И дочка в подарок

Амелия Борн

Часть 3

— Маша, мы уезжаем!

Я в панике металась по квартире, скидывая в сумку те немногие вещи, что успела выложить, и натыкаясь на все подряд углы, что, казалось, только и ждали моей задницы, на которой теперь наверняка будут синяки.

Да и плевать! Кто на меня будет смотреть-то, в конце концов?

Вспомнился вдруг алчущий взгляд Лаврова и его поцелуй… да будь он проклят три раза! Зачем он все усложнял, чего ради говорил мне все эти дикие, невозможные вещи? Для него это было не больше, чем развлечение, а у меня могла рухнуть вся тщательно выстроенная жизнь!

Я ненавидела его. Боже, как же я его в этот момент ненавидела! За то, что не отпускал. За то, что раз за разом с удовольствием жал на больное…

Но хуже всего то, что под этой ненавистью крылось кое-что еще. До сих пор не остывшее, не зажившее, не забытое…

От этого чувства я бежала. А еще — от безысходности, в которую все неизбежно должно было скатиться.

Конечно, мое поведение и нелепая забастовка с отказом возвращаться на работу выглядели дико непрофессионально и могли хорошенько изгадить мне рабочую репутацию в дальнейшем, но ситуация между мной и боссом была слишком острой, чтобы остаться во всем этом с холодной головой. Да и он хорош! Разве его чертовы домогательства соответствовали уставу?

Я ощутила, что от этой несправедливости раздражаюсь еще больше.

— Да щучий потрох! — выругалась злобно, в очередной раз налетев бедром на острый угол.

Ладно, на самом деле я сказала вовсе не так. На месте щучьего было куда более неприличное, созвучное ему, слово.

— Мама, а что такое щучий потрох? — тут же поинтересовалась Машенька, возникая на пороге.

Но тут же, к счастью, забыла про свой вопрос. Потому что ее глаза испуганно округлились при виде моих истеричных сборов.

— Что ты делаешь?

— Пакую вещи, — решительно заявила я и еще раз повторила ранее сказанное, словно сама себе не верила:

— Мы уезжаем.

— Но дядя Костя…

Я неожиданно даже для себя самой гневно ударила кулаком по комоду, об угол которого несколько раз стукнулась — прямо-таки отомстила за все этому проклятому старому куску дерева!

Дочь испуганно вздрогнула. Я тоже.

— Маша, оставь эти фантазии, ладно?

Мой голос звучал отрывисто, моляще. Отчаянно хотелось перейти на крик, чтобы заставить дочь забыть об этом человеке…

Но она была мне неподвластна. У нее были свои собственные чувства…

Невозможные, как и мои. И с этим нам обеим придется смириться.

— Какие фантазии? — осторожно уточнила Маша, крепче прижимая к себе Петю, словно он мог защитить ее… От кого? От меня?

От меня, подумать только!

— Дядя Костя не будет твоим новым папой, — сказала я твердо, надеясь, что дочь поймет это раз и навсегда.

— Но почему? Ты же нравишься ему!

Да уж, упрямства ей было не занимать.

— Потому что он чужой папа, — наконец выдохнула я сквозь зубы то, что причиняло боль и мне самой.

— Неправда! — выкрикнула дочь так отчаянно, что у меня сердце треснуло напополам.

— Правда, — повторила я. — Мне жаль, но…

— Там на кухне плохо пахнет, — буркнула Маша прежде, чем гордо от меня отвернуться.

Она плакала. И за это я ненавидела сейчас Константина Лаврова еще сильнее.

На кухне не просто плохо пахло. Там все буквально дымилось.

Запах гари пропитал все помещение и я с ужасом поняла, что забыла про этот чертов омлет, оставленный боссом на плите.

Поспешно выключив горелку, я ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Это от дыма — сказала себе упрямо, распахивая окно, чтобы дурной запах выветрился…

Жаль, что нельзя было точно так же открыть настежь душу и позволить всему плохому унестись прочь вместе с ветром…

Когда останки омлета были счищены со сковороды, я вышла с мусорным пакетом в прихожую, чтобы сразу все это выкинуть.

Внутри защемило, когда увидела, что там, на своем маленьком розовом чемоданчике, спиной ко мне, сидит уже полностью собранная в дорогу Маша.

