Девчонка с Петроградской

Анастасия Андреевна Игнашева

Первая книга фантастической трилогии о Дашке Островой. Время действия – ближайшее будущее, контуры которого вырисовываются уже сейчас.. «Гибридные» войны, терроризм, экстремисты всех мастей, отправившиеся осваивать ближний космос, но не отказавшиеся от идеи завоевать мир. Марку Шакалёнок – агент Службы Безопасности – пытается внедриться в таинственную Организацию, на счету которой немало громких и грязных дел…

Часть 1

Глава 1. Хмурое утро

…Он открыл глаза. Удачно. Картинка слегка двоилась и мутилась, но видимость была полная. Уже хорошо. Голова болела. Не просто так, а толчками. Словно кто-то там, внутри, пытался пробить черепушку и вырваться наружу.

«Ой, мама…» — сказал кто-то там, внутри него. Этот кто-то был несчастный и одинокий. Осторожно он попытался сесть. Тело ломило, словно по нему проехался асфальтовый каток. Во рту было сухо и гадостно. А ещё примешивался вкус солёного железа. Это было знакомо. Сидеть было форменным насилием, и он снова лёг. Было тепло. И это было неплохо. Но полежать ему не дали. Плотная стеклянная стена отъехала, и появились двое в синей форме.

— Встать! — оглушительно рявкнул один из них. В голове брызнули ярко-жёлтые осколки. Встать было насилием ещё большим, чем сесть. Но он встал. Его слегка мотало.

— Лицом к стене! — продолжал громыхать синий.

Умом он понимал, что этот синий вовсе не орёт, а говорит нормальным голосом, но слушать это было невыносимо. Слух и душа требовали тишины и покоя. Тело тоже требовало.

— Руки назад!

На него надели силовые браслеты.

— Пошёл!

Коридор, в котором воняло гадостно, утыкался в лестницу. На лестнице курили другие двое в синем. Курить хотелось, но от запаха дыма его стало мутить.

В кабинете было прохладно и светло от деревянных панелей, коими были обиты стены.

— Присаживайтесь. — устало сказал немолодой, в штатском, — Браслеты снимите.

Это уже конвоиру. Тот отключил силовое поле и снял наручники. Немолодой в штатском налил стакан воды и толчком по столу придвинул ему. В стакане шипела таблетка.

— Выпейте.

Едко пахло чем-то цитрусовым. Он выпил и вскоре действительно полегчало. Ненамного. Тело и лицо ещё побаливало. И губы щипало. Немолодой в штатском взял лист бумаги и стал читать:

— «18 октября 208… мною, квартальным надзирателем Василеостровской части города Санкт-Петербурга Базловым Сергеем Валентиновичем и нижними полицейскими чинами Канашкиным Андреем Петровичем и Васильевым Антоном Петровичем при содействии представителей общественности был задержан в нетрезвом виде в баре „Зурбаган“, принадлежащем частному предпринимателю Агиеву молодой человек, отказавшийся назвать своё имя. При задержании оный молодой человек оказал сопротивление, кричал, что он чемпион России по боям без правил, оскорблял словесно и действием сотрудников бара и полицейских…»

Немолодой в штатском прервал чтение и посмотрел на задержанного. Тот молчал и смотрел в окно за его спиной. Там шёл дождь, и мотались мокрые полуголые деревья. Немолодой в штатском проследил его взгляд, вздохнул и продолжил чтение:

— «… Посетители бара под присягой показали, что означенный молодой человек, нарушая тишину и благочиние, пел громко песни и выкрикивал оскорбления, пытаясь затеять ссору с посетителями бара. На требование владельца бара Агиева вести себя тихо, ответил грубой бранью нецензурного характера и угрозами физической расправы, сказав, что он — чемпион России по боям без правил. Потом ударил оного означенного Агиева кулаком в лицо. На помощь Агиеву бросился его родственник и посетители бара, которые вызвали наряд. После задержания оного означенного дебошира, на нём было обнаружено удостоверение личности на имя Лаппалайнена Марку, финна, гражданина России, уроженца города Санкт-Петербурга…»

Немолодой в штатском отложил листок, и устало посмотрел на похмельного задержанного.

