Маки Прованса. Историческая феерия

АнастасИЯ РОСтова

«Маки Прованса» – фантазия на историческую тему, переносящая читателя в эпоху расцвета куртуазной лирики в средневековой Франции. Роман повествует о женщине-трубадуре по имени Жанна-Песенница, её друзьях, врагах, потрясающей силе духа и чувстве юмора.Книга издана в авторской редакции.

ГЛАВА 1. ЛЮТНЯ С ГЕРБОМ

Пасмурным утром на дороге, что ведёт от камаргианских болот к городу Арлю, показалась тёмная точка. Спавший под кустом тамариска козопас лениво приоткрыл один глаз и заметил нелепого вида побродягу в поношенных лохмотьях и с бережно завёрнутым в холстину музыкальным инструментом. «Шатается тут всякий сброд, не живётся им, бездельникам, по-христиански», — подумал козопас и погрузился в сладкие думы о своей Мари — весёлой и пышной, как булочки её отца-пекаря. Козьи бубенчики позванивали совсем рядом, и, если бы не надоедливые насекомые, сладкая дрёма юноши длилась бы до следующей дойки.

Побродяга, между тем, продолжал свой путь. На нём был капюшон — из тех, что носят безобразные прокажённые. Остальная одежда, ношеная и не раз штопаная на локтях и коленях, висела на нём мешком. Худая рука прижимала к боку битком набитую дорожную суму с подаянием, у пояса болталась пустая фляга. Вид у путника был самый жалкий. Только края чистой и новой холстины, которой был укрыт инструмент нищего, трепетали на ветру, словно лепестки белого олеандра.

В этот час ни один крестьянин не удивлялся нищему — самая пора ему спешить в город, чтобы до вечера голосить свои песни и клянчить еду у торговок. Каждый, кто слышал стук бродяжьей фляги, лишь на миг оборачивался и равнодушно возвращался к своим делам. Спеть нищего никто не просил — работа кипела, со дня на день край ждал богатых и именитых гостей, которым понадобится что-то есть и у кого-то останавливаться.

Шаг за шагом ступают деревянные башмаки по каменистой дороге, шаг за шагом гремит фляга. Нищий музыкант идёт, напевая что-то себе под нос. Изредка он помогает себе руками — ох, трудно поймать мелодию!

Стоило побродяге скрыться за поворотом дороги, как на ней показалась маленькая конная процессия — двое рыцарей с оруженосцами. Последним были выделены местные камаргианские жеребцы, тогда как важные мужи, убелённые сединами, важно восседали на дорогих испанских скакунах. Парадное убранство ещё больше подчёркивало разницу между старшими и младшими — одежда юношей была гораздо скромнее, темнее и проще.

Солнце начинало чувствительно припекать. Желая немного взбодриться в этот ранний час, всадники оживлённо беседовали.

— Клянусь Мадонной, этот папский любимчик Оноре — безумец! Гнать нас на это сборище гнусавых шутов под угрозой отлучения! Ничего лучше он не мог придумать! — недовольно бурчал в седеющие усы старший рыцарь.

— Будь осторожен, Рене, говорят, он хитёр, как английская лисица. У него всюду есть глаза и уши — каждый кюре и трактирщик рад заработать звонкую монету за свой донос, — предостерёг спутника второй.

— Дядя, а кто он такой, этот Оноре? — полюбопытствовал один из юных оруженосцев.

— Племянник нынешнего папы, забодай бык их обоих! Знаем мы этих племянников! — Рене подмигнул юношам и залился громким хохотом.

Второй рыцарь смотрел на него с явным неодобрением и надменно произнёс:

— Рене, боюсь, Вы забыли о том, что нам вверены не только тела, но и души этих молодых христиан. С Вашей стороны весьма опрометчиво отзываться о святом престоле в таком духе, — второй рыцарь явно сознавал, что разговор стоило перевести в другое русло.

— Сразу видно, Антуан, что в твоём роду больше аббатов, чем воинов. Нет уж, пусть наши воспитанники знают правду. В моём мече больше святости, чем в нынешней церкви. Эти плуты и греховодники по утрам и вечерам читают проповеди, а днём пьянствуют да бегают за поселянками. Только одного святого отца в жизни я и признавал, и почитал, но почтенный старичок умер.

