Фрейя. Ведущая волков

Аля Файпари, 2024

В Диких Землях нет никого страшнее, чем клан дикарей Кезро… Фрейе было семнадцать, когда этот злой рок обрушился на ее деревню, оставив после себя лишь холмы пепла. Дикари сожгли все вокруг дотла. Лишенная дома, потерявшая всех, кого любила, девушка была вынуждена выживать в диких лесах, прибившись к волчьей стае. Однако едва суровые метели сменились мягкими ветрами, ее настиг новый кошмар. Кезро взяли девушку в плен, но Фрейю выторговал суровый незнакомец. Его намерения чисты. Вот только железный браслет на предплечье говорит о нем больше, чем кажущаяся искренность зеленых глаз. Как можно верить тому, кто заключил союз с извергами? Фрейя ни перед кем не преклонит колен. Она подавит боль и будет ждать часа расплаты. Но, пережив суровые испытания, кровь и жестокость сражений, обретет ли она путь к свободе?

Глава 3

Фрейя

С наступлением ночи я с трудом разлепила глаза, и боль сразу напомнила мне о скверном положении. Я оторвала голову от пола, сдула с носа пыль и мучительно медленно села, прислонившись к ветхой стене. Связанные за спиной руки затекли и отзывались резкой болью, рана на плече страшно пульсировала.

Осмотреть помещение, в котором меня заперли, было практически невозможно: тьма оказалась настолько густой, что я едва различала силуэты собственного тела. Окон здесь не было, и лишь тусклый свет едва пробивался сквозь щели в двери.

Я услышала треск поленьев, и на миг меня охватила паника — слишком свежи еще были в памяти последние яркие воспоминания, связанные с этими звуками. Появившийся не так давно страх перед огнем был совершенно некстати.

Стараясь дышать глубоко и медленно, я подняла голову и оперлась о столб, к которому меня привязали ранее. Слезы снова выступили на глазах, но я упрямо не давала им пролиться.

«Я должна быть сильной. Ради мамы. Папы. Ради Тео. Я выдержу это и остальные испытания, что приготовила для меня судьба», — пронеслось у меня в голове, и, чтобы не впасть в беспамятство, я начала занимать голову разными мыслями. Хотя о том, как выбраться отсюда, размышляла совсем недолго — понимала, что это ни к чему не приведет. У меня больше не было оружия, а даже если бы я смогла перегрызть веревку, то никак не сумела бы справиться с дверью, запертой на засов. И это не считая того, что у меня совершенно не осталось сил, чтобы бороться с целой армией чудовищ, поджидавших меня с той стороны.

Я думала о том, что ждет меня дальше. То и дело мне вспоминалось одно-единственное слово. «Рабыня». От одной только мысли о подобной участи меня бросало в дрожь. Рабы долго не жили, особенно девушки. Они бы нацепили на меня железный браслет и продали какому-нибудь похотливому старику, который вскоре не оставил бы от меня ничего, кроме оболочки. «Я буду сражаться», — яро пообещала себе. Но то была отчаянная бравада утопающего, хватающегося за соломинку. Я понимала, что рано или поздно сломаюсь. Так же, как ломались другие.

Тягостные размышления сменились воспоминаниями о матери, от которых давление в груди лишь усилилось. Я отказывалась верить, что слова того дикаря были правдой. Если бы она не погибла в пожаре, я бы заметила, как ее уводят с остальными. Они забрали Ветра, но вместе с ним никого больше не пленили.

«Ты пришла слишком поздно», — нашептывал внутренний голос, но я мысленно зажала уши.

Что бы ни случилось на самом деле, в одном мне сомневаться не приходилось — моей матери больше не было. Я не спасла ее. Возможно, если бы Теоден был с ней в ту ночь, они бы выжили. Он бы успел. Он всегда знал, что делать. А я теперь даже не знала, где мой брат. Вернулся ли с гор? Выжил ли он?

Как я вообще оказалась здесь? Чем прогневала Богов, что они так со мной поступили? Как вышло, что еще два сезона назад мы с матерью наслаждались жизнью в нашей скромной деревушке, не зная бед? А я, казалось бы, совсем недавно скакала на Ветре и смеялась у костра с остальными девушками и парнями.

Сейчас я с трудом могла поверить, что те мгновения были явью. Прозрачные тихие озера воспоминаний заполонялись болотистой топью нынешних испытаний. И, сидя в этой затхлой комнате, я готовилась к новым.

А еще я тосковала по стае. Наверное, именно их мне не хватало больше всего. В тот день Легенда что-то разглядела во мне и пощадила. И волки открыли для меня новый, дикий мир, поначалу едва не убивший, но затем — вдохнувший в меня жизнь, словно дух леса смилостивился над приемным дитем, на долю которого выпало немало невзгод.

