Tristis est anima mea

Анастасия Махонина

Молодого, но талантливого врача отправляют в закрытое много лет назад Учреждение, для исследования личных дел пациентов-детей 1988 года. Какие тайны он найдет? Какие секреты сможет разгадать? Но главный вопрос, кто кому больше поможет: он или ему?

ЕЛЕНА

Февраль 1988 г.

Город Красноярск.

Пациент: Серпухова Елена Витальевна

Возраст: 11 лет.

Поступила с признаками анорексии и психопатии. Доставлена по настоянию тренера по художественной гимнастике после неудачной попытки войти в состав сборной Союза.

Пациент до приезда родителей помещена в стационар. Одноместную палату. От меню столовой отказывается, утверждая, что, далее цитата: «Ей нельзя обычную еду, у нее специальная диета. Мама все знает и все привезет».

Медицинские анализы сданы. Результаты подшиты отдельным протоколом

— Хм. Ну, конечно, же тут не все в порядке — Никита открыл результаты и нахмурился от увиденного. — Так, так, что там дальше у Лены.

А дальше было следующее: Лену доставили в крайне тяжелом состоянии. По словам тренера, когда она узнала, что не прошла отборочные, то у нее случилась истерика, которая не заканчивалась. Успокоилась Лена только потеряв сознание. Придя в себя, она была убеждена, что прошла и все спрашивала, когда начнутся тренировки.

Причина отказа была в возрасте. По словам тренера ей дали рекомендации еще на год тренировок и если бы они сохранили положительную динамику, то на следующий год Лену бы приняли. Ситуацию сразу взяли на контроль в спортивном комитете и девочку срочно с тренером выслали на реабилитацию в Учреждение. Будущих чемпионов никто так просто не отступил бы. Союз должен был оставаться лидером во всех отраслях.

— Ну, конечно. Ребенка сразу же сослали на лечение. Что еще от них можно было ожидать. — Никита хорошо изучал историю и медицины тоже, поэтому знал какими жертвами достигались разные результаты.

Родителей ждали через несколько дней. Пока же за ребенком наблюдали и пытались хоть немного привести в чувства.

Вот что писали дежурные медсестры в своих заметках: «Девочка на контакт идет плохо. Сегодня в 6 утра, услышав шум из комнаты, я заглянула в окошко и увидела, что она отодвинула стол от окна и начала делать упражнения около подоконника. Она не ела ничего с момента поступления, и я предложила ей перекус, хотя до завтрака было еще два часа. Лена посмотрела на меня отстранено и сказала, что ей нельзя и продолжила зарядку. Бедная девочка.»

— Так, так. А вот и первый визит к психиатру. О, сам главврач ее наблюдал. — Это и правда будет увлекательно, подумал Никита. — Интересно, кто придумал такой подход. Надо будет узнать.

Никита записал к себе в блокнот вопросы, которые у него возникли и приступил к изучению расшифровки аудиозаписи:

— Лена, здравствуй. Я Иван Львович. Главный врач. Я бы хотел с тобой поговорить немного. Ты не против?

— Нет, но мне надо тренироваться и нельзя опаздывать.

— Не переживай об этом, я не отниму у тебя много времени. Ты знаешь где ты находишься?

— Я в больнице.

— Так, а почему ты тут, ты знаешь?

— Тренер сказала, что так надо.

— Ясно. Тебе тут нравится? К тебе хорошо относятся?

— Да. Но все предлагают мне еду, а мне нельзя.

— Ах вот как. А почему тебе нельзя, не расскажешь мне? А я всем передам, и никто не будет тебя больше беспокоить. Обещаю.

— Ну, понимаете. У таких девочек как я…

— Так, так… прости что перебил, у таких как ты? Это каких, можешь мне разъяснить? Я просто с тобой первый раз встречаюсь и не совсем понимаю. Хорошо? Не обижаешься на меня?

— Нет, все в порядке. Я уже привыкла. Мама говорит, что есть особенные девочки, я одна из них. Когда-нибудь, все в этом убедятся, и я получу золотую олимпийскую медаль. Но мне надо для этого много-много тренироваться, есть только специальную еду, не тратить время на ерунду.

