Волчий отрок. Поцелованный тьмой

Анаис Лисай (2024)

Пастушьи трели, цветущие сливовые сады и страх, что сковывает сердце липкими руками. Такова жизнь в Залесье под управлением госпожи Эржебет, что прокляла душу, чтобы спасти свой жудец. Жестокосердная госпожа карает и дарует милость по своей прихоти. Люди боятся её, но не Михей. Михей верит, что он её волчий отрок из пророчества и их встреча принесёт благо всем. Но как объяснить это вечно пьяному отцу и братьям-тиранам? Никак. Стоит ему заикнуться о волчьей участи, как отец даёт смачную затрещину. В лучшем случае. Но всё меняется, когда в деревню приезжают люди госпожи, чтобы забрать по одной девочке из каждой семьи. Это шанс для Михея, и он им воспользуется. Но готов ли он принять то, что уготовано ему волчьей участью? Готов ли к встрече с госпожой? Или ноша окажется сильнее и сломает? Пойдёт ли он на всё, чтобы стать истинным волчьим отроком? Первая книга дилогии.

Пролог

— Ружа, что ты копошишься! — недовольно воскликнул Василе, держа младенца на руках. — Может, его в люльку положить?

— Нельзя, — крикнула женщина из другой комнаты.

— Или платок в цуйке смочить и дать пососать? Взгляд у него недобрый. — Он уставился в скрюченное и напряжённое лицо младенца и провёл перед ним двумя пальцами. Тот покраснел и истошно завопил, Василе тяжело вздохнул. — Ишь горластый какой… Всё тебе не нравится. Лишь бы у мамки титьку сосать… Ружа!

— Да иду я, — прикрикнула она. — Ничего нельзя поручить тебе, Василе.

Он тяжело вздохнул, покачивая ребёнка, который всё никак не успокаивался. За что Босора послала это сущее наказание? Вот его старшие братья такими не были — Лучиан и Георге всегда были послушными, смышлёными, тихими и взрослыми.

Василе присмотрелся, ища черты, которые бы напоминали его. Хмурится младенец — прямо вылитый он. Или он просто хочет верить в это?.. Невыносимо…

— Лучиан! — закричал Василе, пытаясь перекричать вопль младенца.

В проёме показался мальчишка семи лет — его карие глаза с опаской и долей тщательно скрываемого любопытства уставились на отца.

— Что стоишь как истукан? Подойди, — рявкнул Василе.

Лучиан робко приблизился.

— На, — протянул Василе свёрток с крикуном, — держи крепко, чтоб не упал. А то окаянная тебя утащит. — Он пригрозил пальцем сыну.

Лучиан прижал свёрток к груди, будто не держал ничего ценнее в своей жизни.

— Чтобы не было, как с Георге, — зачем-то добавил Василе, выпрямляясь и расправляя спину.

Лучиан побледнел, слившись с белыми стенами, его пальцы крепкой хваткой впились в свёрток. Его младший брат пискнул, в звуке смешались негодование и возмущение от такого обращения, и, на удивление, успокоился. «Слава Босоре!» — подумал Василе и вскинул руки к небу. Он отошёл от сыновей и уселся на скамью, стоящую вдоль стены под маленьким квадратным окном, из которого даже в погожий день не дождёшься хоть мало-мальского света. Василе облокотился на стену и осмотрелся: его взгляд упал на стол, застеленный льняной скатертью. Кант был вышит красными шерстяными нитями, повторяя знаменитый залесский мотив — угловатый рисунок, изображающий маки с листьями. Почему к макам добавили листья, Василе никогда не понимал. На столе стояли стакан воды и рюмка цуйки, в миске лежал свежеиспечённый хлеб — дары для урситоареле, которые могли бы умаслить высшие силы. Василе вздохнул и взял край скатерти, провёл по нему рукой, пытаясь разобрать узор. Увидеть что-то в полутьме комнаты, освещённой тремя свечами, было невозможно. Он нахмурился, прощупав изнанку, — нити были убраны без должного усердия и торчали безобразно, обличая свою нерадивую хозяйку. Ружа могла бы и лучше постараться, готовя парадную скатерть, как-никак у неё было почти девять месяцев, чтобы вышить её. Василе запнулся о мысль, вспомнив, как проходила беременность — а ещё важнее, — что ей предшествовало. Рука непроизвольно потянулась к рюмке с цуйкой.

