Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании

Аманда Браун, 2019

Жестокость. Наркотики. Суицид. Добро пожаловать в мир тюремного доктора! Леденящие кровь, душераздирающие и поучительные – так можно охарактеризовать случаи из жизни и истории лечения пациентов, описанные врачом, считавшим своим профессиональным долгом помощь тем, кто находится под арестом. Все ее пациенты – преступники. Но, несмотря ни на что, для них она по-прежнему остается лечащим врачом. Доктор Аманда Браун лечила заключенных в скандально известных тюрьмах Великобритании – вначале в исправительных учреждениях для несовершеннолетних, затем в пресловутой Уормвуд-Скрабс и впоследствии в крупнейшей европейской тюрьме для женщин Бронзфилд. Она видела все – от грязных протестов до удивительных случаев беременности, от чудовищных нападений на заключенных до безжалостных актов причинения вреда самим себе. В этих откровенных, жизнеутверждающих мемуарах Аманда Браун приводит истории и случаи, повлиявшие на ее карьеру, напоминая о помощи тем, к кому большинство из нас скорее проявило бы равнодушие.

Памяти моих дорогих матери и отца, которые показали мне истинное значение слов «любовь» и «сострадание».

Аманда Браун

Ведь разум — это тот же вольный выбор, сам по себе создать он может небеса в аду и ад в небесах.

Джон Мильтон. «Потерянный рай»

Amanda Brown

The Prison Doctor

* * *

All rights reserved.

Печатается с разрешения авторов и литературных агентств MBA Literary Agents Ltd., Louisa Pritchard Associates и Prava I Prevodi International Literary Agency.

Все права защищены. Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© И. Д. Голыбина, перевод, 2019

© 2019 by Dr. Amanda Brown and Ruth Kelly

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2019

Пролог

Тюрьма Бронзфилд

Первое, что я услышала, были крики. Охранники бежали куда-то по коридору и вверх по металлической лестнице.

— Что случилось? — закричала и я, решив, что разразился бунт.

За пятнадцать лет работы тюремным врачом я успела повидать немало, но ответ поразил.

— Кто-то рожает! — выкрикнул один из охранников, а потом еще раз повторил то же самое в рацию. Он требовал вызвать подмогу, скорую, медсестер — весь медицинский персонал — в первый блок.

— Вот же черт!

Я побежала следом за другими. Грохот стоял такой, будто по лестнице поднималась целая армия. В воздухе витал запах переваренных овощей с обеда; насыщенный и въедливый, слегка сладковатый, он мешался с запахами пота и дешевого мыла.

Заключенные, заслышав наше приближение, принялись колотить в двери камер кулаками. Металл отчаянно грохотал.

Полдюжины офицеров столпилось у входа в маленькую камеру в самом конце коридора.

— Дорогу! — скомандовала я, протискиваясь между ними.

Столб света падал в камеру сквозь зарешеченное оконце. В углу, прячась в тени, стояла, трясясь всем телом, крошечная молоденькая женщина. Подол ее ночной рубашки был перепачкан кровью. На стенах тоже виднелись кровавые брызги — ярко-красные, словно граффити протеста. Казалось, она не осознает, где находится и кто она такая. Вьющиеся темные волосы липли к потному лбу и щекам.

Но где же ребенок?

Стараясь говорить спокойно, я сделала шаг вперед и попыталась с ней заговорить.

— Ничего, дорогая, все будет в порядке.

Но кто мог знать, что в действительности будет так? Скорее всего, заключенная была героиновой наркоманкой, сейчас на метадоне. Большинство содержащихся в первом блоке когда-то принимали наркотики.

Стук в двери стал еще громче. В воздухе разносились злобные выкрики и проклятия, добавляя ситуации напряжения и шума. Когда в тюрьме такое творится, создается впечатление, что от малейшей искры все здание взлетит на воздух.

Женщина начала кричать.

— Вытащите ее из меня! Вытащите ее из меня!

Видимо, она имела в виду плаценту, потому что в камере, частично спрятанная под кроватью, в луже крови прямо на тюремном полу, лежала новорожденная девочка. Я огляделась по сторонам, пытаясь отыскать, во что ее завернуть. Пуповина была оборвана, похоже, самой матерью. Малышка выглядела такой крошечной, что, скорее всего, родилась задолго до срока. Вот только жива ли она? Эта бедная, бедная крошка, жи…

К моему гигантскому облегчению, девочка вдруг заплакала.

— У кого-нибудь найдется чистое полотенце? — спросила я.

— Держите, док.

Бетти, охранница, протянула мне единственный чистый предмет, который сумела обнаружить — синюю простыню с кровати.