— Ты обещала, что мы останемся тут, — не поворачиваясь, проговорила она с обидой, от которой становилось больно. — Что мы встретим новый год с бабушкой и я смогу с кем-нибудь подружиться…

Я обреченно присела на соседний чемодан.

— Я знаю, милая. Я действительно хотела, чтобы так все и было…

— Почему тогда мы должны уезжать?

— Потому что так будет лучше.

— Кому?! — вскрикнула она так пронзительно, что я поняла — я мучаю дочь, сама того не желая.

— В мультике Аркашу обижали другие плохие тюлени, — проговорила вдруг Маша. — Он сначала прятался от них, а потом решил, что нельзя так жить все время…

Я нервно хмыкнула. Пожалуй, эта тюленья мудрость была не такой уж и наивной.

Ну что я и впрямь? Почему я должна переворачивать свою жизнь и главное — жизнь Маши вверх тормашками из-за какого-то мужика? Он не хотел разойтись по-хорошему — что ж, будет, значит, по-плохому.

Это не я развязала войну, но я намерена была ее выиграть.

— Думаю, мы можем остаться здесь как минимум до Нового года, — проговорила я, заговорщически толкая дочь плечом.

— Правда?

Ее глаза зажглись восторгом, и я поняла — это стоит того, чтобы сражаться с целым миром.

Если потребуется.

Но лучше бы, конечно, без этого…

— Ты меня страшно выручаешь, — от души призналась я Виктору — парню, с которым мы разошлись когда-то давно, но остались, вроде как, добрыми друзьями.

Я нервно впивалась пальцами в его локоть, когда мы дружно, словно влюбленная парочка, шагали по улице к моему временному месту работы.

— Учти, ты обещала, что будешь носить мне на могилку цветы, если я вдруг паду смертью храбрых в этом бою, — помпезно заметил он, заботливо меня поддерживая на скользком участке дороги.

— Да ну тебя, — отмахнулась я пушистой варежкой. — Уверена, до убийства дело не дойдет.

Хотелось на это надеяться, во всяком случае.

— Ну не знаааю, — протянул он с сомнением. — Судя по твоим рассказам, этот чувак просто зверь!

И тут же рассмеялся, скрашивая эффект серьезности, с которой прозвучали его слова.

— Поверить не могу, — вздохнул Вик шутливо, — что помогаю женщине, которая меня вероломно бросила!

Он вдруг остановился и, требовательно сжав мою руку, чтобы я на него посмотрела, спросил:

— Это ведь из-за него, да?

— Что? Нет! То есть, я не понимаю, о чем ты вообще!

— Все ты понимаешь, — рассмеялся он негромко. — Из-за него я оказался недостаточно для тебя хорош…

— Ты слишком умный, чтобы долго жить, — хмуро парировала я. — Радуйся, что ты мне еще нужен для дела…

— Ой, боюсь-боюсь!

Под громогласный хохот Вика мы зашли в здание офиса — я провела его по своему электронному пропуску — и вместе поднялись на нужный этаж. Когда двери лифта распахнулись, я демонстративно снова взяла его под руку и мы нарочито медленно, позволяя всем вокруг нас рассмотреть, прошли к моему рабочему месту.

— Ну, я пошел? — спросил он негромко, склоняясь ко мне так, что со стороны это выглядело как весьма интимное действо.

— Подожди…

Я удержала его за галстук, притянула к себе…

— Продолжишь в том же духе и рискуешь спровоцировать у меня в штанах салют в твою честь, — хрипло шепнул он мне.

Я неловко выпустила его галстук из своего захвата и вполне искренне смутилась. До таких взрывных последствий доводить дело я вовсе не планировала.

Но тут вдруг двери лифта снова распахнулись и в офис ступил тот, ради кого все и затевалось. Точнее — против кого…

— Поцелуй меня, — быстро повернулась я к Вику.

— Что?

— Да поцелуй же ты меня! — процедила на грани мольбы и требования.

Он смотрел мне в глаза несколько секунд, а потом сделал то, о чем я просила.

До моего слуха донесся гневный рев, но я только сильнее зажмурилась и отчаянно вцепилась в Виктора, как в спасательный круг.