— Да как ты можешь, изверг этакий, — сказала Ружа, ударив его по рукам. — Это дары для урситоареле. Хочешь, чтобы сыну нашему беду накликали? Не желаешь для него лучшей участи?

— Лучшей? — Василе усмехнулся. — А может ли она у него вообще быть после… — Он запнулся и отвёл взгляд, рука упала рядом с рюмкой. — Ружа…

Ружа замерла, но это оказалось мнимым затишьем, которое тут же разразилось бурей.

— Что, Ружа? — Ему пришлось поднять взгляд на неё, в ярко-голубых глазах горел гнев. — Не первый год Ружа, но научить тебя порядкам всё не могу. За что мне, Босора, это наказание! — Она ловко заставила стол плошками с угощениями: от запечённой свинины валил пар, красный лук поблёскивал от уксуса, а солёные огурцы так и просились в рот.

Василе сглотнул, ощущая отвращение. Кусок явно не лез ему в горло, но это и хорошо. Негоже зариться на дары для урситоареле. Беду накличешь. Он бросил взгляд на мясо и усмехнулся. Семья ела его последний раз несколько недель назад, но Ружа для даров всё-таки припасла свинину. Она явно пытается замолить свои грехи перед высшими силами.

— Не слишком ли ты стараешься? — прищурившись, спросил Василе. — Оставила бы мясо для Лучиана и Георге, а то парни исхудали.

— Ой ли. Раньше я не замечала особой заботы о них с твоей стороны. — Ружа бросила быстрый взгляд на стол. Убедившись, что всё именно так, как планировала, она подбоченилась и вздёрнула острый подбородок.

— Побойся Босоры, женщина! — Василе ударил кулаком по столу, так сильно, что посуда задрожала и разразилась протяжным звоном. — Я всегда за своих, — он выделил слово голосом, — детей горой.

— Раз так, то Михей должен получить такую же церемонию, как и у старших братьев. Ты же горой за своих детей.

Василе хмыкнул, отмечая, как она изменилась в лице — натуральная преступница, которая пытается скрыться за напускной заботой о детях.

— Вот именно. За своих, — прошептал он под нос.

— Ты опять? — Ружа схватила полотенце, лежащее на столе, и стала теребить его в руках. — Я покаялась перед тобой и Босорой. Что ещё мне делать прикажешь?

— Принеси жертву Талту.

— Может, ещё и окаянной, чтобы меня в ведьмы записали? Такой судьбы ты мне желаешь?

— Талта у нас почитали наравне с Босорой, как и в Империи. Да и я слышал, что в соседних жудецах его стали вновь почитать.

— Когда их захватил Девлет. — Ружа раскраснелась. — Талт бросил Босору на произвол судьбы и сбежал к окаянной. Это всем известно…

— Так деды наши ещё Талту и Босоре поклонялись. А вот пришли эти бабы из Тори, и понеслась. — Василе хмыкнул. — Лет шестьдесят, как забыли Господина, а госпожа Эржебет только усилила это разделение. Не думала, что ей это выгодно, чтобы власть удержать? — Василе вновь хмыкнул. — Марежуд Седмиградья без семи жудецов. Лучше бы нами правил жуд Залесский, чем эта ведьма бессмертная. Он хотя бы настоящий правитель Залесья…

— Госпожа Эржебет пожертвовала своим мужем, чтобы спасти Залесье от султана и императора. Не думал, чего ей это стоило?

— А Седмиградье не уберегла! Добром это не кончится. Вот увидишь! — Василе скрестил руки на груди. — Продала свою душу, стала одержима. Такого правителя ты бы нам хотела?

— Мне вообще всё равно. Лишь бы не трогали! — Ружа вскинула к небу руки. — Не ты сидел и ждал, пока супруг с войны вернётся. Я сама старших без тебя растила. И что? Дальше бы воевал, пока не убили? Уж лучше такое спасение.

— Хочешь сказать, что это спасение? — Василе скрестил руки на груди. — Каждый год мы платим оброк госпоже, жуду и султану и еле-еле сводим концы с концами. Вот лучше бы ты со мной ушла в Подгорье. Жили бы, как все в Седмиградье.

