Выжить и вернуться

Анастасия Вихарева, 2019

В книге вы не найдете сахарной любви, только суровая и жестокая реальность бытия девяностых и восьмидесятых лет. Пророчество, убитое дитя, выброшенное, как кусок мяса, в чужой мир. Выжить и вернуться, чтобы спасти тех, кто убивал. Но прежде – выжить. Выжить любой ценой в чужом и враждебном мире, когда тебя преследует Голлем, созданный магами, чтобы закрыть память, закрыть дорогу в свой мир, лишить самых дорогих людей. Взросление героя, борьба за выживание в чужом социуме, преодоление судьбы.

Глава 9

Любка с трудом порвала завесу мрака, вскочила на ноги, изготовившись к нападению. И вдруг застыла, изумленно поворачивая голову в разные стороны.

А некого спасать!

Вот поле с овсом и горохом, и опушка, и село…

Любка решительно не понимала, как такое могло быть! Неужели ей приснилось? В расстроенных чувствах, она прошла взад-вперед, испытывая досаду. Потерла лоб — боль еще была, но не такая сильная, словно там застряла игла.

Получается, не было никаких друзей? Ну, правильно, зачем им девочка, которая никому не нужна?

Но как же, как же так?

И неожиданно в изумлении вскрикнула, а глаза полезли вверх сами собой. Она застыла в недоумении, уставившись на корзинку, полную белых грибов — как на подбор, один к одному, не больше ее ладошки. В эту поры белые грибы уж точно не росли! Она их не собирала, в этом Любка не сомневалась.

Сердце радостно екнуло. Значит, черный морок победили?

Поверх грибов, аккуратно завернув в лист лопуха, положили остатки недоеденного черного хлеба.

И вскрикнула второй раз, обнаружив рядом с корзинкой… — портфель! Такой красивый! Коричневый, с желтыми прожилками, с рисунком на крышке — волчонок с точно таким же портфелем и букетом цветов. С лямками, чтобы носить за спиной. И золотым замочком.

И засунутой под крышку открыткой.

Такого красивого портфеля, наверное, ни у кого на свете не было!

Подумать, что портфель оставили для нее, Любка не посмела. Портфель был тяжелый и толстый. Ей бы прочитать открытку, но читать она не умела. Она повертела головой, выискивая взглядом того, кто мог бы его потерять. На всякий случай, она решила его покараулить, чтобы не украли, походив возле него кругами, не решаясь заглянуть внутрь, не сводя с него глаз, переживая, что он исчезнет так же, как появился. Любка решительно не понимала, кто мог оставить в поле такую драгоценную вещь. Не радоваться она не могла, сообразив, если хозяин не найдется, наверное, она могла бы взять его себе.

Наконец, не удержалась и заглянула внутрь. И ахнула, забыв, как дышать.

В портфеле лежали четыре книжки с картинками и черными буковками, еще пахнувшие типографской краской, точно такие же, как у Ленки и Нинки, целая пачка тетрадей в клетку и в линейку, и счетные палочки, пластмассовые, красные и зеленые, в сиреневом стаканчике, треугольная линейка, закладки с волчатами, которые рисовали, писали, ели сказочный торт, толстенный альбом, набор цветных ручек — три синие, одна красная, одна зеленая и одна черная, резинки, тоже в виде волчат, дневник, который был только у взрослых ребят, и… набор цветных карандашей!

Со всеми цветами!

Любка уже вообще ничего не понимала! О таких карандашах даже не мечтали! Их многие выписывали по почте по каталогу, но каждый раз приходили только шесть карандашей, а про остальные писали, что их уже давно нет, и в ближайшем будущем не предвидятся. А тут кто-то бросает портфель, да еще с карандашами, уложенными в коробку в три ряда, со всеми цветами, которые не придумать, в поле! И кто?