— Припоминаешь вчерашнее? — спросил он.

— Смутно. — честно ответил Шакалёнок.

Немолодой вздохнул.

— И?

— Позвонить можно? — спросил вместо ответа Шакалёнок.

Немолодой в штатском тем же толчком, каким придвигал стакан с похмедолом, придвинул ему трубку телефона, снятую с базы.

— Звони.

Большим пальцем тот набрал несколько заветных цифр.

— Полковник Селин. — густо ответила трубка.

— Это я. — ответил Шакалёнок.

— Опять проблемы?

Немолодой в штатском прислушивался с плохо скрываемым интересом. Шакалёнок передал ему трубку. Немолодой взял её и выслушал всё, не переменяясь в лице. Нажал отбой и посмотрел на Шакалёнка. Тот смотрел мимо.

— Свободен. — сквозь зубы процедил немолодой в штатском. Пихнул толчком через стол истрёпанную карточку удостоверения Шакалёнка, отметил пропуск, который вместе с удостоверением Шакалёнок сгрёб со стола, не глядя на него.

На улице было гадостно. Где-то во дворах чадила подожжённая помойка, горелый смрад смешивался с сырым воздухом. Зонта не было, курева тоже. Как, впрочем, и наличных денег. Шакалёнок поднял воротник старой кожаной куртки и побрёл, куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону ближайшего магазина. На счёте должны были оставаться ещё какие-то деньги. Если нет — оставался последний вариант — семья. А с ней у Шакалёнка были сложные отношения. Дома он не жил лет с 14. Из-за отчима. Марку-Шакалёнок так и не мог понять — зачем мать вышла замуж за этого урода. Но мать упорно избегала разговоров на эту тему. А семья, тем временем, разбежалась. Первой ушла Хелга. За ней последовала старшая — Биргита. И теперь дома оставался только Тойво. Брат-близнец. Воспоминание о братце вызвало у Марку острый приступ тошноты. Братья друг друга терпеть не могли лет с 8-ми. Тойво изо всех сил подлизывался к отчиму, стремясь заслужить его расположение, в противоположность Марку.

Людей в гастрономе почти не было. И деньги на счёте, к счастью, ещё были. Он купил бутылку пива, пачку пельменей и нарезной батон. Подумал, взял ещё пачку масла и банку сметаны.

Дома воняло грязными носками и холодным сигаретным пеплом. Марку залез под контрастный душ. Многочисленные ссадины горели от попавшей воды. Из зеркала на него смотрела протокольная рожа с разбитой губой и рассечённой бровью. Уже сидя на кухне в одном полотенце он вспомнил, что не купил сигарет. Идти на улицу не хотелось. Из раздумий на тему — идти, или ну его на фиг, его вырвал сигнал видеофона. Звонил полковник Селин.

— За тобой заедут. — коротко сообщил он, — Чтоб через 15 минут готов был.

***

Девочка лет 7, с туго заплетёнными толстыми рыжими косичками и в тёмных брючках вскочила на подножку вагона вслед за мальчишкой-подростком.

— А как мы вылезем наверх? — спросила она.

— Дверь видишь? Через неё попадём на площадку между вагонами. А там есть лесенка.

Лесенка действительно нашлась. Электричка уже набрала ход.

— Держись за что-нибудь! — крикнул парнишка девочке.

Их сняли с вагона в Красном Селе. Мальчишка только чудом остался жив — его долбануло током, и он чуть не свалился с крыши вагона. Непонятно как девочка сумела его удержать…

Марку стряхнул воспоминания, подкинутые услужливой памятью. Но именно отец девочки привлёк внимание контрразведки. Отца звали Владислав Остров. Житель посёлка Тайцы под Питером. Архитектор, 35 лет, женат, две дочери… Из полученных оперативных данных — ведёт аморальный образ жизни. И явно не по средствам ведёт, ибо заказов в последнее время получает мало. Пьёт.

— Скорее всего — алкоголизм в начальной стадии. — говорил Селин, — Такие люди падки на халяву.

— Я понял. — кивнул Марку.

Полковник с лёгкой усмешкой рассматривал его лицо.

— Очень кстати тебе рожу разбили.

