Отражение в зеркале

Анастасия Александровна Дюльдина, 2018

Детская травма подчас самая сильная и самая запоминающаяся. Она полностью меняет жизнь человека, и чаще не в лучшую сторону. Главный герой перенес тяжелейшую психологическую травму, и теперь только один человек, протянувший ему руку, отделяет его от пропасти, до которой остается сделать всего лишь шаг.

Часть 2. Первый срыв

Кирилл быстро идет по коридору, стараясь лишний раз не поднимать головы. Да, зеркал здесь больше не было — все-таки его просьба услышана, однако страх до сих пор жил в нем, подпитываясь от бесконтрольной паники, возникающей из ниоткуда.

Ему осталось семьдесят три шага до своей палаты, семьдесят два… Как же далеко! И почему нет места поближе к кабинету доктора? Например, в палате напротив — там никого не было. А его временное пристанище располагалось аж в противоположном крыле, откуда идти ему приходилось почти сто тридцать девять шагов. За это время столько мыслей в голове пролетит, что Кирилл не успевает зацепиться за какую-то конкретную, но чаще просто не старается.

Он знает, что виноват перед доктором. Тот искренне старается ему помочь, сделать все возможное, чтобы вернуть ему привычный, но давно утраченный образ жизни — светлой, не омраченной тяжестью случившейся с ним в детстве беды. А еще он виноват перед матерью, которая до последнего пребывала в неведении относительно того, что происходило между ее сыном и мужем… Точнее, он так сначала думал. А после уже не было времени жалеть себя, нужно было просто продолжать свое жалкое существование дальше, делая вид, что он все забыл и не вспоминает.

И он очень виноват перед Артемом. Единственный его друг, готовый прийти на помощь в любое время дня и ночи. И приходил. По первому же звонку срывался и летел к нему, где бы он ни находился и что бы ни делал…

…Выйдя из своей комнаты, Кирилл направился прямиком на кухню, где его уже ждал завтрак и свежесваренный кофе. Мама через полчаса уйдет на суточную смену в больницу и вернется только завтра. Хоть бы парой слов с ней переброситься, чтобы не забыть, как звучит ее голос, каким мягким он бывает и нежным, чтобы не забыть, что он все еще ее сын.

— Доброе утро, мама, — произносит Кирилл, заходя в небольшую кухню. Елена Николаевна вздрагивает и резко поворачивается к нему, пронзая острым взглядом серых глаз.

— Ты напугал меня, — шипит женщина, словно через силу выплевывая слова, — не смей так подкрадываться ко мне со спины!

— Прости, — извиняется парень, усаживаясь за стол и придвигая к себе тарелку с яичницей, — но ты стояла у плиты, наверное, и не слышала меня.

Только с ней он до сих пор мог разговаривать, пусть и слышал в ответ всего несколько слов. Обычный монолог, который с каждым днем давался все труднее и труднее, ведь это было сравни крика в пустоту. После смерти отца мама совсем сдала — и по здоровью, и по отношению к сыну. Она ничего не говорила, но этого и не требовалось, чтобы чувствовать, всей кожей ощущать ее обвиняющие взгляды в его сторону.

Так не хотелось принимать причину ее странного поведения! Ведь это означало бы, что он признал свою вину перед ней, перед умершим отцом, перед самим собой за слабость и никчемность. Именно из-за него распалась их семья! Именно он встал между родителями, разделяя их, разводя по разные стороны. Но нельзя было не признать тот факт, что мама слишком сильно любила отца, чтобы больше заботиться о сыне. Муж всегда на первом месте, только он и его желания, а уже все остальное. На каком же, в данном случае, месте находился сам Кирилл? Наверное, в конце списка, это уж точно.

— Мам? — парень внимательно следил за тем, как женщина моет посуду у раковины, и вновь уловил, как она едва заметно вздрогнула от звука его голоса. — Почему, мам? Почему ты так поступаешь со мной? Ведь это я жертва! Это меня уничтожили, растоптали, смешали с грязью!