— Ох, Рене, если бы я не сражался с тобой бок о бок, то заподозрил бы тебя в ереси. Но я помню, как ты возвращался в наш шатёр по локоть в сарацинской крови, и не думаю, что ты способен предать нашу веру. Однако слова твои слишком горячи, и я советовал бы тебе молчать — незнакомцы могут быть менее снисходительны, чем я.

— Я и рад бы не болтать, а сражаться, как в старые добрые времена. Только нынче я слишком тяжёл и грузен, а войны всё больше затеваются торговцами да грабителями.

Антуан покачал головой — его боевой товарищ, ворчун Рене явно был неисправим.

Неизвестно, как долю бы ещё продолжался разговор, если бы они не нагнали побродягу-музыканта. Бедняга изрядно вспотел и выбился из сил, постукивания фляги стали какими-то жалобными. Холстина совсем растрепалась, и теперь с близкого расстояния было видно, что нищий несёт на спине лютню дивной красоты с королевским гербом.

— Поглядите-ка на этого оборванного молодчика! Никак он где-то раздобыл лютню из монарших покоев! — толстяк Рене был немало удивлён.

— Думаю, этот бродяга просто украл её и желает сбыть на турнире менестрелей в Арле. Надеется, что в суматохе никто не спросит, как ему достался этот превосходный инструмент. А герб может быстро стереть умелый плотник, — брезгливо продолжил его мысль Антуан.

— Ну, нет! Я этого так не оставлю! — вскипел Рене. — Господа, мы должны отбить лютню и задержать вора.

— Правильно, дядя! — юный Эжен первым воинственно приблизился к нищему.

Но тут бродяга резко повернулся в их сторону и насмешливо произнёс красивым низким голосом:

— Не спешите бить меня, как простолюдина, смелые шевалье. Вас смутил мой вид, который я избрал ради собственной безопасности. Господин Рене может спешиться и проверить мои бумаги. Я сумею доказать ему, что перед ним человек благородных кровей.

Рене неохотно спешился и недоверчиво подошёл к оборванцу. Тот отвёл его в сторону, и некоторое время они степенно беседовали чуть поодаль от всадников. Наконец грузный рыцарь вернулся и обратился к своим спутникам:

— Благородные шевалье, этот пеший господин говорит чистую правду. Мы все здесь честные дворяне. Однако же, ваш соперник не имеет ни коня, ни оружия и предлагает вам сражаться на равных условиях.

Эжен, которому не терпелось показать себя, первым спустился на землю и снял доспехи (тесёмки он развязал заблаговременно, увидев лицо возвращавшегося дяди).

Стоило ему налететь на побродягу, как тот ловко завёл ему руку за спину и повалил на землю, придавив коленом. Никто не успел даже понять, когда нищий успел это сделать. Эжен попробовал было подняться и сбросить противника, ударив его головой, но тот разгадал его манёвр и успел увернуться, пребольно сдавив ему ноги. Приглашение продолжить поединок юноша пристыженно отверг — он поднялся и молча пошёл к своему коню…

Второй оруженосец и вовсе был трижды брошен на землю, не успев даже приблизиться к обидчику Эжена. Побродяга ронял его на обе лопатки, танцуя и кривляясь, играючи. Бедный немой смотрел на оборванца с нескрываемой обидой — разве так побеждают?! Разве не честный кулак должен решать исход боя? И всё же он вынужден был признать поражение.

Рене по праву старшего уступил Антуану. Тот уже не надеялся на лёгкую победу. Нищий тоже заметно подобрался, примериваясь к новому поединщику — опытный воин не чета мальчишке, который ещё вчера воровал сласти с материнской кухни.

Первым делом Антуан попробовал заставить голодранца потерять равновесие, ударив одновременно по ногам и корпусу. Но его удар не достиг цели — бродяга как из-под земли вырос у него за спиной и издевательски толкнул его вперёд что было мочи, от чего рыцарь упал в пыль, до крови ободрав колени, словно упражняющийся в воинском искусстве желторотый юнец. Антуан с трудом подавил ярость и снова наскочил на вёрткого оборвыша, намереваясь угостить его хорошим ударом в челюсть. Не тут-то было — соперник, словно лезвие клинка, сам бросился ему под ноги и снова заставил упасть, потревожив разбитые колени. Закусив губу, Антуан снова подлетел к ловко спружинившему неизвестному дьяволу, но, поскольку самообладание уже покинуло рыцаря, тот без труда повалил его снова. И чем больше ярился воин, тем меньше скрывал свой смех побродяга неизвестного дворянского рода.

