Я жду тебя в Париже

Алёна Стимитс

Париж — это город-мечтатель, город-романтик, — город, в котором отношения обретают особый смысл и окраску. Здесь влюбляются и расстаются, находят и теряют, грустят и смеются. Каждый из героев ведет свой диалог с городом, и каждому он приотворяет особый уголок своего сердца. Откройте книгу и очутитесь в объятиях Парижа: почувствуйте запах жареных каштанов, послушайте уличного музыканта, понаблюдайте за прохожими и насладитесь удивительной атмосферой французской столицы.

Алёна Стимитс. НЕМНОГО ПОДОЖДАТЬ…

Едва первый луч солнца озарил комнату, раздался томный вздох. В углах закопошились. Кое-кто даже попытался инициировать привычную утреннюю беседу, но капризный женский голос моментально перетянул все внимание на себя:

— Ну и пылища тут у нас! В прошлом году я еще могла рассмотреть свое отражение, а теперь и лица не видно.

Как и следовало ожидать, месье Отрюш не преминул вступить в словесную конфронтацию:

— Мадам, попробуйте постичь свою сущность, заглянув в глубь души, а не в зеркало. Слишком уж велика ваша зацикленность на внешних атрибутах. Иногда даже складывается впечатление, что вы как были профурсеткой, так ею и остались, а время-то идет…

На несколько секунд в комнате повисла напряженная тишина. Выждав немного, углы осуждающе зашелестели. Отдельные смельчаки хихикнули чуть слышно, давая понять, что поощряют наглость месье Отрюша. Однако высказаться в открытую никто не решался.

Наконец молчание прервала мадам де Пуавриер. Ей было так много лет, что и бояться-то не имело смысла.

— Не умничайте, юноша, — заскрипела старуха, — нам всем известно, что вы прочли всего одну книгу, а мните из себя бог знает кого. Вы прекрасны, милочка! — обратилась она к незаслуженно уязвленной Даме.

— Прекрасны, прекрасны, — эхом отозвались углы.

Впрочем, «профурсетка» и не думала обижаться. Она довольным взглядом обвела свою свиту и звонко спросила:

— Госпожа де Бержер, что там с завтраком? Подают?

— Как всегда, мадам, свежие круассаны и горячий шоколад. А в буланжери уже начали выпекать багеты.

— Как же хочется сменить обстановку! — произнесла Дама с ноткой сожаления.

Теперь, когда солнечный свет вовсю струился в окна апартаментов, можно было хорошо рассмотреть обладательницу капризного голоса. Она восседала на небольшой кушетке с таким изяществом и грацией, словно позировала невидимым зрителям. Словно действие происходило не в интимном пространстве ее будуара, а где-то на сцене, на глазах у сотен людей.

— Вот бы сейчас парочку бриошей и глоточек свежего воздуха! Ну отчего судьба так жестока ко мне?! Чем я заслужила эту участь? — она опять вздохнула.

— Не грустите, мадам! В жизни все меняется. Надо лишь немного подождать! — изрек с присущим ему бесстрастием месье де Саблие.

— Ну хорошо, — неожиданно быстро переключилась Дама, — пока мы ждем, предлагаю сыграть в ассоциации, — тонкими пальцами она оправила чуть съехавшее плечо платья. — Месье Отрюш, на какой букве мы остановились вчера?

— «Пэ», — буркнул конфликтер из своего закутка.

— Это замечательно! — обрадовалась Дама. Казалось, буква «пэ» была наполнена для нее каким-то особым смыслом.

— Замечательно, замечательно! — подхватили углы.

— Тогда — Париж. Какие ассоциации вызывает у вас этот город?

Прелестница вопрошающе оглядела присутствующих.

— Канкан, — пискнул кто-то.

И со всех концов понеслось:

— Фуа-гра…

— Тулуз-Лотрек…

— Мулен Руж…

— Фалюш…

— Бодлер и лягушки, — заключил месье Отрюш.

Сама красавица молчала. На ее лицо вновь пала тень печали.

— А вы, мадам? Что значит Париж для вас? — аккуратно поинтересовались из какого-то угла.

— Ах, друзья! — воскликнула Дама. — Если б я могла заключить в одно слово все то, что чувствую по отношению к любимому городу! Гранд-Опера, бульвар Сен-Жермен, Кафе де Флёр… Наши блестящие вечеринки, променады, разговоры о прекрасном…

— «В объятиях любви продажной жизнь беззаботна и легка…» — зачем-то влез в монолог Дамы месье Отрюш.