— Хм, как интересно. А можешь еще немного потратить на меня время. Я вижу, что ты следишь за часами, но я не задержу тебя. Даю слово. А что значит тратить время на ерунду?

— Ну, это гулять с одноклассницами, смотреть телевизор, играть.

— Ах, вот оно что. Понимаю. Да, да. Как интересно. А скажи мне, ты тоже так думаешь?

— Наверно. Я не знаю.

— Ага. Вот оно что. Ясно, ясно. Что же, Лена. Спасибо, что уделила мне время. Последний вопрос — может быть ты расскажешь после тренировки нашей старшей медсестре — Марине Владимировне про ту специальную еду? Пока твоя мама не приехала, мы тебе смогли достать твои продукты. Что скажешь? Договорились? Ну, и отлично. Беги.

Никита отложил папку и развернулся к окну:

— Да, уж. Сейчас этим никого не удивить. Но судя по записям и уделенному времени, для коллег из прошлого это был нетипичный случай. Давайте посмотрим, что было дальше.

Перелистывая дело, Никита быстро водил пальцем по записям:

— Так, Марина Владимировна удивила, все-таки выведала и смогла узнать продуктовый набор Лены. И что у нас тут. Да, да. Что-то подобное я ожидал. Морковь, капуста, яблоки. Ого. Вода с лимоном. Интересно, как этот ребенок вообще выжил. Так, а вот и записи о приезде родителей. Давайте почитаем.

«Ну, и мегера эта Серпухова. Сама довела ребенка до истощения и психоза, а теперь вопит. С порога начала угрожать и нападать на всех. Ее саму бы полечить не мешало. Пришлось звать и Шапкину, и Рябинина. Тут такое началось. Эта особа обвинила их, то есть нас, в том, что ее девочка не попала в сборную. Она даже не спросила, как та себя чувствует. Ее волновало только, что она скажет всем знакомым. Но Рябинин молодец, быстро ее за локоток взял и увел к себе в кабинет. Она оттуда вышмыгнула и тихо-тихо так ускользнула. Потом приходила только навещать девочку, все сидела по голове ее гладила.

Никита стали листать дело, пытаясь найти заметки главврача о визите мамы Лены, но записей никаких не было.

— Что же там произошло? Что он такого сказал? Маман явно была не из адекватных. Ладно. Храни свои секреты, товарищ Рябинин — Никита хмыкнул себе под нос и продолжил чтение.

Борьба за здоровье девочки и физическое, и психическое разворачивалась не на жизнь, а на смерть. Лена была твердо намерена сохранять форму для участия в соревнованиях в составе сборной. Как правило, после сеансов с Рябининым у нее случались проблески, но она продолжала следовать ранее установленному графику и изводить свое тело и разум. Рябинин категорически не хотел использовать рекомендованные советской наукой методы лечения и в заметках утверждал, что девочка способна справиться сама с этой ситуацией. Он считал, что только осознав, что именно не так, она способна изменить свою жизнь. Оказалось, что ключ к девочке смогла найти, кто бы мог подумать, Шапкина.

Как видно из записей, в дни своего дежурства, она приходила в палату к Лене, когда та тренировалась, садилась и наблюдала за ней. Иногда тихим и спокойным голосом хвалила ее, иногда спрашивала, что та тем или иным упражнением делает и через неделю Лена считала Шапкину непререкаемым авторитетом. Она делала буквально все, что та говорила. Никто не верил своим глазам: она начала понемногу пробовать обычную еду.

Никита был поражен, читая отчеты: вот она вышла первый раз на прогулку, вот согласилась почитать, порисовать и так далее. Немного беспокоило, что все это было только в присутствии Шапкиной. Но это было делом времени. Если они смогли нащупать способ переломить ситуацию, то остальное это уже дело времени.

Как он и предполагал, спустя время Лена начала самостоятельно решать, чем заниматься и с кем общаться. Дело шло к выписке. Персонал начал готовить Лену к возвращению домой, только вот пришла беда со стороны матери девочки.