Антуан в пятый раз поднялся с земли с плохо скрываемой злостью и посмотрел на Рене, который чему-то улыбался.

— Чему смеётся наш старый солдат? Настало время тебе попытать счастья. Этот попрошайка хочет нас опозорить!

— Дорогой Антуан! Я, пожалуй, сдамся без боя. Я видел, насколько незавидной была ваша участь.

— Но это же позор! Ты герой стольких битв! Сарацины усерднее клали поклоны, когда слышали твоё имя.

— И всё же я откажусь от поединка. А нашего позора, я думаю, этот достойный человек не допустит. Я бы хотел представить вам владельца этой лютни.

Из лохмотьев выпросталась худенькая жилистая рука, похожая на узловатый дубок, растущий близ реки Гар. Рука начала что-то разматывать и распутывать. Наконец уродливый плащ был сбит в сторону, и из-под него показалась копна чёрных волос, схваченных кожаным плетёным ремешком с блестящими каменьями. Перед ними стояла очень смуглая девушка с полными губами и изящным, задорно вздёрнутым вверх носиком. Её угольно-чёрные глаза смеялись.

— Вас погубило благородство и великодушие, господа! Уличные музыканты не отличаются ни первым, ни вторым. Меня зовут Жанна, прошу прощения за небольшой маскарад. Так путешествовать безопаснее. Не все же так благородны, господа. Могут и компанией напасть.

Трое её противников были заметно сконфужены. А Рене, не скрываясь, беззвучно хохотал так, что его живот колыхался.

— Это нечестно! — воскликнул взбешённый Антуан, который опомнился первым. — Вы — колдунья, мадемуазель!

— Попрошу Вас воздержаться от громких слов. Насколько я знаю, женщина должна защищаться так, как она умеет. И не моя вина в том, что я умею это делать хорошо. А что касается честности, разве порядочно было подозревать меня в краже лютни, которую мне пожаловали Её величество? Вы слишком резки для побеждённого, мсье Антуан.

— Мы только хотели восстановить справедливость… — попытался возразить Антуан, но уже без прежней уверенности в голосе.

— Простите, мадемуазель, — решился заговорить Эжен, — верно ли я услышал, что вас зовут Жанной? Не называют ли вас также Жанной-Песенницей?

— В замках, портах и на рынках Прованса меня называют именно так.

На лице Антуана появилась брезгливая и недовольная гримаса. Он знал, что даже последний скотник напевает балладу Жанны о незадачливом рыцаре и остроумной пастушке. Участь высмеянного горе-вояки задевала его самолюбие. А у Песенницы острый язычок — это всем известно!

— Господа, а также присутствующая здесь дама! Короли иной раз заключают мир даже с сарацинами, неужели несколько добрых христиан не смогут договориться между собой? — Рене заговорил нарочито торжественно, впрочем, надо было хорошо знать его, чтобы почувствовать какой-то подвох. Улучив момент, когда остальные рыцари отвлеклись, старый пройдоха подмигнул Жанне.

— Почтенный Рене, как я вижу, предлагает нам заключить мир? — насмешливо переспросила Жанна, тряхнув тёмными и тяжёлыми, как хвост дикой кобылицы, прядями. — Стало быть, мне не отказывают в милости, доступной даже сарацинам? Вот спасибо! И предлагают забыть о нанесённом оскорблении? Вы посчитали меня воровкой и пожелали отобрать то, что заработано честным, хотя и вряд ли праведным, трудом. Это жестокая обида! И я не собираюсь о ней молчать!

Антуан заёрзал в седле. От неприятных раздумий он вернулся было к своей старой привычке — начал покусывать ус, но вовремя спохватился и подавил искушение.

— Должен признать, дама права. Но, может быть, мы сможем как-то искупить свою вину, — прищёлкнув языком, Рене намеренно сделал ударение на «купить».