Уже наступил вечер, а за портфелем никто не шел! Здесь была только она и…

Любка вскочила. Ее внезапно осенила мысль, что портфель оставили ей!

Наверное, волшебники не знали…

Знали, вспомнила Любка, она им сказала, что до школы ей еще целый год…

Надо бы сказать «спасибо!».

Не раздумывая, она кинулась к тому месту, где начиналась дорога. У нее было столько вопросов!

Тут…

Любка застыла в недоумении, озадаченно нахмурив лоб, позволив себе пустить слюну, даже не пытаясь ее удержать во рту. Никакой дороги не было. Лес стоял ровно стеной, с мелким подъельником, через который и не пробраться. И высокая некошеная трава по краю…

Она молча взвыла и развела руками, переживая, что больше никогда не увидится с волшебниками. Оттого, что они ушли раньше, чем она проснулась, Любка испытала горечь, досадуя на саму себя, понимая, что каждый день будет жалеть, что не спросила, как их найти… А они будут думать, что она неблагодарная и невоспитанная девочка. Еще она так разволновалась при встрече, что совсем забыла спросить, а какая она, колдовская книга, и кто такой Голлем, и не показала, что еще умеет считать по пальцам до десяти, и что, например, плюет на два шага, и несколько раз переплывала пруд, а еще совсем не боялась пиявок, а только таких жуков, у которых длинные усы…

Когда Любка пришла чуть-чуть в себя, на всякий случай, а вдруг она ошиблась и это не то место, прошла вдоль опушки далеко вперед, и далеко назад. Изо всех сил она старалась казаться себе храброй, но, когда начались потемки и отовсюду поползли тени, ей стало страшно. Теперь на лес, который стал как-то нехорошо шуметь, будто ругался, Любка поглядывала с опаской. Он был высокий, как три дома, если их поставить друг на друга. Теперь уже и листья стали не видны, а только темное пятно, как тот морок, что напал на них. В лесу она одна еще никогда не оставалась.

Когда в лесу кто-то застучал и затрещал, нервы у Любки сдали. Она подхватила корзинку и портфель и со всех ног бросилась через поле к огороду, где было еще светло. Не то чтобы день, но синий сумрак, когда еще все-все видно.

У огорода она остановилась, заметив неподалеку от колодца нескольких человек. Мать, мать Нинки, тетя Рая, дядя Андрей, Сережа, И дядя Егор. Тетя Рая частенько заходила в гости и приносила с фермы молоко, ее Любка уважала. У дяди Егора и тети Зины, которая работала заведующей в детском саду, не было детей. Они, конечно, любили Нинку и Ленку, но иногда болтали о том, о сем и с нею. Они жили через три дома. Любка обрадовалась: при дяде Егоре мать, наверное, бить ее не будет. И Сережа тоже тут. Он уже учился в седьмом классе — ослушаться его, Любка не смела. Сережа тоже за нее заступался. Но дойдя до черемухи, которая закрывала ее от их взгляда, Любка сразу почувствовала надвигающуюся грозу. Лица у всех были озабоченными.

Она села под черемуху, не решаясь обнаружить себя. Мать держала в руках вицу.

— Вот где ее черти носят? — услышала она голос матери. — Любка! Любка! — закричала она.

— Тина, — строго произнес дядя Егор, — не пугай ты ребенка еще больше… Нормальная девка у тебя, даром что больная. Церебральный паралич у нее, не лечится, но живут с ним.

— У хороших людей не болеют, — мать махнула рукой. — Умерла бы, дак ведь не умирает! Башки-то совсем нет. Ох, придет она домой! — в сердцах бросила она.

Любка мелко затряслась, уж какое-какое, а такое обещание мать обязательно выполнит!

— Кончай ты! Откуда здоровье, если колотишь ее каждый день? Если у тебя жизнь не задалась, девке-то на что ее портишь? — поддержал дядю Егора дядя Андрей.