Был ли то некий материнский инстинкт, любопытство или своеобразное сочувствие зверя, но лишь благодаря щедрым подношениям Легенды в виде заячьих и птичьих тушек и ее теплому телу, прижимающемуся ко мне, я не погибла в лесу в дни, последовавшие за той роковой ночью. И я поняла, что в этом мире нам будет проще выжить вместе.

Вот только остальные не были готовы смириться с моим присутствием так сразу. Как это бывало у людей, мне пришлось доказывать, что я достойна вступить в их ряды. Что могу стать полезной, а не быть обузой. Поначалу все, что мне оставалось — это подчиняться строгой иерархии, которая существовала в стае. Пока волки делили улов после охоты, иногда с боем, я оставалась в стороне и наблюдала. Запоминала. А потом показала, на что способна. Момент, когда убегающая от хищников олениха была сражена моим метко брошенным клинком, стал переломным. За проявленные силу и сообразительность, что так ценили волки, в тот день я впервые удостоилась чести присоединиться к общей трапезе. С тех пор никто больше не смел мне противостоять. Я стала равной им. Мы превратились в единое целое. А спустя время они посчитали, что я заслуживаю роль вожака. Этих существ невозможно было приручить и заставить подчиняться, они были самим олицетворением свободы. Да я и не пыталась демонстрировать превосходство человека над зверем. Я просто была благодарна за свое спасение и всеми силами хотела показать им это.

Я более не видела в них чудовищ, которых обычно боялись люди. Волки не были злыми или беспощадными; они, как и все остальные, делали то необходимое, чтобы выжить, и никогда не брали больше.

Иронично, но именно дикие звери показали мне, что такое милосердие. Открыли истинное лицо верности друг другу, ведь они были не способны на предательство. Стая походила на единый организм, где каждый был готов стоять насмерть ради другого. И я с упоением наблюдала за тем, как они общаются между собой.

Особенно за Легендой и Лидером. Их привязанность была столь трогательной и искренней, что вызывала у меня светлую зависть. Порой я даже ловила себя на мимолетном желании обрести однажды нечто подобное, но потом с горечью осознавала, что в моей ситуации это было невозможно. И хоронила глубоко внутри мечты, вызванные одиночеством.

Теперь Легенда осталась одна. И вина тяжелым грузом лежала на мне. Именно из-за меня они попали в ловушку. Из-за меня погиб Лидер, и волчата будут расти без отца. Но у них есть стая и множество теплых дней впереди. Без меня им будет лучше. Место рядом с ними никогда мне не принадлежало.

По щеке скатилась одинокая слеза.

Я шмыгнула носом. От нахлынувших мыслей разболелась голова, и меня начало клонить в сон. Но в тот момент, когда я прикрыла веки, за дверью наконец-то раздался звук шагов, которого я ждала с нарастающим ужасом. Я услышала, как снаружи оживились дикари, предвкушавшие представление, кровь, крики. Однако я поклялась себе, что не доставлю им такого удовольствия, чего бы мне это ни стоило.

Я не закричу.

«Всего три удара. Три удара, а потом ты что-нибудь придумаешь».

Дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура, подсвеченная огнями костров. Увидев, что я в сознании, дикарь удивленно хмыкнул, а затем молча отвязал веревку и повел меня за собой. Я лишь тихо зарычала — сил сопротивляться не оставалось. Я не могла даже удерживать на весу голову, и потому просто мысленно считала шаги и помутневшим взглядом смотрела в землю, борясь с тошнотой.

Возбужденные крики и смех дикарей раздавались со всех сторон. Они смотрели на меня, как хищники на добычу, но я старалась сохранять бесстрастное выражение лица, тогда как все внутри сжималось от страха. Огромное количество костров не добавляло мне уверенности, и я упорно не смотрела на языки пламени, зная, что, если сделаю это — сдамся.

Перед ступенями на помост я остановилась, тяжело дыша, пытаясь собрать в себе силы для очередной борьбы. Мужчина дернул веревку, и мое тело послушно подалось вперед. На лестнице я споткнулась, однако, к всеобщему огорчению, смогла удержаться на ногах.

Я думала, что готова к этому. Но, когда дикарь резко вздернул мои связанные руки вверх и прикрепил их к балке, поняла, как сильно заблуждалась. Он ударил меня под колени, и я рухнула на деревянные доски.