В воздухе повисла неловкая пауза. Оглядев лица осрамлённых и побеждённых, Жанна от души расхохоталась. Отсмеявшись, она перешла прямо к делу:

— Ну что, господа высокородные рыцари… Ваше благородство не позволяет Вам говорить о низких и презренных вещах. К счастью, мой род занятий меня так не стесняет. Да, да, вы верно понимаете намёк. Готова поклясться самым дорогим, что у меня есть — вот этой лютней, — что не напишу ни строчки о сегодняшнем происшествии и уж тем более нигде не буду о нём петь. Но за это, а также за предшествующие оскорбления, вы должны мне щедро заплатить. Не гнушайтесь, господа, за молчание платят даже при дворе.

Когда речь зашла о таком простом способе избежать позора, Антуан оживился и довольно быстро поделил требуемую сумму на четыре. После этого он обернулся к юношам, которых вообще замечал только по необходимости.

— Дорогой Эжен! Насколько я понял, Вы являетесь почитателем таланта мадемуазель Жанны.

— О да! Три года назад я имел честь слышать её в замке моих родителей. Поверьте, она поёт просто чудесно.

Антуан занял позицию, откуда ему было всех хорошо видно, и обратился ко всем своим спутникам.

— Друзья! Рыцарю нужно не только бряцать оружием, но и понимать толк в изящных искусствах! У меня нет оснований не верить юному Эжену. Думаю, мы все считаем, что талант этой достойной дамы заслуживает вполне осязаемого поощрения!

— Вы забыли уточнить, какой именно из моих талантов, мсье Антуан! — Жанна угрожающе потянула руку к лютне, хулигански улыбаясь.

— Любой талант заслуживает поощрения! — быстро нашёлся Антуан. — Итак, господа, что же мы… м-м-м… подарим мадемуазель Жанне?

— Если каждый из нас вложит по четверти требуемой суммы, всё будет вполне справедливо, — поспешил завершить торг Рене. Возражать ему никто не стал.

— Эжен, куда ты подевал мой запасной кошелёк? Достань-ка его, он нам понадобится.

Эжен проворно соскочил с лошади и достал небольшой кожаный мешочек. Рене тем временем успел отсчитать монеты, составляющие его долю. Получив от юноши кошелёк, он бросил туда несколько звенящих золотых, подавая пример. Юноши расстались с деньгами легко. И только Антуан слегка поморщился и напыщенно произнёс:

— Мадемуазель Жанна! Я имею честь от лица всей нашей компании вручить вам этот скромный дар. В знак нашего преклонения перед вашим несомненным талантом и…

Жанна не дала ему договорить.

— Я думаю, вы бы предпочли умолчать, перед чем ещё вы преклоняетесь, поэтому я избавлю вас от долгих объяснений. Они не нужны ни мне, ни вам. Говорят, лицемерие — тяжкий грех, но вы четверо меня очень выручили. Полагаю, у нас одна и та же цель путешествия с той лишь разницей, что вы едете на турнир в Арле, опасаясь святейшей инквизиции, а я намереваюсь там спеть. В благодарность за вашу щедрость я могла бы сочинить балладу о четырёх бескорыстных и доблестных рыцарях.

— Право же, не стоит. Это лишнее, — сквозь зубы процедил Антуан.

— Так вы едете на папский бескровный турнир? Святая Дева, хоть один человек там не заставит меня зевать! — Эжен не скрывал восторга. — Позволите ли вы сопровождать вас?

— Эжен!!! — Антуан весь побагровел и даже прикусил ус от ярости. Он не успел ещё придумать причину для вежливого отказа, как Жанна сказала своим обычным насмешливым тоном:

— Отчего же нет, мой юный друг? Вы так высоко оценили мой талант, а я даже ничего не спела. Буду благодарна, если вы доставите меня до ближайшего селения. Я приглашена на свадьбу к кузнецу, надо же как-то добывать себе хлеб: не все мои почитатели щедры в той же мере, что и вы.

— Конечно, мы окажем мадемуазель Жанне эту маленькую услугу! — сказал толстяк, подмигнув Эжену.

Антуану ничего не оставалось, как проглотить это.

— Тогда в путь! — воскликнул он. — Не будем терять времени. — Антуан жестом приказал немому оруженосцу подать ему плащ, который слетел на землю во время схватки. Все успели заметить, что он рванул ткань на себя слишком уж резко: юноша едва не упал.