— Спасибо. — осклабился Шакалёнок.

— Ты, кажется. С его женой был знаком? — продолжал полковник.

— Был. — не стал отрицать Шакалёнок.

— Тут вот какая интересная фигня выходит. — полковник перелистнул несколько листков в какой-то папке, — Ты у нас, кажется, занимался подпольным рынком рабов?

— Я.

Селин кивнул.

— А пару недель назад стало известно о том, что никуда этот рынок не делся.

— Но ведь его вроде как разгромили? — возразил Шакалёнок.

— Верхушку только срезали. — поморщился Селин, — Слишком уж прибыльное это дело… Не перебивай, а слушай. Пару недель назад наш знакомый был замечен на этом рынке. Что он там делал — остаётся только догадываться. Рынок сейчас переместился в Токсово.

— С него начать? — деловито осведомился Шакалёнок.

Селин мотнул головой досадливо — мол, не перебивай ты.

— Можешь и с него. А скажи-ка мне, дружок, знаком ли тебе некий Бага?

Бага, конечно, был знаком Шакалёнку. И Селин это прекрасно знал.

— Он подпольный ринг держит. — сказал Шакалёнок, — И бойцов иногда набирал на том самом рынке.

Шакалёнок раньше и сам несколько раз выступал у Баги.

— Наведайся и к нему заодно. — сказал Селин.

Выйдя от полковника, Шакалёнок дошёл, наконец, до киоска и закурил первую за этот день сигарету.

В поле зрения конторы полковника Селина он попал около полугода назад. После очередной драки в очередном кабаке, неприметные крепкие ребята в штатском предложили ему нехитрую альтернативу: или нары, или работа у них. На тот же срок. Или больше. Как карта ляжет. Марку подумал — и согласился. Но полковник Селин быстро дал ему понять, что попал Шакалёнок в крепкие лапы, да в ежовые рукавицы. Полковник с Марку не церемонился, сразу поняв, что люди, типа Марку понимают лишь силу. И считаются только с теми, кто сильнее их. Марку это тоже понял и мудро решил не ерепениться. Ибо себе дороже выйдет.

Зазвонил телефон. Марку поморщился и какое-то время думал — отвечать-не отвечать? Звонил Соло Дзенилевский. И, скорее всего не сам, а по поручению. И вот именно поэтому отвечать не хотелось. Однако, поколебавшись, Марку взял трубку. Это действительно был Соло.

— Ты где? — сходу спросил он. Марку ответил в рифму.

— Надо встретиться. — в голосе приятеля проскочили панические нотки, — Я, кажется, влип.

— Перкеле! — выругался Шакалёнок, — Сейчас не могу! А что у тебя?

— Меня, кажется, засекли! В смысле — мой комп. Когда я пытался…

— Перкеле! — повторил Шакалёнок, — У тебя есть куда свалить на время?

— Только к родителям.

— Вот и вали!

***

Ветер морщил тёмную, даже на вид холодную воду канала. Сырой стылый воздух пропитывали испарения воды, от водородных двигателей, едко пахло сыростью, мокрым камнем, резиной, горелым маслом от уличных закусочных. Сунув руки в карманы куртки Марку-Шакалёнок пробирался сквозь густую равнодушную толпу на Невском. Бага его предложение встретиться принял чуть ли не с восторгом. Полное имя Баги было Бахадур, и был он бурят, но семья его уже несколько поколений жила в Петербурге. Кроме помянутого подпольного ринга Бага занимался и вполне дозволенным делом — держал по городу сеть дешёвых забегаловок под немудрящим названием «Обжорка». У контрразведки, впрочем, были весьма веские основания полагать, что через свою «Обжорку» он деньги отмывает. А Марку-Шакалёнок как-то пошутил в подпитии, что и в пищу посетителям «Обжорки» подают безвестно павших бойцов подпольного ринга.

Бага в этот день обслуживал посетителей сам в головном кафе на углу Невского и Лиговки. Шакалёнок ввалился в тесную кафешку под звон восточных колокольчиков на двери.

— А! Привет убогому чухонцу! — приветствовал его Бага.

— Здорово, узкоглазый.