— Тебе пора в школу, — процедила сквозь зубы Елена Николаевна, выключая воду и вытирая руки о полотенце, висевшее на спинке стула. Она так и не взглянула в его сторону, ни разу за последние несколько месяцев!

— Посмотри на меня, мам, — попросил Кирилл, вставая со своего места и делая шаг к ней навстречу.

— Не смей приближаться ко мне! — взвизгнула женщина, отпрыгивая от него, словно от ядовитой змеи, что попалась у нее на пути. — Когда только до тебя дойдет, что я не намерена тебя жалеть и успокаивать! Ты сам виноват в том, что произошло, и отец погиб из-за тебя!

В ее взгляде читалась такая неприкрытая ненависть, что на минуту парень забыл, как дышать, а в груди с ужасающим треском что-то лопнуло — может, это его сердце разбилось на тысячу осколков? Вполне возможно. Неверие, непонимание, ужас — только эти эмоции плескались в глазах Киры, который с открытым ртом смотрел на свою мать и не мог понять, как же так произошло, что та, которая должна была любить и защищать, предала его?

— Почему ты меня во всем винишь? — воскликнул он, вглядываясь в потемневшие от ярости глаза матери. — Это же отец…

— Не смей даже имени его произносить! — зашипела Елена Николаевна, презрительно окидывая с головы до ног худую фигуру сына. — Ты посмотри на себя — кто ты такой, чтобы судить своего отца?! Он любил тебя, а ты недостоин даже его мизинца, маленький ублюдок!

Ошарашенный, сбитый с толку такими откровениями, пригвожденный к месту суровым взглядом матери, Кирилл не мог даже пошевелиться. После смерти мужа она впервые заговорила о нем и о том, что произошло между ним и сыном. Она всегда знала… Всегда. Только ничего не делала, чтобы помешать извращенным развлечениям своего мужа, боясь, что тот уйдет и бросит ее. А расплачиваться за страх приходилось Кире.

— Я очень надеюсь, что, когда тебе исполнится восемнадцать, ты поступишь в институт и переедешь отсюда! — ровным холодным тоном продолжила Елена Николаевна, проходя мимо застывшего парня. — Я смотреть на тебя спокойно не могу. Сразу вижу его…

…Доктор Хлыстов внимательно изучает взволнованное лицо пациента и понимает, что пора переходить к следующей стадии. Одной из самых важных и болезненных, но которую совершенно точно нельзя обойти стороной. Уже прошло достаточно времени, чтобы некоторые болезненные воспоминания притупились и о них можно было говорить.

— О чем поговорим сегодня? — неловко ерзает в кресле Кира, вращая головой по сторонам, словно впервые видит обстановку рабочего кабинета.

— На одном из наших первых сеансов, — аккуратно начинает доктор, сверяясь со своими записями в медицинской карте пациента, — ты заявил, что готов говорить о чем угодно, но только не о двух вещах. Сейчас что-то изменилось?

— Пожалуй, — тихо произнес парень, прекрасно помня о запретных для себя темах. — О друге и о матери.

— Расскажи мне об отношениях с мамой, — мягко просит доктор, чуть опустив голову и разглядывая его поверх своих очков, — по обрывкам наших с тобой разговоров я успел сделать некие выводы. Вы живете раздельно?

— Да, я переехал, когда стало совсем невыносимо смотреть в ее глаза, — вздыхает Кирилл, отворачиваясь к окну, — она считала меня виноватым в том, что отец погиб.

— Почему?

— Потому что в тот день, когда он разбился, мы с ним поругались, — парень напрягся, огромным усилием воли заставляя себя продолжить рассказ и не отступить. — Честно говоря, уже толком не помню причины, но точно запомнил, как мама встала на его сторону, сообщив мне, что я должен слушаться своего отца и ни в чем ему не перечить. Я не кричал, не ругался, не бился в истерике, как иногда делают другие дети — я ж особенный! — хмыкает Кирилл и продолжает. — Это разозлило отца, и он начал орать на маму, что она сделала из меня какого-то слюнтяя, хлюпика, отмороженного. А потом хлопнул дверью, и все.