Ко мне приблизился огромный мужчина, чья кожа была такой красной, будто он все время проводил у огня. Я обратила внимание на его руки, на то, что он держал в них, и тут же задергалась всем телом, осознав, что сейчас произойдет. Но вырваться было невозможно.

Я издала беспомощный стон, когда кто-то схватил меня, а краснокожий мужчина поднес к предплечью горячий, совсем недавно выкованный рабский браслет.

— Нет, — с ужасом прошептала я.

Звук щелчка я прочувствовала всем своим существом. Как и последовавшее осознание того, что я стала рабыней. Собственностью. Моя жизнь больше не принадлежала мне.

Толпа возликовала.

«Я отрекаюсь от вас. Отрекаюсь!» — прокляла я в тот момент всех существующих Богов.

Одним махом с меня сорвали рубашку, и ночной ветер холодом пронесся по обнаженной коже. Следом полетела нагрудная повязка, и я инстинктивно дернулась в отчаянном желании прикрыться, но лишь потревожила плечо. Кожу на запястьях саднило от грубого материала веревки. Казалось, на мне не осталось ни одного живого места.

За спиной раздались почти бесшумные шаги. А затем над поляной звучно разнесся ненавистный мне голос:

— Узрите! Эта рабыня посмела перечить нашему вождю. В наказание она получит три удара плетью. Так взгляните же, что станет с каждым, кто вздумает ослушаться приказа повелителя! — Он начал говорить на моем языке, чтобы я пропустила через себя каждое слово, чтобы пропиталась страхом. И после повторил уже на своем — грубом, рычащем, отрывистом.

Дикари в предвкушении замолчали. Или я их просто не слышала.

Перед моими глазами качнулся край плети. Я скользнула невидящим взглядом по тяжелой рукояти, по огромным шипам, на которых багровели следы крови, и содрогнулась от ужаса.

Раздался шипящий свист, и через мгновение лавина боли обрушилась на меня, когда острые шипы плети рассекли кожу. Я не проронила ни звука, оставаясь верной данной себе клятве. Вот только не представляла, как смогу вытерпеть это еще два раза.

Второй удар показался мне невыносимым. Весь воздух резко вышел из легких, и я некоторое время не могла вдохнуть. Глаза начали медленно закатываться, голова обессиленно свесилась на грудь, а волосы каскадом рассыпались по лицу.

Я ждала. Кезро намеренно растягивал процесс, чтобы боль и страх во мне вытеснили все остальное. Он в этом преуспевал. Но я, стиснув зубы, упрямо подавляла всхлипы и не закричала даже тогда, когда воздух прорезал последний свист плети.

Боль была непередаваемой, будто дикарь вложил в удар всю силу бугристых мышц. Тело била такая дрожь, что стучали зубы, а истерзанная спина горела не хуже пламени.

«Закончилось. Это закончилось. Теперь все будет хорошо», — повторяла я себе снова и снова, но от этих мысленных подбадриваний толку было не больше, чем от крохотной капли росы в момент жажды. Хотя уже ничего и никогда не будет хорошо. Я заставила себя признать это, перестала лгать самой себе.

— Надеюсь, ты усвоила урок, — прошипел в ухо демон.

Мне захотелось в ужасе шарахнуться от него в сторону, вцепиться пальцами в его черные глаза и вырвать их из глазниц. Но я не нашла в себе сил даже для того, чтобы просто приоткрыть веки. Довольные увиденным представлением дикари разошлись по своим теплым хижинам, чтобы подготовиться ко сну, которого я точно была лишена на ближайшие ночи. Большинство костров потушили, и лишь изредка доносились звуки продолжавшегося веселья.

Мне было все равно. Впервые мне по-настоящему хотелось умереть. Чтобы не ощущать унижения и этой дикой боли в каждом уголке тела. Стоя на коленях, практически голая, я сотрясалась в беззвучных рыданиях, пока щели в дощатой платформе помоста наполнялись моей кровью.

Спустя некоторое время я заставила себя разлепить влажные от слез ресницы. Ночь вступила в свои права, вокруг стояла непроглядная темнота и тишина. И не скажешь, что совсем недавно здесь находилась огромная толпа, жаждущая насилия.

Очередной порыв ветра заставил меня съежиться: кожа покрылась мурашками, к дрожи боли и страха добавился озноб.

Словно мне было мало страданий, из леса донесся волчий вой. Я слишком долго пробыла рядом с ними, чтобы не узнать голос Легенды.

Я крепко зажмурила глаза и мысленно умоляла волчицу прекратить. Не знаю, было ли дело в связи между нами или в простом совпадении, но Легенда действительно затихла. И одиночество охватило меня, как никогда прежде.