Шакалёнок забрался в угол за столик у окна, Бага, поставив вместо себя кого-то, прошествовал к нему. Бага был колоссален — рост почти два метра и вес около 200 кг. Жёсткие, как конский хвост, чёрные волосы, стянутые на затылке красным шнуром спускались по жирной мясистой спине почти до пояса, лицо круглое, как медный таз, с толстыми вывороченными губами и плоским, размазанным носом. Над носом узкие заплывшие глазки, под носом — кошачьи усы, как у Петра Первого.

— Как всегда? — спросил Бага, подходя.

Марку-Шакалёнок кивнул. Заказ Бага принёс сам.

— Что, опять на мели? — вопрос прозвучал как утверждение. Марку отхлебнул пива и кивнул.

— Я хотел бы немного подзаработать. Если ты ещё занимаешься.

— Сложно стало. — ответил Бага, — Со всех сторон обложили. А после того как прикрыли плешку на Ржевке… Говорят — кто-то из ребят скурвился и стал на контору барабанить. — сказал Бага.

— Хочешь сказать — Ржевку по наводке прикрыли? — переспросил Шакалёнок.

Бага промолчал, но красноречиво промолчал.

— Мне нужны деньги. — Шакалёнок пожал плечами и отхлебнул ещё пива, — Когда у тебя следующий турнир?

***

Свет фонарей, освещавших залитый кровью песок ринга, качался в красноватом тумане. Там, за столбами света, невидимая, бесновалась толпа. Громче всех и различимее всех были женские голоса. Женщины вообще более падки до крови, чем мужчины, отстранённо подумал Шакалёнок. Он почувствовал, что слабеет. Чуть в стороне ещё дёргал лапами и скулил в агонии здоровенный ротвейлер. Всё-таки пёс его здорово порвал. Какая сука научила его бросаться на гениталии? Мысли шли как-то вяло и косо. Марку попытался удержаться на ногах, но левая, там, где на ляжке была рваная рана, упорно подламывалась в колене.

«Чуть не кастрировал, гад…» — успел подумать Марку.

А потом вперёд протолкался полковник Селин, почему-то вместе с Багой. Селин густо басил что-то, словно пытался доказать это что-то Баге. Потом они вдвоём повернулись к Марку, словно призывая его в свидетели.

«А пошли вы…» — хотел сказать Марку, но язык во рту не ворочался, да и к челюсти словно гирю привязали.

Полковник Селин смотрел на лежавшего перед ним на больничной койке Марку-Шакалёнка и хмурился. Марку попытался придать лицу независимое выражение, но получилось не очень. Было ясно, что Селин знает больше его, Марку.

— Этот твой Бага — порядочная скотина. — сказал наконец полковник.

— Это вы меня вытащили? — спросил Шакалёнок.

— Нет. Тебя вывезли на какой-то пустырь и бросили подыхать. «Скорую» вызвала какая-то сердобольная тётка, или девушка, которая там с собакой гуляла.

— Красивая?

— Кто? Тьфу! Да ну тебя! Я вот про что. Этот твой Бага, по-моему, заподозрил что-то. И решил на всякий случай избавиться от тебя. Мы его уже колем. Ничего. Запоёт как миленький. У нас и глухонемые разговаривают.

Глава 2. А тем временем где-то…

Тяжелее всего человек переносит даже не отсутствие сна и не недостаток в еде и воде, а невозможность побыть одному. На корабле побыть наедине было невозможно. Никогда. Нигде. Но Жан сумел найти выход и из этого. Этот закуток в одном из дальних отсеков был его тайной. Его личной территорией. Здесь не было камер слежения, и сюда почти не заходил никто из обслуги и членов экипажа. Вырваться удавалось редко, и Жан ценил эти короткие минуты как величайшую ценность. Он садился на пол, подтягивал к груди согнутые в коленях ноги и закрывал глаза. И наступало блаженство. Он был один. Вообще один. Во всей вселенной.