— Ты больше его не видел?

— Нет, — качает головой парень, — только на похоронах. Знаете, док, с тех пор мама редко со мной говорила. Все мои попытки быть ближе к ней оборачивались полным провалом. В ответ я неизменно натыкался на высокую неприступную стену и на ее ледяной взгляд. Со временем я принял это как данность, и ее предательство, и ее нездоровую любовь к отцу, которого она всегда любила больше, чем родного сына.

Тяжело вздохнув, Кира закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. До сих пор тяжело вспоминать ее. Вновь возвращается забытая было боль. И сердце медленно наполняется холодом.

— Я по-прежнему люблю ее, — тихо продолжает он, — она же моя мама, никуда от этого не деться. Просто сам факт того, что она все знала, но выбрала путь неведения… Притворяться, что у нас нормальная семья, что не видит, как я с каждым месяцем все хуже и хуже воспринимаю действительность… Она полностью сосредоточилась на муже, вычеркнув меня из своей жизни.

— Как ты думаешь, по какой причине она это сделала?

— Вы задали тот самый вопрос, на который я много лет пытался ответ найти, — печально усмехается Кирилл. — Теперь мне кажется, что она просто ревновала отца ко мне. Смешно, правда? Мужа ревновать к собственному сыну!

— И как ты теперь смотришь на всю эту ситуацию?

— Сейчас мне все это безразлично, — пожимает плечами парень, открывая глаза и глядя на доктора с легкой улыбкой, — у нее своя жизнь, а у меня своя. Иногда звонил ей, чтобы просто узнать, как у нее дела. Все ли хорошо? Но трубку она так и не взяла, поэтому я оставил попытки связаться с ней. Если мама решила полностью забыть меня, вычеркнуть из своей памяти, то, как бы больно мне ни было от этого, я смирился.

— Почему?

— Потому что я нашел свою настоящую семью…

…Кирилл открывает дверь в свою палату и проходит в небольшое помещение, обставленное достаточно скромно, но со вкусом. Клиника была закрытой, и, чтобы в нее попасть, надо было заплатить сумасшедшие деньги, поэтому и в декоре здесь не скупились, отрабатывая каждую копейку, вкладывая каждый рубль в это заведение. Доктора и медсестры — квалифицированный персонал, имели индивидуальный подход к каждому пациенту и действительно старались вылечить его, а не просто отфутболить, едва получив на счет очередную кругленькую сумму.

Мягкая кровать, тумбочка, стол и кресло, а еще книжный шкаф, расположившийся у стены справа от входа. Кириллу этого было достаточно, чтобы чувствовать себя здесь уютно. Единственное, что его до сих пор смущает, так это небольшая картина, висевшая над его кроватью, — на ней изображено штормовое море, в котором потерялась маленькая лодка. Вроде ничего особенного, но стоит только взглянуть на нее, как рисунок неизвестного художника словно оживает, представляя изумленному взору парня настоящую борьбу со смертью. Лодка раскачивается на огромных волнах, переворачивается, вновь выплывает, а беспощадное море в который раз старается поглотить чужеродный объект в своем лоне.

Вздохнув, Кирилл не смотрит по сторонам, проходит к своей кровати и садится на нее, уставившись немигающим взглядом в стену. Когда он сможет вылечиться? А сможет ли вообще сделать это?

Наверное, он смог бы многое пережить, пройти через детскую травму с высоко поднятой головой, имей он поддержку близкого человека, понимание и принятие его ущербности. Да только предательство матери уничтожило хрупкие ростки надежды, что еще теплились в душе.

В руках у него до сих пор зажата маленькая книжонка, и парень медленно открывает ее на закладке. Сотню раз читал это произведение, но каждый — словно первый. Дотронуться пальцами до пожелтевших страниц, почувствовать запах истории, кожей ощутить ее значимость.

«Божественная комедия» Данте Алигьери.