«Нет, нет, продолжай. Пожалуйста, не оставляй меня», — взмолилась я, но из леса больше не раздалось ни звука.

Из беспамятства меня вырвал едва слышный шорох травы — кто-то подкрадывался ко мне, стараясь ступать как можно тише. Я услышала, как кто-то присел на корточки передо мной. Едва различимое дуновение ветерка оповестило меня о движении руки, и я вяло дернулась.

— Тише, — низко, но мягко произнес мужской голос. Глубокий. Приятный.

Я разомкнула веки и, прищурившись, посмотрела на освещенное крохотным пламенем свечи бесстрастное лицо Николаса.

«Привидится же», — подумала я и закрыла глаза.

Но он никуда не исчез.

— Посмотри на меня, — настойчиво проговорил мужчина.

Я не шевельнулась. Через мгновение почувствовала теплые пальцы, почти невесомо и с болезненной осторожностью коснувшиеся моего подбородка. Веки невольно открылись, и я встретилась со светлыми глазами. Нахмурив брови, Николас медленно осматривал мое избитое лицо. В его взгляде читался гнев.

«Почему он злится на меня?» — мелькнула отрешенная мысль.

— Ты наверняка хочешь пить. У меня есть вода. Сможешь сделать глоток?

Я посмотрела на него, пытаясь разобраться, о чем он говорит, и с равнодушным видом отвернулась.

— Я не причиню тебе вреда. Своим упрямством ты сделаешь только хуже, — сдержанно заметил он.

Я промолчала.

Между нами воцарилась тишина. Потом Николас тихо заговорил, и его слова ударяли по мне не милосерднее плети.

— Этого бы хотела твоя мать? Чтобы ты сдалась в первый же день?

Я вновь распахнула глаза, уставившись на деревянный столб, в который упиралась лбом. Внутри меня что-то нехотя зашевелилось.

— Значит, все было зря? Если будешь и дальше жалеть себя и показывать гордость, уж точно никогда не выполнишь обещание.

Я сразу поняла, какое обещание он имеет в виду. Брошенные в порыве гнева слова всплыли у меня в голове: «Я убью тебя! Я убью тебя и всех вас, слышишь?» Но почему он сказал об этом? Разве он не заодно с этими чудовищами?

Я резко обернулась к нему и наградила его свирепым взглядом. Он был таким высоким, что мне приходилось сильно наклонять голову, чтобы смотреть на него, и с каждым мгновением это становилось все труднее.

Николас взирал на меня с мрачным удовлетворением, будто намеренно пытался разозлить.

— Ну, раз ты не хочешь, — протянул он. Убрал фляжку и, подхватив свечу, рывком встал.

Не успев остановить себя, выпалила:

— Стой. — Я едва узнала свой голос, он был таким хриплым, словно в горло набился песок.

Мужчина снова опустился на корточки, появляясь в поле моего зрения. В руках он держал фляжку. Я испуганно взглянула на нее и слегка отклонилась назад.

— Это просто вода, честно.

Он сделал небольшой глоток, будто пытаясь убедить меня, а потом поднес горлышко к моим губам. Аккуратно обхватив мой подбородок другой рукой, помог мне приподнять голову. На язык попали первые капли влаги. Я дернулась и с тихим стоном начала жадно глотать прохладную воду, но Николас резко отнял ее от моего рта.

— Не так много за раз.

Разочарованная, я попыталась перевести дыхание и закашлялась.

Мой хмурый наблюдатель не спешил уходить.

— Как тебя зовут?

Я раздраженно покосилась на него. Его лицо оставалось непроницаемым, а взгляд — спокойным, пока он терпеливо ждал ответа. Я заколебалась: мне требовалось время, чтобы вспомнить, кто я такая.

— Фрейя, — наконец тихо проронила я. Имя показалось мне незнакомым. Будто давно принадлежало кому-то другому.

Он кивнул.

— Ник.

Николас повесил фляжку на пояс к своему огромному черному топору, с которым никогда не расставался, и потянулся к свече. Он поднялся на ноги и поднес огонек к моим запястьям. Я резко отпрянула, отчего столб заскрипел.

Мужчина перевел на меня непонимающий взгляд.

— Боишься огня? — догадался чересчур быстро.

Я скрыла непонятно откуда взявшийся стыд за еще одним злобным взглядом и в бессилии опустила голову, позволяя ему осматривать раны. Он коснулся кожи с запекшейся на ней кровью, а затем, передвигаясь почти неслышно, обошел и встал у меня за спиной. Я напряглась, и он успокаивающе дотронулся до моего здорового плеча.

— Просто посмотрю.