— Под властью наместника султана? Ты этого хотел бы? — Ружа схватила полотенце с двух концов и вытянула его. — И чтобы мы делали? Бродили бы по Седмиградью и побирались в поисках работы? — Ружа в голос засмеялась.

— Да если и так, хоть платили бы только султану, — пробурчал Василе себе под нос. — И ведьму бы не почитали. Доброе ли дело, что госпожа Эржебет бессмертной стала. Беда Залесью от этого будет!

— Не думала, что ты такой поборник благополучия Залесья…

— В Седмиградье хотя бы на сыновей жудов есть управа, не как у нас.

Ружа застыла и побледнела. Страх быстро появился на её лице. Его слова дошли до неё.

— Где Михей? — выпалила она.

Василе нахмурился — не этого он ожидал от виновной жены. При чём здесь младший отпрыск?

— Он здесь, маменька, — выпалил Лучиан, вскакивая со скамьи.

Он сделал это так резко, что младший брат проснулся и заплакал. Снова.

— Ты что в углу таишься словно мышь? — грозно спросил Василе. — Подслушивал, значит. — Он уставился на сына, тот нервно сглотнул. — Вон брат из-за тебя опять ревёт…

— Из-за него? — Ружа покраснела, ноздри раздулись. Натуральная бестия. — А не ты ли, Василе, должен был сына нянчить, пока я готовила дары?

— Лучиан без дела слонялся, — буркнул он.

— Да что Лучиан, что Георге — всегда без дела. — Она подбежала к сыну, подхватила младенца и начала укачивать, мягко улыбаясь. — Год как вернулся, а слова ни разу им ласкового не сказал.

— Ты слишком нянчишься с ними. Вырастишь сопляков — от юбки не оторвать будет. А если война?

— Ну, поглядим, — Ружа усмехнулась. — Уж душевней тебя будут — и то славно. — Она быстро оглядела комнату, её глаза округлились. — Лучиан, где твой брат? — выпалила она на одном дыхании.

— У тебя в руках, маменька, — смотря в пол, ответил он.

— Не Михей, а Георге! Где он? Василе, — она уставилась на мужа, глаза горели огнём, — где твой средний сын?

— Ну, он… Наверное, — Василе почесал затылок, вспоминая, когда видел Георге. — Да он с Лучианом был. Бьюсь об заклад. — Он ударил себя по лбу.

— Лучиан! — строго сказала Ружа. — Где Георге?

— В саду. — Лучиан продолжал рассматривать носки лаптей из кожи.

— Подними глаза, когда с матерью разговариваешь. — Ружа ловко схватила его за подбородок. — Не отводи взгляда. В сливовом саду? — Лучиан закивал. — И что он там делает?

— Играет в прятки, — выдохнул он, — а я вожу. Маменька, он за мной везде хвостом ходит. Я устал от него. Теперь ещё и с Михеем нянчиться надо…

— И поэтому его надо было перед закатом в саду оставлять? Окаянная вас дери.

Ружа отпустила подбородок сына. Он стал растирать покрасневшую кожу, в глазах стояли слёзы. «Да и поделом ему будет. Нечего мать так изводить», — подумал Василе. Жена повернулась к нему. «Не к добру это», — пронеслось в его голове.

— Что сидишь, Василе? Хватай Лучиана и иди искать Георге. Мне два раза повторять?

— Да понял, я понял, — сказал Василе, вставая со скамьи. — Пошли, дурень. Вечно от тебя одни проблемы.

Он подошёл к сыну и влепил ему подзатыльник. Лучиан подавил всхлип и потёр место удара, скрывая боль. Василе обернулся — Ружа положила Михея в люльку, закреплённую к балке, и, напевая под нос, продолжила накрывать стол для урситоареле. А он, значит, должен его был всё это время держать. Мерзавка! Думала, что так он к нему проникнется? Его так просто не проведёшь.

Василе вышел из белого глинобитного дома, который он вместе с отцом Ружи построил, когда они поженились, и глубоко вздохнул. Сладкий запах цветущей сливы ударил в нос, навевая воспоминания о том, как он с Ружей миловался под деревьями, валяясь на белом покрывале из лепестков, путающихся в её тёмно-каштановых косах. Тогда она была и ласковее, и мягче, и заботливее. Тогда она была только его… Не то что теперь…

Лучиан почти бегом вёл его по тропинке в сторону сада. Движения были дёргаными, а плечи — напряжёнными. Василе даже пришлось прибавить шаг, чтобы не отстать от сына.