— Мы с Раей пойдем в эту сторону, а вы в эту… — предложил дядя Андрей. — Надо еще на пруду проверить. Если приступы, поди, утонула?

— Прячется где-то, чувствую я, — процедила Нинкина мать. — Надо бы, надо бы ремнем-то поучить! Нас всех учили, от этого здоровее и умнее только становились. Моя Нина никогда себе такое не позволит, я ее в строгости держу. Она и приберет, и посуду помоет, и приду домой, а она: мама, мама, давай я тебя накормлю!

— Пойду я, дверь закрою… Изба у меня открытая осталась, — проговорила тетя Рая, с недовольным лицом взглянув на Нинкину мать, потом на мать, которая после слов Нинкиной матери с завистью вздохнула. — А про «утонуть», ты это даже не пугай раньше времени! — она повернулась к дяде Андрею. — Хорошо она, Тина, у тебя плавает! В прошлом году, под снег уже, на ферму идем с бабами, а она в пруду сидит… От воды пар, холодина, приказали ей вылазить, а она хохочет. Заплыла на середину, там, где омут, и ну давай нырять! Мы уж хотели мужиков на подмогу вызвать. Вот за это надо бы… — согласилась тетя Рая.

— Ой, не знаю, поди, заблудилась? — предположила мать.

— Где? Чего ей в лесу-то делать? — рассмеялся дядя Андрей. — Понятно, что прячется.

— Да ладно вам переживать-то! — пренебрежительно покривилась Нинкина мать. — Куда она денется? Есть захочет, сама прибежит! Если, Тина, булку хлеба с собой утащила, ей теперь самое время погулять! Ну, в интернате-то строгая дисциплина, их там жизни учат! Хоть как-то людей из них делают, у тебя из нее воспитать человека уж не получится.

— Поди, в колодец провалилась? — прослушав Нинкину мать, думая о чем-то о своем, предположила мать. — Ну придет она у меня! Всыплю так, чтобы кожа слезла!

— Нет ее там, я уже смотрел, — ответил Сережа.

— Ты наоборот кричи, — посоветовала тетя Рая. — Я бы тоже не вышла, если бы мне обещались шкуру спустить!

— Любка, выходи, не трону! — тут же пообещала мать. — Я ведь знаю, ты где-то тут, не доводи до греха!

Любка испугалась, обгрызая уже до мяса обгрызенные ногти. Ей и в голову не могло прийти, что мать будет искать ее не одна. Наверное, и бить теперь будут все и сразу.

— Люба выходи, мы не дадим маме тебя обидеть! — пообещал дядя Егор.

Сережик рассмеялся. За ним засмеялись остальные. Незлые.

Любка немного осмелела, вышла из-под черемухи на тропинку, на всякий случай, приготовившись бежать.

— Ну вот, я же говорил, тут она! — махнул рукой дядя Егор.

— А это че у нее? — приблизилась мать, с удивлением рассматривая корзинку. — За грибами ходила? Одна?

— Ну ни фига себе! — присвистнул Сережа. — Любка, ты где столько грибов надыбала?

Изумление было написано на всех лицах. Наверное, не будут бить, успокоилась Любка, на всякий случай, не доходя до взрослых.

— Там, в лесу, — кивнула она, попятившись, не давая окружить себя.

По опыту она знала, от взрослых не пойми, что ждать. Мать вроде добрая, а потом хрясь, и подзатыльников надавала, или отстегала вицей, а то и того хуже, приложилась поленом, припомнив то, о чем она и думать забыла. За грибы она испытала гордость. Наверное, не стоило говорить, что собирала их не она, но Любка была честная, этим она тоже гордилась.

— Мне их тетенька с дяденькой дали… — она задумалась, наморщив лоб. Не давали, просто лежали в ее корзинке. — Наверное… — добавила она на всякий случай.

— Что значит, «наверное»? — дядя Андрей заглянул за спину. — Ты где это взяла?