Я в оцепенении кивнула. Он снова присел, и я сжалась всем телом, стесняясь своей наготы. Казалось, она совсем не смущала его. Он смотрел мне прямо в глаза, а свечу держал чуть поодаль, что я отметила с облегчением и некоторым удивлением.

«Это может оказаться ловушкой». Но несмотря на свои опасения, я понимала, что дикари не стали бы играть в подобные игры. Зато этот незнакомец вполне мог вести свою собственную.

Я прислушалась, наблюдая за светом свечи, которую Николас подносил к разным участкам моего тела. Его горячее дыхание почти касалось израненной кожи.

Спустя некоторое время он тяжело вздохнул, отставил свечу в сторону и, скинув с плеч черный плащ, накрыл им мою дрожащую спину. Когда тяжелая ткань легла на открытые раны, я болезненно поморщилась, но охватившее меня тепло немного смягчило страдания. Из груди вырвался облегченный вздох.

— Думаю, пошло заражение. У тебя начинается лихорадка. — Ник так хмуро посмотрел на меня, будто это была моя вина. Он долго всматривался в мое лицо, над чем-то раздумывая и словно не желая уходить. Мысли о предстоящем одиночестве причиняли боль и мне.

Еще один тяжелый вздох, и он оглянулся, прежде чем подобрать свечу и уйти.

— Вероятно, за ночь ткань прилипнет к ранам. Но это лучше, чем замерзнуть насмерть. Порезы серьезные, и ты потеряла слишком много крови, чтобы тело могло согреться.

— Почему ты мне помогаешь? — задала я вопрос, который не давал мне покоя.

Он быстро отвел глаза и уклончиво пробормотал:

— Я делаю то, что считаю нужным.

Я обдумывала его слова.

— Спасибо, — прошептала наконец.

Но к тому времени он уже исчез.

Я помнила ночи, когда все тело коченело от холода, когда я засыпала на холодном снегу, а зимний ветер пробирался под меховую накидку. Те ночи, что казались мне кошмарным сном, от которого невозможно было пробудиться.

Но ни одна из них не сравнилась бы с этой.

Тело будто больше не подчинялось моему разуму. Темнота подступала со всех сторон. Я снова и снова слышала звук плети, рассекающей кожу, пробуждалась, только чтобы вновь потерять сознание от боли. Привязанные к деревянной балке руки затекли, а кожа на запястьях давно стерлась. Тело тряслось и дрожало от усилившейся лихорадки. Я думала, что утро не настанет.

«Этого бы хотела твоя мать? Чтобы ты сдалась в первый же день?»

— Нет, — в бреду шептала я.

Слова Николаса врывались в сознание каждый раз, когда я готова была молить о смерти. Я не знала, какие цели он преследовал, но благодаря им то и дело выплывала на поверхность.

Первые рассветные лучи тронули землю. Я сидела в той же позе, равнодушно уставившись в дощатый пол, чувствуя, как живот сводит от голода. Вероятно, это утро радовало теплом, звонким птичьим щебетом и ржанием проснувшихся лошадей, но мне оно казалось как никогда серым.

Звуки природы начал разбавлять шум просыпавшейся деревни. Дикари перебрасывались резкими, гортанными фразами, разбредались по разным сторонам, чтобы заняться утренними обязанностями. Некоторые, проходя мимо, зловеще усмехались. Кто-то плевал мне под ноги. Но я не обращала на них внимания, ничего вокруг не замечала, — лишь напряженно ждала.

Когда на шаткой лестнице послышались тяжелые шаги, я нервно сглотнула. Тот же дикарь пнул меня в бок, проверяя, жива я или нет. Я не успела даже приготовиться, как веревки одним резким движением оказались разрезаны, а мои занемевшие руки упали. Я сжалась, поскуливая от боли.

Кезро с отвращением рассматривал меня. Он остановил взгляд на плаще Ника, за ночь пропитавшемся кровью, и его зрачки расширились. Он что-то процедил, затем с неистовой яростью схватил меня за связанные кисти и потащил с помоста. Я попыталась подняться, но ноги не слушались, и тогда дикарь просто столкнул меня с лестницы, а затем поволок прямо по земле. В оголенный живот впивались сучья, оставляя на коже тонкие царапины. Как и предупреждал Ник, плащ прилип к ранам и только благодаря этому продолжал держаться на мне. Может, ночью он и спас меня от холодной смерти, но сейчас от его помощи было больше вреда, чем пользы.

Вскоре Кезро остановился и привязал меня, точно скотину, к высокой толстой палке, вбитой в землю. Сотрясаясь в лихорадке и слабо хватая ртом воздух, я обессиленно обмякла и покорно позволила темноте снова поглотить меня.