Когда-то, Жан помнил это очень смутно, — он жил совсем в другом месте. Кажется — на Земле. Да, конечно, на Земле. А где же ещё? Из всего этого у него осталось только два воспоминания — чей-то живот, в который он утыкается лицом и зелёные ветви на фоне синего неба. Где это было? Чей живот? Он не помнил. А может — и звали его не Жан, а как-то по-другому? Может — и не Жан. Но здесь — на космическом корабле его звали Жаном. Почему? Он никогда не задумывался об этом. А вот вспомнить — как и почему он оказался на корабле — пытался много раз. Но ничего не получалось. Про свои попытки вспомнить он не рассказывал никому. Даже Гэну. Хотя — тот бы понял. И про свой уголок тоже никому не говорил. Иначе — уголок пришлось бы делить. С тем же Гэном, например, а Жан не хотел ни с кем делиться. Возможность побыть одному слишком дорого стоила.

Жан закрыл глаза и в очередной раз попытался вспомнить.

Им много раз объясняли — почему они покинули Землю. Земля — как объяснял Босс — погрязла в пороках и разврате. Цивилизация загнивает и только они — носители Правильных Идей и Истинных Ценностей должны принести спасение. И они вернутся на Землю. Когда придёт время. А пока — надо готовиться. Конкретных сроков, впрочем, не называлось. Но Боссу, видимо, было виднее. На то он и Босс…

Жан был охранником Наружной Службы Слежения. Сначала его учили как пилота, но Боссу опять же, показалось виднее. И Жана перевели в Наружную Службу Слежения. Босс единолично распоряжался судьбами всех. Не сказать, чтоб Жану это сильно нравилось. Но бороться ему в голову не приходило.

Жан открыл глаза и посмотрел на часы. Его отсутствие могли и заметить. Что-то он засиделся в этот раз… Он поднялся и неспешно двинул по коридору в центральный отсек.

— Тебя вызовут во время Часа Откровения. — шепнул ему Гэн, поравнявшийся с другом в одном из коридоров.

Жан поморщился. Час Откровения на корабле ненавидели все. Но отвертеться от него было практически невозможно. Нужно было быть либо больным, либо мёртвым. А если на Часе Откровения вызывали специально, то прегрешение было уж очень серьёзным… Хотя — что Босс считал серьёзным прегрешением — угадать было практически невозможно. Неужели кто-то узнал про его тайные уединения в закутке и донёс? Настроение у Жана стремительно пошло вниз.

— Как у тебя с Ией? — спросил Жан, чтобы что-то спросить.

— Нормально. Наверное, нас допустят до деторождения.

За Ией Гэн ухаживал с переменным успехом уже года два. Об их отношениях знали все, включая Босса, да на корабле и не возможно было что-то скрыть. Даже если сам не скажешь — всегда найдутся доброхоты, готовые донести. У Жана подруги не было. Да он и не стремился завести какие-либо отношения. Непременно вмешается кто-то. И в первую очередь — Босс. А Жану не хотелось, чтобы кто-то вмешивался. Правда — все его нежелания носили характер смутный и неосознанный. Вряд ли он смог бы высказать их вслух. Да и вряд ли осмелился бы. Ведь это значило — пойти против Босса. А против Босса идти чревато. Вот Жан и переживал молча.

Час Откровения состоялся не в обычное время, а гораздо раньше. Зал, возвышенно именуемый на корабле «кают-компанией», мгновенно набился битком. Те, кому не хватило места, или просто не положено было сидеть, — стояли вдоль стен. В числе тех, кому полагалось стоять, был и Жан. Последними, как и полагалось, прибыли Босс и его приближённые. Грон и Северо. Сперва Босс немного пораспинался о Правильных Идеях и Истинных Ценностях (как сильно подозревал Жан — идеи были правильными, а ценности истинными исключительно в его, Босса, понимании). Потом выступили приближённые и те, кому Босс предоставил слово. В числе последних оказался Дан. У Жана с этим типом были довольно сложные отношения. Не в последнюю очередь из-за Новы — подруги Дана. Когда-то Нова была подругой Гэна, но потом ушла к Дану. В неизбежном конфликте Жан встал на сторону Гэна. Дан ничего не сказал, но на Жана затаил даже не обиду. Нет. Кое-что посерьёзнее. Хотя Жану такое к себе отношение было непонятно. Нова ведь осталась с Даном, а у Гэна была Ия… Но на Гэна Дан, вроде бы, сердца не держал, а крайним оказался Жан. Почему? А кто его разберёт. Чужая душа потёмки.