— Там! — Любка махнула в сторону леса рукой, сообразив, что ей никто не поверит. Портфеля в лесу быть не могло.

— Ну не ври! — рассердилась Нинкина мать, зачем-то потянувшись к портфелю. — Украла?

Любка отскочила, как ужаленная, не давая ей дотронуться до того, что уже считала своим.

— Мне дяденька с тетенькой дали! — упрямо и твердо повторила она.

— Кто тебе дал? Кто мог дать? Че ты врешь? — не поверила мать, рассердившись. — Я тебе сейчас башку сломаю, если не скажешь, где взяла! Украла? Надо вернуть!

Любка пожалела, что не спрятала портфель. Теперь заберут.

— Да подожди ты на девку орать! Здесь записка… в открытке. Любви Ветровой… Фамилия твоя, имя Любкино.

— Че, может, правда дали? А как? — растерялась мать, разволновавшись.

— Ну… ей до школы еще год… Скорее всего, это Нинке моей? — предположила Нинкина мать. — Или Леночке? Она тоже в первый класс идет… Перепутали?

Такой откровенной наглости и жадности Любка стерпеть не смогла. И мать запросто отдаст!

— Нет, это мое! — чуть не заплакала Любка от обиды. — У Нинки и у Ленки уже есть! И папы у них есть, а у меня нет родителей, меня подменили!

Мать не нашлась что сказать, открыла рот и промолчала. Остальные удивлено посмотрели на Любку и закачали осуждающе головами.

— Люба, ты зачем такие некрасивые слова говоришь? — воскликнула тетя Рая. — Маму пожалей.

— Она знает! — упрямо ответила Любка, вцепившись в лямку портфеля, чтобы никто не стянул.

— Ну, совсем, Тина, она у тебя дура! — покрутила пальцем у виска Нинкина мать.

— А че дура то, чего услышала, то и сказала, — внезапно произнесла мать, с удивлением взглянув на Любку.

— Видишь, адрес стоит… — дядя Егор ткнул открытку под нос Нинкиной матери. — И подпись: от дома инвалидов!

— Ну-ка! Ну-ка! — торопливо выдернула мать открытку из его рук. — А чего не зашли? Это они вспомнили про девку мою! — обрадовалась она. — Она с ними лежала… Или врачиха! Точно, врачиха… она ее еще все время «синичкой» называла, больно, говорит, глаза голубые, глаз таких сроду ни у кого не видела.

— Или вместе скинулись, — предположил дядя Егор.

— А можно посмотреть? — с уважением попросил Сережик.

Любка обрадовалась. Может, и правда от дома инвалидов передали. Она сразу же сняла портфель и по-хозяйски раскрыла его, вытаскивая содержимое, раскладывая на несколько кучек. Теперь это все было ее, на законном основании.

Над кучками склонились, перебирая их.

— Ох, какие карандаши! — приторно-елейным голосочком проворковала Нинкина мать. — Я такие выписывала, ответили, что нет пока. Продай мне, — тут же повернулась она к матери, — я заплачу, а ты попросишь, пусть тебе еще купят! Ей до школы целый год… Они там по блату достают, че им в городе-то не купить?

— Это мое, и не год… Я нынче пойду! — уверенно заявила Любка. — Они проверят! — пригрозила она.

— Маленькая еще! — засмеялась Нинкина мать. — Ты в другую школу пойдешь! Там учатся такие дети, которые наравне с нормальными детьми программу усвоить не могут.

— Сама ты дура и Нинка твоя дура! — закричала на нее Любка, внезапно разозлившись. — Она, ат, ребенка тебе скоро принесет в подоле!

Мать больно стукнула Любку кулаком по голове.

— От девочек что ли? — рассмеялась натянуто Нинкина мать, заметно покраснев. — Придумывает… Ой как придумывает! И не стыдно говорить такие слова?

— От мальчиков, — поддержал Любку Сережик. — Все время в папки-мамки с письками играют, и эту с собой зовут.

