насаживать наживку…

— Ничего страшного, — и голос на той стороне трубки убедительно заверил меня, что мне не придется насаживать абсолютно ничего.

Я прибыл. Прибыл в город, который совершенно не соответствовал моим представлениям о современном индустриальном населённом пункте.

Я помнил историю — настолько смутно, чтобы не угадать дату начала Красной революции — но и не настолько смутно, чтобы не вспомнить имя первого президента далёкой северной страны.

Я был глуп и самоуверен. Но я рассчитывал в ходе интервью пополнить свой скудный исторический ликбез.

Мой интервьюер ждал меня на платформе железнодорожного вокзала.

— Не боитесь серости? — спросил он, — У нас февраль.

Я не нашелся, что ответить. Серость вокруг правда удручала. Она окутывала вокзал и далекие здания холодным туманом, свисала каплями с электрических проводов и стелилась над лентой реки тонкой изморозью.

— Ты же взял купальный костюм? — спросил мой интервьюер, когда мы спускались по отмели к берегу реки.

По реке шли льдины. Берег реки был холмист. Под ногами хлюпала снежная грязь.

Я кивнул.

— Ну, и правильно, — как бы про себя отозвался мой собеседник, — Ох, уж это междузимье… никогда не знаешь, что стоит надеть на себя именно сейчас…

Он присел на черное длинное бревно, лежавшее вдоль вдоль реки.

— Там! — вдруг указал мой собеседник куда-то в даль, на горизонт, — Там стоит ГЭС, а я уже заколебался оплачивать счета за транзитное электричество.

Я хотел возразить ему, но порыв ветра, свистнув над моим ухом, вырвал у меня из рук блокнот для записок и унес его в сторону абстрактной ГЭС.

— Зови меня по имени, — глухо произнес мой собеседник и привычным движением руки сдёрнул с головы противогаз, — Так и запиши — меня зовут Олег, — и взгляд его зеленых глаз вдруг стал печален.

— Я родился здесь. На этой некогда красивой земле. Тогда не было никакого карантина, не было гражданских тревог и комендантского часа. Не надо представлять мою страну. Снимай с себя пуховик! Теплеет же!

Мы раздевались. Он отложил в сторону куртку и противогаз, оставшись в зимних штанах, и вопросительно взглянул на меня:

— Я же сказал, что погода меняется! Тут главное — успеть… — и Олег аккуратно высыпал на ладонь из пакета хлебные крошки, — Рыбочка не любит ждать.

Он метнулся к берегу реки и закинул в её воды серые крошки.

— Нужна приманка… — Олег многозначительно посмотрел на меня, и мне стало нехорошо.

— Олег, вы сказали, что раньше всё было по-другому. Так как было раньше?

— Раньше была жизнь, — ответил мне Олег, присаживаясь на бревно и приглашая меня жестом присесть рядом. Он не был серьёзен, он не требовал комментариев. Он вспоминал.

— Раньше была школа. После школы мы часто бегали курить сигареты вон туда! — я повернулся за жестом Олега, но кроме крыши станции ничего не увидел.

— С того холма раньше была видна целая долина! — и в голосе Олега я уловил нотки восторга, — А теперь холма нет. Ничего нет. Есть город. И есть помои.

— Ты говоришь так, как будто весь мир кардинально изменился. Какие перемены ты заметил?

— Перемены? — и Олег удивлённо вскинул тёмные брови, — Вся жизнь здесь — одна сплошная перемена. В детстве ты помнишь бабушкины пироги и конфеты, которые приносит в кульке из магазина мама. Потом бежишь в школу с тяжёлым портфелем, чтобы получить по шее указкой от учительницы русского языка и мужскую похвалу трудовика. Потом с пацанами идёшь за угол школы и выкуриваешь одну сигарету на шестерых. На перемене видишь улыбку любимой девчонки и начинаешь провожать девчонку до дома, всё с той же сигаретой в зубах. Ты считаешь себя крутым — а старшеклассники считают тебя олухом и в первый раз поколачивают тебя в соседском дворе. А летом ты уже сам подлавливаешь их в подземном переходе и даёшь каждому по морде. В перерыве между этими школьными делами ты бегаешь на холм и часами валяешься на траве, представляя как на фоне раскинувшихся перед тобой гор происходят многочисленные баталии с врагами.

— Враги — герои компьютерных игр? — пытаюсь подшутить я.

— Герои компьютерных игр, герои книг, «школьные герои», — между тем Олег уже снимал свои зимние штаны. Солнце вышло из-за туч и начало по-весеннему пригревать.

Я последовал примеру Олега и аккуратно сложил свои снятые утепленные брюки рядом с собой на бревно.

Олег бросил короткий взгляд на мою одежду:

— И много у вас людей покупает такие брендовые вещи?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Пытаясь собраться с мыслями, я ответил:

— У нас такая одежда везде доступна населению. Не знаю как здесь… Собственно, это имеет какое-то отношение к нашему разговору?