— Георге, — нараспев кричал Лучиан, подзывая брата. — Георге, где ты? Я сдаюсь, ты победил.

— Георге, — вторил ему Василе, а по спине бежал холодок.

Когда они добрались до сливового сада, сумерки легли на деревню. Василе выругался про себя, понимая, что лампу второпях не прихватили они. Главное, чтобы Ружа не узнала, а то на смех его поднимет. Ей бы только повод дать. Неужели это случилось после… Он покачал головой — это сейчас дело десятое. Нужно найти мелкого Георге, притаившегося среди деревьев. Но как?

— Где ты оставил его, бестолочь этакая? — спросил Василе, оглядывая сад; запах цветов пьянил не хуже цуйки. — Вспоминай.

Он занёс руку, чтобы отвесить ещё один подзатыльник, но Лучиан отпрыгнул. Василе махнул и подался вперёд, теряя равновесие. Окаянная! Ловкий какой.

— Зараза! Где твой брат?

Лучиан резко заморгал и нахмурился, на лбу залегли морщины. Василе видел, что он хотел возмутиться, как обычно делала его мать, но не стал. Вместо этого он развернулся и побежал вдоль деревьев с криками в поисках Георге.

— Куда ты, дурень? — крикнул ему вслед Василе, Лучиан быстро удалялся от него. — Куда мне теперь идти?

Василе почесал затылок и осмотрелся: сливы цвели буйно, вот бы и плодоносили они так же. Урожай обещал быть большим: они смогут и оброк заплатить, и насушить слив, и повидла наварить, и цуйки нагнать, и даже продать. Год обещал быть хорошим, только бы Георге с Лучианом не напортачили. Да и сын жуда бы держался от них подальше… Тогда к ним вернутся мир и спокойствие.

Василе увидел ящик, стоящий под деревом. Его лицо преобразила довольная улыбка. А он и забыл, что припрятал здесь бутылку выдержанной цуйки по особому рецепту прапрадеда, который передавался из поколения в поколение. Василе подошёл к ящику, стянул крышку — внутри стояла вожделенная бутылка с янтарной жидкостью. Он облизнулся, схватил бутылку и тут же откупорил её.

Голос Лучиана уже звучал где-то далеко, а он мог думать только о жидкости, наполняющей его лёгкостью и радостью, которых ему так не хватало уже несколько лет. С каждым глотком печали уходили — цуйка с лёгкостью уносила тревоги и обиды. Ведь если подумать, то Ружа и не виновата вовсе. Она всё ещё его Ружа. Трепетная и нежная, но в то же время сильная. Василе мечтательно улыбнулся, представляя её. Воображение подкидывало образ молодой Ружи, настоящей, той, какой она была восемь лет назад: мягкая кожа без изъянов, лёгкий и весёлый нрав, прекрасные вьющиеся волосы. Той, которая всецело была только его. Он увидел руки, что ласкали её, но они были не его.

Василе с горя отхлебнул ещё цуйки. Жидкость больше не радовала, а больно обжигала. На глаза навернулись слёзы. Он быстро стёр их и поперхнулся — перед ним стояла великолепная женщина в окружении его сыновей и вооружённых слуг. Свет от факелов освещал её, демонстрируя красоту. У неё была бледная кожа, которая будто светилась изнутри. Чёрные волосы собраны в высокую причёску. Голубые глаза наполнены обещаниями, от которых Василе громко сглотнул. На женщине было алое бархатное платье, подчёркивающее грудь и талию, показывающее слишком многое для зевак, похожих на него. Вот бы уткнуться в ложбинку между грудей и никогда её не покидать. Так бы он мог отомстить Руже за её…

К женщине подошёл Влад Залесский — сын жуда Залесья, первого советника госпожи Эржебет и хозяина Драгоста с Клушарадом. Ненавистный Влад. Мелкий щенок, которому только стукнуло двадцать лет. Василе не смел поднять на него взгляд, но знал, что увидел бы довольное лицо с издевательской ухмылкой, что так сводила с ума всех местных женщин. Интересно, знал ли Влад, кто он такой? А помнил ли он Ружу? Зачем ему вообще была нужна замужняя женщина? Ещё и старше него? Василе крепко сжал кулаки и поднял взгляд: женщина — видимо, госпожа Эржебет, — изучающе смотрела на него. Что они оба забыли в Драгосте?