Кирилл не мог насытиться этим произведением, вновь и вновь окунаясь в историю, которая слишком прочно ассоциировалась у него со всем происходящим вокруг. Словно это он проходит девять кругов Ада, преодолевая испытания, наблюдая за мучениями со стороны и испытывая при этом свои собственные. Это он упорно идет вперед, круг за кругом, чтобы в самом конце встретиться со своим самым большим страхом. Пройти весь путь к своей цели, к своей спокойной жизни, к своей мечте — дойти до нее. Не сломаться, не повернуть обратно. Нельзя. Он должен вернуть себе то, что забрала у него судьба.

Книга для Кирилла была своего рода проводником, за которого он цеплялся в самые плохие моменты, когда скручивало, подбрасывало, выворачивало наизнанку. Он держал ее в руках и старался сосредоточиться на ней, на том тепле, что исходило от ее страниц, на тех воспоминаниях, что она дарила ему. Ведь эту книгу он получил от Артема в тот день, когда впервые сорвался…

…Это был странный день. По всем показателям сразу. Даже начинался не так, как обычно. Кирилл встал рано, еще до ухода матери на дежурство, и успел приготовить им обоим кофе. Завтрак проходил в молчании — так уж повелось, что говорить с самым близким и родным человеком стало не о чем, да Кирилл и не тянулся больше к ней. Всегда пропадающая на работе, не уделяющая сыну никакого внимания, мама жила словно сама по себе, лишь изредка удостаивая его хотя бы слова.

Возможно, к лучшему, ведь груз непосильной вины, лежащей на плечах Кирилла, не позволял ему до конца быть открытым с ней. Оба знали, чувствовали, что с ним происходит неладное, что в нем разрастается какая-то болезнь, что с каждым днем поглощает все больше и больше, но старались не замечать. И в конце концов превратились со временем в абсолютно чужих людей друг для друга.

Кирилл молча проводил мать до двери и вернулся в свою комнату, чтобы захватить сумку и переодеться. Сегодня у него в институте пять пар, на которые ему нельзя не приходить. Предметы интересные, но больше его волновало то, что они соединены с параллельным курсом, на котором учился Артем.

От сборов его отвлек звонок телефона, показавшийся каким-то чужеродным в этом пристанище тишины и покоя. Достав его из кармана своей куртки, парень с улыбкой прочитал «Тема» на дисплее. Сердце уже забилось как сумасшедшее, а ладони вмиг вспотели. Вот он, тот самый человек, благодаря которому он еще не бросил обучение. Только он поддерживал и был рядом. Делал то, что не смогла сделать мать, точнее, не хотела.

— Ты чего так долго трубку не берешь? — раздалось на другом конце, когда Кирилл наконец соизволил нажать на кнопку и ответить на звонок. — Я, между прочим, уже на остановке и жду тебя.

— Собираюсь, — пропыхтел парень, напяливая кроссовки и почти вылетая из квартиры. — Только что маму проводил на работу.

— И как? — поинтересовался голос, в котором не было любопытства, слишком хорошо он знал ответ на свой вопрос. — Пообщались?

— Да, весьма продуктивно.

— Давай скорее, а то опоздаем, — поторопил его Артем, — сегодня нам еще предстоит после пар одна интересная встреча.

Тяжело вздохнув, Кирилл закрыл дверь. Иногда он искренне не понимал своего друга: зачем тот с завидным упорством пытался познакомить его с какой-либо девушкой? Это ведь всегда заканчивалось плачевно: либо девушка сбегала от него уже на второй минуте общения тет-а-тет, либо он сам выдумывал несуществующие причины, чтобы поскорее свалить домой. Он просто не мог пересилить себя и пойти на тесный контакт! Не щелкал переключатель в голове. И сегодня, Кирилл был уверен, произойдет то же самое.

В комнате было темно, душно и как-то неуютно. Расслабиться не получалось, хотя парень старался изо всех сил. Где-то глубоко в душе он понимал, что ему надо перебороть свои страхи, уничтожить ту стену, что воздвиг вокруг себя, если хотел быть как все и жить нормальной полноценной жизнью. Он должен позволить себе чуточку больше, да только как же это сделать?

Конец ознакомительного фрагмента.