Олег несколько минут изучал меня взглядом, и яркое весеннее солнце играло лучиками в его зелёных глазах.

— Респиратор ты тоже из дома привёз? — как бы с издевкой спросил он.

— Нет, — смутился я, — Респиратор мне выдали в консульстве.

— Даже так… — разочарованно протянул Олег, отвернувшись и доставая из своего походного рюкзака удочку. Удочка была хорошая, со складными коленями, упакованная в резиновый чехол.

— Карбоновая! — гордо сказал Олег, раскладывая удило в длину на все его семь метров, — Сейчас такую можно купить за копейки, а вот респираторы и медицинские маски днём с огнём не сыщешь.

— Но позвольте! — воскликнул я, потому что разговор о доступности одежды меня уже начал доставать, — А в чем же тогда ходят по улице местные жители?? В чем принимают пациентов врачи больниц? Даже преподаватели в школах и университетах — неужели и они не используют никакие средства защиты?

Олег не ответил мне. Зажав удило своими коленями, он рылся в рюкзаке и вскоре достал из него жестяную круглую банку. Когда он открыл ее, я увидел, что на дне банки копошатся черви.

— Мы средства защиты делаем сами, — пробормотал он, привычным ловким движением вылавливая из банки жирного червя, — Здравый смысл у нас не действует, а аксиомы не работают. Доказательство тому — междузимье, — и он поднял глаза вверх.

В небесах небо было глубочайшим синим сводом, а солнце ослепительно светило. Я даже увидел над рекой стаю летевших уток.

— Это правительственные дроны, — словно ответил на мой вопрос Олег. Я остался шокирован ответом.

— Ты так просто говоришь об этом?? Словно это само собой разумеющееся!

Олег пожал плечами.

— Все знают об этом. А если и не знают, то догадываются, — он насаживал чулком извивающегося червя на металлический крючок, — И да, это само собой разумеющееся. Нечто разумеющееся, от чего жизнь не останавливается…

Мы замолчали. Олег поднялся во весь свой высокий рост и спустился по насыпи, чтобы закинуть наживку по-дальше от берега.

Не знаю, что шокировало меня больше — его худощавая фигура в плавательных трусах, стоящая среди внезапно расстаявших снегов — или то, что он мне сказал сейчас.

Я проверил работоспособность диктофона. Нажав REC я громко спросил:

— А кто эти всезнающие? Ты сказал, что ВСЕ ЗНАЮТ об этом? Кто эти ВСЕ?

— Все — это народ! — выкрикнул в ответ мне Олег, прослеживая за попловком в водной ряби. Попловок я тоже видел — длинный конец его торчал из воды как тростник.

— Все — это врачи, педагоги, заводские рабочие, строители, учёные, — продолжил Олег, укладывая удочку в рогатину. Он проследовал обратно к нашему бревну, шлепая по оттаявшему песку стопами и оставляя на нём длинные следы босых ног.

— Потому, что страна строится на этих людях. И которых же формируется правительство, — продолжил он, сев рядом со мной.

— Ты говоришь какие-то утопические для твоих широт вещи! — возмущенно продолжил я, — Ведь твоя страна совершенно не такая. Вводишь меня в заблуждения, а обещал дать честное интервью.

— Я просто поделился мыслью, — недоуменно ответил Олег, — В идеале всё должно быть так, как я сказал. Люди рождаются, учатся, работают, занимают какие-то посты… Далеко не все из них, конечно, преуспевают в этом деле, но не надо думать, что это невозможно.

— Тогда ответь мне, пожалуйста, почему в мире твой народ пользуется репутацией совершенно безъинициативных ведомых людей? Какое объяснение этому ты дашь?

— Инициативность и жизненная позиция — не одно и то же, — Олег расковырял пальцами грязный сугроб около бревна, и выдернул из него пару травинок, — На нас давят со всех сторон: давят климат, экономика, валютный курс, годовые отчеты, мировой кризис, инфекции и вирусы, атмосферный столб и СМИ, — Олег многозначительно посмотрел на меня.

— Олег, в начале нашего разговора ты говорил о непрерывной перемене как о процессе, который никогда не прекращается. Ты имел ввиду давление этого процесса на твой народ и на обстановку в стране в целом? — начал догадываться я.

— Наконец-то, додумался! — с сарказмом засмеялся Олег, — Вся наша жизнь с момента основания нашего государства в этой конкретно взятой точке пространства — одна большая непрерывная перемена. Три апреля за февраль, четыре кризиса за 10 лет, шесть учебников по русскому языку за два года — вот она, эта непрерывность. Если ты устал от неё — никто не снимет тебя с дистанции. Ты вот не успел еще снять с себя носки, а я говорил тебе, что солнце моментально превратит зиму в лето, — и он театрально раскинул руки в стороны.

Конец ознакомительного фрагмента.