— Эти мальчики сказали, что ты их отец, — сказала госпожа Эржебет, её голос лился как мелодия флейты. — Это правда?

— Да, госпожа. — Василе закивал и раскрыл объятия детям.

Георге с опаской поглядел на него, Лучиан толкнул его в спину, показывая, что нужно идти к отцу.

— Он толкается, папенька, — хныча и потирая глаза, сказал Георге.

Средний сын весь измазался и выглядел паршиво — Руже это не понравится.

— Спасибо, госпожа, что нашли моих сорванцов. — Василе обнял сыновей. — Я их уже обыскался.

— Так сбился в поисках, что решил отдохнуть с цуйкой? — Госпожа Эржебет скрестила руки на груди.

— Его можно понять, тётушка, — заметил господин, рассматривая внимательно ногти. — Цуйка в Драгосте лучшая во всём Залесье.

— Поэтому можно детей без присмотра оставлять? Я тебя правильно поняла, Влад?

Он поднял на неё взгляд и, самодовольно улыбаясь, сказал:

— Нет, нельзя. Босора не потерпит, чтобы дети и женщины оставались без защиты. Но цуйка у нас лучшая. С этим грех спорить.

— Это речи не Босоры, а окаянной. — Госпожа Эржебет усмехнулась, обнажая оскал. — Но раз так, то угости меня моей лучшей цуйкой, — обратилась она к Василе.

Василе непонимающе переводил взгляд с Влада на госпожу Эржебет, не зная, что делать. Дети крепко вжались в него, не давая пошевелиться. Он неуверенно протянул руку. Влад, явно раздражённый, схватил бутылку и передал госпоже Эржебет. Она взяла её и сделала большой глоток. Василе с жадностью смотрел, как губы прикасаются к горлышку, которое только что было у него во рту. Он сглотнул.

— Правда, неплохо, — сказала она, протягивая бутылку Владу. — Но я предпочла бы вино.

— Вы просто не привыкли, тётушка, — Влад сделал большой глоток и выбросил бутылку в траву.

Василе с грустью наблюдал, как заветная янтарная жидкость растекалась по траве. Сердце защемило.

— Так почему дети без присмотра шатаются в саду в столь поздний час? — спросила госпожа Эржебет. — А если бы на них напали волки?

— Простите, госпожа. — Василе выпутался из объятий сыновей и пал ниц. — Прошу прощения, госпожа и господин. Сын решил подшутить над младшим братом…

— Избавь меня от своих объяснений. Ты жалок. — Она усмехнулась. — Чтобы с тобой сделать?

Василе сжал клочок травы, сетуя, что ему так не повезло с детьми. Госпожа Эржебет славилась суровым нравом. Её боялись. Поговаривали, что из-за окаянного духа, что поселился в ней, она пила кровь и купалась в ней. Что тогда она могла сделать с ним, простым деревенским мужиком, чья вина была в том, что породил двух дурней.

— Поднимись, — рявкнул Влад, пнув его в бок. Василе подавил всхлип. — Лучиан сказал, что вы готовитесь к приходу урситоареле. Госпожа желает посмотреть на это. Веди нас.

— Да, благодетели. — Василе вскочил и схватил сыновей за руки. — Следуйте за мной, милостивые государи.

Путь до дома пролетел незаметно — Василе пытался не представлять, какой крик поднимет Ружа, когда увидит саму госпожу Эржебет. Но хуже было то, что Влад шёл с ними. А может это и к лучшему? Тогда он точно сможет уличить нерадивую жену. Или нет? Лучше не думать об этом, а представить, как он будет хвастать знакомством с госпожой перед другими мужиками. Он усмехнулся, а они припомнят ему, что Влад знаком с Ружей. Как ни крути, дело — дрянь.

— Ждите здесь, — бросила госпожа Эржебет охране, когда они очутились перед домом.

— Милости просим, госпожа, — сказал Василе, кланяясь и пропуская её вперёд. За ней тут же прошёл Влад.