Я взяла малютку на руки, завернула в тюремную простыню и прижала к себе, изо всех сил стараясь согреть ее хрупкое тельце. Да, нелегок был ее путь в этот мир! Приютившись у меня на груди, она постепенно перестала плакать.

Я окинула взглядом коридор, надеясь увидеть торопящихся врачей скорой помощи. И мать, и младенца требовалось срочно перевезти в госпиталь. Женщина явно потеряла много крови, а поскольку плацента до сих пор не вышла, у нее могло развиться послеродовое кровотечение — одна из основных причин материнской смертности.

Пока мы ждали, я проверила, продолжается ли кровотечение. К счастью, ничего подобного не обнаружила. Однако, хоть я и испытала облегчение, заключенная не унималась.

— Вытащите ее из меня! Вытащите ее из меня! — продолжала она кричать раз за разом, нисколько не интересуясь малышкой.

Я решила, что она не хотела ребенка, и подумала, не изнасиловали ли ее. Мне пришлось работать со множеством женщин, ставших жертвами тяжелых преступлений на сексуальной почве. Больше всего я тревожилась, что новорожденная могла привыкнуть к наркотикам. Любые наркотические вещества, которые принимает мать во время беременности, могут вызывать привыкание у плода. После родов зависимость не проходит, но поскольку препараты ребенок не получает, возникает так называемый неонатальный абстинентный синдром. Его симптомы могут проявиться в течение одного-двух дней, а новорожденный требует тщательного наблюдения и лечения.

— Пропустите скорую! — крикнул кто-то, и до моего слуха донесся тяжелый стук ботинок.

Фельдшеры скорой вошли в камеру, а один из охранников протянул мне белое полотенце для малышки. В подобных обстоятельствах это могло показаться странным, но мне стало гораздо легче, когда я смогла завернуть это прелестное создание с темными влажными кудряшками, прилипшими к головке, в точности как у матери, не в тюремные простыни, а в теплую, мягкую ткань.

Фельдшер обернул плечи матери одеялом и осторожно усадил ее в кресло-каталку. Под неутихающие крики «вытащите ее из меня!» ее покатили по коридору. Лишь на короткий миг она удивленно оглянулась на младенца, а потом исчезла из виду.

Двое тюремных охранников поехали с ними, сопровождая ее в госпиталь, причем одного приковали к ней наручниками, чтобы она не попыталась сбежать. Я понимала, что это необходимая мера, но смотреть на них было страшно. Мне не раз приходилось слышать, что заключенные, как бы тяжело ни болели, ни за что не упустят шанса на побег. В наших кругах до сих пор ходит байка о том, как роженица, едва разрешившись от бремени, выскочила в окно родильного зала.

Медсестра скорой помощи повернулась ко мне и протянула руки, чтобы забрать младенца.

Я в последний раз приласкала малышку, нежно погладив пальцем по щеке. Она обхватила мой палец ладошкой, а я про себя вознесла молитву в надежде на ее лучшую долю. Если ей разрешат остаться с матерью, то после выписки из госпиталя их переведут в совместный блок, но только на 18 месяцев. Если срок, на который приговорили женщину, дольше, то девочку заберут в детский дом. Однако если власти решат, что мать не может заботиться о новорожденной, их разделят вскоре после родов.

Будучи сама матерью, я и представить не могу ощущений, когда отбирают ребенка. Каково это — сидеть в тюрьме, день за днем представляя, как он растет, как выглядит, кто утешает его, когда он плачет.

Что будет с малышкой дальше? Конечно, я смогу узнать подробности дела, всегда можно спросить. Но справлюсь ли я с этим знанием?

Мое влияние на жизни заключенных очень ограниченно. Я не могу переписать их судьбы, но в силах хотя бы отчасти облегчить страдания, помочь избавиться от зависимости, выслушать, когда это нужно. Моя работа не в том, чтобы их судить, а в том, чтобы о них заботиться, помогать, вне зависимости от того, кто эти люди и что они натворили. Ради этого я и живу.

Все вышли, и я осталась одна среди перепачканных кровью стен. Мрачность тюремной камеры навевала на меня клаустрофобию.

— Все в порядке, док? — поинтересовалась Бетти из коридора.

— Да, подруга, — вздохнула я.

Я прошла за ней по лестнице вниз, стараясь вернуть себе обычную невозмутимость. Не только заключенным приходится быть сильными, чтобы выжить в тюрьме. Если бы я принимала все близко к сердцу, то долго бы не выдержала.

Предстояло вернуться к работе. Другим требовалась моя помощь.