В записях Рябинина появились отметки о проведенных сеансах «с семьей». Он фиксировал неготовность матери к переменам. Она видела свою дочь чемпионкой и не меньше. Не желала признавать, что у нее совершенно обычная девочка. Она утверждала, что не могла родить «обыкновенного» ребенка. Видимо Рябинин понимал, что это главная проблема. Только вот его профиль была детская психиатрия, а не взрослая. Он не мог «работать» с Серпуховой старшей. Когда настал день выписки, то с мамой девочки провели подробную беседу, выдали все необходимые рекомендации для ребенка и направление к специалисту для мамы. Естественно, за этим последовала очередная истерика. Снова потребовалось оставить главного врача наедине с мамой девочки, чтобы привести ту в чувство.

Итак, день выписки состоялся. Это был конец мая и Лена на прощанье улыбалась всем, а Шапкину даже обняла, чем вызвала бурю оваций от всего персонала. Когда она прощалась с Рябининым, он слегка ей подмигнул и громко сказал, что как ее лечащий врач, ждет ее через 6 месяцев. На 21 день, для контроля состояния. Радости ребенка не было предела. На этом они и уехали.

В деле больше не было никаких записей, что показалось Никите странным, ведь если был назначен повторный визит, то он должен был состояться. Почему же нет никаких отметок или записей или вложений.

— Марина Владимировна. Марина Владимировна — Никита выскочил из кабинета в коридор. Не зная куда бежать, он остановился и просто громко звал Шапкину. Она, не торопясь вышла из кухни:

— Чего Никита Константинович расшумелись

— Марина Владимировна, а данные о повторных визитах хранятся где-то отдельно? Не в общем деле?

— Повторные? Нет, они подшиваются в общее дело. В реестре архива делается пометка, где хранятся все данные.

Она не проявляла любопытства и не задавала вопросов. Это видимо было выработанное за годы работы с пациентами и врачами правило.

— А скажите, ну, вдруг. Вы случайно не помните пациентку с фамилией Серпухова?

— Лена? — по-свойски спросила Шапкина

— Да, да.

— Помню. — Снова ответ и никакой встречной реакции.

— А можете рассказать мне про нее?

— Я вообще-то обедаю.

— Обед? А сколько времени?

— Два часа. Еще вопросы будут? У меня суп остывает.

— Да, да, конечно. Хотя. А можно я с Вами? — Никите надо обязательно было узнать подробности этой истории.

Они направились вглубь кухни. Шапкина заняла свое место, а Никита залез в холодильник в поисках продуктов. Все продукты требовали готовки, а ему сейчас было не до этого. Он достал сыр, колбасу, отрезал себе кусок, бросил на хлеб и поставил чайник.

Шапкина скептически наблюдала за его манипуляциями, но не предлагала ни помощь, ни поделиться своим обедом.

— Так, Марина Владимировна. Что Вы помните про Лену? Как Вы пришли к такому простому и изящному решению ей помочь? Как Рябинин в первый раз тогда успокоил маму Лены? И как она? Как приехала на контроль? Расскажите мне все.

— Ну, скажете тоже, конечно. «Изящное решение»: сразу видно, столичный доктор.

— Так и есть. Я ожидал, как бы это сказать, традиционные для того времени методы лечения.

— Если бы меня спросили, то я бы так и поступила. Но Рябинин все-таки был гений, и он тут был главврач.

Никита нахмурился.

— Так Вы не согласны были с ним? Но я думал, что это все Вы… — Никита замолчал, откусывая бутерброд.

— Конечно я. Только по распоряжению главного врача. Вы видно молодой человек никогда не работали в настоящем учреждении. Не понимаете как тут все устроено. Без разрешения или распоряжения главного врача никто и шагу ступить не может. Нет, нет. Это все он.

— Занятно. А можете тогда поподробнее рассказать и самое главное… меня интересует второй визит. В деле не хватает информации.

— Вы ошибаетесь. В личном деле исчерпывающая информация. Вы просто плохо смотрите.