— Вот я тебе вицей-то по голому заду! — пригрозила мать. — Ишь, чего придумали! А ну как вправду в школу записали, а я и не знаю? — спохватилась она.

— Ну, поздравляю, — похлопал ее по голове дядя Андрей.

— Да не смешите, как она будет учиться? Она же весь класс за собой назад потянет… Чего вы ненормального ребенка слушаете? — вмешалась Нинина мать, возмутившись.

Любка почувствовала себя виноватой, в школу ее никто не записывал, даже волшебники с этим согласились. Но тут же приободрилась, услышав, как тетя Рая, которая молчала до сих пор, поддержала ее.

— Мои оболтусы тоже тянут, и ничего! Кому надо, поднимет. И не надо всех равнять по одной голове. Мы еще посмотрим, как твоя Нинка учиться будет, не загадывайте наперед… Испортить человеку жизнь всегда успеете! Че, Любка, на грибы позовешь?

— Ой, ой, ой! — подбоченившись, произнесла Нинкина мать. — Ну да ладно, это вы сейчас не понимаете, а когда начнет учиться… Ваши бы слова, да богу в уши!

Она фыркнула, через соседский огород, напрямки, направляясь к себе домой. А Любка с благодарностью кивнула тете Рае.

— Приходите! — выдохнула она с облегчением.

— Ой, какие грибы хорошие! — перебирая, умилилась мать, пока Любка складывала свои сокровища в портфель. И тут же расстроилась. — Если Любка в школу пойдет, с кем я Николку-то оставлю? Теперь его в садик, поди, не возьмут? Уж надо было продать ей карандаши…

— Почему не возьмут? — удивился и нахмурился дядя Егор. — Ты же заявление писала?

— Писала, да кто ж меня слушать будет?

— Садик колхозный, а не сельсоветский… — хмыкнул дядя Егор. — Там нынче две группы кое-как набрали. Зинка заведующая, чего к нам не пришла? Давно бы в ясли ходил, а Любка в детский сад. Ты ж одиночка, тебе даже платить не надо! Только пятидневка для колхозных детей. Но если с председателем поговорить, может, разрешит… Ему какая разница десять там или одиннадцать…

— Да-а? — удивилась мать, уставившись в то место, где скрылась Нинкина мать. — Мне никто ничего не говорил! Да ладно, хоть бы так, на день!

— А кто тебе должен говорить? — рассердился дядя Егор. — Иди да спрашивай! Ладно, я пойду, а то меня Зинка потеряла.

Дядя Егор и дядя Андрей ушли, а за ними тетя Рая и Сережик.

— Спасибо, что помогли! — крикнула мать вслед, забирая у Любки корзинку с грибами и портфель.

Любка вышагивала за матерью гордая, как первоклассница. «Мир не без добрых людей!» — с теплыми чувствами думала она. Насчет «повеситься», это она поторопилась. Пусть теперь Нинкина мать локти себе кусает! Если ее возьмут в школу, то в страшный дом она ни за что не поедет, незачем.

Она тяжело вздохнула, тут она как бы всех обманывала. И если выяснится, что она все это выдумала… Вот уж будет у Нинкиной матери радость, когда она опозорится перед всеми! И у Нинки! «Это я потом решу, когда видно будет, что к чему!» — успокоила Любка свою совесть. До школы оставалось полторы недели. На исправление упущений и пробелов ей было отпущено не так уж много времени. «Надо как-то приготовиться к школе…» — нахмурившись, наказала она самой себе. Чтобы не сразу поняли, что у нее нет права ходить в такую, в которой всему учат.

И с теплотой вспоминала волшебников, о которых, что волшебники, она решила при всех не говорить. Все равно бы не поверили. А то, что они были самыми сильными волшебниками, Любка не сомневалась. Они круто перевернули ее жизнь, исполнив самые заветные мечты.