Василе вздохнул, что он мог сделать своему господину? А Ружа могла ли?.. Конечно, могла! Дрянь такая. Оказалась не лучше дворовых девок.

— Здесь налево, но пригнитесь. Дом у нас простенький, но чистый. Прошу, — распинался Василе перед гостями.

Лучиан и Георге безмолвно, как мыши, проскользнули в правую комнату, где стояла печь.

Комната, которую готовили к таинству, погрузилась во мрак, который безуспешно разгоняли три свечи. Ружа сидела на скамье у стола, кормила грудью Михея и напевала под нос. Сердце Василе сжалось, когда он увидел, с какой любовью она покачивала младшего сына. Никогда она так не относилась к старшим мальчишкам. Вот оно доказательство её лживой натуры!

Ружа вскрикнула, увидев гостей.

— Прикройся, женщина! — прикрикнул Василе. Злее, чем ему хотелось бы. — Это жена моя Ружа, а это госпожа Эржебет и господин Влад.

— Госпожа. Господин… — промямлила Ружа, отнимая Михея от груди. Она густо покраснела и опустила взгляд в пол. На мгновение Василе показалось, что она сжалась, но он был уверен, это просто показалось.

Младенец недовольно зашевелил губами и разразился громким плачем. Василе вскинул руки, проклиная окаянную. Какой же он шумный!

— Какой сильный ребёнок, — сказал Влад, подойдя к Руже. От Василе не скрылось, с какой похотью он смотрел на обнажённую грудь его жены, будто она была его собственностью, а не Василе.

— Такая несгибаемая воля, — заметила госпожа Эржебет, не обращая внимания на Влада. — Что же тебе приготовили урситоареле?

Госпожа Эржебет протянула руки, чтобы взять младенца. Ружа покраснела, но отдала его, затем отвернулась и поправила рубаху. Влад разочарованно выдохнул и стал осматриваться, не скрывая презрения к их простому жилищу. Василе стало обидно за их дом.

В руках госпожи Эржебет Михей на удивление успокоился: он перестал плакать и теперь внимательно смотрел на неё. Она мягко улыбнулась ему.

— Как славно вы с ним управляетесь, госпожа, — заметил Василе восхищённо. — Мне бы вашу сноровку.

Госпожа Эржебет хмыкнула, пропуская мимо ушей его слова. Она бросила взгляд на стол и удивлённо сказала:

— Книга для даров? Как необычно. Вы хотите, чтобы урситоареле даровали ему тягу к знаниям?

— Да, госпожа, — сказала Ружа и опустила голову. — Я верю, что ему уготовят лучшую судьбу.

Она подняла взгляд на Влада, а Василе усмехнулся. Бесстыдница!

— А пока она у него плохая? — спросил Влад, не сводя взгляда с Ружи. Он прожигал её насквозь. — Думаешь, что урситоареле смилуются над ним и изменят полотно его судьбы?

— Это возможно, Влад, — заметила госпожа Эржебет. — Они же слуги Босоры, а она восприимчива к просьбам матерей.

— Но защитить их не может. — Он усмехнулся. — Зачем книга для даров?

— Чтобы Михей дураком не был, — ответила Ружа.

— Как его отец? — Влад усмехнулся и отвёл взгляд.

Василе крепко сжал кулаки, пытаясь подавить гнев, который вызывал в нём Влад. Он сможет выбить всю дурь из жены позже, когда они уйдут. Погоди ещё, Ружа.

— Главное, чтобы волчью участь ему не нагадали, — сказал Василе. Все взгляды обратились к нему. Он сглотнул, не зная, что делать с этим вниманием.

— Почему же? — строго спросила госпожа Эржебет. — Волчий отрок — спаситель Седмиградья.

— Иль спасение? Иль гибель? — процитировал Василе пророчество о волчьей участи. — Там же прямыми словами говорят, что ничего хорошего нас не ждёт.

— Это так типично для мужика бояться всего неведомого и непознанного, — Влад усмехнулся и бросил взгляд в проход. — Но тебя понять можно: волчий отрок принадлежит госпоже. А тебе работники нужны для хозяйства.