— Ты не интересуешься футболом, не притронулся к Кромбахеру и не заключил со мной пари на то, что победит Челси… Влюбился! — беззлобно рассмеялась тетушка Эля, которая запрещала озвучивать на людях информацию о наших родственных связях, требуя называть ее исключительно по имени.

— Кажется, давно, — вздохнул я, и тетя мгновенно забыла о первом тайме, что показывали по экрану огромной плазмы в местном спортбаре.

Отпив добрую половину пинты, Эля чинно промокнула губы салфеткой и велела мне:

— Рассказывай все!

А что я мог ей поведать? Как одна ночь в прошлом перевернула все в моей жизни, а после я с ног сбился в поисках Цветковой? И вот теперь Алина была рядом, но всячески показывала, что я ей на фиг не сдался?

Хотя… чего скрывать? Тетя Эля вполне могла мне помочь с этой взбалмошной и несносной особой.

Приговорив две пинты Кромбахера и напрочь забыв о происходящем футбольном действе, я таки выложил Эле все, ну, конечно, утаивая интимные детали. Тетя слушала, приоткрыв рот. Только слуховой аппарат придерживала, чтобы не выпал на самом интересном месте.

— Она нам подходит! — когда я закончил, заявила уверенно Эля и даже ладонью по столу хлопнула, чем напугала официанта. — Хорошая девочка. А главное, говоришь, дочь у нее без отца? Это прекрасно!

Я смотрел на тетю с недоумением. Раньше она в поддержке безотцовщины замечена не была.

— Ну что ты глазеешь, как баран на новые ворота? Тебе пора остепениться. И не как с этой твоей Ренатой, — Эля скривила губы и, приложившись к бокалу, допила содержимое, — а по-настоящему. Решено! — Она треснула по столу снова, уже выглядывая официанта, чтобы повторить заказ. — Завтра же едем с тобой в офис, буду знакомиться с твоим Цветочком.

Эля кивнула сама себе и, мигом переключив свое внимание с обсуждения моих сердечных дел, вновь вперила взгляд в экран.

— Вот черти косоногие! — выругалась тетя и прибавила, от чего я нервно хохотнул: — Хорошо, что мы с тобой не замазались. Эти клоуны сегодня совсем не играют.

Рассчитывать на то, что Эля передумает и назавтра не прибудет в офис на знакомство, не приходилось. Я заранее предупредил тетю, что мы можем вместо работы поехать прямиком к Алине домой, но это ее ничуть не испугало. Напротив, от перспективы познакомиться с «этой милой девочкой и ее дочкой в естественной среде обитания», тетя Эля и вовсе вошла в раж.

Я мог поклясться — этот ходячий вечный двигатель уже продумал все! Нашу с Цветковой свадьбу, совместных детей, ну и прочие милые шалости.

«Мне уже девяносто три! Сколько мне осталось? От силы лет двадцать? Я хочу наслаждаться жизнью!» — частенько говаривала мне Эля.

И она наслаждалась. Моей жизнью, продуманной наперед, в том числе.

— Где же эта милая девочка? — вертя во все стороны головой, спросила меня тетя, едва мы вошли в здание офиса.

Я прошествовал к лифтам с тетей под руку, искренне надеясь, что Цветочек сегодня — и впредь — воздержится от бунтов в виде неявки на работу.

— Милая девочка наверняка уже приступила к своим обязанностям, — сказал я Эле, и когда лифт довез нас до нужного этажа, добавил, прежде чем выйти: — И обещай держать себя в руках, тетя!

— Назовешь меня тетей еще раз, я расскажу Алиночке, как в три года ты обделал штаны, — пообещала Эля.

Я уже собрался было возмутиться, когда мне резко стало не до оскверненных штанов. Хотя, нет. Сейчас у меня кто-нибудь обделается прямо не сходя с места!

Грозный рев вырвался из моего рта помимо воли. Я высвободил руку, за которую почему-то уцепилась Эля, и, нагнув голову, помчался к столу Цветковой, возле которого ее нацеловывал какой-то тип!

— Дай ему сразу хуком слева! — закричала вслед тетя. — А потом поддых!

— Константин Павлович! — ужаснулась Алина, когда я сбил с ног ее хахаля и, пролетев с метр, едва не встретился носом со стеной.