Жан прислонился к стене и устроился поудобнее. К нему протолкался Гэн и стал рядом. Босс, который в это время опять что-то стал вещать, метнул на них сердитый взгляд. И предоставил слово Нове.

— Я заметила, что в последнее время некоторые товарищи и коллеги проявляют нездоровые наклонности. И коллега и товарищ Жан, например, вот, стал отрываться от коллектива.

Нова решила обойтись без предисловий.

— И в чём же это выражается? — живо поинтересовался Северо.

— В последнее время коллега и товарищ Жан манкирует своими обязанностями.

— А разве коллега и товарищ Жан числится в Вашей службе? — снова спросил Северо, — Насколько мне известно — коллега и товарищ Жан числится в Наружной Службе Слежения.

— Да. Это так. Но разговоры…

— А кто ведёт эти разговоры?

— Товарищ и коллега Кодус.

— Вот пусть товарищ и коллега Кодус сам и выскажет свои претензии и замечания. А потом мы заслушаем товарища и коллегу Жана. — подытожил Северо, глядя на Босса, словно ища его одобрения. Босс молча прикрыл глаза.

— Товарищ и коллега Кодус! — решительно воззвал Северо.

Кодус энергично прошествовал к столу, за которым сидело начальство.

— И что Вы можете сказать? — не открывая глаз, спросил Босс.

— В последнее время. А именно — уже двое или трое суток товарищ и коллега Жан не проявляет должного рвения по службе. А сегодня он отсутствовал где-то целых десять минут.

— Я заметила, что в последнее время товарищ и коллега Жан отрывается от коллектива. — подала голос Нова, но замолчала под взглядом Северо.

— Десять минут? — переспросил Северо.

— Я проверял по хронометру. — кивнул Кодус.

— И как давно Вы заметили, что товарищ и коллега Жан отрывается от коллектива? — спросил Северо.

— Около месяца. — ответила Нова.

— Я спрашивал товарища и коллегу Кодуса!

— Примерно так. — кивнул Кодус.

— Примерно?

— Я заметил это около трёх стандартных недель назад.

— Значит — товарищ Нова права?

Кодус кивнул.

— А где товарищ и коллега Жан? Что он скажет в своё оправдание?

— Я здесь. — отозвался Жан.

— Выйдете сюда. Мы все хотим видеть Вас. И слышать Ваши слова.

Жан вышел к президиуму.

— Будьте откровенны с товарищами и коллегами. — повернулся к нему Северо.

«В гробу я видел ваше откровение. И вас всех» — подумал Жан. А вслух сказал:

— Я недомогаю. А сегодня у меня был понос, и я сидел в гальюне.

— Это сегодня. А эти три недели?

— Я болен. — продолжал гнуть своё Жан, давно понявший, что главное — это стоять на своём. И рано, или поздно, с тобой согласятся.

— Почему вы не обратились в медблок?

— Я думал — само пройдёт. — решил окончательно косить под дурачка Жан.

— А Вы понимаете, что своим поведением Вы подводите коллектив? — снова встряла Нова.

— Чем? — если уж быть идиотом — то во всём.

— Своим поведением! Тем, что Вы, коллега и товарищ Жан, своевременно не обратились за помощью. И в то время, как все Ваши коллеги и товарищи отдают все свои силы служению Правильным Идеям…

Жан понял, что дальше можно не слушать. Он опустил глаза долу и мысленно отключился. Было ясно одно. Болеть коллега и товарищ Жан права не имеет. Закончилось всё как и обычно — товарища Жана приговорили к пребыванию в медблоке и всестороннему обследованию. Потом долго вызывали остальных коллег и товарищей с обязательным отчётам о делах и прегрешениях. Час Откровения — был изобретением Босса, желавшего лично знать всё обо всех. А в конце все хором пели гимн Правильным Идеям. Гимн был старый. И призывал до основания разрушить весь мир, дабы затем на развалинах построить что-то новое, от чего вселенная ахнет…

Конец ознакомительного фрагмента.