Антуан изо всех сил пришпорил лошадь. Та взвилась на дыбы и тревожно заржала перед тем, как унести своего разъярённого хозяина далеко вперёд. Оруженосец последовал за господином.

— Дама поедет со мной, — сказал Рене. Эжен заметно расстроился. Он-то надеялся рассказать своей невесте о том, что однажды ему даже довелось подвезти Песенницу, и рассчитывал на бурную сцену ревности с последующим приятным примирением. Поначалу он вяло плёлся на своей изящной испанской кобылке за мощным чёрным жеребцом Рене непонятной породы. Но юности не свойственно долгое уныние, и мысль, внезапно пришедшая ему в голову, озарила улыбкой его безусое лицо. Он поравнялся с Рене и, к своему неудовольствию, заметил, что Жанна беседует со старым ворчуном так, словно они давно знакомы. Он картинно кашлянул, чтобы привлечь их внимание, прервав оживлённую беседу вполголоса.

— Извините мою дерзость, — начал он, — однако я осмелился предполагать, что благородная мадемуазель Жанна всегда держит свои обещания. Вот уже четыре года я не слышал её божественного пения. Думаю, с тех пор вы написали и исполнили немало достойных вещей, которые мне не знакомы. Прошу вас, спойте одну из них, и я буду совершенно счастлив.

Жанна выслушала его снисходительно, но без тени заносчивости, как человек, который привык пропускать похвалы мимо ушей — как, впрочем, и ругань.

— Мой юный друг, вы оказали мне большую услугу. Благодаря вам, я отведаю свежего хлеба с молоком на целых полдня раньше. Для бедного артиста это весьма существенно, ибо хлеб достаётся ему не каждый день. Поэтому я спою для вас.

— Вот и отлично! — прокряхтел Рене, отирая пот со лба, — здесь недалеко есть колодец. Я всё равно хотел там остановиться. Это адово солнце скоро выжмет из меня весь пот до капли.

Рене продолжал ворчать весь оставшийся путь до колодца, пока не завидел его вдали и не возблагодарил всех святых вместе взятых.

При всей своей тучности он ловко спрыгнул с коня и направился прямо к пастушьему водопою. Жанна и Эжен, наконец, открыто рассмеялись.

Девушка заметила, что Рене отошёл достаточно далеко и плескался с таким увлечением, что напоминал боевого слона, принимающего полуденную ванну. Ещё раз улыбнувшись, она обратилась к Эжену:

— Мой юный друг, я вам кое-чем обязана. Вы столь лестно отозвались о моих способностях, что мсье Антуан даже расстался с содержимым своего кошелька. Подозреваю, это бывает с ним нечасто.

— О да, мадемуазель! Если бы он не боялся осуждения, он бы посадил моего немого товарища на хлеб и воду.

— Охотно верю. Однако мне бы не хотелось обсуждать этого неприятного господина. Вы помогли мне поумерить его пыл, поэтому я готова спеть для вас любую песню.

Эжен заметно сконфузился. Попросить Жанну спеть то, что он слышал четыре года назад в отцовском замке, означало признать себя мальчишкой. Новых песен он почти не знал.

— Я вижу, моя просьба поставила вас в тупик. Кстати, мсье Эжен, как поживают ваши достопочтенные родители? Ваша матушка всё-таки окончила ту грандиозную вышивку, которую пообещала принести в дар церкви?

— Благодарю вас, они здоровы. А ту вышивку показывают даже коронованным особам.

— У вашей матушки ангельское терпение, мсье Эжен. Кстати, кажется, я знаю, чем вас порадовать. Вы носите помолвочное кольцо. Значит, где-то существует счастливица, у которой осталось второе.

— Вы очень наблюдательны.

Эжен отвернулся и сделал вид, что рассматривает птиц, пролетающих у него за спиной. Не хватало ещё, чтобы Песенница видела, как он краснеет.

— Выучилась этому у цыганок. Знаю две-три их песни, и этого хватает, чтобы меня приглашали в табор. Знаю, как гадают женатым и как очаровывают тех, кто мечтает покорить какую-нибудь красавицу. Но они, пожалуй, наведут на меня порчу, если я раскрою все их тайны. Ваши птицы уже пролетели?

Конец ознакомительного фрагмента.