Ну, сейчас Константин Павлович покажет, кто в доме хозяин!

Развернувшись, я убедился в том, что Виктор, если конечно, это был он, поднялся (лежачих я не бил), и вновь ломанулся к нему, желая почесать кулаки о его противную морду.

Он целовал Цветкову в моем офисе! Мою! Цветкову! В моем офисе!

У-бей, у-бей! — горланили демоны внутри меня, пока я, схватив этого гондольера за грудки, впечатал его в стену. И вдруг получил неожиданный отпор. Удар в мою челюсть вышел настолько внезапным, что на мгновение оглушил.

До меня, словно через толщу воды, доносились крики — подбадривания тетушки, призывы разнять нас — Цветковой. И причитания Арбузовой, которая вдруг решила, что меня, босса, между прочим, убьют прямо на рабочем месте.

— Отставить! — заорал я, когда нас все же растащили охранники. — Подать его обратно! Я из него отбивную сделаю!

— Остынь, поварешка! — выкрикнул хахаль Алины. — Тебе бы на бокс походить.

Он веселился, окидывая взглядом разгромленный офис и Цветкову. А вот мне было не до смеха. Чертов клоун! Ну он у меня попляшет.

— Витя… Витя, ты как? — бросилась к резиновому изделию номер два Алина.

— Он убирается из моего офиса! — рявкнул я и мотнул головой, давая понять Сереже, что держал хахаля, чтобы он выкинул это нечто вон.

— Я с ним! — вызвалась Цветкова.

Ах, вот оно что? Ну, уж нет. Привела чужого человека на работу — будешь оштрафована.

— Размечталась, — процедил я и, подойдя к Алине, взял ее под локоть и поволок в свой кабинет, по пути объявив: — Расходимся и занимаемся делами! Представление окончено. — Проходя мимо тети, обратился к ней: — Эля, я позову тебя минут через десять.

Тетя степенно кивнула и засеменила к диванчику, на котором с комфортом и устроилась. Я же, протащив упирающуюся Цветкову к кабинету, втолкнул ее внутрь и, заперев за нами дверь, поинтересовался:

— И что это за разврат на рабочем месте, я тебя спрашиваю?!

— Какой разврат? — округлила я глаза в ответ на вопрос босса. — Это мой законный жених! Он имеет право целовать меня везде, где хочет…

От этого заявления Лавров буквально побелел и угрожающе на меня двинулся. Я отступила и, наткнувшись на стул, в него же и упала.

— Везде, значит? — вкрадчиво уточнил босс.

Я задрала голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза, и с усмешкой повторила:

— Везде. В губы, в шею, грудь и даже ниже…

— Ты играешь с огнем, Цветочек.

Я и сама это чувствовала. Но остановиться почему-то не могла.

— Вы всегда можете меня просто уволить, — обворожительно улыбнулась я, закидывая ногу на ногу.

Он проследил за моим движением и весь ужас положения накатил на меня лавиной. Мы же с ним совсем одни в этом кабинете! Я вцепилась в стул как в последнюю надежду в деле обороны моей добродетели перед похотливым кобелем. То бишь, боссом.

— Я просто требую больше не приводить в офис посторонних! — после паузы наконец рявкнул Лавров. — Это что, так трудно?

Я пожала плечами.

— Во-первых, Вик мне не посторонний. Он не мог оставить без внимания тот факт, что на работе мне угрожает опасность в виде вашего чрезмерного внимания, Константин Павлович, поэтому отправился меня провожать…

— Чрезмерного внимания… — повторил размеренно, даже задумчиво, босс, отворачиваясь от меня к окну.

Его высокая, стройная фигура выглядела странно одинокой на фоне широкого окна, за которым шумел город. Или этот шум в моих ушах был следствием внезапно участившегося сердцебиения?

Снова горечью на языке проявилось сожаление. Но я просто не могла себе его позволить. Не должна была даже задумываться ни о чем таком, что могло пошатнуть мои твердые убеждения.

— Я был так плох… тогда? — донесся до меня вопрос, произнесенный глухим, отрывистым голосом.

— Что? — переспросила растерянно, снова выгибая шею, чтобы увидеть Лаврова. Но он стоял все в той же позе, замкнутой громадой в приглушенном свете зимнего дня.