— Да, но там не данных о беседах с матерью и о том, что оказывается Ваше сближение с девочкой — это часть терапии.

Шапкина, слегка прищурившись смотрела на своего собеседника, как бы размышляя стоит ли ему доверять или нет. Потом тяжело вздохнула, как будто решила, что кое-что можно ему рассказать и заговорила:

— Понимаете ли, Никита Константинович. Если в деле, на ваш взгляд чего-то не хватает, то значит так и должно быть. Это все-таки не простая лечебница была. О чем Рябинин разговаривал с пациентами и их опекунами, с сотрудниками, какие распоряжения давал — это все не имеет значения, если этой информации нет в личном деле пациента.

— Кажется, теперь понимаю. Но я же могу рассчитывать на Вашу помощь?

— Если бы Вы лично обратились, то вряд ли. Но мне ПРИКАЗАНО оказывать Вам содействие, я все-таки нахожусь на службе. Поэтому спрашивайте.

— Для начала, можете рассказать мне то, как Вы помните все, связанное с делом Лены?

— Что ж. Я хорошо помню 88 год. В тот год было удивительно много разных случаев. Ее привезли зимой. Девочку оформили, и мы пытались решить куда разместить тренера. Была уже почти ночь, тогда с транспортом было, как Вы понимаете, не очень. Но оставлять ее в одной из палат было не по протоколу, и в крыло с персоналом мы не могли ее отправить, ведь она могла услышать что-то, что не должна.

— Вы про медицинские данные говорите, так ведь?

— Вы серьезно сейчас? А вы разве не обратили внимание на некоторые фамилии в делах, а диагнозы? У нас тут ВСЕ пациенты были необычные. Честное слово…

Шапкина снова моментально сменила тон и настроение. Никита подумал, что в работе она, наверно, была невыносима.

— Я успел ознакомиться всего с несколькими делами, поэтому пока еще во всем разобрался.

— Ну, конечно… — Снова гнев сменился на милость. Никита же отругал себя, что упустил такую важную деталь.

— Так, так и Серпухова — Пришлось вернуть Шапкину к пациенту, которая сейчас больше всего интересовала его.

— Да, да. Тренер. Так вот. Пока искали ей комнату, я с ней разговорилась, и она-то как раз и рассказала о том, что случилось. Ее мама, когда-то занималась художественной гимнастикой, они ходили в одну секцию вместе с тренером. Но успехов не добилась никаких. Ее пристроили в технологический колледж, она, кажется, устроилась в буфет на каком-то заводе, где и познакомилась с мужем. Он главный инженер завода был. Правда уже тогда был женат. Но мадам это не остановило. И вот она замужем. У меня… у нас сложилось впечатление, что эта особа, считала, что достойна большего. Она так сильно себя убедила, что, когда у нее родилась девочка, она решила, что через нее, реализует все свои желания. Если бы меня спросили, то я бы лишила ее родительских прав. Потому что то, как она обращалась с Леной, это издевательство в чистом виде. Мы в своей работе много с чем сталкиваемся. Но когда родители, вот так… А впрочем… о чем я. Да. Лену отдали в художественную гимнастику, она показывала блестящие результаты, и тренер утверждала, что ей светило большое будущее в спорте. Только вот для своей матери, она была недостаточна хороша. Слишком толстая, слишком ленивая, слишком веселая. Тренер рассказывала, что девочка жила в тяжелейших условиях. При этом слово ее матери было для необсуждаемо. А самая большая награда, это когда мама, наблюдая за ее тренировками не хмурилась. Поэтому, когда она объявила, что надо отправить Лену на отборочные в сборную, то никто не удивился. Тренер пыталась объяснить, что это невозможно. Тем более она уже общалась с комитетом по поводу своей ученицы и ей рекомендовали показывать девочку только в следующем году, чтобы можно было включить ее в резерв и начать поэтапную подготовку. Международный спорт, это же не только и не столько спорт, сколько еще и политика. Но Серпухова старшая была несгибаема и столько порогов кабинетов оббила, что им разрешили ехать на отборочные.

Конец ознакомительного фрагмента.