— Прекратите паясничать! — строго осадила балагура она. — Ваши экзистенциальные сентенции часто неуместны и полны сарказма, а меж тем…

— А меж тем, мадам, Бодлер писал свои стихи задолго до рождения озвученного вами направления. И если вы полагаете, что его отрешенная созерцательность отражает типичные экзистенциальные противоречия, вполне подходящие под определение гностической антиномии, то, извольте, здесь я, пожалуй, с вами соглашусь. Однако…

— Да замолчите же вы наконец, несносный пустозвон! Ох, мадам, если б только столкнуть на пол его зловредную книгу! Ведь он всю плешь проест нам своим Бодлером, — уже не сдерживаясь, сокрушалась старуха де Пуавриер.

Отрюш смерил недоброжелательницу ледяным взглядом.

— Возомнили, что можете меня уязвить? А хотите знать, кто вы? Вы — завистливая старая перечница, не обладающая даже толикой тех знаний, которые есть в моей голове. Вы и подобные вам всегда будут ненавидеть тех, кто умнее.

Углы затаили дыхание. Пространство наполнялось приятным скандальным флером. Легкой дымкой он колыхался в воздухе, обещая обитателям комнаты наполненный смыслом день. Одни упивались чужими эмоциями, другие восторгались отчаянным выпадом «пустозвона», третьи тихо радовались, что досталось не им. Уже слышны были пересуды и шепот тех, кто всегда сплетничал за спиной.

— Господа, успокойтесь! Нам всем сейчас непросто, — месье де Саблие со свойственной ему рассудительностью предпринял попытку примирить враждующих. — Я понимаю, вы устали друг от друга, от этой вечной неопределенности. От монотонности дней и спертости воздуха. Но не стоит терять веры! Нужно лишь немного подождать!

Словно вняв увещеваниям месье де Саблие, все смолкли. Тишина стояла такая, что звук ключа, который кто-то вдруг повернул в замочной скважине, показался обитателям комнаты громом средь ясного неба. На пороге появилось несколько мужчин.

— Боже правый! — воскликнул один из них, пожилой, но весьма бойкий брюнет с лихо закрученными усищами. — Да это же замок Спящей красавицы! Каков антураж, а! Так что вы говорите, месье инспектор, хозяйка квартиры живет на юге Франции?

— Жила, — поправил усача второй из пришедших — высокий тощий мужчина с огромной бородавкой на носу. Он изучающе оглядывал стены. — Хозяйкой была некто Соланж Божирон. Говорят, она сбежала отсюда еще в тридцать девятом и с тех пор никогда не возвращалась в Париж. Прошло семьдесят лет. Что ж, приступим, господин Шопан де Жанври?! Дел у нас с вами невпроворот.

— Это вы точно подметили, месье инспектор. Мне, как оценщику, еще не доводилось иметь дело с таким количеством раритетов, собранных в одном месте. Вы только посмотрите — какой страус! — усатый тип провел пальцем по перьям Отрюша. Слой многолетней пыли моментально взвился в воздух.

— Он-то что здесь делает?!

Инспектор чихнул, и новые вихри взлетели вверх. Потрепанная книга вдруг обнаружила буквы там, где ранее виднелось лишь пыльное пятно.

— Шарль Бодлер, — констатировал вслух брюнет. — Так, ребята, за работу! — зычно выкрикнул он.

Его помощники рассредоточились по салону. Кого-то двигали. Нахально заглядывали под подолы столешниц и тумбочек. Что-то записывали. Вдруг один из мужчин привлек всеобщее внимание присвистом.

— Что там, Андрэ? — спросил с другого конца комнаты начальник.

— Джованни Болдини, месье. С подписью. Неизвестный портрет.

— Да ну! Скажешь тоже! — недоверчиво выдохнул усач, оторвавшись от старой, но весьма изящной перечницы, одиноко украшавшей небольшой столик. И двинулся навстречу картине…

Она сидела, отвернувшись от приближающихся к ней мужчин. Тонкими пальцами оправляя чуть съехавшее плечо платья… Безошибочно чувствуя, что все они сражены, влюблены, покорены ее изяществом и грацией… Сидела и кокетливо смотрела вдаль, а солнечные блики играли на складках ее роскошного розового одеяния…

Примечание автора: портрет Марты де Флориан, принадлежащий кисти Джованни Болдини был продан с аукциона за 2,1 миллиона евро в 2010 году. Спустя семьдесят лет прекрасная Дама наконец обрела столь желанную свободу. Иногда и правда нужно лишь немного подождать, так ведь?

Отрюш (с франц. autruche) — страус

Пуавриер (с франц. poivrière) — перечница

Бержер (с франц. bergère) — пастушка, так же называлось кресло в стиле Людовика Пятнадцатого

Саблие (франц. sablier) — песочные часы