— Да! — выпалила я, отворачиваясь. — То есть, нет. Черт, да какая разница? Это совершенно неважно!

— Почему тогда?

Всего два простых слова, короткий безэмоциональный вопрос, а в груди у меня словно бомба взорвалась, разметав сердце в клочья.

— Потому что это было ошибкой.

Я действительно так считала. Куда лучше было не знать его касаний, не помнить поцелуев, не чувствовать близости… Хотя тот вечер и ночь отложились в голове лишь обрывистыми кусками воспоминаний, но ощущения — остались. Мучительные, грызущие, слишком живые… особенно в его присутствии.

— Ты жалеешь об этом? — услышала я очередной его вопрос.

— Больше всего на свете, — ответила искренне.

И это было правдой. Я жалела о том, что это случилось, но никогда не жалела о последствиях. Дочь стала для меня целым миром. Лучшим подарком.

Я поднялась на ноги, гордо выпрямившись, и, не поворачивая к боссу головы, проговорила — негромко, но твердо:

— Я не из тех, кто имеет связь с женатыми мужчинами и потом спокойно спит по ночам. Если бы я не была так пьяна и уязвима тогда… этого бы просто не произошло. Неужели так сложно понять, что я не хочу ни повторять то, что было, ни даже просто вспоминать об этом?

Он молчал несколько секунд, показавшихся невыносимо долгими. Потом сказал:

— Можешь вернуться на свое рабочее место.

Я кивнула, хотя он и не мог этого видеть.

— Надеюсь, что мы наконец поняли друг друга, Константин Павлович.

Он ничего не сказал в ответ… но на душе отчего-то вместо покоя образовалась тяжесть.

— Алиночка!

Я повернулась к пожилой женщине, которая, как помнилось, вошла в офис вместе с боссом перед тем, как началась вся эта бесовщина, в результате которой Лавров пытался таки убить Витю, рискуя обречь меня носить ему те самые венки на могилку.

— Да? — вежливо улыбнулась я, ожидая какого-то продолжения.

— А вы что, уже уходите? Я так хотела с вами познакомиться!

Со стороны стола секретарши раздалось какое-то полное муки мычание. Я обернулась на звук и заметила, как Арбузовские арбузы подрагивают в приступе неясного отчаяния.

Отвернувшись от этого удручающего зрелища, я снова сосредоточилась на милой женщине передо мной.

— Простите, а вы?

— Я — Эля! — поспешно представилась она. — Родственница Кости.

— А отчество? — уточнила я с улыбкой, которую почему-то невольно вызывала собеседница.

На мой вопрос она весьма оскорбилась.

— Никаких отчеств! Я слишком молода для таких условностей!

С этим утверждением, против которого свидетельствовал как минимум слуховой аппарат, можно было поспорить. Но чувство самосохранения подсказывало мне, что делать этого явно не стоит.

— Давайте же присядем! — спохватилась Эля, с нежданной для ее возраста силой увлекая меня на диванчик в приемной.

— Так чем я могу вам помочь? — спросила, не особо понимая, что вообще происходит.

Эля, тем временем, внимательно меня осматривала. У нее был поразительно цепкий и проницательный взгляд, но я никак не могла взять в толк, почему вообще удостоилась столь пристального внимания.

— А ты точно такая, как он и говорил, — наконец одобрительно покивала Эля самой себе. А следом произошло совсем уж неожиданное — я оказалась прижата к ее хрупкой на вид, но крепкой по факту груди.

— Добро пожаловать в семью! — с чувством заявила она.

Я едва не поперхнулась. В какую еще семью? В какой неизвестный мне момент я оказалась в этой очереди желающих туда вступить?

Из угла Арбузовой донесся очередной жалобный звук.

Все это становилось похоже на какой-то сюр.

Я вежливо отстранилась от груди Эли и сказала:

— Эм… спасибо. Но мне, боюсь, пора возвращаться на свое рабочее место. Рада была с вами познакомиться…

— Иди, иди, Алиночка…

И именно так я и сделала. Торопливо унесла ноги подальше от всего этого дурдома. И наивно надеялась, что на этом все и кончится.

Но не тут-то, конечно, было.