— Работники? — госпожа Эржебет усмехнулась. — Но отрок мой…

— Почему, госпожа, вы так вцепились в это пророчество? — продолжил Влад. — Вам мало лидерца, живущего в вас? Он помог вам захватить Залесье…

— Твой дед пустил меня в Залесье, как марежуда. Довольствоваться им одним я не буду…

— Так зачем остановили войну два года назад? С вашей силой можно было отбить Седмиградье…

— Влад, ты слишком молод и ничего не понимаешь… С волчьим отроком я буду сильнее.

— Михей точно не волчий отрок, — вмешался Василе. — Вам не придётся его забирать.

— А если бы был, — задумавшись, сказал Влад, — то в дарах бы нашли волчью шерсть, я думаю…

— Кто знает, — госпожа Эржебет пожала плечами. — Возможно, Василе, Босора тебя услышит. — Она усмехнулась, всматриваясь в лицо младенца. — Время позднее. — Она протянула ребёнка Руже. — Нам с Владом уже пора. И так задержались в Драгосте. Поздравляю с младенцем. Он чудесный. — Она повернулась, чтобы уйти.

— Госпожа, — почтительно сказала Ружа; госпожа Эржебет остановилась, Влад внимательно посмотрел на обеих, — вы не оставите какой-нибудь дар? Это был бы оберег для Михея.

— Дар? — Она задумалась. — Почему бы и нет.

Она развязала красную атласную ленту с запястья и протянула ей. Ружа почтительно поклонилась госпоже и положила ленту к книге. Влад внимательно наблюдал за этим, не проронив ни слова.

— Благодарствую, госпожа.

— Да хранит нас Босора. — Госпожа Эржебет дотронулась до левого плеча и наклонила голову.

— Воистину, — вторили ей Влад, Ружа и Василе, повторяя за ней движения.

Василе пошёл вперёд, чтобы показать путь из их дома. В коридоре он увидел, как Лучиан быстро скрылся в комнате, где прятался с братом. Негодник. Опять подслушивал. Надо бы его хорошенько за уши отодрать, чтобы неповадно было так себя вести.

Госпожа Эржебет вместе с Владом покинули дом. Василе ещё несколько раз поклонился им, выражая глубочайшее почтение, а про себя думая, что они ещё легко отделались. Дождавшись, что их фигуры скрылись вдали. Он захлопнул дверь и пошёл к Руже, которая как ни в чём не бывало покачивала на руках Михея, тихо посапывающего.

— Как развязно вела себя с госпожой! Выпросила ленту для ублюдка. Оберег! Не подумала, что беду это принесёт ему? Ты что не слышала, что рассказывают про неё?

— Недалёкие умы всегда болтают о сильных мира сего. Я хотела бы, чтобы Михей был таким. — Ружа положила младенца в люльку.

— Какая забота! — Василе хлопнул в ладоши. — А не потому ли, что он господский выродок? Он явно пялился на тебя, сука.

— Вот как ты заговорил! — Ружа тяжело задышала, борясь с гневом, и схватила полотенце, лежащее на столе. — Иди и в хлеву с овцами ночуй. Пошёл вон, раз сына своего не признаёшь. — Ружа хлестала его.

— Вот нагадают ему волчью участь, — Василе ретировался к выходу, — вот и посмотрим, кто прав был.

— Пошёл вон. Проспись. От тебя цуйкой несёт. — Поток ударов не ослабевал, Ружа вытолкала его на улицу.

— Злюка, — бросил Василе и сплюнул.

В коридоре он снова наткнулся на Лучиана.

— Чего уставился? — прикрикнул он на сына.

— Ничего. А что это за волчья участь? — спросил он.

— Спать иди. — Василе махнул на сына.

— Если её нагадают Михею, то его отдадут?..

— Сказал же — спать иди. — Он толкнул Лучиана в комнату, а сам вылетел на улицу.

Дверь за ним громко захлопнулась — Ружа закрыла её на засов, чтобы он ночью не вернулся. Василе вздохнул, сетуя на свою судьбу. Вот угораздило его так жениться. Он запрокинул голову и посмотрел на небо — сквозь тучи пробивалась кровавая луна. «Не к добру. Не к добру это. Волчья участь заготовлена Михею», — подумал Василе и пошёл в хлев.

На следующее утро среди даров урситоареле они нашли волчью шерсть.